Нина перестала писать и мелко затрясла головой, словно она чем-то подавилась. Ее кудряшки запрыгали, обнажая маленькие симпатичные ушки. В мочках были продеты сережки в виде разнокалиберных золотых колец. Топорков насчитал семь и сбился, потому что в этот момент Нина прекратила трясти головой.
- Хорошо, - подытожил Тотошин. - И помните, наш разговор должен оставаться в строжайшем секрете. Идите. Спасибо. Я рад, что не ошибся в вас.
Валерий с Ниной встали и направились к выходу.
- Да! - остановил их Тотошин. - Я забыл вам еще кое-что сказать. Может быть, это мелочь, но в нашем деле мелочей не бывает, - он оперся руками на край большого стола для совещаний, - вы знаете, что нашли ворту-у-у-битого?
В первый раз за все время беседы Каминская решилась поднять на министра глаза:
- Что-что? - тихо спросила она у стоявшего рядом Топоркова.
- В зеве у трупа, - так же тихо, не поворачиваясь в ее сторону и не шевеля губами, чтобы не обидеть Тотошина, объяснил Стреляный.
- Ворту-у-у-битого, - повторил Тотошин, - была обнаружена греческая монета "драма" достоинством в один рубль.
- С "Х" посередине, - покраснев от собственной смелости, поправила его Каминская.
- Не понял? - насторожился Топорков. - В каком это смысле?
Тотошин замялся - он не знал, как правильно отреагировать.
- Уточните, пожалуйста, что вы имеете в виду, - произнес он строго.
- Не "драма", а "драхма", - объяснила Каминская. - Греческая монета "драхма".
- Спасибо за произведенную поправку, - с достоинством сказал Тотошин, - хотя, согласитесь, это не имеет принципиальной роли. Потому что не играет никакого значения. Ведь так?
- Извините, - опустив глаза, еле слышно сказала Нина.
- Ничего страшного, - добродушно рассмеялся Тотошин. - Страшное будет впереди…
Валерий и Нина вышли из министерского кабинета вместе. Стреляный пропустил Нину вперед, чтобы спокойно рассмотреть ее ноги.
"Ничего… Немного кривоваты, напоминают формой кронциркуль. Наверное, после занятий балетом она бегала в секцию конного спорта. Но, может быть, в этой милой кривизне скрыта некоторая приятность? Будет видно позже - всему свое время", - подумал он, а вслух спросил:
- Нина, позвольте, я подвезу вас до дома?
Нина смутилась:
- Да нет, спасибо. Я лучше на метро.
Топорков взглянул на часы:
- Метро начнет ходить еще нескоро. Сейчас три часа ночи.
- Да? - Каминская выглядела растерянной. - Ну… Если вам не трудно…
- Конечно, нет, - Валерий распахнул перед ней дверцу своего "Джипа". - Поедемте! Вы далеко живете?
- Рядом со Щелковской.
- Ого! У нас будет время поговорить, - воскликнул Топорков. Он повернул ключ зажигания, и машина тронулась с места.
Они ехали по Садовому кольцу. Нина молчала. Внезапно она повернулась к Топоркову и, прищурившись, быстро спросила:
- Валерий! Можно я буду вас называть просто "Валерий"?
- Да, конечно, - торопливо ответил он.
- Валерий, что вы думаете об этом деле?
- Ну-у-у… - Топорков растопырил пальцы и неопределенно покрутил ими в воздухе. - Пока еще ничего не ясно…
- Монета, я так полагаю, предназначалась Харону? - Нина буквально сверлила Топоркова пристальным взглядом. Он смешался. В животе похолодело. В голове стали роиться мысли:
"Харону? Что это значит - Харону? Или Арону? Что это? Кличка? Оперативный псевдоним? Черт, я как чувствовал, что дело нечисто. Скорее всего, этот Арон - агент "Моссада". Политикой запахло?! Ну ничего! Нет такого задания, которое оказалось бы не под силу верному сыну Отечества Валерию Топоркову!"
* * *
БОЛТУШКО.
Алексей Борисович прибежал домой совершенно расстроенным. Надо сказать, что он не так уж часто изменял жене. Во всяком случае, не настолько, чтобы это было для него делом привычным. Его грызло острое чувство вины, и очень хотелось срочно во всем покаяться.
Но, к счастью, Нади не было дома, поэтому он решил в качестве наказания вымыть грязную посуду, оставшуюся после завтрака, и приготовить обед.
Собственно, приготовление обеда свелось к тому, что Болтушко почистил картошку и поставил на огонь. Суп Надя варила в большой кастрюле на всю неделю вперед, а в горшочке, найденном в холодильнике, было какое-то тушеное мясо - видимо, осталось со вчерашнего дня.
Когда с трудотерапией было покончено, Алексей Борисович вздохнул с облегчением - вроде как искупил свою вину, теперь каяться необязательно. Теперь надо было разработать план.
Самые разные мысли одолевали его. С одной стороны, передавать бандитам деньги - занятие не из приятных. Более того, довольно опасное.
Но не ехать же Марине самой - тут она была совершенно права. Значит, это должен сделать Алексей Борисович. На правах друга покойного. Ну, и не только… В общем, он должен позаботиться о семье Николая. Проявить себя как настоящий мужчина. Правда, не совсем понятно, почему Марина не хочет обращаться в милицию? Так ведь было бы гораздо проще. Ну да ладно - не хочет так не хочет. Ее дело. Деньги-то ведь - тоже ее. А он их только передаст - и все. Он не будет выслеживать бандитов, не будет воевать с ними - только передаст деньги. И сразу назад. Да! И сразу назад!
Болтушко воодушевился: вообще-то дело несложное. Он справится. Кинет им в лицо эту пачку, и все. И будет держаться гордо и независимо. А его глупые страхи и опасения - они необоснованны. Ничего с ним не случится. Но… Надо быть готовым ко всему.
Картошка закипела. Алексей Борисович посолил, сделал огонек поменьше и немного сдвинул крышку в сторону. Потом наморщил лоб, почесал в затылке и направился в комнату.
Он искал газовый баллончик - так, на всякий случай. Чтобы чувствовать себя увереннее. Когда-то давно он подарил его Наде: жена жаловалась, что ей страшно возвращаться домой, когда на улице темно. Тогда он купил ей баллончик. Однако Надя - ох и странный народ эти женщины! - сказала, что лучше бы он выходил ее встречать, а баллончик может засунуть… В общем, Алексей Борисович, пылая праведным гневом, хотел было выбросить злополучный подарок, но потом, подумав и немного остыв, решил спрятать его подальше - авось пригодится.
А сейчас он был абсолютно уверен, что пригодится. Конечно, спасти не спасет, но все-таки… Короче, он и сам не знал, зачем, но искал…
Наконец нашел - в обувном ящике, рядом с сапожной щеткой и черным кремом.
"Вечно засунет куда-нибудь, не найдешь", - беззлобно проворчал Болтушко. Потом он стал размышлять: "Может быть, захватить с собой молоток? Нет, молоток опасно. Еще отберут - и по тыкве. Сам же и пострадаешь. Если у них есть оружие: пистолет или обрез, то молоток не поможет. А баллончик маленький, его и не заметят. И убегать с ним легче, чем с тяжелым молотком. Нет, молоток брать не буду."
Алексей Борисович подошел к шкафу и стал придирчиво отбирать одежду: брал вещи поношенные, мягкие и свободные, чтобы было поменьше пуговиц.
Посмотрел на свою руку и снял часы: дорогие, швейцарские, коллеги в складчину подарили в день тридцатилетия. "Обидно будет, если такие часы пропадут", - подумал он. Подошел к своему письменному столу и открыл верхний ящик. Покопался и достал оттуда старенькие часы, которые ему вручил отец в день окончания школы.
"Ну вот, с экипировкой покончено", - решил Болтушко. Но все-таки оставалось чувство какой-то незавершенности. Он выглянул в окно, окинул прощальным взглядом родной двор и решил написать предсмертное письмо. То есть нет, конечно же, не предсмертное, а на тот случай, если с ним произойдет что-то непредвиденное.
"Тьфу ты", - расстроился Алексей Борисович: "придет же такая ерунда в голову - предсмертное. Никакое не предсмертное, а просто…" Он не нашел нужного слова, плюнул и сел писать.
"Дорогая моя жена Надя!.."
"Нет, как-то глупо звучит - словно колхозник пишет домой с черноморского курорта. Надо не так…", - он скомкал этот лист и взял другой.
"Надя! Когда ты читаешь эти строки, я уже, возможно…"
Он опять остановился: снова не то. Ну что это такое: просто "Надя"? Уж "любимая" на худой конец… Он опять скомкал лист бумаги. Взял следующий.
"Милая моя Надя!"
"Вот это неплохо!" - подумал Болтушко: "А что же дальше?"
"Милая моя Надя! Когда ты все узнаешь, ты поймешь, что я не мог поступить иначе…" - и опять вышла заминка. Алексей Борисович вдруг явственно представил себе эту картину: он лежит в гробу, молодой и красивый, над ним стоит заплаканная Надя, а на заднем плане - Марина в черном обтягивающем платье. Марина злобно ухмыляется и говорит: "Ты думаешь, почему он на это решился? Ради их дружбы с Николаем? Ошибаешься!" и смеется: гадко так - хи-хи-хи. И гладит себя по бедрам, и наклоняется вперед, и ее огромные буфера вот-вот выскочат наружу и запрыгают, словно на пружинах… И Надя рядом с ней - худенькая, нескладная. Утирает глаза платочком и ничего ей не отвечает. Молчит. И только слезы из глаз: "Зачем ты это сделал, любимый!" Бр-р-р!!
Алексея Борисовича прямо всего передернуло: ну как он мог так поступить со своей Надей? Нет, он все-таки подлец. Вот сейчас Наденька вернется, он расцелует ее - всю, с головы до ног! - отведет на кухню, накормит ужином, потом возьмет на руки, отнесет в спальню…
Болтушко взял последний вариант письма, и тоже смял его. Пошел и выкинул скомканные листы в мусорное ведро.
"Ни к чему это. Глупо как-то…" Он отправился на кухню ставить чайник, и в это время раздался телефонный звонок.
Алексей Борисович взял трубку:
- Да!
- Алешенька, здравствуй! Ты уже дома? - звонила жена.
"Идиотский вопрос!" - раздраженно подумал Болтушко. "Конечно, дома, а с кем же ты тогда разговариваешь? Эти бабы… Все-таки тупые существа!"
- Я-то уже дома, - с нажимом произнес он. - А вот ты где? У тебя что, часы остановились?
- Алешенька, тут такое дело… - зачастила Надя. - Я тебе потом расскажу. В общем, я сегодня буду ночевать у Кати. Ехать домой уже поздно, и потом, она в таком состоянии, что просто страшно оставлять ее одну. Мы тут втроем - я, Катя и Юлька.
- А что это у нее такое случилось, что ты обязательна должна остаться там ночевать? - грозно спросил Болтушко.
- Понимаешь, - понизила голос Надя. - От нее ушел муж.
- Какой муж? Ты же говорила, что они не расписаны. Сожитель, что ли? - возмущенно гремел на всю квартиру Болтушко.
- Ну да, да…
- Надя, - Алексей Борисович старался быть строгим. - Мне все это не нравится. Так не поступают. Ты должна ночевать дома. И потом - может, у этой твоей Кати грузинский акцент и пышные черные усы, откуда я знаю?
- Да нет, Алеша. Вот она рядом стоит. Хочешь, я дам ей трубку? Чтобы ты убедился?
- Ладно, не надо, - Алексей Борисович был ревнивым человеком, но показывать это стеснялся. Тем более перед посторонними. - А какой у нее номер телефона? Я позвоню, проверю, - на всякий случай, для острастки, сказал он.
- Да в том-то все и дело, что у нее нет телефона. Это же такие выселки, тут один телефон-автомат на четыре огромных дома. Я звоню с улицы, а девчонки рядом стоят, чтобы подтвердить, если ты не поверишь.
- Ладно. Верю, - примирительно отозвался Болтушко. - Когда ты вернешься?
- Завтра, - обрадованно заговорила Надя. - Постараюсь пораньше. К двенадцати, наверное, буду.
- Наверное? - опять насторожился Алексей Борисович.
- Нет, точно. Точно буду, - поторопилась заверить его Надя.
- Так наверное или точно? - не унимался дотошный Болтушко.
- Наверное, точно, - ответила Надя. Болтушко на другом конце провода тяжело вздохнул: "Опять… Типично женская формулировка."
- Ты можешь не застать меня, когда вернешься, - стараясь казаться безразличным, сказал он.
- Да? А где ты будешь? У тебя задание? - Надя, казалось, проявила неподдельный интерес.
- Задание, - многозначительно вымолвил Алексей Борисович. - Какое - пока сказать не могу, - он опережал и тем самым еще больше провоцировал возможные расспросы.
- Ой, ну ладно, потом расскажешь. Спасибо тебе. Я тебя целую. До завтра! - радостно прощебетала Надя.
- Спокойной ночи! - уныло отозвался Болтушко.
Он вспомнил свои фантазии, посетившие его буквально несколько минут назад, и мрачно ухмыльнулся. "Фигня все это… Может, все-таки взять молоток? Разнести кому-нибудь череп под горячую руку? Нет, не надо…"
Он поплелся в спальню. Скинул с кровати покрывало, улегся, включил телевизор.
"Сказал, что на задании, а задания никакого и нет вовсе. Мне уже давно ничего не поручают. А если?.."
Внезапная мысль осенила его. Ну и ладно! Пусть не поручают. Он сам может найти интересный, захватывающий сюжет. Проведет собственное журналистское расследование. Утрет нос этому козлу, Ремизову.
"Ух, как подумаю, что Надька могла лежать под ним, растопырив ноги!" - Алексея Борисовича обуял праведный гнев. Он вскочил с кровати и прямо босиком, громко шлепая по паркету, помчался в другую комнату. Там, на шкафу, стояла коробка с видеокамерой. И как это такая простая мысль не могла раньше придти в голову?! Он снимет бандитов на камеру. Поймает их с поличным. Теперь-то уж милиция не отвертится! Возбудит дело, кто бы ни были эти бандиты! Он представит неопровержимые доказательства!
Адреналин толчками выплескивался в кровь. Болтушко даже немного вспотел. Он залез на стул. Дотянулся до коробки с камерой. "Вот черт! Ну как все просто! А я про какой-то молоток думал! Дурак! Оружие журналиста - это его голова. В первую очередь. А потом уже все остальное."
Теперь Болтушко хотел только одного - как бы поскорее прошла ночь.
* * *
Ночь была короткой и очень душной. Алексей Борисович ворочался на ставшей неожиданно широкой кровати, перекатывался со своей половины на Надину и обратно.
Он вдруг подумал, что как-то очень спокойно отнесся к тому, что Надя не пришла ночевать. Конечно же, виной всему было приятное возбуждение, охватившее его в предвкушении интересного и опасного приключения.
* * *
В шесть утра Алексей Борисович уже был на ногах: предстояло еще очень многое сделать. Прежде всего он вышел на улицу, завел машину: "шестерка", несмотря на преклонный возраст, сразу же откликнулась бодрым сопеньем, кряхтеньем и стрекотанием. Болтушко проверил давление в шинах, прикинул, стоит ли долить бензина в бак, решил, что стоит, смотался на ближайшую бензоколонку и заправился под завязку. Слазил в багажник, проверил аптечку: есть ли там йод, бинты и жгут. Затем он вернулся домой, принял душ и стал готовить легкий завтрак.
От волнения есть не хотелось, и он с трудом засунул в себя пару бутербродов, сверху залил их большой чашкой чая.
Посмотрел на часы: половина восьмого. Пора! Болтушко взял камеру, аккумуляторы, кассету, запер дверь и спустился к машине.
Хлопнула дверь. Магнитолу в гнездо. Музыку погромче! Поворот ключа в замке зажигания…
Курс на Гагарин! Поехали!!
* * *
Указатель поворота на деревню Вороново Болтушко заметил издалека. Большой металлический щит, выкрашенный в голубой цвет, был слегка тронут по краям ржавчиной.
Алексей Борисович снял ногу с педали акселератора и перенес ее на тормоз. Слегка надавил и включил указатель поворота. Аккуратно работая рулем, повернул направо. Дорожное покрытие сразу же стало ощутимо хуже: Болтушко почувствовал это собственным фундаментом.
Теперь ему нужно было приехать в условленное место и заранее все внимательно осмотреть - для того, чтобы четко представлять себе диспозицию. Он взглянул на часы: без пяти минут десять.
Припекало. В пыльной траве стрекотали кузнечики. Рассохшиеся телеграфные столбы уходили за горизонт, подтягивая за собой безвольно провисшие нити проводов. Горячий ветер лениво бегал по полю, то и дело норовя упасть в пересохшую хрустящую траву.
Но вот открытое пространство закончилось, и Болтушко въехал в небольшой лесок.
"Где-то здесь", - подумал он и еще немного снизил скорость. Действительно, буквально через две минуты показалась стоянка. Дорога в этом месте была ровная, как стрела, и хорошо просматривалась в обе стороны.
Место бандиты выбрали неплохое: незаметно подкрасться было невозможно. Болтушко сразу оценил это и решил сначала разведать обстановку. Он медленно прокатился мимо, внимательно разглядывая машины и людей на этой стоянке. Белой "копейки" еще не было: до встречи оставалось почти два часа.
Алексей Борисович увидел два больших КамАЗа с прицепами: видимо, они везли овощи. Стекла грузовиков были завешены изнутри покрывалами, чтобы утреннее солнце не раскалило жестянки кабин, и водители, измученные долгой дорогой, могли бы спокойно поспать еще часок-другой.
Летнее кафе представляло собой маленький белый домик из легкой фанеры. У домика было милое крылечко с тремя ступеньками и два мутных окна с чахлой растительностью на подоконниках. Рядом с крылечком стоял выцветший под палящим солнцем зонтик, а под ним - пластиковый круглый столик в каких-то коричневых потеках и два стула; третий лежал неподалеку, задрав кверху тонкие ножки.
Метрах в двадцати от кафе расположилась шашлычная: покосившийся навес, под которым помещался ржавый прогоревший мангал и длинный деревянный стол с двумя такими же длинными лавками по бокам.
Некто кавказский, шевеля мясистой губой, украшенной маленькими усиками, разводил огонь. Даже издалека было видно, как он отчаянно борется с дремотой.
Ближе к дороге, буквально в паре метров от нее, сидел худой коротко стриженый мальчишка и продавал вяленую рыбу. Позади него стояла сваренная из водопроводных труб конструкция - два вертикально торчащих шеста. Между ними были натянуты несколько лесок, на которых болтались плоские коричневые рыбины.
Видимо, мальчишка сидел здесь всегда: он загорел и высох на солнце ничуть не хуже своего товара - его самого можно было подавать к пиву.
Болтушко отметил все это и стал прикидывать, как бы ему лучше поступить. Он медленно поехал дальше, и вскоре стоянка осталась позади.
Наконец он увидел то, что искал: от асфальтового полотна в лес уходила грунтовка. Метров через двадцать ее перегораживал шлагбаум с облупившимися отметинами черной и белой краски; справа от него стоял знак: "Въезд запрещен".
Болтушко поставил машину рядом со шлагбаумом так, чтобы с дороги она не бросалась в глаза. Заглушил мотор, вылез и некоторое время прислушивался. Нет, вроде все тихо. Он достал видеокамеру, веревку, предусмотрительно захваченную с собой, скотч и тихо, стараясь не шуметь, вернулся к дороге.