Н-да… Крепко Лиза Авросина прищемила хвост господину Коновалову. Вон как любовничек старается…
– Что молчим, Сашенька?
– Думаю, – хрипло и честно призналась я.
– О чем? – мило осведомился гад.
– Об жизни.
– Хорошее направление, – согласился тот. -
Никогда не поздно.
От того, как прозвучали последние слова, я только судорожно сглотнула и еще плотнее сжалась в комок. Тон риторической фразы не предвещал мне ничего хорошего.
Анатолий Андреевич присел передо мной на корточки, протянул правую руку к моему лицу и согнутым указательным пальцем приподнял подбородок, заставляя глядеть ему в глаза.
– Так что он рассказал тебе, Сашенька? – спросил как будто с укором. – Что рассказал тебе мальчик, о чем поведал? – Казалось, гад издевается надо мной. Играет, как кот с мышонком. – Мне так не хочется портить такое красивое личико… Отдай диск и письмо, Саша. Отдай. И разойдемся по-хорошему…
– Да нет у меня никакого письма!! – со слезами воскликнула я. – Нет!!!
– Ай-яй-яй, – покачал головой Коновалов. – А диск? Или флешка. Ты вчера до глубокой ночи перед компьютером сидела. Что-то просматривала, да? Что-то чужое и интересное?
Вот сволочь! В окна подглядывал!
И я тоже хороша. Забыла, что окна кабинета на улицу выходят, а шторы не плотные, а сплошная фикция.
– Так, где письмо и диск, Саша? – гнул свое Коновалов. – Зачем так упираться? Ведь все равно отдашь. Только по-плохому.
Сверху, громко топая башмаками, спустился "почтальон". Засовывая в свою объемистую сумку какую-то электронную штуковину, обмотанную проводами, он покачал головой:
– Ком чистый. С электронной почтой не работала, ничего не отправляла. – Сказал, достал из кармана синей куртки сигареты и вышел на улицу.
– Вот и отлично! – обрадовался Коновалов и встал прямо. – Вот и здорово! Сашенька, вы моло… – не договорив, он вдруг запнулся на полуслове, быстро подошел к длинной тумбе с напитками и уставился на нее так, словно увидел на ней не винные бутылки, а банки с пауками. – А где… – сказал чуть слышно, развернулся, буквально перекручивая все тело, и заорал: – Часы где, тварь?!
И тут я испугалась до последнего предела. Как никогда в жизни. Смертельно. До сей поры все было игрушечно: угрозы, мой осипший голос… Я ожидала мордобития, но не смерти… А оказалось, что до настоящей жути мы еще не добирались.
Лицо Коновалова побледнело даже под загаром. Он подбежал ко мне, замахнулся…
От удара меня спас телефонный звонок. Он прозвучал как выстрел, рука мужчины застыла буквально в сантиметре от щеки. Хотя, казалось бы, как может "выстрелить" шаляпинское "эй, ухнем"?
"Еще разик, еще раз…" – гремел бас по всему дому. Я всегда выбирала наиболее "голосистые" мобильники, поскольку тихий звонок запросто терялся в огромном доме. А эту мелодию поставила на звонок в минуту депрессии, так как "эй, ухнем еще разик" наиболее точно передавало мое тогдашнее, да и нынешнее настроение. Я выживала и ухала. Как бурлак. Как дровосек. Как маленькая девочка, что, зажмурившись, несется на американских горках вниз.
Коновалов схватил с журнального столика мой вибрирующий телефон, взглянул на дисплей, нахмурился, словно бы что-то вспоминая и, пожалуй, не веря своим глазам, и… побледнел еще больше.
Ошарашенным истуканом с сизыми губами он замер надо мной, тупо разглядывая телефон, а Шаляпин тем временем басисто умолял поднапрячься…
Наконец пение смолкло. Мой враг тяжело опустился в кресло и принялся рыться в памяти мобильника, сосредоточенно хмуря брови.
Потом нашел в нем какую-то строчку и подсунул телефон мне под нос.
– Кто это? – спросил сурово.
Я посмотрела на дисплей. "Сергей Рубпольский" чернело на голубой подсветке.
– Ты же видишь, – пожала плечами.
– Это Рубль Польский? Сережа Рубль Польский?
– Да. – Как будто удивляясь тугодумию гостя, я даже повторила: – Сережа Рубль Польский. Мой друг.
Ответ заставил Коновалова откинуться на спинку кресла, окаменеть и не мигая разглядывать мое лицо, разыскивая в нем лукавство.
В гостиной снова зазвенел звонок. На этот раз домашнего телефона.
Коновалов продолжал меня разглядывать, пока и этот звонок не смолк.
Из двери, ведущей в гараж, показался бритоголовый бандит. Посмотрев на мизансцену "шеф находится в ступоре, дамочка безмолвствует", красноречиво потер руки, так же показательно спросил:
– Ну что? Начнем? – и плотоядно хмыкнул.
– Заткнись, – выбросил Коновалов. Шеф думал.
– Что ты рассказала Рубпольскому? – спросил в итоге довольно тихо и покладисто.
– Пока – ничего, – пожав плечами, честно ответила я. То, что разговор с Рубпольским в принципе не состоялся, легко проверить по телефонной памяти.
– А собираешься?
– Зависит от тебя.
– А кому ты что-то рассказала?
Мы уже перестали разыгрывать спектакль о дурочке из переулочка и умном разозленном дяде, мы говорили без обиняков.
– Если со мной что-то случится, информация уйдет к Рубпольскому.
Анатолий Андреевич быстро заелозил большим пальцем по кнопочкам телефона, разыскал там номер последнего разговора и показал мне дисплей:
– С ней говорила?
На экране обозначилось имя Маргариты Кулеминой. Именно с ней я успела поговорить сегодня утром и условиться о встрече у нее дома. (Эх, такую бы технику да во времена Агаты Кристи, половина расследований Эркюля Пуаро прошла бы куда быстрее!)
– Может быть, и с ней, – безразлично отозвалась я, хотя удары сердца буквально клокотали в горле. – А может быть, с кем-то еще. По домашнему телефону.
– Проверим. Все телефоны проверим, – серьезно пообещал Коновалов.
И я мысленно пожелала болтушке Зое долгих лет здравия и дала мысленную рекомендацию ненадолго – примерно на неделю, до возвращения Рубпольского – исчезнуть из города. С Ритой я разговаривала не больше минуты, а вот разговор с Зойкой занял гораздо больше времени и был четко привязан к моему ночному бдению перед включенным компьютером…
– Что ты задумала, Саша? – с искренней печалью в голосе спросил мой враг.
– Пока ничего. – Я безразлично пожимала плечами, как заведенная. – Признаюсь честно, я в твоей информации ничего не поняла. Английского не знаю и в банковских реквизитах не петрю.
Возможно, этим признанием я подписала себе смертный приговор.
Но тем не менее, совершенно интуитивно, чувствовала – начну врать и изворачиваться, запыта-ют до смерти и никакой Рубпольский с Лазурки не поможет. Договариваться с врагом можно только при обоюдной честности. Уловки неуместны. Почует и пристукнет. А так… авось доверие вызову.
– И что нам делать? – многозначительно раз вел руками Коновалов.
Какое, однако, магическое действие произвела фамилия Рубпольский – зверь обернулся человеком. Убрал клыки и стал мыслить конструктивно.
– Зачем ты убрала часы? Собираешься с помощью шантажа войти в долю?
– Подумывала, – правдиво призналась я.
– Подумывала? – зацепился за прошедшее время Коновалов. – А теперь?
– Теперь хочу только одного: оставьте мальчика и его маму в покое.
– И без претензий? – оживился убийца с бизнесменской хваткой. Как будто вел со мной деловые переговоры, совсем забыв о пролитой крови.
Мне стало до жути противно, но все же я ответила:
– Да, без претензий.
– Тогда отдай часы, – продолжил развивать успех переговорщик. – В знак доброй воли.
Я усмехнулась:
– А это фигушки. Часы – моя страховка.
– Са-а-а-ша, – пропел мое имя Коновалов и погрозил пальцем, словно расшалившемуся ребенку.
Он что, на самом деле продолжает считать меня безмозглой Барби?!
Ведь доказала же – не кукла. А хищница с хорошей головой.
Но Анатолий Андреевич, слишком уж быстро опомнившийся от шока, вызванного фамилией Рубпольский, вновь стал самим собой. Почуяв слабину, он стал самоуверенным дельцом со сдвигом в криминал.
– Саша, – гнусавил гад, – зачем усложнять себе жизнь? Ведь все так хорошо начинало складываться. Часы где-то в доме, ты ездила только до дома Лизы и вряд ли оставила их там. Так что давай договариваться, мы все равно их найдем.
Не уверена, но возможно. Тайник из полой канистры – игрушечный.
Но куда же делся мальчик?!
– Давай-ка так. Ты нам часы, диск и мальчика. Мы тебе… Мы тебе двадцать тысяч долларов. Или даже евро!
– Ты что, дурак? – совершенно серьезно поинтересовалась я и переспросила раздельно: – Двадцать. Тысяч. Даже евро?
– А сколько ты хочешь? – не обращая внимания на "дурака", прищурился Коновалов.
– Пятьсот. И тоже не долларов.
Браток, пристроившийся в углу гостиной, аж крякнул, а Коновалов присвистнул:
– А не подавишься?
– Проглочу как-нибудь.
Саша, Саша, что ты творишь?! Да за такую сумму этот мерзавец родную маму прибьет и похоронит!
Но делать нечего. Мне нужно показать, что я готова к компромиссам. Что Саша Пряхина жадная, продажная зараза и сдаст за пол-лимона хоть мальчика, хоть душу. Только так мне может поверить человек, сам живущей предательством, только так он начнет мне доверять и оставит в живых. Обманет, конечно, но пока оставит. Фамилия Рубпольский слишком рано перестала прикрывать мне спину. Анатолий Андреевич довольно быстро опомнился, понял, что разговор по мобильному с Сережей не состоялся. С электронной почтой я не работала и никаких документов и писем не отправляла. А умозрительный разговор с какой-то подругой – это слова, слова, слова. И никаких доказательств.
Коновалов надул щеки, побарабанил пальцами по подлокотникам.
Во взгляде вновь проглядывал зверь. Но притаившийся. Настороженный и готовый ждать.
– Что ж, обсудим, – сказал он наконец, и бра ток за его спиной выдал звук, как будто подавился воздухом от возмущения.
Но Коновалов ухом не повел. Вряд ли бритоголовый владелец цепей знал настоящую цену вопроса. Это не он, любезный, вчера полночи циферки из документов складывал, а я.
И Анатолий Андреевич даже не стал обсуждать со мной вопрос: откуда взялась фантастическая сумма отступных в полмиллиона евро? Он догадался – я просчитала цену вопроса. И быстро, пока у золотоносного братка не возникли какие-либо подозрения, снял тему с повестки:
– Это, конечно, непомерная цифра, Саша. Но все обсуждается, все обсуждается.
– Я хочу гарантий.
– Каких? – поднял плечи хитрец. – У тебя часы с моими отпечатками пальцев. Это и есть гарантия.
Гарантия обвинения в убийстве… Но что-то слишком быстро Анатолий Андреевич оставил мне сей страховой полис… Слишком быстро.
Кого же он так боится?! Боится больше, чем милиции и обвинений в убийстве?!
В гостиной, набирая громкость, вновь загремел шаляпинский басище. Коновалов глянул на дисплей – Рубпольский, и я сказала:
– Надо ответить. Сережа будет звонить снова и снова. Домой, на мобильник… А если я не отвечу, пришлет кого-нибудь сюда.
Врала, конечно. Плевать Сереже на мое отсутствие.
Но враг поверил. Воткнул в мою руку телефон и многозначительно сказал:
– Без фокусов. Я слушаю.
Сел рядом на диван и приложил ухо с другой стороны к телефону.
– Сашенция, привет! – раздался баритон Рубпольского. – Как дела?
– Привет, нормально, – скупо информировала я.
– Телик смотрела? Мишина видела?
– Какого Мишина? – оторопела я.
– Черт, – совершенно искренне огорчился Сережа, – проспорил Вике ужин…
– Почему? – продолжала удивляться я, вспомнив, наконец, фамилию Мишин. Это был тот самый нотариус, завизировавший заем покойного мужа под залог дома.
– Да повязали твоего Мишина! Я вчера по телику смотрел, тут спутник НТВ берет… Смотрю – свинтили твоего нотариуса, а с ним пару черных риелторов! Сказал Викуське: вот, прихватили пацанов на деле, теперь отмажем твою Саньку! Признаем расписку недействительной. А она мне: Санька звонила, Санька звонила, порадовать, типа, хотела…
– А ты?
– А я чего? Я, типа, будет тебе Санька по этому восемь раз звонить, у нее опять что-то стряслось. Влипла, значит.
– И?..
– И поспорили. Если случилось – идем в стриптиз на баб смотреть. Если нет – на пацанов.
Тьфу! – плюнул в сердцах и спросил с надеждой:
– Так у тебя ничего не случилось, а, Санька?
Какой удобный случай! Сережа сам напрашивается на помощь, так как категорически не хочет идти с женой на мужской стриптиз. (Ну и учудила Вика! Такого пари я от нее не ожидала. Да и Руб польский, впрочем, вряд ли был готов.)Но делать нечего. Я покосилась на Коновалова и ответила:
– Нет, Сережа, все в порядке.
– Жаль… Хотя, конечно, хорошо… Ой! Подожди, тут Вичка щекочется, поговорить с тобой хочет!
В трубке зазвенел голос Виктории:
– Привет, Сашок! Приеду – расцелую! Сфотографирую Сережку в женском стрип-баре, похохочем, – и немного глуше, как будто уже не в трубку:
– Ой, не дерись! Я пошутила! Фоткать не буду!
Ой! Даже мобильник на катере оставлю! Ой! Обещаю! Алё, Санька, он дерется. Как у тебя дела?
– Нормально, – монотонно ответила я.
– А здесь так классно! Сегодня отплываем на яхте рыбу ловить! Прикинь, я тебе прямо из открытого моря звоню! Тут связь вдоль берега хорошо работает…
Коновалов постучал меня по колену, показал на наручные часы и сделал знак, мол, закругляйся.
Наивный. Остановить болтающую Вику может только пулеметная очередь или отсутствие сотовой связи.
– …Я себе такой купальник купила – закачаешься! И туфли. И костюм. Тебе тоже сувенирчик приглядела, вернемся с рыбалки, заскочу куплю.
– А надолго вы отплываете? – вклинилась я.
– Ой, даже не знаю. Как пойдет. Я своего специально увожу. Туда, где только спутник берет. А то, представь! Прячу от него мобильник, а он новый покупает и звонит! Теперь – только по спутнику и под моим контролем, в открытом море магазинов с мобильниками нет. Ну ладно, чао, всем привет!
– Пока, – отозвалась я, и Коновалов вынул из моих помертвевших от напряжения пальцев сотовый телефон.
Достал из него SIM-карту, потом положил на ковер и раздавил каблуком.
– Береженого Бог бережет, – пробормотал. – Получишь деньги, купишь новый. – И обратился к вернувшемуся с улицы "почтальону": – Иваныч, пошарь тут везде, собери все телефонные и записные книжки.
– Глупо, – вздохнула я. – У меня куча друзей, позвоню и узнаю любой номер. Жалко мобильник, его Дима подарил.
Анатолий Андреевич на текст никак не отреагировал. Он слышал каждое слово из моего разговора с Рубпольским и знал – яхта скоро выйдет из зоны действия сети, и намеренно создавал мне трудности.
– А если мне позвонит Антон? – вставила я шпильку.
– Не ври, – брезгливо отмахнулся сосед. – Если бы у мальчишки были деньги на сотовом, он не стал бы звонить по твоему домашнему телефону. А если бы вы обменялись телефонами, в твоем мобильнике была бы строчка с его именем.
Рубит гад. Все точно рассчитал. Современные девушки без исключительных математических способностей редко знают на память длиннющие мобильные номера. Сотовые телефоны сильно облегчают жизнь, мы перестали тренировать память.
Рубит гад!
– Итак, Александра, вернемся к делам нашим скорбным. Как быстро ты найдешь нам мальчика?
– Не знаю, – честно ответила я.
– Но он не в Ярославле?
– Не знаю.
– Опять начинаешь?!
– Нет, правда не знаю. Он был здесь. Но когда вы пришли, испугался и убежал.
– Точно? Я пожала плечами:
– Вы же обыскали дом.
– А ты его не прячешь у друзей? – прищурился пытливо.
– А смысл? А время? Ты же видел – мы только съездили к дому Лизы и сразу вернулись.
Теперь эта достоверная информация играла мне на руку. Мучить и выпытывать, где прячется мальчик, уже не имеет смысла. Зачем ломать мне кости и лишать подвижности, когда и так все ясно.
– И мальчик, значит, унес с собой… – словно бы говоря с самим собой, бормотал Коновалов. -
А кстати, что это было – диск или флешка?
– Флешка, – не стала обманывать я. – И не лезьте к его матери, она ничего не знает.
– Пока не будем. А он не мог спрятать флешку где-то в доме?
– Вряд ли, – серьезно сказала я. – Антон умный мальчик. Он унес флешку с собой, она дает ему возможность для торга.
– Нет, ну скажи, как не везет! – совершенно искренне возмутился гад и даже ударил себя по бедрам. – Куда ни ткни – одни умники и умницы! – И повернулся ко мне всем телом. – Ты вот что, умница, давай-ка ищи мальчишку, мы только с ним поговорим и заберем карту. Обещаю. Иваныч и Бобер тебе помогут.
Я изумленно посмотрела на коноваловских приспешников: бритоголовый Бобер согласно мотал круглой головой, "почтарь" сурово хмурился. И всплеснула руками:
– Да вы что тут, совсем все дураки, что ли?! Да если только Антон увидит рядом со мной хоть одну эту рожу!.. Близко не подойдет! Он же вас в окно видел, потому убежал! – и добавила тоном Кисы Воробьянинова: – Мне кажется, торг здесь неуместен. Я пойду одна.
– И куда же? – лукаво прищурился Анатолий Андреевич.
– Во Дворец спорта ЦСКА. – Коновалов все равно знал, что племянник Лизы хоккеист. – Начну искать оттуда.
Я всеми силами показывала, что готова к сотрудничеству. Мне б только вырваться! Уйти из дома на своих ногах и без сопровождения.
Но Коновалов вдруг откинулся в кресле и захохотал. Секунд сорок показательно надрывался, радовался непонятно чему, потом резко, как отрезал, оборвал хохот и прошептал, склонившись ко мне близко-близко:
– Ты что, действительно нас за дураков считаешь, да? Хотела обдурить, выйти из дома… Улизнуть.
Я молчала. Не понимала, к чему он ведет, и молчала.
– Вот телефон, – Коновалов вынул из карма на пиджака дешевую серую трубку и протянул ее мне, – в него забит номер мальчишки. Звони ему, пусть приезжает сюда – "опасность миновала".
И учти, Сашенька, первую проверку ты провалила, и все теперь зависит от того, как ты поговоришь с мальчиком. Понятно?
Боже мой, какая же я наивная! Обрадовалась – бить не стали и совсем забыла, что телефон у Антоновой мамы украли не зря. Коновалову был нужен номер сотового телефона мальчика, Антона собирались вызвонить, пригласить на встречу и…
Об этом "и" мне даже думать страшно.
Я покрутила в руках телефон:
– А почему вы сами не позвонили? Еще вчера, с телефона Лизы? Там наверняка номер племянника был…
– Телефон Елизаветы пострадал, – совершенно буднично произнес Коновалов, и я тут же представила себе дамскую сумку, раздавленную колесами "мерседеса".
Ужас какой! Девушкам, влипающим в подобные неприятности, лучше не иметь богатого воображения…
А телефон мамы, вероятно, украли поздно ночью или ранним утром, нашли в нем номер моего дома, но решили наведаться сюда светлым днем. Без упредительного проверочного звонка, наверняка, нахрапом. Чтобы я была не готова, не успела нажать на кнопку тревожной сигнализации и вызвать наряд милиции.
Умно. Меня провели как дурочку.
И заодно проверили готовность к сотрудничеству.
– Звони, Александра, – приказал Анатолий Андреевич. – И без фокусов. Не надо хитрить.
– Он не вернется, – не глядя на врага, пролепетала я. – Сюда он не вернется.