- Он что, действительно, болел все эти дни? - спросил Климов и услышал утвердительное "да".
Ловко придумано, отметил он про себя и заторопился наверх, где находилась кафедра. Но ключей от профессорского кабинета ни у кого не оказалось, и Климов махнул рукой: потом заедем, заберем, сейчас необходимо взять Червонца.
Климова подмывало показаться на глаза пампушке, но он счел это ребячеством. Потом.
Кликнув Андрея, он скорым шагом направился к машине. Был он все в тех же ватных штанах, казенной стеганке, и только на ногах вместо галош сияли чьи-то лакированные туфли. Они сто лет уже валялись у него в шкафу, а вот сегодня пригодились. Кто их там оставил и когда, он не знал. Правда, на размер великоваты.
- Поехали, Андрей!
Задереева повели к другой машине. Шел он с невменяемым лицом великомученика. Но если он был полностью подавлен происшедшим, то, как и следовало ожидать, Червонец оказал сопротивление. В жизни люди каждый раз ведут себя по-новому, но уголовники считают своим долгом покобениться.
Сначала в глазах Червонца промелькнуло паническое замешательство, но потом раздался яростно-срывающийся крик:
- В гробу я вас видал, менты поганые!
Он сделал руками движение, как будто разрывал или пытался разорвать невидимые путы.
Было ли это позой или устоявшимся стилем, трудно сказать. Когда кажется, что человек готов на все, он редко доводит угрозу до конца. Растрачивается по пустякам, демонстрируя свое презрение к людскому окружению. Но сталкиваясь с настоящим мужеством, они ломаются как спички: хруп - и нет.
Словом, Червонец сразу же повел себя как очень невоспитанный товарищ.
- Не дури, - тихо, но внятно предупредил его Климов и предложил пройти в машину по-хорошему. Но тот злобно ощерился и обозначил свое отношение к нему весьма недвусмысленным жестом:
- А ху-ху не хо-хо? - он скрючился, и согнутая под прямым углом рука уперлась в его пах. Рот напряженно потянуло вбок, блеснула золотая "фикса".
- Удобный случай познакомиться поближе, - беспомощно развел руками Климов и резко ушел влево. В открывшийся прогал стремительно влетел Андрей. Червонец грохнулся со всего маху оземь. Хрястнулся прилично.
Вталкивая его в машину, Климов осуждающе сказал:
- Не бойся, я не кровожаден.
Червонец сплюнул.
Первой допрашивали Шевкопляс.
Усадив ее лицом к стене, как посоветовал им Озадовский, Шрамко перелистал уголовное дело, и повел допрос по горячим следам. Нервная дрожь, охватившая Климова при виде санитарки, немного ослабла, и он минут через пятнадцать начал задавать вопросы.
- Книга где?
- На кафедре, в диване.
- А моя одежда?
- Червонец прихватил.
- Хваткий на чужое, - как бы про себя сказал Андрей, но Климов перебил его:
- Куда девался Левушкин?
Шевкопляс внезапно обернулась. Глаза ее заблудили, забегали, пальцы сжали сигарету. Вся она тревожно напряглась. Табачный пепел упал ей на чулок, но стряхивать его она не стала.
- Червонец скажет.
Чувствуя, что больше не выдерживает ее взгляда, Климов заорал:
- К стене! - и она побледнела. - Слышите, к стене?!
Огонь в ее глазах погас, как будто вывернули лампочку.
- Да вы не горячитесь, не орите.
В голосе ее послышалась издевка, но она повиновалась.
Шрамко недоуменно посмотрел на Климова.
- Может быть, поедешь отдохнешь?
Климов вспомнил, как обрадовались его появлению в милиции, как его тискали в объятиях, и отказался. Жене он уже позвонил, сказал, что жив-здоров, она расплакалась и, долго всхлипывая, горестно клялась, что ей такая жизнь на нервах и слезах! - осточертела. И дети извелись совсем, переживая за него, а он… и снова слезы.
- Я спрашиваю, Левушкина куда дели?
- Червонец… в Краснодар увез. Раздел и бросил на окраине.
- Убил?
- Зачем? - пожала Шевкопляс плечами. - Голым и беспамятным у нас одна дорожка - в вытрезвитель, а потом в дурдом.
- Проверим, - усомнился Шрамко и распорядился запросить Краснодар.
Климов сцепил пальцы, сжал руки коленями:
- А этот, жирный, что насиловал девчушку, кто он?
Шевкопляс, не оборачиваясь, пояснила:
- Гоша… Мясником работает на рынке. Чокнулся на малолетках.
Климов вспомнил, как тот ползал по полу в одном носке и послал Андрея с группой:
- Привези его.
Окончательно взяв инициативу допроса на себя, Климов почувствовал, что к нему возвращается способность управлять своим душевным состоянием.
- Девочка еще в больнице?
- Да.
- В какой палате?
- Перевели в седьмую.
"Я тоже был в седьмой, - подумал Климов. - Только в другом отделении".
Шевкопляс отвечала быстро, и по всему ее виду и тону, каким она давала показания, становилось ясно, что играть со следствием она не собирается. Оставалось узнать, кто ее муж? Сын Легостаевой или Владимир Шевкопляс?
На какое-то время Климов задумался. Располагая той или иной информацией, всегда важно помнить, что может наступить такой момент, когда эта информация начнет крутить тобой по своему усмотрению. Хуже нет, когда идешь на поводу у старых догм.
- И еще: как зовут вашего мужа?
- Как зовут, так и зовут! Отстаньте от меня!
Если до этого она довольно быстро отвечала на вопросы, то теперь вся судорожно напряглась, голос сорвался.
- Игорь Легостаев?
- Не знаю я такого!
- Но его мать…
- В гробу я, - поперхнулась Шевкопляс ругательством и злобно, истерично застучала каблуками об пол, - ее видела!
- Подумайте, - урезонивающе посоветовал Шрамко и напомнил, что чистосердечное признание учитывается в суде.
Но Шевкопляс замкнулась и ничего нового уже не сообщала. Началось переливание из пустого в порожнее. Было четверть пятого, когда Климов исчерпал свое терпение. Понимая, что у него пропало всякое желание ходить вокруг да около, хрипло обронил: - Довольно.
После длительных допросов у него всегда садился голос.
- Отказываюсь! От всего отказываюсь! - исступленно- пронзительным, неприятным фальцетом заверещала Шевкопляс, и по ее реакции было хорошо видно, что она уже не просто нервничает, а на глазах впадает в истерику. - Я ничего не помню! Ничего-о-о…
Соври, цыганочка, соври, усмехнулся про себя Климов и посмотрел на Шрамко: уводить?
- Уводите.
Глава 30
Когда конвойный увел Шевкопляс, Шрамко устало прогнулся в спине и прихлопнул себя по бедру:
- Заканчивай, Юра. Утро вечера, как говорится… Ты и так сегодня поработал за троих. Да и вообще, - он сделал неопределенный жест рукой, - тебе бы надо отдохнуть.
- Да ну, - не согласился Климов. - Ерунда.
- Не возражай. Санитарку с ее шатией мы взяли, завтра они все расколятся. Начнут топить друг друга, не впервой.
Климов глянул на часы и обеспокоенно заметил:
- Что-то до сих пор Андрея нет. Шрамко пристально посмотрел на него:
- Прочувствовал?
- А то, - ответил Климов. - Думал: все! Живым не выберусь. Теперь волнуюсь за Андрея.
- Ну, - полез за сигаретами Шрамко. - Он с группой. Это ты пошел один.
- Кто ж знал…
Закурив, Шрамко легонечко побарабанил по столу рукой, прошелся по нему костяшками согнутых пальцев. Смягчаясь, проворчал:
- Кто-кто… Обязан знать. Не на себя работаешь. Климов виновато кивнул и, содрогнувшись, подавил зевоту. В голове звенело.
- Ладно, отдыхай.
Шрамко отошел от стола, сбил в раковину пепел.
- Жене звонил?
- Звонил.
- Она тут, бедная, слезами изошла.
Упрек был слишком явственным, чтоб пропустить его мимо ушей. В горле запершило, заскребло. Он тоже встал.
- Пойду.
- Не обижайся, - подошел к нему Шрамко. - Сам понимаешь…
- Да какая может быть обида? - искренне запротестовал Климов. - Виноват по всем статьям. Кому охота быть третьеразрядным сыщиком, вот и поспешил…
Шрамко кивнул и приобнял его за плечи.
- Бери мою машину - и домой. Даю отгул, немного отдохнешь…
- Учтешь свои ошибки, - в тон ему проговорил Климов, и они рассмеялись.
- Вот-вот, учтешь. А сейчас - гуд бай и все такое. А не то, - он с добродушной усмешкой оглядел Климова с ног до головы и намекающе прицокнул языком: - В такой одежке…
Климов смахнул слезу. Совсем отвык смеяться, черт возьми.
Перед уходом он еще раз подержал в руке свой пистолет, порадовался его тусклой вороненой стали и привычной тяжести, и положил на полку в сейф. Пересматривая толстую стопу новых бумаг, натолкнулся на пакет с грифом "Секретно".
Ответ из Министерства обороны.
Климов надорвал пакет и вытащил официальный бланк.
".. по существу запроса, - побежал он глазами по строчкам, - сообщаем, что Легостаев Игорь Валентинович, тысяча девятьсот шестьдесят второго года рождения, считавшийся пропавшим без вести на территории Демократической Республики Афганистан в восьмидесятом году, среди пленных и убитых не значится. Специальной комиссией установлено, что после тяжелой контузии, полученной им в одном из боев, он был отправлен в Ташкентский военный госпиталь. Во время транспортировки вертолет санавиации был обстрелян противником и рухнул на землю вблизи нашей границы. Экипаж и часть военнослужащих погибли. Был ли среди них рядовой Легостаев, ответить сложно, так как двое человек сгорели полностью. Оставшиеся в живых были направлены в госпиталь № 1014. Среди спасенных оказались двое офицеров и трое рядовых, причем, один из солдат поступил в состоянии острого психоза, без документов. После проведенного лечения он вспомнил свое имя: "Игорь".
Ответ из министерства был настолько важен, что Климов еще раз перечитал последнюю строку.
"…вспомнил свое имя: Игорь".
Если не теряя времени…
"…Фамилию и отчество он так и не назвал, часто впадал в беспамятство, а восемнадцатого августа тысяча девятьсот восьмидесятого года при неизвестных обстоятельствах исчез из госпиталя.
Военный дознаватель, юрист I класса, подполковник Астахов".
Держа перед собой ответ специальной комиссии, Климов оглушенно сел на стул и снова пробежал глазами текст.
Назвался Игорем.
Отложив бумагу, он потер рукою грудь, резко вздохнул - разок, другой, и словно глухая, смутно ощущаемая тяжесть запоздалого раскаяния внезапно облегла, притиснула его к столу, взяла за горло. Значит, Легостаева не обманулась… Правда, тут имелась одна несообразность: татуировка… Надо допросить Червонца еще раз, а главное, конечно, бармена. Он, видимо, и в толк не может взять, за что его, беднягу, посадили.
Его раздумья прервал Андрей. Распахнул дверь и с порога выпалил:
- Нашелся, гад!
- Мясник?
- Он самый. Вытащил его из сауны. С двумя парчушками смотрел видеофильм. Ввести?
- Не надо. Позаботься, чтоб сюда доставили бармена, но сначала я поговорю с Червонцем.
- Есть вопросы?
- Есть.
Климов протянул ему ответ из министерства.
- Почитай.
По мере того, как Гульнов знакомился с ответом, брови его все плотнее сходились к переносице.
- Так-так…
Дочитав до конца, он покрутил головой.
- Подумать только.
К полной неожиданности Климова, Червонец был настроен на беседу. На все вопросы отвечал с наглой веселостью, как бы играя.
- А на кой ляд я ее, шлюху, буду покрывать? Скажу как есть: не муж он ей совсем. Вот видите, - поддернув брючину, Червонец показал свою наколку: - Крест и круг.
Климов и Гульнов молчали. Они уже это видели.
- А кто придумал? - Червонец вопросительно взглянул на них и залихватски стукнул себя в грудь. - Его величество Червонец! Видите, - снова перевел он взгляд на свою ногу. - В круге крест.
- И что? - спросил Гульнов.
- А то, - хвастливо поднял палец вверх Червонец. - У моего креста двенадцать точек, а в круге их двадцать четыре. Этот маленький секрет придумал тоже я, - тщеславие его буквально распирало. - Как ни раздели, все поровну.
- Зачем?
Червонец посмотрел на Климова и рассказал, что в интернате было их четыре "корефана": Репа, Блин, Стопарь и он, Червонец, своего рода три мушкетера и Д'Артаньян. Наколку делали по очереди, каждый колол по точке, отсюда и кратность. Для друга ничего не жалко, называется.
Климов чувствовал себя человеком, выставленным на посмешище: как он раньше не допетрил! Ведь блатные обожают тайную символику… хотя… Владимир Шевкопляс к суду не привлекался, в зоне не был.
- А как у бармена наколка появилась?
- Валька попросила.
- И вы сделали?
- Куда деваться! Башли позарез были нужны. Для поддержания штанов. Но только ша! - он снова поднял палец вверх, но уже с видом заговорщика. - У Валькиного е… хандэбабай… на круг двадцать семь точек, а в кресте одиннадцать. Я память юных лет не предаю.
- Но друга предали. Как его звали?
- Как? - Червонец скис. - Стопарь… Хороший был друзяк, да сел, мудило, на иглу… Вот крыша и поехала.
- А ну-ка, расскажите поподробнее, - Гульнов включил магнитофон и стал настраивать его на запись.
Червонец замялся, но после того, как закурил и выдохнул табачный дым, прикрыл глаза рукой. Климов давно заметил за ним эту привычку: прежде чем ответить, он прикрывал глаза.
- А че тут попусту базлать? - начал Червонец. - Накумарился, зараза, и попер на Вальку с топором. Они тогда в Ташкенте жили, на окраине. Была у них халупа с палисадом, так себе, но им хватало. Главное, никто им не указ, сами себе хозяева. А к ним, как раз, маханша прилупила погостить…
- Гарпенко? Ваша тетка?
- Она, родная.
- И вы там были?
- Принесла нелегкая.
Червонец пустил дым из носа, пепел сбил под стул. Это Климову не понравилось, но он молчал. Ковал железо.
- Продолжайте.
- Ну… попер на Вальку, а маханша… то есть… этим топором его и тюкнула. Смокрушничала, па-ла…
- В порядке, так сказать, защиты? - спросил Климов и подумал, что Игорь Легостаев не убил бы, таким он представлял его себе. Тем более, таким ужасным способом.
- Когда произошло убийство?
- Точно не скажу, не помню… В августе восьмидесятого, давно… Валюха осенью уже работала в Сибири, в леспромхозе… Мать ее по-срочному халупу продала и амба. Шито- крыто.
Климов вспомнил мощную стать Нюськи-лотошницы, ее тяжелый исподлобный взгляд и подпер щеку рукой.
- Шевкопляс уехала одна?
Ему предстояло еще во многом разобраться, и разобраться без спешки. Иначе он рискует запутаться в своих сетях. Ему с детства нравилось распутывать на удочке леску, когда они бегали рыбачить. Не исключено, что его пристрастие к медленному и одновременно спорому занятию помогало и теперь.
Червонец глубже затянулся сигаретой, глотнул дыма.
- С мужем, с этим… барменом который… Он у нее, - Червонец покрутил у виска пальцем, - малость того… Все хнычет, как поддаст, что он говно и его надо расстрелять.
- Это еще почему? - насторожился Климов.
- А пойми его! - Червонец сплюнул на пол. - Считает, что на нем кровь человека. Базарит, что кого-то грохнул. Мочканул.
- Может, так оно и есть?
- Да фига два! Он шизанутый? Это Валька, па-ла, сделала его таким.
- При помощи лекарств?
- Гипнотизирует. В дурдоме научилась.
- Так, - с вопросительной интонацией протянул Климов, давая ему возможность высказаться обстоятельнее. В этом замечании Червонца мерещилась разгадка всего дела.
- Бандура пашет?
Червонец мотнул головой в сторону магнитофона и, услышав от Гульнова "да", потер висок.
- Тогда лады. А то Валюха, лярва, мясо на меня повесит. Сука еще та.
Он докурил и притушил бычок о ножку стула.
- Подставит и не охнешь. А я не убивал.
- Вполне возможно, - согласился с ним Климов, по опыту зная, как нелегко изобличить убийцу, непосредственного исполнителя.
- Когда вы у них были? - повторил он свой вопрос, и Червонец признался, что уехал из Ташкента в августе, семнадцатого числа. После убийства.
- А зачем вы приезжали?
- Должок за ним имелся, бля, за Стопарем. Он, сучий потрох, три косых зажал… в отключке был все время, обкайфованный… Я покрутился, покрутился, вижу, толку нет, вот и отчалил…
- После убийства?
- После.
- А куда труп дели?
Климов понял, что задавая скользкие вопросы, можно самому потерять почву под ногами, но все мысли, все ощущения сейчас сжимались в одно-единственное желание добиться достоверности признаний.
- Я этого не знаю.
- Ой ли? - не поверил Климов.
- Да! - почти на крике заявил ему Червонец. - Она мочила, а я смылся: ноги в руки - и адью! А что они с ним сделали, не знаю!
Он уже всерьез боялся обвинения в убийстве.
Климов сделал знак Андрею, и тот выключил магнитофон.
- Поезжай за Легостаевой, скажи, что ее сын нашелся. И самого его давай сюда.
Андрей кивнул, стал одеваться. Климов потянулся к телефону.
- Товарищ полковник…
- Ты еще здесь? - удивился Шрамко и начал выговаривать: - Жену бы пожалел, она волнуется, куда мы тебя дели? Дуй домой! Приказываю. Слышишь?
- Не могу! - возразил Климов. - Такое закрутилось! Передайте, скоро буду. Может, через час.
- Ты что, совсем от рук отбился?
В голосе Шрамко послышалась досада.
- Слышишь?
- Да у меня тут труп.
- Как это… труп? - Шрамко глухо закашлял, видно, от волнения. - Юрий Васильевич, - голос его снова стал официальным. Он явно подбирал слова и интонацию. - Что там такое?
Климов спешно объяснил.
Через несколько минут ребята из оперативной группы отправились к Нюське-лотошнице, а допрос по горячим следам пошел на второй круг. В кабинет Климова снова ввели Шевкопляс, и она не стала отрицать того, что рассказал Червонец.
Не прошло и получаса, как привезли Нюську-лотошницу. Ввели под белы ручки.
Увидев дочь в окружении следователей, она исподлобно и тупо уставилась в угол, где сидела Шевкопляс.
- А ты чего тут?
- Ничего, - ответила дочь, и рот ее болезненно перекривился. - Привет, мамуля.
Та злобно воззрилась на Климова:
- За что ты ее взял? У, волк позорный! Мусор стриженый…
Шевкопляс убито попросила сигарету, и та заметно заплясала в ее пальцах.
- Не ори! Лучше припомни, как ты зятя зарубила…
Глаза Гарпенко на какое-то время померкли, приняли
отсутствующее выражение, но затем в них снова вспыхнул злобный огонек.
- А хоть и так! Убила и убила. Дочу потому как защищала!
Ее пальцы стали рвать на груди кофіу.
- Еханный наркоша! Будет он еще… да я его…
Шевкопляс опять уткнули лицом в стену, включили магнитофон.
- Только без крика. Отвечайте внятно, вот сюда, - Климов показал на микрофон. - Кто убил вашего зятя? Вы или дочь?
Пуговичка от кофты отлетела в угол, покрутилась там, легла у плинтуса. Мать Валентины Шевкопляс, эта патлатая бабища, на хрипе вытолкнула из себя:
- Я… я убила.
Не давая ей опомниться, Шрамко спросил:
- Где труп?
- Шакал он был! Над дочей измывался.
- Труп! Я спрашиваю, труп…
- Чево?
- Труп куда дели?