"Никто спорить и не собирался", - мысленно ответил Климов, несколько уставший от ее сентенций, но делающий все, чтобы она разговорилась. Есть люди, которые думают, что рассуждать о жизни вообще - самое серьезное занятие. Они напичканы знаниями, никому из окружающих не нужными, впрочем, как и им самим, но коль уж природа не терпит пустоты и в ней ничего нет лишнего, человечество прощает любителей посуесловить и даже провоцирует, публикуя в своих воскресных приложениях к газетам неисчислимое количество курьезных случаев, кроссвордов и сообщений с места происшествия. Люди эти буквально лопаются от впитываемой ими информации и, наверное, умирали бы от разрыва сердца, если бы не испытывали физического удовлетворения и состояния блаженства от чтения журналов и еженедельников, - иначе чем объяснить их поразительное долголетие?
Один из углов комнаты был завален грудой бросовой литературы.
- Нет такой империи, - продолжала вещать Яшкина, - которая бы не задолжала перед своим народом, а значит, и перед его историей и будущим. Помните, что чем ревнивей власть, тем легче ее обмануть. Ревность сама по себе искажает смысл событий. Другой вопрос, что Бог всегда на стороне ревнивцев.
- Ревность по дому Твоему снедает меня? Вы это имели в виду?
Яшкина с изумлением отогнала от своего лица табачный дым.
- Читали Библию?
- Случилось.
- Превосходно! Просто замечательно! Но мы ведь с вами атеисты, правда?
- Несомненно, - утвердительно кивнул Климов, радуясь тому, что душевный контакт со столбовой дворянкой мало- помалу налаживается. Это при всем при том, что она была когда-то обижена властью.
Докурив папиросу, его философически настроенная собеседница загасила окурок в пустой консервной банке, стоявшей на полу, и с каким-то вдохновением закончила тревожившую ее мысль:
- Большевики ошиблись.
- Почему?
Она печально посмотрела на него.
- Да потому, что теперь человек больше всего злобы видит в своем доме.
Климов соглашательски кивнул, насторожился. Кажется, сейчас она заговорит о том, что ее больше всего мучит.
- Но ведь не нами сказано: "Домашние твои - враги твои".
- Все так, - завозилась на своем диванчике Яшкина, устраиваясь поудобнее. - Все так… и все же… Родные дети забывают матерей. Живем, считай, бок о бок и не знаемся. Моя невестка спит и видит, как бы укатать меня в дом престарелых. Ведьма! Муж должен восприниматься как друг, но ни в коем случае не как собственность, а она моего сына превратила в пылесос. Единственное, что он вправе делать без ее присмотра, это убирать квартиру. Масонка недобитая.
Климов еле удержался, чтоб не рассмеяться, В юморе ей не откажешь.
- А что, такие еще есть?
- Ведьмы?
- Нет…
- Масоны?
Зрачки ее глаз, и без того по-старчески глубокие, стали еще бездоннее, жутко расширившись.
- Конечно!
- Даже не верится.
- Представьте себе, есть! И, по всей видимости, еще долго будут.
Если говорить всерьез, он совсем не верил в байки про какие-то особо тайные и разрушающие государство силы, но это, по его убеждению, далекое от истины предположение, показалось ему интересным. Когда он еще сможет покалякать со столбовой дворянкой? Да и что он, в конце концов, знает о тех людях, что стояли у истоков мятежей и казней? Мысль Яшкиной, или, как там ее, Перетоки-Рушницкой о том, что молодости Господь Бог не нужен, поразила его своей неженской логикой. Зато все молодые бредят неформальными объединениями. Может быть, поэтому масоны и живучи?
- А кто они такие? В двух словах…
Яшкина с пронзительной пытливостью взглянула на него и снова закурила.
- Если вкратце… Государственная власть - вот горизонт, к которому стремятся честолюбцы. Все без исключения. Пока существует государство, разумеется. Как только исчезнет надобность в подневольном устройстве человеческой жизни, жизни наций, честолюбие станет атавизмом. Каждый человек будет приравнен к божеству. О чем онвсегда и мечтал.
- Значит, масоны…
- Не перебивайте.
- Извините.
- Все-таки я пожила на свете.
Она помяла в пальцах мундштук папиросы, затянулась, сбила пепел.
- О чем я говорила?
- О том, что человек будет приравнен к божеству.
- Ну вот. Казалось бы, идея неплохая. И каменщики, как себя именовали некогда масоны, стремятся начисто разрушить все, что было сделано до них.
- До основания?
- Непременно.
- А зачем? Чего им надо?
- Завоевать весь мир.
- Любым путем?
- Любым.
- Под любым соусом?
- Вернее, лозунгом. Вода не крепче алмаза, но обкатывает и его.
- Алмаз - это народ?
- И он в какой-то мере.
Климов задумался. Все оказывается куда сложнее, чем он мог предполагать. И когда взрывали храмы, знали, что творили…
- Но они ведь не в одной только России? - задал он спасительный вопрос, надеясь, что еще есть страны, помнящие про масонов.
- Что вы! Нет, - дыхнула дымом Яшкина и угол ее рта приподняла усмешка. - Чем великодушнее народы, тем больше издевательств выпадает па их долю. Вы понимаете, о чем я говорю? Об историческом развитии… Завистливая мелкая душонка - вот бич Господень. Впивается клещом - не отдерешь.
- Все правильно, - поддакнул Климов и подумал, что тот, кто не прислушивается к словам людей, - неуязвим. А он по долгу службы вынужден выслушивать - и многое, и многих. Ведь каждый начинает говорить прежде всего о том, что его волнует, о себе, а уж потом, и то с великой неохотой, отвечает на казенные вопросы. Где, когда, в каком часу?
Яшкина запахнула на груди халат, огладила его на костлявых коленях, и глаза ее подернулись отчаянием.
- И вот, поверьте мне, со временем все люди на земле утратят свои цели, забудут свои сказки и мечты, национальные святыни, и тогда начнется вакханалия безумия, самопожирание друг друга, ибо равновесие - единственное из необходимых - будет нарушено: равновесие мира…
Последнюю фразу она проговорила тихо, разом севшим нервно-придушенным голосом, в каком-то провидческом трансе. А когда говорят зло, не повышал тона, смысл сказанною кажется зловещим, а последствия угрозы - леденящими душу.
Климов поежился. Ей-богу, с ней можно дойти до умопомрачения. Жуткая старуха. Теперь понятно, почему ее не жалует невестка. Особенно, если учесть, что они из разных социальных групп и поколений, а следовательно, и по духу и по мировоззрению они друг другу откровенно ненавистны. На этот счет он не питал иллюзий. Эмоции сильнее разума. Люди соглашаются любить себе подобных только при одном условии, когда от них они ничем не отличаются. А те, чей образ жизни непонятен, лишаются поддержки и сочувствия. А он еще гадал, зачем эта старуха собирает пузырьки? Сын целиком зависит от жены, хотя уж сам старик, деньгами ей не помогает, а пенсии, должно быть, кот наплакал.
Задумавшись, он потер веко, а она рассмеялась. Обнажив зубы и как-то бесшабашно запрокидывая голову.
- Подумать только! Не хотела, да придется.
- Вы о чем?
- Вот, подумаете, кляча сухоребрая, распетушилась…
- Нет, ну что вы…
- А того не знаете…
- Мария Николаевна, - впервые обратился он к ней по имени-отчеству, пытаясь вставить слово и оправдаться за свой, как ему показалось, обескураженный вид. - Я действительно…
- Да знаю, знаю! - замахала на него рукой Яшкина, и пепел с папиросы порошинками замельтешил перед ее лицом. - Ведь вы же сыщик, уголовный розыск, а я тут… - Она смахнула с глаз непрошенные слезы, - про масонов… Погодите.
Всунувшись в шлепанцы, пошлендала на кухню и вернулась…
Он глазам своим сначала не поверил.
…вернулась с пачкой облигаций и двумя картинами.
- Ведь вы, ха-ха, за этим приходили?
Если отвлечься от символики фактов, как пишут в учебниках, главное - не попасться на крючок излишне жесткой схемы поведения: пришел, увидел, нацепил наручники.
Не зная, что сказать, он потянулся к картинам.
- Это чьи?
- Масонки этой недобитой.
- Как? - не понял Климов, поднимаясь с шатко скрипнувшего иод ним стула. - Они здесь, у вас…
- Как очутились?
- Да.
- А это я их выкрала, взяла, на время… Есть люди просто жаждущие, чтобы их водили за нос.
Вряд ли это камешек в мой огород, подумал Климов и отошел к окну, чтобы лучше рассмотреть картины.
Яшкина потерянно уронила руки вдоль своего сухонького тела и горестно вздохнула:
- У меня нет денег, но я честный человек.
- Поэтому я к вам и заглянул, - успокаивающе произнес он первую пришедшую ему на ум фразу. На одной картине было что-то вроде цветущего луга, а на другой сквозь радугу просвечивало женское двоящееся тело в капельках дождя. Картины были написаны маслом. Автор - Легостаев. На картонной изнанке цветущего луга стояла дата: 1953 г.
Можно было и отложить изучение столь неожиданно нашедшихся картин, но так уж он привык: с самого начала следствия располагать максимумом сведений, а привычки, как известно, сильнее людей. В конце концов, чем бы человек не увлекался, он льстит прежде всего своему самолюбию.
- А как вы к ним попали, я хочу сказать…
- В квартиру сына?
- Да.
- Обыкновенно, через дверь. Своим ключом.
- А я так понял, что невестка вам ключи не доверяла.
- Не знаю, что они вам говорили, но ключи у меня есть. Как только врезали замок, так сын мне и принес, да, видимо, забыл. Они меня и за живую не считают. Я для них что есть, что нет. Отброс общества. Вот я и доказала, что еще живу!
Бросив пачку облигаций на стол, она опустила руку в карман халата и вынула оттуда золотые серьги.
- Вот. И это тоже. Мой подарок к дню рожденья.
Ее глаза играли тайным смехом.
Климов придвинул стул к столу и, прежде чем позвать понятых и начать составлять опись добровольно сданных вещей, полюбопытствовал:
- А почему вы мне открылись?
Яшкина держала одну руку, согнутую в локте, за спиной и тылом кисти грела поясницу.
- Да потому что вкрадчивость - признак упорства. Умного упорства.
- По-вашему, я вкрадчивый?
- Ужасно! Таких захочешь, не обманешь. Да я и не хотела. В нашем дворянском гербе масонских знаков нет. Мои прародичи стали дворянами, служа Отечеству, служа царю!
Она встряхнула головой и гордо вскинула внезапно задрожавший подбородок.
Климов повертел в руках шариковую ручку, отложил ее и усмехнулся: выходит, он ужасно вкрадчивый… Вот уж не думал.
Яшкина засунула руки в карманы, и вся ее фигурка стала еще суше и беспомощнее.
- Я для себя решила: придет лягаш, дубина, вертухай, пошлю к рябому Иоське. Что с меня возьмешь, с кикиморы болотной, пыли лагерной, а вы… - Она печально посмотрела мимо Климова, на улицу. - Вы очень благородный человек. Вы мне понравились, а это много значит. Ведь все когда-нибудь кончается. Умру и я. Практически нас никого уже на свете не осталось, и так отрадно знать, что честь и совесть не пустые звуки для таких, как вы, а эти… - она кивнула головой в сторону кухни, где говорило радио, - эти и понятия не имеют о жизни души.
По-видимому, она имела в виду свою невестку, а возможно, и сына.
Сказано это было с такой затаенной болью и страстью, что сомнений больше не было: перед ним исповедовалась, действительно, дворянка. Перетока-Рушницкая. Тут стоматолог оказался прав. А вот в том, что "груша моченая", - ошибся, и ошибся зло. Когда знакомишься с официальной справкой, а потом встречаешься с человеком, эффект бывает, как при рассматривании негатива: то, что казалось белым, на самом деле черное, и наоборот. Истинная сущность человека, его настоящая жизнь отличаются крайней светочувствительностью.
Все поступки человека поверяются добром.
Глава 6
Не трудно представить удивление Гульнова, когда Климов выложил на стол картины, пачку облигаций и золотые серьги.
Андрей недоверчиво потрогал все это руками и, знал, что честность и принципиальность советчики не ахти какие в делах, где нужен опыт, не без зависти спросил:
- Откуда, Юрий Васильевич? Прямо как в сказке…
- Оттуда, Андрюша, оттуда, - весело заговорил Климов и с ернической назидательностью провещал, что для того, чтобы справиться с работой, мало ее любить. Необходимы осо-о-бое направление мыслей и согласованность действий! И тогда, - он сделал жест рукой, изображая пафос и напыщенность, - не будет надобности чем-то жертвовать в противоборстве с подлыми людьми, например, своей жизнью или…
- …Жизнью своих подчиненных, - подыграл ему Гульнов, и заключительные слова: -… что так отличает профанов, - они произнесли одновременно.
Довольные друг другом, рассмеялись. Дело о кражах начинало проясняться.
- Звягинцевы были у тебя?
- Минут пятнадцать, как ушли, - меняя клоунское выражение лица на буднично-официальное, ответил Андрей и показал протоколы опроса. Жалкие какие-то людишки, мелковатые… Из тех, что за копейку продадут.
- Я такими их и представлял.
Климов сел за стол и позвонил Озадовскому, попросил перенести их встречу на вторую половину дня. Тот не возражал, но, сославшись на плохое самочувствие, предложил наведаться к нему домой, часикам к семи. Но можно и пораньше.
Договорились на восемнадцать тридцать.
Положив трубку, Климов продолжил прерванную мысль.
- Нет ничего страшнее, чем жить "как все". Мелочные всегда ничтожны. Это их неотъемлемое качество, которым они, судя по всему, втайне гордятся.
Гульнов согласно кивнул головой.
- Непонятно, что связывает этих людей? Детей у них нет…
- Благие намерения, - съязвил Климов и рассказал о столбовой дворянке Перетоке-Рушницкой.
- Значит, напомнила им о себе? Заставила поволноваться.
- Теперь их радости конца не будет.
- Или злобе, - засомневался Гульнов. Того гляди, притянут старую к ответу, затаскают по судам.
- А мы не скажем, - неожиданно для самого себя ответил Климов. - Возвратим украденное и шабаш! А где нашли, это уж наше дело. Может, мы эксперимент проводим…
- По профилактике квартирных краж?
- Вот именно. Секреты производства, одним словом.
А что, она действительно в масонов верит?
- О! - воскликнул Климов. - Целая теория. Оказывается, Пушкин…
- Александр Сергеевич?
- …был масоном.
- Не может быть. А где об этом говорится?
- Я не знаю. Тут свои бы мемуары одолеть.
Климов кивнул на груду папок.
- Вон их сколько.
Бумаг, действительно, скопилось многовато.
- А про Дантеса что она гутарит? - не унимался Андрей.
- Тоже масон. Даже в дворянском гербе Гончаровых были знаки темных сил.
- И что это за знаки?
- Пятиугольная звезда…
- Шести?
- Да, нет. Пяти. Еще какая-то хреновина и меч.
- Наверно, щит?
Климов задумался.
- Что-то другое. Это у нас эмблема со щитом, а там… ну, в общем, ерунда, Андрей.
Гульнов вздохнул.
- Дела…
Но Климов не видел причин для вздыханий. Пора спускаться с облаков на землю. Вот Звягинцевы до конца не прояснились… Особенно она. Утаивает что-то, но вот что?
- Я вот о чем подумал: а что как ограбление стоматолога тоже акция кого-то из родных? Смотри, сначала обворовывают его, причем замок открывался домашним ключом…
- Да, эксперты на этом настаивают.
- …а ровно через два дня, эта твоя пузырешница…
- Почему моя? - обиделся Гульнов. - Она…
- Ну, ладно, - поправил себя Климов. - Наша… проводит акт возмездия.
- Но почему не раньше и не позже?
- Да потому что старая сообразила: вина за ограбление падет не на нее, а на того, кто уже побывал у стоматолога. Согласен?
- Убедительно.
- И мы так думали сперва и продолжали бы считать, что коли почерк ограбления один, искать нужно кого-то одного. Ан нет! Из трех квартир одна уже отпала. Добровольное признание-
- Может быть, и стоматолога обчистил кто-то из своих?
- О чем я и толкую!
- Или знакомых, - обкусил на пальце заусеницу Андрей и сухо сплюнул.
- Вот-вот, или знакомых. - Климов оживился. - Чуешь? Там, где происходит скандал, вырастают уши. Я вот о чем: стоматолог обмолвился, что привык жить для себя и часто не ночует дома, пока супруга на специализации.
- Неравнодушен к женским чарам?
- Надо понимать. Попить-поесть к нему приходят, но спать он их не оставляет.
- Почему?
- Во-первых, он слишком рассудочен, а во-вторых, как утверждают опытные люди, женщину очень трудно залучить в спальню, но еще труднее оттуда выжить.
- А там, где происходит скандал…
- Усек?
- Еще бы!
- Там вырастают уши.
- И нашему повесе они не нужны.
- Ни на вот столько. Жена его имеет деньги, а главное, связи, без которых не прожить, не говоря уже о кооперативе.
- Так что ссориться ему с ней не резон, - уловил ход его мыслей Андрей, и Климов добавил: - А разводиться тем более.
- Сбил шабашку и в кусты!
- Он относится к тем, кто считает, что всю жизнь не проходишь с душой нараспашку. Это хорошо знают политики. А он политик.
- Бизнесмен.
- А такие допускают существование тайны лишь при одном условии, что она не станет достоянием гласности. Но мир тесен. Человек человека не оставит без внимания.
- И этим человеком, - глаза Андрея загорелись, - может быть соседка!
- Да, жена уехала…
- А ей доверила ключи!
- …и наказала: только муженек мой за порог, ты в дом. И все на карандаш.
- Что ел, с кем пил?
- Мало того, узнав о его ночных отлучках, жена стоматолога толкает Звягинцеву, соседки как-никак…
- А, может, и подруги…
- …на инсценировку кражи. Иначе он, подлец, придумает легенду и отвертится, а так все зафиксировано в милицейском протоколе: такого-то числа, между тем-то и тем-то часом ночи хозяина квартиры дома не было…
- А был он миленький-хорошенький у…
- …правильно, у нехорошей тети. Тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не назвать.
- Вот почему он и в милицию не заявил.
- Само собой. А будь иная подоплека, он всех бы поднял на ноги, и прокурора в том числе. Он парень-хват.
Гульнову эта версия понравилась.
- А как мы сможем доказать?
- Надо подумать.
- И еще: куда она припрятала вещички? Куртку, шапку, видеокассеты…
- Мне кажется, что это плата за инсценировку. Ты заметил, что вещи исключительно мужские?
- Да, ни одной женской тряпки не забрали.
- Это-то и подозрительно.
- А что она с ключами сделала? - спросил Андрей. - Неужели выбросила как улику? Тогда мы не докажем. - Он заходил по кабинету и предложил сейчас же ехать к Звягинцевой. - Куй железо…
- Вряд ли, - засобирался Климов и сунул ворох бумаг в ящик стола. - На это она не пойдет. Одно дело воспользоваться ключом, другое дело им распорядиться. Выбрось она ключи, значит, соседке надо менять замки, а замки не абы какие, фирменные, в наших палестинах таких не найдешь. Что же ей, жене, когда она вернется из Москвы, двери выламывать? Или с работы увольняться, мебель сторожить? Вазы-статуэтки караулить?