- Вот видите, - вытирая руки полотенцем, с каким-то внутренним подъемом сказал Озадовский, - не всегда. И я чрезвычайно признателен вам за откровенность. Тайное имеет право на существование, но при одном условии…
- Что оно не будет предано огласке.
- Совершенно верно! - воскликнул он, обрадованный тем, что собеседник его отлично понимает. - Если выполняется это условие. Но я, в свою очередь, тоже поделюсь с вами секретом. Вернемтесь-ка в библиотеку.
Усевшись в кресло напротив Климова, он выбил трубку в массивную пепельницу, сделанную из панциря диковинного краба, и, захватив щепотку табака, закинул ногу на ногу.
Климов отметил про себя, что курил хозяин дома часто, если не сказать, непрерывно.
- Итак, о наших с вами тайнах, - понюхал табак Озадовский и стал набивать трубку. - О профессиональных секретах. Так вот. Если кто и боится проявления нормальных человеческих желаний и наклонностей, так это психиатры. Да, да! Не смотрите на меня, пожалуйста, как на провокатора. Всеми доступными нам способами мы стараемся эти желания загнать поглубже внутрь, сломать, отшлифовать, чтобы вместо краеугольных камней личности живые волны мира перекатывали с боку на бок простые голыши. Обыкновенные береговые камни.
- Круглые и гладкие, точно булыжники?
Это уже было настоящим откровением.
- Вы удивлены?
- Признаться, да.
- Я сам немало удивлен и огорчен своим открытием. Но жизнь прошла, а перед ликом вечности лукавить грех. Ведь чем мы занимаемся? Толкованием поступков, мыслей, настроений, а толкования всегда превратны, однозначна лишь истина. И заключается она в конкретном человеке, даже если это преступник, то бишь фигура защиты, как мы условились его именовать.
Климову польстило такое уточнение. Получалось так, что в их "ученом" споре он одержал победу. Хоть маленькую, но…
- Иннокентий Саввович…
- Я слушаю.
- Вы не могли бы, в двух словах, пересказать сюжет украденной у вас книги?
- "Магии и медицины"?
- Да. Почему ее искала инквизиция?
Озадовский на какое-то мгновение задумался, потом зажал трубку в зубах, потянулся за спичечным коробком. Взяв его со стола, достал спичку, чиркнул. Держа ее на весу и глядя на колеблющийся язычок пламени, ответил:
- У книги не может быть только один сюжет. Так не бывает.
Климов смутился.
- Может, я коряво выразился…
- Ничего, я это к слову.
Прикуривая, Озадовский смежил веки, и стало видно, как дрожат его ресницы. Глубоко и жадно затянувшись, он выдохнул дым и откинулся в кресле.
Возникла небольшая пауза.
Климов заметил за ним привычку дожигать спичку до конца и в тот момент, когда он перехватил ее за сгоревшую, истонченно-скрученнуто часть, изменил вопрос:
- Я хочу понять, кому она нужна сейчас? Ведь эта книга…
- Вы хотите сказать, книга прошлого?
- Да.
Черный, догоревший остов спички был опущен в пепельницу.
Озадовский улыбнулся.
- Не страшитесь власти прошлого, каким бы оно ни было, оно вас не обманет, чего нельзя сказать о будущем. А книга… На чей-то взгляд, она ничто иное, как средневековые поверья, ужасы и бредни, а при внимательном прочтении становится понятно, что ужас наш проистекает целиком из неизвестности.
- В каком смысле?
- Мы просто не осведомлены о жизни вообще.
- В масштабе вселенной?
- Если хотите, так. У нас до сих пор нет критериев, согласно которым можно отделить живую природу от мертвой.
- То есть, ни идеалисты…
- …Ни материалисты истины не знают. А эта книга, - Озадовский вынул изо рта дымящуюся трубку и, наклонившись вперед, в упор посмотрел на Климова, - дает ключ к распознанию живой природы, а применительно к людскому бытию, содержит тайны психогнозии…
- А что это такое?
- Особенные знания, благодаря которым используется психика другого человека.
- В своих целях?
- Да.
Сказано это было с такой гипнотической силой, что Климова пробрал холодный трепет. И почему-то страшно потянуло оглянуться. Он еле справился с этим желанием. С этим своим… Своим? А может быть, как раз наоборот? "И что я потеряю, если оглянусь?" - Мысли его стали путаться, тесниться, ускользать. - "Возьму и оглянусь. Что здесь такого? Мало ли причин… Не все ведь поддается точному определению."
От внутренней борьбы у него пот холодный потек меж лопаток. Чушь какая-то!
И чья-то властная настойчивая сила повернула его голову назад.
Стены, отделявшие библиотеку от кухни, исчезли, их не было, да и кухни в ее обычном понимании не существовало… В воздухе висели чашки с торчащими в них мельхиоровыми ложечками, сахарница, блюдце с сервелатом… Красивый букет хризантем в хрустальной вазе. Цветы крупные, просто огромные, неизъяснимо чудные… Хотелось их прижать к лицу… А за ними, во дворе кооперативного дома злобно орали, взмахивая крыльями и наскакивая друг на дружку, береговые чайки, собиравшиеся по утрам возле мусорных ящиков. Дождь перестал. В лужах сверкало солнце, и растленно-хамские глаза ангорской кошки, сидевшей на лавочке возле подъезда, презрительно сощурились при виде Климова. Это уже слишком! Он резко наклонился, и та, мяукнув, спрыгнула на землю. Видит Бог, сделала она - а может, это кот? - тогда сделал он это с какой-то гнусной сутенерской ухмылочкой… Климов заозирался: какое утро? Откуда солнце? Уже, наверное, полдень… Что с ним происходит? Ничего… Он должен ехать в психбольницу… Это бзик, заскок… Не выспался как следует. Банальнейшее переутомление…
"Кто много видит, тех стремятся ослепить".
Чей это голос?
Климов яростно потер виски.
- Очнулись?
Хозяин дома сидел в той же позе, держа дымящуюся трубку в руке и подавшись вперед, но участливый тон вопроса не мог скрыть торжествующей окраски голоса, словно профессорского сердца коснулась никому не ведомая радость.
- Наваждение какое-то, - слабо усмехнулся Климов, хотя намеревался сделать вид, что ничего особенного не произошло. Так, незначительное головокружение по типу гипогликемии.
- Впечатляет, правда?
По всей видимости, это была старая, испытанная шутка. И реакция гостя пришлась по душе хозяину дома. Но Озадовский опроверг его догадку:
- Наша работа почти всегда экспромт. Впрочем, как и ваша, так я думаю.
Климову показалось, что он всецело находится в его власти. Еще бы! Всю жизнь изучал медицину и магию. Что ему чужая воля, если он умеет ею управлять. И как только Климов пришел к такому выводу, из кухни пахнуло пушистой среднеазиатской дыней, а на столе, вместо пепельницы появилась роскошная ваза с крупным виноградом.
- Угощайтесь, пожалуйста.
Климов отрицательно помотал головой.
- Не хочу.
- А что же вы хотите?
- Ничего.
- Неправда. Вы пришли узнать, кто убирает дом, кто у меня бывает, кто готовит мне еду? Я не ошибся?
- Нет.
Ваза с виноградом исчезла, но запах дыни остался. Климову впервые стало страшно. Теперь не он, его допрашивали. Четко, жестко, деловито.
Поглощенный мыслью о том, что он стал жертвой изощренного гипноза, Климов сделал над собой усилие и попытался встать, но рука Озадовского мягко, властно, успокаивающе легла на его плечо.
"Когда он успел встать?" - подневольно изумился Климов, и то обстоятельство, что собственное тело и мысли неподвластны ему, подействовало на него удручающе.
- Вы когда-нибудь пробовали повесить кошку?
- Нет.
- А я вот знаю. Неимоверно трудно. Чувство надвигающейся смерти озлобляет ее, и она загодя бросается на вас. Не убегает, нет, как прочее зверье, а целит выцарапать глаза… Не говоря уже о том, что она с сатанинской ловкостью высвобождает голову из петли, как ее ни вешай.
- Это вы к чему?
Сложный запах табака и хризантем вытеснил из комнаты безумный запах дыни.
- А к тому, что человек, укравший мою книгу…
- Чует смерть?
Климов и не заметил, как к нему возвратилось сознание.
Хозяин дома сидел на своем месте, в кресле, покуривая трубку, и в его взгляде не было ничего сверхестественного, потустороннего.
- Вы угадали: чует. Мало того, он способен убить.
- Кого-нибудь подозреваете?
Наступил момент, ради которого он и пришел сюда.
- Трудно сказать.
(Чего он мямлит?)
- И все-таки.
- Однажды, - Озадовский покрутил на столе панцирь краба, - я имел неосторожность пригласить к себе сотрудников… Был какой-то юбилей, уже не помню… в общем, кафедральные работники пришли ко мне домой… Ах, да! - оставил он в покое пепельницу, - в Лондоне издали мою монографию… И вот жена…
- Это в каком году? - с назойливым любопытством тупицы спросил Климов, и Озадовский поморщился:
- Дайте подумать. Чтобы не ввести вас в заблуждение… Семь лет назад.
- И ваша жена…
- Похвасталась редчайшей книгой.
- И ее секретами?
- К несчастью.
Записав фамилии гостей, приходивших к Озадовскому на юбилейный ужин, Климов выделил для себя Задереева.
- А стоматолог как тут очутился? Среди психиатров?
Озадовский смущенно кашлянул, погладил подлокотник кресла и ответил:
- Видите ли, у жены были плохие зубы, ну и…
- Понимаю.
- С тех пор я никого к себе не приглашал.
Климов не поверил.
- Так-таки и никого?
Озадовский вынул изо рта трубку, которая давно погасла и задумчиво коснулся чубуком надбровья.
- Пожалуй, приходил… Семен Петрович.
- Кто такой?
- Лифтер… Помочь расставить мебель. Кстати, эти полки делал он.
- Хороший мастер, - оценил работу Климов. Книжные тома подписных изданий стройными рядами помещались на искусно сделанных полках темного дерева.
- Заметьте, все под старину.
Климов кивнул. Замок профессорской квартиры открыли настолько тщательно подогнанным ключом, что эксперты в один голос утверждали о ювелирном мастерстве того, кто подгонял.
В прихожей, собираясь уходить, Климов небрежно спросил:
- А почему, когда я оглянулся, я не увидел стен, да и вообще… Там было утро, солнце, все такое крупное?
- А кошка, кошка вам понравилась?
- Ужаснейшая тварь! И этот взгляд… какой-то…
- Хамский?
- Да.
- И дьявольски порочный?
- Близко к этому.
- Вы понимаете, - Озадовский коснулся его плеча, - я в это мгновение думал об одной санитарке, работающей у меня на кафедре: миловидна, хитра и не больше. Хотя на язычок остра. Так вот… Не знаю, как бы это правильней определить… Порой она бывает агрессивно-угодлива и, простите за нескромность, так чувственно-жеманна, похотлива. Поговаривают…
- Что? - насторожился Климов, хотя никакой связи санитарки с кошкой пока не улавливал.
- У нее… в некотором роде… роман со стоматологом. Наверное, это все и спроецировалось в вашем сознании.
- В моем?
- Ну да. Я индуцировал вам наваждение. А утро, солнце… это объяснимо: я постарался вызвать лишь приятные ассоциации.
Климову сразу вспомнилось сегодняшнее утро, когда он решил пройтись пешком, и облегченно вздохнул. Значит, никакого заскока у него нет, а в психбольницу потянуло оттого, что Озадовский в тот момент подумал о какой-то санитарке.
- А почему все было таким крупным? Особенно цветы?
Он уже не сомневался в своей психике.
- Все дело в том, что, когда останавливается время, детали мира укрупняются.
- Понятно…
Климову захотелось попросить хотя бы на ночь книгу Карлейля "Этика жизни", но вслух он спросил совсем иное:
- Скажите, а вы сами…
- Что?
- Корыстно чужой психикой не пользуетесь?
Хозяин дома рассмеялся.
- Ох, Юрий Васильевич! И все-то вы хотите знать, и все- то вам скажи.
- Такая работа.
- Нет. - Лицо Озадовского внезапно потемнело, даже посуровело. - Здесь дело чести. Клятва Гиппократа: "Клянусь Аполлоном - врачом, Асклепием, Гигией и Панаксеей… всеми богами и богинями, беря их в свидетели… Чисто и непорочно проводить свою жизнь и свое искусство…"
Расстались они почти друзьями.
Глава 12
Крупную, угадываемую издали фигуру подполковника Шрамко он заметил в конце коридора, как только поднялся к себе на этаж. Тот шел ему навстречу.
- Зайди ко мне с Гульновым, - ответив на климовское приветствие, озабоченно сказал он и быстрым своим шагом направился дальше.
Распоряжение отдано, надо выполнять. Хотя Климов мог вообще не появляться на работе: у него отгул. Но пререкаться не стал. Служба в милиции даже словоохотливых делает молчунами.
В кабинете его ждал Андрей. В его воспаленных бессонницей глазах играл огонек самодовольства.
Климов бросил свою тощую папку на стол, прихлопнул ее ладонью.
- И ты тут? Соскучился по нервотрепке?
Кажется, он вложил в свой голос чересчур много энергии, потому что Андрей недоуменно заморгал:
- А что такое?
- Начальство вызывает. Оно, видите ли, знать не знает, что у нас с тобой отгул.
- Не может без нас жить, - сочувствующе-ироничным тоном произнес Андрей и поднялся, чтобы идти. В эту секунду звякнул телефон.
Климов снял трубку.
Отведя потянувшуюся к ней руку Андрея в сторону, он раздраженно бросил:
- Да! Я слушаю.
Звонила Легостаева. Дрожаще-мягким голосом она позволила себе узнать, "нет ли каких вестей?"
- Я себе места не нахожу…
Ах, с каким бы удовольствием Климов швырнул трубку на рычаг, но воспитание не позволяло. Он едва сдержался, чтоб не нагрубить.
- Елена Константиновна, я попрошу об одолжении: не дергайте меня по пустякам!' Договорились? До свидания.
От холода собственных слов у него даже заломило в груди. Чтоб как-то полегчало, он потер ее рукой.
- Пошли.
Андрей пропустил его вперед и, нагоняя в коридоре, понимающе спросил:
- Легостаева?
- Она.
- Неугомонная женщина.
- Да уж душу вынет.
В каждом деле, которым занимаешься с полной отдачей сил, волей-неволей оставляешь часть своей жизни.
Пытаясь угадать, зачем они понадобились начальству, Климов не удержался от сарказма:
- В деспотических государствах из всех навыков больше всего ценится умение командовать людьми.
Какое-то время они шли молча, затем Андрей вздохнул, как бы подводя итог своим размышлениям, и все тем же иронично-сочувственным тоном заметил, что и республики питают слабость к этому умению.
В кабинете Шрамко они провели целый час.
Сначала Климов отчитывался по делам, которые "зависли", потом не без иронии рассказал о том, как они с Андреем "рыли землю" и выкопали из нее Червонца, но Легостаева его за сына не признала: одежка - та, а человек - другой.
- Заявление она забрала?
- Пока лежит.
- Запрос в Министерство обороны отправил?
- Отослал.
- Ну, ладно, подождем ответ, - сказал Шрамко и облокотился о стол. - Что у тебя еще? Помощь нужна?
Климов пожал плечами, помолчал и не то, чтобы зло, но с явным раздражением сказал:
- Если бы не отвлекали, было б лучше.
- Я тоже этого хочу, - пристукнул кулаком ладонь левой руки Шрамко и взял у Климова отчет.
Андрей подпер подбородок и тут же убрал руку. Вид у него был утомленно-скучным. Казалось, все усилия его лица были направлены на подавление зевоты, отчего оно искажалось судорожным подергиванием. Глаза слипались, голова клонилась.
Климову стало жаль помощника. Сам он не испытывал желания прилечь. Как всякий, кто привык растягивать дела до ночи, а порой и до утра, он давно научился спать урывками, чаще всего в машине, приткнувшись на заднем сиденье, изредка - на затянувшихся пустопорожних совещаниях: провалится в беспамятство минут на семь, на восемь, встрепенется и опять готов к "труду и обороне", как говорит Андрей.
На силу воли он пока не обижался.
Просмотрев переданный ему отчет, Шрамко снял очки, к которым, кажется, стал привыкать, и, прикусив одну из дужек, скосил глаза на заскучавшего Андрея:
- С профессорской квартирой прояснилось?
Гульнов с трудом подавил зевоту и посмотрел на Климова:
не говорить или вы расскажете?
- Я был у Озадовского, - ответил Климов и вкратце поведал о своем визите. Даже рассказал о фокусе, проделанном с ним психиатром.
- Иными словами, - заключил он свой рассказ, - целью ограбления явилась книга, с помощью которой можно научиться магии.
- Ну… - недовольно протянул Шрамко и усмехнулся. - Это ерунда.
- Я думаю иначе.
- Не будем терять голову. Смешно.
- Да как сказать, - возразил Климов. - Находиться под гипнозом - ощущение не из приятных. Сам попробовал.
Шрамко еще раз усмехнулся.
- Ладно. Будь по-твоему. Хотя мне кажется, это бессмыслица какая-то. Игра на публику. Не больше.
- Да нет, - покачал головой Климов. - Озадовский говорит, что книга уникальная, до умопомрачения. Легко читается, не требует особой подготовки. Хотя и напечатана на старорусском языке.
- До умопомрачения, говоришь? - откинулся на спинку стула Шрамко. - Оно и видно. Один из лучших сыщиков уже в истерике. Не хватает, чтобы ты поверил в вурдалаков и ходячих мертвецов. Про них ты ничего не знаешь? Знакомиться не приходилось, а?
Уловив едкую иронию в его словах, Гульнов растерянно посмотрел на Климова, но тот, чтобы как-то сосредоточиться и найти слова для своих доводов, вперился в окно.
Видя его замешательство, Шрамко стукнул очками об стол.
- Истерика простительна для женщины тридцати лет: уходит красота и все такое, а наше дело факты, факты, факты… которые, как люди, любят, когда им смотрят в глаза. Вот и давай смотреть, что там у нас?
Климов потер нижнее веко.
- Отпечатков нет, замки открыты хорошо подогнанными ключами, никаких подозрительных личностей никто не видел, в квартиру психиатра вхож один лифтер, мастер на все руки…
- Что у нас есть на него?
- Пока не проверяли.
- Так проверьте.
- Непременно, - уязвленно поддакнул Климов. - Сам займусь.
- И всех сотрудников профессора - под микроскоп, раз книга редкая…
- Единственная в своем роде.
- Ну, тем более. Зачем воздушный шар гиппопотаму? Профессора ограбил кто-то из своих.
Это можно было и не говорить. Хуже всего, когда есть догадка, но нет доказательств.