Потом он покачал головой и записал несколько слов на листке бумаги: "Пабло или Пако. Белый "вольво". Ресторан на Тегнергатан. Смех. Белокурая Малин. Бесплатная шлюха".
Он убрал ручку и блокнот, вздохнул и вышел из круга света, падавшего от фонаря.
21
Кольберг стоял перед дверью квартиры Осы Турелль на втором этаже дома на Черховсгатан. Было уже восемь часов вечера, и, несмотря на принятые Кольбергом меры, чувствовал он себя грустно и неуверенно. В правой руке он держал конверт, найденный в письменном столе. Белая картонка с фамилией "Стенстрём" по-прежнему была прикреплена над медной табличкой.
Звонок не работал, и Кольберг, как бывало в подобных случаях, забарабанил в дверь кулаком. Оса Турелль открыла почти сразу. Она уставилась на него и сказала:
- Да-да, я дома. Незачем ломать дверь.
- Извини, - произнес Кольберг.
В квартире было темно. Он снял плащ и включил свет в прихожей. Старая полицейская фуражка так же, как и в прошлый раз, лежала на полке над вешалкой.
Провод звонка был оборван и болтался над дверью.
Проследив за взглядом Кольберга, Оса Турелль пробормотала:
- Сюда ходило много всяких идиотов. Журналисты, фоторепортеры и еще бог знает кто. Они непрерывно звонили в дверь.
Ничего не ответив, Кольберг прошел в комнату и сел на стул.
- Ты не могла бы включить свет, чтобы мы видели друг друга?
- Мне все и так видно. Но если ты хочешь, пожалуйста, могу включить.
Она включила свет, однако не села, а стала кружить по комнате, словно узник, охваченный непреодолимой жаждой вырваться на свободу.
Воздух в квартире был тяжелым и спертым. Пепельницу не меняли уже много дней. Комната выглядела так, словно в ней не убирали, а в открытую дверь спальни была видна незастеленная кровать. Еще в прихожей Кольберг заглянул в кухню, где громоздились груды немытых тарелок и кастрюль.
Теперь он внимательнее рассмотрел Осу. Она по-прежнему ходила взад-вперед по комнате, от окна к двери спальни. Там она на несколько секунд останавливалась и смотрела на кровать. Потом снова двигалась к окну. Так повторялось раз за разом.
Ему все время приходилось поворачивать голову то в одну, то в другую сторону, чтобы следить за ней взглядом. Как на теннисном матче.
Оса Турелль очень изменилась за те девятнадцать дней, которые прошли с того раза, когда он увидел ее впервые. На ней были те же или похожие теплые серые носки и черные брюки. Темные волосы коротко подстрижены, каменное выражение лица.
Но теперь на брюках были пятна и табачный пепел, а волосы всклокочены и спутаны. Под глазами виднелись темные круги, сухие губы потрескались. Руки у нее дрожали, а указательный и средний пальцы были коричневыми от никотина. Она курила датские сигареты "Сесиль". Оке Стенстрём никогда не курил.
- Что тебе надо? - неприязненно спросила Оса.
Она подошла к столу, вытряхнула из пачки сигарету, прикурила дрожащими руками, а еще не погасшую спичку бросила на пол. Потом сама себе ответила:
- Конечно же ничего. Так же как и тем идиотам. Как Рэнну, который сидел здесь два часа и только кивал головой.
Кольберг молчал.
- Телефон я тоже попрошу отключить, - сказала она без всякого перехода.
- Ты не работаешь?
- Я на больничном.
Кольберг молчал.
- К сожалению, - продолжила она, - в нашей фирме есть свой врач. Он сказал, что мне необходимо отдохнуть в деревне или даже уехать за границу, и освободил меня от работы.
Она затянулась сигаретой и стряхнула пепел - почти весь мимо пепельницы.
- И вот уже три недели, как я сижу дома. Было бы намного лучше, если бы я работала, как раньше. - Она замолчала, подошла к окну и, смяв пальцами занавеску, посмотрела наружу. - Как раньше, - сказала она, словно размышляла вслух.
Кольберг беспокойно поерзал на стуле. Разговор оказался тяжелее, чем он себе представлял.
- Чего тебе нужно? - спросила она, не поворачивая головы. - Говори, наконец. Скажи что-нибудь.
Он должен был как-то сломать разделяющую их стену. Но как?
Кольберг подошел к книжной полке и, изучив корешки книг, взял один из томов. Это была старая книга. "Справочник по методам осмотра места преступления" Отто Вендела и Арне Свенссона, изданный в 1947 году. Кольберг перевернул титульный лист и прочел: "Эта книга издана ограниченным тиражом пронумерованных экземпляров, из коих № 2080 предназначен для патрульного Леннарта Кольберга. Книга призвана помочь полицейским в их трудной и ответственной работе при осмотре места преступления. Содержание книги является служебной тайной, и ее владельца просят быть бдительным, дабы она не попала в чужие руки".
Слова "патрульного Леннарта Кольберга" он сам вписал в соответствующем месте много лет назад. Это было хорошее пособие, и в те времена оно оказалось для него очень полезным.
- Это моя книга, - сказал он.
- Можешь забрать ее с собой.
- Нет. Я дал ее Оке пару лет назад.
- Понятно. Значит, по меньшей мере он не украл ее.
Листая книгу, Кольберг соображал, что бы сделать или сказать. Некоторые предложения в книге оказались подчеркнутыми, а в двух местах на полях были сделаны пометки авторучкой. В обоих случаях в разделе "Убийство на сексуальной почве".
"Сексуальный убийца (садист) часто является импотентом и преступление совершает вследствие повышенного желания получить сексуальное удовлетворение".
Кто-то - наверное, Стенстрём - подчеркнул это предложение. Немного ниже на этой же странице, в разделе "В каком случае сексуального насилия жертву убивают", были подчеркнуты два пункта: 4) после полового акта, чтобы избежать разоблачения, и 5) в результате шока.
На полях была пометка: "Пункт 6-й: чтобы убрать жертву. Но является ли это сексуальным убийством?"
- Оса, - сказал Кольберг.
- Ну, чего тебе нужно?
- Ты не знаешь, когда Оке написал это?
Она подошла, быстро взглянула на книгу и сказала:
- Понятия не имею.
- Оса, - повторил он.
Она бросила наполовину выкуренную сигарету в пепельницу и встала возле стола, сплетя пальцы рук на животе.
- Господи, ну чего тебе нужно?
Кольберг пристально посмотрел на нее. Она была худая и осунувшаяся. Сегодня вместо свитера на ней была блузка навыпуск без рукавов. Ее голые руки были покрыты гусиной кожей, и хотя блузка на ее худом теле висела, как на вешалке, соски грудей отчетливо проглядывали под тканью.
- Сядь, - сказал он.
Она пожала плечами, взяла новую сигарету и зажигалку и отошла к двери спальни.
- Садись! - рявкнул Кольберг.
Она вздрогнула и посмотрела на него. В ее больших темных глазах блеснула ненависть. И все-таки она подошла поближе и села в кресло напротив него. Она сидела, неестественно выпрямившись и упираясь руками в бедра. В одной руке она держала зажигалку, в другой - незажженную сигарету.
- Карты на стол!
Сказав это, Кольберг смущенно взглянул на серый конверт и подумал, что неудачно выразился.
- Прекрасно, - сказала она кристально звонким голосом. - Только у меня нет никаких карт.
- Зато у меня есть.
- Ну?
- В прошлый раз мы были не совсем откровенны с тобой.
Она нахмурила густые темные брови.
- В каком смысле?
- Во многих смыслах. Но прежде я хочу спросить, известно ли тебе, что Оке делал в том автобусе.
- Нет, нет и еще раз нет, понятия не имею.
- Мы тоже, - заметил Кольберг. Он помолчал и, вздохнув, сказал: - Оке обманывал тебя.
Она отреагировала мгновенно. Ее глаза вспыхнули. Она сжала кулаки. Крошки табака из смятой сигареты просыпались на брюки.
- Как ты смеешь так говорить!
- Смею, потому что это правда. Оке не был на службе ни в тот понедельник, когда его убили, ни в субботу. И вообще у него было много отгулов в октябре и в первые две недели ноября.
Она молча смотрела на него.
- Это факт, - сказал Кольберг. - И еще одно я хотел бы знать: имел ли он привычку носить при себе пистолет, когда не был на службе?
Прошла почти минута, прежде чем она ответила.
- Убирайся к чертям и прекрати мучить меня своей манерой допроса. Почему сюда не является сам руководитель расследования собственной персоной? Мартин Бек?
Кольберг закусил губу.
- Ты много плакала.
- Нет. Я не привыкла плакать.
- В таком случае ответь мне. Мы должны помочь друг другу.
- Для чего?
- Для того чтобы схватить того, кто убил его. И тех, остальных.
- А зачем? - Минуту она сидела молча. Потом сказала так тихо, что он едва услышал ее: - Месть. Конечно. Почему бы и нет. Чтобы отомстить.
- Так он брал с собой пистолет?
- Да. Во всяком случае, часто.
- Почему?
- А почему бы Оке было и не брать его с собой? В конце-то концов, как оказалось, пистолет ему понадобился. Разве не так?
Кольберг не ответил.
- Хотя ему это и не помогло, - добавила она.
Кольберг снова промолчал.
- Я любила Оке.
Она сказала это ясным и уверенным голосом, глядя в какую-то точку над головой Кольберга.
- Оса?
- Да.
- Так, значит, он часто уходил из дому. Тебе неизвестно, чем он занимался. Нам тоже. Как ты думаешь, у него мог быть кто-нибудь? Другая женщина?
- Нет.
- Ты так думаешь?
- Я знаю.
- Откуда ты можешь знать об этом?
- Это никого не касается, кроме меня. Я знаю. - Она вдруг с изумлением посмотрела ему прямо в глаза. - Вы что же, считаете, что у него была любовница?
- Да. Мы вынуждены допускать такую возможность.
- Ну так можете перестать ее допускать. Это абсолютно исключено.
- Почему?
- Я уже сказала, что это никого не касается.
Кольберг забарабанил костяшками пальцев по столу.
- Ты уверена?
- Да. Абсолютно.
Он снова сделал глубокий вдох, как перед стартом.
- Оке интересовался фотографией?
- Да. С тех пор как он бросил футбол, она стала его единственным увлечением. У него было три фотоаппарата. Увеличитель стоит на крышке унитаза. В ванной. У него была там темная комната. - Она с удивлением посмотрела на Кольберга. - А почему ты спрашиваешь об этом?
Он подвинул к ней серый конверт. Она отложила зажигалку и дрожащими руками вытащила из конверта фотографии. Увидев первую же, она покраснела.
- Где… где ты взял их?
- Они лежали в его письменном столе на Вестберга-алле.
- Что? В письменном столе? - Она закрыла глаза и неожиданно спросила: - Кто из вас видел их? Все?
- Только три человека.
- Кто?
- Мартин, я и моя жена.
- Гюн?
- Да.
- Зачем ты показал ей?
- Потому что я шел сюда. Я хотел, чтобы она знала, как ты выглядишь.
- Как я выгляжу? Ну и как же мы выглядим? Оке и…
- Оке мертв, - почти беззвучно произнес Кольберг.
Она по-прежнему была пунцовой. У нее покраснело не только лицо, но даже шея и плечи. На лбу выступили мелкие капельки пота.
- Фотографии сделаны здесь, в этой квартире, - сказал Кольберг.
Она кивнула.
- Когда?
Оса Турелль нервно закусила губу.
- Три месяца назад.
- И должно быть, он сам снимал.
- Конечно. У него есть… было все необходимое. Автоматический спуск и штатив, или как он там называется.
- Зачем он делал это?
Она все еще была пунцовой и с испариной на лбу, но голос у нее стал тверже.
- Нам это казалось забавным.
- А почему он держал их в письменном столе? - Кольберг помолчал и добавил: - Дело в том, что у него в кабинете не было никаких личных вещей. Кроме этих фотографий.
Долгое молчание. Наконец она покачала головой и сказала:
- Этого я не знаю.
"Пора сменить тему", - подумал Кольберг и сказал:
- Так, значит, он всегда носил пистолет?
- Почти.
- Почему?
- Наверное, так было нужно. В последнее время. Он интересовался огнестрельным оружием.
Она задумалась. Потом быстро встала и вышла. В открытую дверь спальни он видел, как она подходит к кровати. У изголовья лежали две подушки. Оса засунула руку под одну из них и с колебанием сказала:
- У меня здесь есть такая игрушка… пистолет…
Полнота и флегматичный вид Кольберга уже неоднократно вводили многих в заблуждение. Он был отлично тренирован и обладал очень быстрой реакцией.
Оса Турелль еще стояла, склонившись над кроватью, когда Кольберг оказался рядом и вырвал оружие из ее руки.
- Это не пистолет, - сказал он. - Это американский револьвер. Кольт сорок пятого калибра с длинным стволом. У него абсурдное название "Peacemaker". К тому же он заряжен. И снят с предохранителя.
- Можно подумать, что я этого не знала, - пробормотала она.
Он выщелкал из барабана патроны.
- Кроме того, пули с насечкой. Это запрещено даже в Америке. Страшное огнестрельное ручное оружие. Из него можно убить слона. Если выстрелить в человека с расстояния в пять метров, пуля проделает дыру размером с тарелку и отбросит тело на десять метров. Откуда, черт возьми, он у тебя?
Она в замешательстве пожала плечами.
- Это пистолет Оке. Он всегда был у него.
- В постели?
Она покачала головой и тихо сказала:
- Нет, с чего ты взял. Это я… сейчас…
Кольберг убрал патроны в карман, направил ствол в пол и нажал на спусковой крючок. В комнате раздался сухой щелчок.
- И боек у него подпилен, - добавил он. - Для того чтобы спуск был мягче и быстрее. Смертельно опасное оружие. Даже опаснее гранаты с выдернутой чекой. Достаточно было, чтобы ты перевернулась во сне… - Он замолчал.
- В последнее время я плохо сплю, - сказала она.
"Хм, - подумал Кольберг. - Наверное, Оке взял револьвер во время какой-то конфискации. Попросту стибрил".
Он подбросил большой револьвер в руке, потом перевел взгляд на девушку, худенькую, как подросток.
- Я понимаю его, - пробормотал Кольберг. - Если кому-то так нравится оружие… - Он повысил голос. - А мне оно не нравится! - воскликнул он. - Это отвратительная вещь, оружие вообще не должно существовать. То, что его производят, то, что каждый может держать его в шкафу, в ящике стола, носить с собой, - свидетельство прогнилости системы и безумия общества. Понимаешь? Какие-то акулы зарабатывают на том, что производят оружие, точно так же, как другие сколачивают состояние на наркотиках.
Оса смотрела на него с изменившимся выражением в глазах. Теперь в них появились чуткость и понимание.
- Садись, - сказал Кольберг. - Давай поговорим. Серьезно.
Оса Турелль промолчала, однако вернулась в гостиную и села.
Кольберг положил револьвер на полку в прихожей. Снял пиджак и галстук. Расстегнул воротник и подвернул рукава. Раскопал в горе посуды на кухне турку, вымыл ее и сварил кофе. Разлил его в две чашки и отнес в комнату. Выбросил из пепельницы окурки. Открыл окно. И только после всего этого сел.
- Итак, - сказал он. - Прежде всего мне хотелось бы знать, что ты имеешь в виду под словами "в последнее время". Когда ты сказала, что в последнее время он предпочитал ходить с оружием.
- Помолчи немного, - сказала Оса и через несколько секунд добавила: - Подожди.
Она подтянула колени к груди, обхватила ноги руками и замерла. Кольберг ждал. Ему пришлось ждать минут пятнадцать, и за все это время она ни разу не посмотрела на него. Наконец она подняла взгляд.
- Итак, я тебя слушаю. Как ты себя чувствуешь?
- Не лучше, но немножечко по-другому. Можешь спрашивать. Я отвечу на любые вопросы. Я только одно хочу знать.
- Что именно?
- Ты все мне сказал?
- Нет, - ответил Кольберг, - но сейчас я это сделаю. Я вообще пришел сюда потому, что не верю в официальную версию, будто бы Стенстрём случайно оказался одной из жертв убийцы-психопата. И независимо от твоих заверений, что он не изменял тебе, или как там это называется, и причин этой твоей уверенности, я не думаю, что он оказался в автобусе просто так, ради удовольствия.
- А ты как считаешь?
- Что ты с самого начала была права, говоря, что он работал. Что занимался служебным делом, но по каким-то причинам не говорил об этом ни тебе, ни нам. К примеру, он мог долгое время за кем-то следить, и этот человек в отчаянии убил его. Лично я, конечно, считаю эту версию малосостоятельной. - После короткой паузы Кольберг добавил: - Оке очень хорошо знал искусство слежки. Ему это нравилось.
- Я знаю, - сказала она.
- Следить можно двумя способами, - продолжал Кольберг. - Можно ходить за кем-нибудь так, чтобы это не было заметно, - если хочешь узнать о его намерениях. Либо делать это совершенно открыто, чтобы привести преследуемого в отчаяние, вывести его из себя и заставить выдать себя. Стенстрём владел обоими способами слежки лучше кого-либо из нас.
- А кроме тебя, кто-нибудь думает так же? - спросила Оса.
- Да. По крайней мере, Мартин Бек и Меландер, - Кольберг почесал затылок и добавил: - Но в моих рассуждениях много слабых мест. Не стоит больше на них останавливаться.
- Ну так что же ты хочешь знать?
- Я и сам толком не знаю. Нам нужно многое уточнить. Мы не все понимаем. Что ты, например, имела в виду, когда говорила, что в последнее время он предпочитал ходить с пистолетом; что, ему это нравилось? Когда это - в последнее время?
- Когда четыре года назад я познакомилась с Оке, он был мальчишкой, - спокойно сказала она.
- Что ты имеешь в виду?
- Он был робким и наивным. А три недели назад, когда его убили, он уже был взрослым. И этот рост произошел главным образом здесь, дома, а не на службе, у вас. Когда мы в первый оказались в постели, пистолет был последней вещью, которую он снял с себя.
Кольберг в недоумении приподнял брови.
- Потому что он остался в рубашке, - добавила она, - а пистолет положил на ночной столик. Я просто остолбенела. Тогда я еще не знала, что он полицейский, и думала, что за ненормального пустила к себе в постель. - Она внимательно посмотрела на Кольберга. - Тогда между нами еще не было любви. Но я уже почти влюбилась. Потом я все поняла. Ему было двадцать пять лет, а мне только-только исполнилось двадцать. Но если и можно было кого-то из нас считать взрослым, зрелым человеком, то меня. Он ходил с пистолетом и сам себе казался этаким смельчаком. Он был мальчишкой, и вид голой женщины, с глупым видом уставившейся на мужчину в рубашке и с пистолетом, казался ему невероятно забавным. Потом он вырос из этого, но к пистолету успел привыкнуть. Кроме того, он очень любил огнестрельное оружие… - Она замолчала и внезапно спросила: - А ты храбрый? Мужественный?
- Не особенно.
- Оке был трусоват, хотя делал все, чтобы перебороть себя. Пистолет придавал ему уверенности.
Кольберг сделать попытку возразить.
- Ты сказала, что он повзрослел. Но с профессиональной точки зрения этого сказать нельзя. Хотя бы потому, что позволил выстрелить себе в спину тому, за кем следил. Поэтому я и сказал, что мне трудно в это поверить.
- Вот именно, - согласилась Оса Турелль. - И я в это решительно не верю. Тут что-то не так.
Кольберг немного подумал и сказал: