Что думают об этом варианте в окружном отделе здравоохранения? Доктор Этеридж слышал об этом в общих чертах. Небольшие учреждения для амбулаторных больных без соответствующего штата, не выполняющие функции реабилитации и не имеющие связей с больницами общего профиля, в глазах тех, кто планирует переустройство, окажутся анахронизмом.
- Меня не волнует, где я занимаюсь своими пациентами, пока меня оставляют в покое, не выводят из себя, пока не слишком велик показной эффект со стороны начальства и пока крахмалят белье, - сказал доктор Багли. - Эти предложения слить психиатрические единицы с больницами общего профиля очень хороши до той поры, пока больницы не убедятся, что нам необходимы персонал и площади. А я слишком устал с кем-то бороться. - Он посмотрел на главного врача. - Кстати, я никак не могу понять… Я звонил вам в кабинет вчера вечером из комнаты медицинского персонала, хотел предложить поболтать после окончания работы…
- В самом деле? В котором часу?
- В шесть двадцать или шесть двадцать пять. Телефон не отвечал. Позже у нас, конечно, возникли другие заботы, чтобы думать об этом.
- Наверно, я был в библиотеке, - сказал главный врач. - Буду рад, если вы найдете время пересмотреть свое решение. И надеюсь, что вы пересмотрите его, Джеймс.
Он выключил свет, и они вместе спустились по лестнице. Неожиданно остановившись, главный врач повернулся к Багли:
- Вы звонили в шесть двадцать? Я нахожу это очень любопытным, очень любопытным.
- Да, мне кажется, именно в это время.
Доктор Багли с удивлением и раздражением отметил, что это в его, его собственном, а не главного врача голосе звучали нотки вины и замешательства. Появилось сильное желание уйти из клиники, чтобы избежать голубого, задумчивого взгляда, который столь легко приводил его в замешательство. Но здесь оставалось и кое-что еще, что должно было быть сказано. Возле двери он заставил себя приостановиться и глянуть в лицо доктора Этериджа. Несмотря на все старания говорить бесстрастно, голос доктора Багли зазвучал принужденно, даже враждебно:
- Мне интересно знать, должны ли мы сделать что-нибудь для медсестры Болам?
- Каким образом? - мягко спросил главный врач. Не получив ответа, он продолжил: - Весь персонал знал, что они могли просить меня принять их в любое время. Но я не приветствую секретов. Это расследование убийства, Джеймс, и оно вне моей компетенции. Полностью вне моей компетенции. Я думаю, что у вас хватит ума занять ту же позицию. Спокойной ночи.
Глава шестая
Ранним утром понедельника, в годовщину смерти своей жены, Далглиш отправился в маленькую католическую церковь на задворках Стрэнда, чтобы поставить свечу. Его жена была католичкой. Он не разделял ее религиозных взглядов, и она умерла прежде, чем он начал понимать, что эти взгляды значили для нее и какое значение такое серьезное различие между ними могло иметь для брака.
Первую свечу он зажег в день, когда она умерла, чтобы придать какую-то определенную форму нестерпимому горю и, возможно, в детской надежде на то, что это хоть немного умиротворит ее душу. Это была уже четырнадцатая свеча. Он думал о своей обособленной и уединенной личной жизни, о посещении храма не как о суеверии или благочестии, а как о привычке, с которой он не смог бы расстаться, даже если бы захотел. Во сне он видел жену довольно редко, но зато абсолютно отчетливо, а просыпаясь, не мог долго удержать в памяти ее лицо.
Далглиш опустил монету в прорезь, взял свечу и поднес фитиль к умирающему огоньку расплывшегося огарка. Фитиль вспыхнул мгновенно, ярким и чистым пламенем. Для него всегда было важным, загорится ли фитиль сразу. Мгновение он глядел на пламя, не чувствуя ничего. Затем повернулся и направился к выходу.
Церковь казалась почти пустой, но она распахнула перед ним атмосферу интенсивной и молчаливой деятельности, которую он чувствовал, но в которой не смог бы участвовать. По пути к двери он узнал женщину, одетую в красное пальто и темно-зеленый головной платок, которая задержалась, чтобы опустить пальцы в чашу со святой водой. Это была Фредерика Саксон, старший психолог клиники Стина. Они вместе достигли входной двери, и ему пришлось приложить усилия, удерживая дверь открытой, из-за внезапного порыва осеннего ветра. Она улыбнулась ему дружелюбно и без смущения.
- Здравствуйте, я не видела вас здесь прежде.
- Я прихожу сюда только раз в год, - ответил Далглиш. Он не стал объяснять почему, а она не задавала вопросов.
- Мне хотелось вас видеть, - сказала она. - Есть некоторые подробности, которые, как я думаю, вам следует знать. Вы сейчас свободны? Если да, то не могли бы вы оказать любезность и поговорить с подозреваемой в кафе? Я бы не хотела приходить в вашу контору, а просить о беседе в клинике еще сложнее. И в любом случае мне требуется кофе. Я замерзла.
- Здесь должно быть одно местечко за углом, - сказал Далглиш. - Кофе там терпимый, и его можно выпить без помех.
Кафе за год изменилось. Далглиш помнил его как чистое, но скучноватое заведение с рядом сосновых столов, покрытых клеенкой, и длинным прилавком, на котором стояли чайник и стеклянные колпаки, прикрывавшие внушительных размеров сандвичи. Теперь кафе поднялось на ступеньку выше. Стены покрывали панели - имитация старого дуба, на них были развешаны грозные рапиры, старинные пистолеты и абордажные крючья, правда, их подлинность вызывала сомнение. Официантки выглядели, как авангард дебютанток, зарабатывающих деньги на булавки, а освещение было сдержанным, почти сумрачным. Мисс Саксон направилась к столику в дальнем углу.
- Только кофе? - спросил Далглиш.
- Пожалуйста, только кофе.
Фредерика Саксон подождала, пока будет сделан заказ.
- Это касается доктора Багли, - затем сказала она. - Считаю, что вы обязаны выслушать меня. А мне лучше рассказать вам об этом сейчас, чем ждать, пока вы меня спросите, к тому же я хочу, чтобы вы услышали об этом именно от меня, а не от Эми Шортхауз.
Она говорила без тени смущения.
- Я не спрашивал о ваших взаимоотношениях с доктором Багли, поскольку это, по моему мнению, не касалось непосредственно дела, но раз вы хотите рассказать, это может быть полезным, - заметил Далглиш.
- Я не хочу, чтобы у вас сложилось неверное представление, будто бы мы испытывали недоброе чувство к мисс Болам. Знайте же: этого не было. Однажды мы даже почувствовали себя благодарными ей.
Далглишу не было нужды спрашивать, кого она имела в виду, говоря "мы".
Подошла равнодушная официантка и поставила перед ними маленькие прозрачные чашечки с кофе, покрытым бледной пленкой. Мисс Саксон сняла пальто и развязала головной платок. Она положила в кофе сахар, затем через стол передвинула пластмассовую сахарницу Далглишу. В ней не было ни неловкости, ни натянутости, держалась она с непринужденностью школьницы, пьющей кофе с приятелем. В общении она показалась ему необычайно спокойной, возможно потому, что он не находил ее физически привлекательной. Было трудно поверить, что это лишь вторая их встреча и что поводом, сблизившим их, оказалось убийство.
Фредерика Саксон сдула пенку с кофе и, не поднимая глаз, сказала:
- Джеймс Багли и я полюбили друг друга около трек лет назад. У нас не было в связи с этим угрызений совести. Хотя мы специально не приглашали любовь, но, конечно, не стали ей противиться, когда она пришла. Никто добровольно не откажется от счастья, если только это не мазохист или святой, а мы не относились, ни к тем, ни к другим. О том, что у Джеймса есть жена-неврастеничка, я узнала так, как обычно узнают подобные вещи, но вообще он мало говорил о ней. Мы признавали, что она нуждается в нем и что развод не стоит на повестке дня. Мы убедили себя в том, что не причиним ей никакого вреда и что ей не следует знать о нашей связи. Джеймс часто говорил, что его любовь ко мне делает их брак более счастливым для каждого. Конечно, легче быть добрым и справедливым, когда хотя бы один из двоих счастлив. Возможно, он был прав, но определенно я не знаю. Видимо, мы использовали все-таки рациональное объяснение того, что вынуждены делать тысячи любовников.
Мы не могли видеться часто, но у меня своя квартира, и мы ухитрялись проводить пару вечеров в неделю вместе. Однажды Элен, это его жена, отправилась погостить у сестры и мы провели вместе целую ночь. Конечно, в клинике нам приходилось быть очень осторожными, но по делу мы встречались там друг с другом нечасто.
- Как ваши отношения стали известны мисс Болам? - спросил Далглиш.
- Все произошло довольно глупо. В театре мы смотрели пьесу Ануя, а она сидела за нами в следующем ряду. Кто бы мог подумать, что Болам захочет взглянуть на персонажей Ануя? Видимо, ей прислали бесплатный билет. Как раз исполнилась вторая годовщина нашего сближения, и на протяжении всего спектакля мы держались за руки. Ну а перед этим немного выпили. Потом мы вышли из театра, все еще держась за руки. Любой сотрудник клиники, любой, кого мы знали, мог встретить нас. Мы становились беспечнее, рано или поздно кому-нибудь довелось бы нас увидеть. По чистой случайности этим человеком стала Болам. Кто-нибудь другой, возможно, предпочел бы не совать нос не в свое дело. Но она была не такой.
- Почему она рассказала об этом миссис Багли? Думаю, сделать это слишком жестоко и непорядочно.
- Так оно и есть. Но Болам не видела себя с этой стороны. Она являла собой редкий и счастливый тип человека, ни минуты не колеблющегося в поисках различия между добром и злом. Она не отличалась впечатлительностью, поэтому не могла представить себе чувства других людей. Я уверена, если бы ей довелось быть женой неверного мужа, то она желала бы, чтобы ей об этом сказали. Ничто не может быть хуже, чем незнание. Она обладала тем типом внутренней силы, который получает удовольствие именно от борьбы. Думаю, она считала своим долгом сказать о том, что узнала. Как бы то ни было, однажды в среду днем Элен неожиданно пришла в клинику Стина повидать мужа, мисс Болам пригласила ее в свой кабинет и все рассказала. Я часто пытаюсь представить, что именно она говорила Элен. Мне представляется, что она изрекла что-то вроде фразы о нашей близости. Мисс Болам могла заставить звучать вульгарно практически все.
- Она рисковала, - сказал Далглиш. - Вы согласны? Ведь достоверность была небольшой, а доказательства вообще отсутствовали.
Мисс Саксон рассмеялась:
- Вы говорите как полицейский. У нее было достаточно доказательств. Даже Болам распознавала любовь, когда видела ее. Кроме того, мы наслаждались обществом друг друга без письменного разрешения, а это уже было достаточной неверностью.
Слова звучали горько, но Фредерика Саксон произнесла их без возмущения или сарказма. Она пила свой кофе с очевидным удовольствием. Далглиш подумал, что она вполне могла бы говорить так об одном из пациентов клиники, обсуждая с беспристрастным и умеренным профессиональным интересом капризы человеческой природы. Он все еще не мог поверить, что ее любовь была неглубокой, а чувства поверхностными, и спросил про реакцию миссис Багли.
- Она была из ряда вон выходящей, по крайней мере, казалась таковой в то время. Миссис Багли восприняла сообщение удивительно спокойно. Углубляясь в прошлое, я поражаюсь: не были ли мы втроем сумасшедшими, живущими в воображаемом мире, который две минуты рационального мышления превратили в несуществующий. Элен прожила всю жизнь, постоянно воображая себя в той или иной ситуации. Поза, которую она решила принять на этот раз, - храбрая, все понимающая жена. Она настаивала на разводе. Развод должен был стать одним из так называемых дружеских разводов. Но расторжение брака на такой основе, как мне кажется, возможно только тогда, когда люди перестали заботиться друг о друге, вообще никогда не заботились или даже были неспособны к этому. Здесь был предмет для обсуждения. Счастье каждого должно быть сохранено. Элен собиралась открыть магазин одежды - об этом она говорила долгие годы. Мы оказались заинтересованы в этом все трос и подыскивали для магазина подходящее помещение. Не правда ли, действительно трогательно?
На самом деле, мы все дурачили себя, заявляя, что дела идут к лучшему. Вот почему я сказала, что Джеймс и я испытывали благодарность к Энид Болам. Персонал в клинике узнал, что предстоит развод и что место Элен займу я. В связи с этим нам было высказано очень немного. Сама Болам никому не говорила о нашем разводе. Она не отличалась болтливостью, не была злобной, так что ее роль в нашей истории ограничивалась сообщением жене Багли. Думаю, что кому-нибудь из сотрудников мог проговориться Джеймс, но ни я, ни Болам никогда никому не сообщали о предстоящем разводе.
Затем случилось невероятное. Элен начала ломаться. Джеймс оставил ее в Суррее и жил в моей квартире. Он довольно часто виделся с ней. Сперва рассказывал немного, но я знала, что происходит. Конечно, она была больна, и мы понимали это. Она играла роль терпеливой, не жалующейся жены, и, согласно фильмам и романам, ее мужу теперь следовало бы вернуться к ней. Но Джеймс не возвращался. Он оберегал меня от переживаний в связи со случавшимися скандалами, но я хорошо представляла, как на него действуют эти сцены, слезы, просьбы, угрозы покончить жизнь самоубийством. Сегодня она соглашалась на развод, завтра не хотела и слушать о том, чтобы дать ему свободу. Конечно, она не могла бы этого сделать. Сейчас я это понимаю. Дать ему свободу выше ее сил. Это унижает: говорить о муже, как о собаке, посаженной на цепь на заднем дворе. Пока это происходило, я все более и более отчетливо понимала, что продолжать борьбу дальше не в силах. Главным стало то, что долгие годы являлось только медленным процессом. Есть ли смысл пытаться все это объяснить? Не знаю. Имеет ли это отношение к расследованию? Девять месяцев назад я стала изучать основы религии с надеждой вступить в лоно католической церкви. Когда это стало известно, Элен отозвала свое заявление в суд о разводе и Джеймс вернулся к ней. Думаю, его больше волновало, что с ним произошло и к чему он идет. Но, во всяком случае, можно видеть, что у него нет причины ненавидеть Болам. Не так ли? Врагом стала я.
Далглиш подумал, что она не так уж яростно боролась. Румяное, здоровое лицо с широким и слегка скошенным носом, большим жизнерадостным ртом не очень соответствовало трагедии. Он вспоминал, как выглядел доктор Багли в свете настольной лампы в кабинете мисс Болам. Конечно, глупо и самонадеянно пытаться определить степень страдания по чертам лица или выражению глаз. Однако разум мисс Саксон казался столь же упруг и жизнерадостен, как и ее тело. Это не означало, что она менее чувствительна, потому что выражала большее спокойствие. Но он испытывал глубокое сочувствие к Багли, отвергнутому любовницей в момент величайшего испытания счастья личной жизни, которого никто не мог ни разделить, ни понять. Вероятно, никто не мог бы себе представить в полном объеме значение такой измены. Далглиш не претендовал на то, чтобы понять мисс Саксон. Нетрудно вообразить, что сотрудники клиники попытались бы сделать это. В голову легко приходили летающие на поверхности объяснения. Но он не мог поверить, что Фредерика Саксон ушла в религию от собственной сексуальности или что она бежит от действительности. Он думал о некоторых фразах, сказанных ею о Энид Бодам.
"Кто бы мог подумать, что Болам захочет взглянуть на персонажей Ануя?.. Видимо, ей послали бесплатный билет… Даже Болам распознавала любовь, когда видела ее… Она могла заставить звучать вульгарно практически все…" Далглиш был слишком далек от веры, заменяя понятие религиозности размышлением о сексуальности. Однако в словах Фредерики не звучала подлинная злость. Она говорила то, что думала, и была довольно беспристрастна в отношении мотивов своих поступков. Возможно, в клинике она считалась лучшим знатоком человеческих характеров.
Внезапно, отклоняясь от главной темы, Далглиш спросил:
- Кто, по-вашему, убил ее, мисс Саксон?
- Судя по характеру и подробностям преступления, наличию таинственных телефонных звонков из подвала, предполагаемому движению лифта и достоверным алиби?
- Судя по характеру и подробностям преступления.
- Я бы сказала, что это Питер Нагль, - произнесла дама без колебаний.
Далглиш почувствовал разочарование. Впрочем, думать, что она может что-то действительно знать, было нелепо.
- Почему Нагль? - спросил он.
- Частично потому, что это мне кажется "мужским" преступлением. Очень характерна сама попытка нападения. Я не могу себе представить женщину, убивающую таким образом. Думаю, что, находясь перед лицом не понимающей происходящего жертвы, женщина не могла бы дышать спокойно. Да еще стамеска! Использование се с таким опытом наводит на мысль об идентификации орудия убийства с убийцей. Почему он не воспользовался им иначе? Он мог наносить ей удары вновь и вновь статуэткой.
- Грязно, шумно и не наверняка, - сказал Далглиш.
- Но стамеска - достаточно верное орудие в руках человека, который знает, что способен умело воспользоваться ею, человека, который в буквальном смысле является "мастером на все руки". Я не могла бы себе представить, например, доктора Штайнера, убивающего таким образом. Он даже гвоздя на забьет, не сломав при этом молоток.
Далглиш был спокоен и мог согласиться, что Штайнер невиновен. Его неловкость в обращении с инструментом упомянул не один сотрудник клиники. Скорее всего, он лгал, говоря, будто не знает, где хранилась стамеска, но Далглиш склонялся к мысли, что Штайнер действовал так из страха, а не стремясь скрыть вину. А его стыдливое признание, что он спал в ожидании мистера Бэджа, звучало вполне правдоподобно. Далглиш сказал:
- Сопоставление стамески и Нагля столь бросается в глаза, что и мы склонялись к тому, чтобы подозревать его.
Они допили кофе, и Далглиш подумал, что она хочет уйти, но, оказалось, Фредерика Саксон не торопилась. После секундной паузы она промолвила:
- Мне бы хотелось сказать еще несколько слов, уже в пользу другого человека. Этот человек - Калли. Здесь нет ничего важного, но кое-что вам следует знать, и я обещала себе рассказать вам об этом. Бедный старый Калли утратил последний рассудок, а его и в лучшие дни было не так много.
- Я знаю, что кое в чем он солгал, - сказал Далглиш. - Думаю, он видел, как кто-то прогуливался по холлу…
- О нет! Ничего похожего на это я сказать не могу. Я о другом. Это касается резинового фартука, пропавшего из отделения трудовой терапии. Вы сделали вывод, что убийца мог надеть фартук. Но Калли позаимствовал его на время из отделения в прошлый понедельник, он надевал его, когда красил эмульсионной краской свою кухню. Вы знаете, какие проблемы возникают с красками. Он не спрашивал у мисс Болам разрешения взять фартук, поскольку знал, что ответ будет отрицательным, а к миссис Баумгартен обратиться не мог, так как та болеет. Он собирался положить фартук на место в пятницу, но когда старшая сестра вместе с вашим сержантом проверяли кладовую и спросили его, не видел ли он фартука, испугался и ответил "нет". Он не слишком умен, к тому же боялся, что вы заподозрите его из-за этого в убийстве.