Фредерик Дар - популярный современный французский писатель. Он известен как автор целой серии детективных романов, которые отличает глубокое проникновение в характеры и психологию персонажей, исследование подспудных причин их поступков.
С Фредериком Даром, одним из самых читаемых писателей во Франции, советский читатель знакомится впервые.
Фредерик Дар
От этого не умирают
Старине Роберу Дальбану, спутнику моих веселых и грустных вечеров.
Испустив сдавленный стон, боксер тяжело рухнул посреди ринга. Его противник, подпрыгивая на ходу, возвратился в свой угол. Опустившись на одно колено возле лежащего боксера, рефери начал громко считать, сумев перекричать шум в зале:
- Раз!
Когда я пришел на условленную встречу, они уже ждали меня, покуривая американские сигареты. В кабинете стоял голубоватый дым. Я поморщился.
- Вы не возражаете, если я слегка приоткрою окно?
Голдейн с удивлением взглянул на моего менеджера.
- Он что, собирается здесь делать зарядку, этот ваш чемпион?
Бодони улыбнулся.
- Он не выносит табачный дым, его начинает мутить…
Голдейн разразился смехом, обнажив при этом на триста тысяч франков золота, заполняющего его пасть. Стараясь не нарушать приличий, я занялся форточкой. Но с какой охотой я дал бы Голдейну по носу! Откровенно говоря, это желание преследовало меня уже годами; однако именно Голдейн давал нам возможность зарабатывать миллионы, и это неизменно служило ему в моих глазах смягчающим вину обстоятельством.
Обернувшись, я увидел, что Голдейн и Бодони смотрят на меня и у обоих глаза как-то странно блестят. Мне стало не по себе.
- Садись, Боб, - сказал Бодони повелительным тоном.
Он был невысок, с лицом, напоминающим сморщенную обезьянью мордочку, однако мне он всегда внушал почтение. В сущности, это он сделал из меня чемпиона Европы. Но главное - благодаря его мудрости и опыту мне удавалось сохранить свое звание четыре года подряд. Второе, с моей точки зрения, имело куда большую ценность. В жизни труднее не достичь чего-либо, а удержаться на достигнутом уровне… Уж поверьте, я знаю, о чем говорю…
Я уселся напротив них. У меня было неприятное чувство, будто я предстал перед судом. Вскоре мне стало ясно, что нечто подобное и имеет место.
Голдейн руководил Дворцом бокса. Это был, как вы уже Догадались, первоклассный умелец заколачивать монету. Уж он-то не окончит свои дни нищим слепцом, а сплющенным носом бог наградил его от рождения.
- Ладно, - пробормотал он, - поговорите с ним, Бодо…
Бодони мне улыбнулся. Когда он улыбался, его лицо словно разламывалось пополам. Волосы у него были редкие, черные, прилизанные. А одевался он, как угольщик по выходным, с водой же имел дело, лишь когда до него долетали брызги моего душа.
- Ведь ты всегда доверял мне, Боб?
- Еще как!
- Я никогда не заставлял тебя участвовать в грязных делах, а?
- Нет, Бодо, никогда…
Он, погрустнев, замолчал.
- К чему вы об этом? - с трудом выговорил я.
Я чувствовал, что сейчас он преподнесет мне какую-то гадость. Секунду он пребывал в нерешительности и наконец выдал:
- Сколько тебе лет, Боб?
Я подскочил на месте и подался вперед, чтоб лучше их видеть, и того, и другого. Бодони, казалось, чувствовал себя не в своей тарелке; Голдейн изображал полное безразличие.
- Вот, значит, о чем речь? - выдохнул я.
- Да, Боб, об этом!
- Вы полагаете, что скоро мне придется повесить перчатки на гвоздь?
Я сжал кулаки и встал в стойку. Я чувствовал себя сильным, более того - непобедимым.
- Взгляните-ка на парня! - сказал я.
Голдейн постучал ладонью по письменному столу.
- От вас не требуется паясничать, Тражо, от вас требуется назвать свой возраст…
Это меня успокоило.
- Будто вы не знаете. Мне тридцать четыре года, и все зубы у меня свои!
Однако он был слишком глуп, чтобы понять мой намек. Все, что он в жизни умел, это зарабатывать деньги и, если б мог, выражался бы одними цифрами.
- Да, - сказал Бодо, - тебе тридцать четыре года, Боб… Это прекрасный возраст для боксера…
- Согласен, мне скоро пора в отставку, но еще года два я выдержу без труда. Возьмите Робинсона…
Мой менеджер погасил окурок в пепельнице из толстенного, словно льдина, хрусталя.
- Всегда во всем находят на кого сослаться, Боб, только, видишь ли, один выдающийся пример никогда еще не отражал истинного положения вещей.
- И что это должно означать?
- Что твоя песенка спета! Прости за грубость, но в твоем ремесле умеют держать удары…
У меня в голове эхом отдались два слога, словно камень бросили в колодец. СПЕ-ТА! СПЕ-ТА!
Он шутит надо мной, этого не может быть…
- Вы мелете вздор, Бодо, я в прекрасной форме, как никогда! Если потребуется, кулаками разнесу собор Парижской богоматери!
- Собор - может быть, - заявил Голдейн, - но известных мне типов, жаждущих бросить вам вызов, - вряд ли!
Такого, честно говоря, я не ожидал.
Мной овладел гнев. В точности как на ринге, стоило мне пропустить удар.
Вообще-то я парень спокойный, но иногда достаточно одного коварного удара или слова, сказанного наперекор, чтобы вывести меня из себя. Все важные матчи я выигрывал после того, как пропускал короткий боковой в висок: это мое слабое место.
- Ладно, скажите лучше, что вам надоела моя физиономия, Голдейн, но к подобным доводам не прибегайте. Я не из тех, кто блефует, и за свою карьеру я это доказал. Случалось, был не в форме, и сам говорил об этом Бодо. Разве не так, Бодо?
Он в задумчивости кивнул.
- Если б я почувствовал, что сдаю, Голдейн, я бы первый сказал вам. Совсем наоборот. Я свеж как огурчик! И могу это доказать! Я никого не боюсь… Ну-ка, давайте сюда этих храбрецов, желающих бросить мне вызов, я покажу им где раки зимуют!..
Я был вне себя. Пот лил с меня градом, как на тренировке.
- Господи, Бодо, и это от вас я слышу подобную чепуху! Что с вами? По-моему, вы не можете на меня жаловаться?
Он встал и приблизился ко мне. Какие-то его жесты, прикосновения всегда действовали на меня успокаивающе, даже целительно.
Властным движением Бодо заставил меня сесть. Машинально обнял тем самым жестом, который так помогает выстоявшим десять раундов беднягам сразу почувствовать себя лучше:
- Ладно, Боб, он тебе выложил все начистоту, без церемоний. А теперь обсудим спокойно.
- Неплохая идея…
- Ты же умница. Это редкость в нашем ремесле, которым занимаются не самые светлые головы. А потому ты выслушаешь меня и постараешься понять, ведь так, малыш?
Думаю, именно это слово "малыш" наконец по-настоящему успокоило меня. Бодони я ценил не только за то, что он был знатоком своего дела, но и за его привязанность ко мне… Он действительно любил меня, и в груди у него вместо банковского счета имелось кое-что другое.
- Я вас слушаю.
- Разумеется, я махнул, когда сказал сейчас, что твоя песенка спета.
- Рад слышать…
- Помолчи. Просто надо бы выразиться поточнее. Твоя песенка спета не как боксера вообще, а как чемпиона Европы…
Я посмотрел ему прямо в глаза, желая узнать, не разыгрывает ли он меня. Но нет, его лицо оставалось грустным и серьезным, и он старался сделать все, чтоб подсластить мне пилюлю.
- Если верить газетам, мои матчи привлекают публику, а если верить сумме доходов, то немалую…
- Дело не в этом. У тебя уже не тот удар, Боб…
- Да неужели?!
- Послушай меня, малыш. Если я в чем-нибудь разбираюсь, так это в боксе. Я не умею складно говорить, делаю орфографические ошибки, составляя контракты, и не особо разбираюсь в атомной энергии, но свое дело знаю. Помнишь, Боб, когда я увидел тебя в первый раз?
Я помнил… Такой "первый раз" не забывают! Я еще выступал за любителей и боксировал тогда с каким-то безвестным драчуном где-то в провинции. Бодони был менеджером одного из участников главной встречи… Придя раньше времени, он по своему обыкновению заглянул в зал. У него есть какое-то шестое чувство, подсказывающее ему, как будут принимать боксеров зрители сегодня… Ибо бывают вечера, когда публика благосклонна к вам, когда происходит нечто такое… А бывают иные, когда, несмотря на весь ваш пыл, звук ваших ударов отдается, как в пустой церкви. Итак, в тот вечер Бодони пришел разнюхать обстановку и машинально взглянул на ринг. Я выяснял отношения со здоровенным верзилой с крошечным лобиком. Про него сразу можно было сказать, что Клоделя он не читал и вряд ли когда-нибудь прочтет. Боксировать с этим типом было нелегко, поскольку боксировать он не умел. Он полагал, что благородное искусство заключается в том, чтоб сжать покрепче кулаки и, размахивая руками, бегать по рингу. Приблизиться к этому психу было невозможно. В первом раунде я попытался найти "окно", но, когда имеешь дело с ветряной мельницей, все бесполезно…
Во втором раунде я испробовал все финты - опять безуспешно. В третьем и последнем, решив покончить с ним любой ценой, я устремился сквозь его "заградительный огонь" и вот тогда-то получил сильнейший удар в затылок. Единственный нокаут в моей карьере!.. Этот идиот обладал такой силищей, что мне понадобилось целых три минуты, чтобы прийти в себя. Пошатываясь, я добрался до раздевалки. Мой противник пыжился, выпячивая грудь. Он уже возомнил себя новым Жоржем Карпантье. Тогда раньше всех ко мне подошел Бодони.
"Малыш, - сказал он, - вот ты - настоящий боксер. Приходи ко мне, и ты станешь великим чемпионом".
Да, я помнил нашу первую встречу. Даже очень хорошо.
- Ладно, Бодо, говорите…
- У тебя больше нет удара… Два последних матча это подтвердили.
- Тем не менее Мак Лой после моего удара в шестом раунде вырубился, а?
- Он сам напоролся на твою левую, Боб, ты же прекрасно знаешь!
Я не ответил: что тут скажешь, когда это чистая правда…
- Я умею разглядеть еще не раскрывшийся талант, малыш, но я также хорошо вижу едва заметные признаки приближающегося конца. Вот я сейчас расскажу тебе, как все произойдет, и если ты не прислушаешься к моим советам…
Вдруг я почувствовал себя страшно усталым. Усталым и разбитым, как после труднейшего матча. Я слушал Бодони, словно он говорил о ком-то другом, кто мне даже не был знаком.
- Тебе подставят Джовани Петручи или Карла Петера, и тысяча шансов против одного, что кто-то из них двоих тебя уложит!
- Что-что?
- Я видел по телевизору последний бой Петручи. Можешь мне поверить - не сегодня-завтра он будет чемпионом мира…
- Завтра - наверное, Бодо, но не сегодня.
Голдейну наскучили эти разговоры. Он привык назначать по дюжине деловых свиданий в час. Он начал поглядывать на часы и глубоко вздыхать.
- Бодони прав, Тражо… Вот и вы покатились вниз. Это, конечно, неприятно, но вы еще должны считать себя счастливчиком…
- Ах так!
- Да-да. Вы сделали блестящую карьеру. Четыре года подряд чемпион Европы, и лишь одно поражение по очкам от Робинсона - это послужной список истинного чемпиона! Но пора уступать место молодым.
- Вот мы и приехали. Кто же новый избранник?
Он взял новую сигарету и, прикуривая, бросил на меня взгляд поверх пламени зажигалки.
- Жо Андрикс!
Я подскочил на месте.
- Малыш Андрикс? Да вы шутите! Он только начинает… Как профессионал он провел всего восемнадцать боев…
- И восемнадцать нокаутов - не забудьте это…
Мне было неловко возражать. Андрикс был моим другом, и другом искренним. Он частенько проводил в моем домике в Монфор-л’Амори свободное время. Я научил его лучшему, что умел сам… И теперь так вдруг…
- Вы с Андриксом из одной команды. Я полагаю, вы предпочтете, чтоб он стал вашим преемником, а не чужаком?
- Разумеется…
Бодони больше не произносил ни слова, видимо, размышляя о том, как жестока порой бывает жизнь.
- Будьте же благоразумны. Я организую матч Андрикс - Петер… Андрикс выиграет…
- Это еще надо посмотреть! У Карла Петера самый лучший апперкот за последние десять лет…
- Согласен, Боб, апперкот у него гениальный, но он панически боится ударов. Зная репутацию Андрикса, он будет осторожничать и станет больше думать о защите, чем молотить руками.
Он говорил языком логики. Впрочем, все, что предпринимал Голдейн, было не лишено логики. События, казалось, повиновались ему, и это называли везением, но на самом деле он просто отлично умел руководить.
- Ладно, что дальше?
- Когда он одержит победу над Петером, я смогу устроить матч между Андриксом и вами, и в этом случае итальянцы не станут слишком скандалить… Разумеется, титул на карту поставлен не будет…
- А… результат матча?
- Ничья!
- Неужели?
- Да. Тогда нам придется организовать матч-реванш, теперь уже за звание чемпиона. Мы сделаем на этом колоссальные деньги! Андрикс выиграет у вас по очкам… Таким образом, вы уступите свой титул, несомненно, в честной борьбе и он останется во Франции…
Я повернулся к Бодони. Он со скучающим видом накручивал свой галстук на указательный палец.
- Я думал, Бодо, вы никогда не предложите мне грязных махинаций.
У него дрогнуло лицо.
- Это не грязная махинация, Боб…
- В самом деле?
- Я в этом уверен.
- От меня требуют проиграть, и вы находите это нормальным!
- Ты не понял, малыш. От тебя-то ничего не требуют, это Андрикса попросят быть понежней…
Его слова меня сразили.
- Простите, не понял?
- И его можно попросить, потому что он твой друг и безумно восхищается тобой. Он попридержит свою правую… Бой будет равным, и мы в самом деле добьемся ничьей… Затем он уже не будет так сдержан, ты проиграешь по очкам, вот и все дела!
Я бы отколошматил их обоих, если б в самой глубине души не чувствовал, что они говорят правду.
- Вы хотите сказать, что мальчонка сильней меня?
- В технике, разумеется, он тебе уступает, но что касается эффективности ударов… Если вы оба отпустите тормоза, то скорее ты не дотянешь до десятого раунда, чем он.
От унижения у меня перехватило горло.
- Вы говорите так, чтоб досадить мне, Бодо?
- Нет я не хочу ничего от тебя скрывать. Андрикс будет таким же великим чемпионом, каким был ты, а может, еще лучше… Тебе ни разу не пришлось испробовать его боковой справа? Ну просто атомная бомба, и никто…
Я уже испробовал этот боковой справа, и не раз, когда тренировался с Андриксом. Это был самый серьезный спарринг- партнер, с которым мне когда-либо приходилось работать…
- А если я откажусь? - прошептал я подавленно.
Бодо пожал плечами.
- Если ты откажешься, Боб, тебя выставят против Петера… Его ты еще можешь победить… Только потом наступит черед Петручи, а уж этого, честное слово, ты уложишь разве что молотком!
- Тогда как малыш Андрикс у него выиграет?
Он сделал неопределенный жест рукой.
- Я так думаю, но спорт есть спорт… Во всяком случае, с Андриксом у нас есть шанс, а с тобой - ни одного! Ну ни малейшего… Петручи тебя нокаутирует как пить дать. Даже если ты будешь только защищаться… Он навяжет тебе ближний бой, а удары у итальяшки невероятные! Ты должен понимать, что если я придерживаюсь того же мнения, что мосье Голдейн…
- Вы придерживаетесь того же мнения, потому что это дает вам возможность сохранить чемпиона Европы в своем "хозяйстве", Бодо!
- Плохо же ты знаешь меня, Боб.
Я отвел взгляд.
- Ладно, слушайте. Я согласен… Только предупреждаю об одном: я не желаю подарков от Жо, потому что сам ему их делать не намерен, вы меня поняли? В первом же матче мы оба выложимся до конца, и он, и я… До конца!
Говоря это, я, не отрываясь, смотрел на Голдейна.
Но, похоже, мои слова не слишком его взволновали. Он легонько пожал плечами.
- Как пожелаете, Тражо… Как пожелаете!
Не отводя взгляда от хронометра, рефери произнес:
- Два!
Я оставил их - пусть договариваются о своих грязных делишках - и ушел, хлопнув дверью.
Меня не покидало тягостное ощущение физической усталости. Не означало ли это, по сути дела, что я не в форме?
Все сказанное моим менеджером явилось для меня настоящим откровением. Нет, честно, до сих пор я ничего такого за собой не замечал… Считал, что по-прежнему очень силен…
Однако теперь мне вспомнились маленькие внушающие тревогу детали. Во время последнего матча мои перчатки частенько встречали пустоту, а ведь я славился точностью ударов… И в конце четвертого раунда запыхался, как стайер, только что осиливший пять тысяч метров. Разумеется, во время минутного перерыва я восстановился, но от бдительного ока Бодони ничто не ускользнуло.
В конце концов, я уже достиг возраста, когда боксер уходит на покой… Признать себя побежденным тоже надо уметь. Вариант предложенный моим менеджером и директором Дворца бокса, если подумать, был для меня совсем не плох; одна ничья и одно поражение по очкам. Это означало с достоинством уступить дорогу молодому…
Я заглянул к Жереми, бывшему чемпиону в полулегком весе, а теперь владельцу кафе неподалеку от Дворца. Подумалось, что вскоре и мне придется подыскивать себе занятие. Вообще-то ребята вроде нас, как правило, открывают питейные заведения. Это последняя возможность остаться на виду… Себя показать, порассказать о прошлом, а публика взамен охотно пьет твое анжуйское.
Однако к ремеслу бармена душа у меня не лежала. Деньги у меня были немалые. Меня, спасло то, что я женился на такой женщине, как Катрин. Она неустанно призывала меня к благоразумию и бережливости. У нее была светлая голова, она уже лет десять назад предвидела этот самый момент, который теперь застал меня врасплох.
Благодаря своим миллионам я могу заняться бизнесом. Моя мечта - поселиться где-нибудь на побережье и завести большую псарню. Я всегда любил собак, дома у меня их целых три, три боксера, которые обслюнявили все мои кресла.
Жереми вышел из-за стойки мне навстречу. Он был низенького роста, седой, с помятым лицом и сплюснутым носом, на котором красовались черепаховые очки с толстыми стеклами. Несмотря на этот свой нос, он походил на старого степенного господина, а не на бывшего боксера. От былой славы чемпиона мира осталась лишь засиженная мухами фотография во весь рост, висящая в глубине бистро.
При виде Жереми у вас исчезали последние иллюзии и в горле вставал ком.
Еще с той поры, когда он был знаменит, Жереми сохранил некоторое высокомерие по отношению к непрофессиональным "потребителям" благородного искусства.