Старк сидел в темноте и смотрел на нее. Это все ее вина. Анна воспользовалась его слабостью, заставила нарушить клятвы, данные Эббе. Он поклялся жене быть с нею и в горе, и в радости, пока смерть не разлучит их. Но кто бы ни был виноват, случившегося уже не изменить. Однако это никак не повлияет на его чувства к Эббе. Он любит жену и готов ее простить. В своем лучшем костюме перед лицом священника Мортен поклялся ей в любви и верности. И не было невесты прекраснее Эббы в ее простом белом платье. Она смотрела ему прямо в глаза, и каждое слово проникало ему прямо в сердце. А Анна все разрушила…
Женщина заворочалась во сне. Голова ее покоилась на подушке. Подушке Эббы. Старку хотелось выдернуть из-под нее подушку, чтобы она не пропиталась чужим запахом. Эбба всегда пользовалась одним и тем же шампунем, и от подушки всегда пахло ее волосами. Мортен сжал кулаки. Это Эбба должна была лежать здесь. Это ее красивое лицо должно было купаться в лунном свете. Это ее обнаженная грудь должна была вздыматься в такт дыханию. Он перевел взгляд на грудь Анны. Она так сильно отличалась от маленькой груди его жены.
Вниз от груди Анны к животу шли шрамы. Раньше Старк уже почувствовал их руками, но видеть их было еще ужаснее. Он осторожно натянул одеяло, прикрывая наготу спящей женщины. Ему не хотелось видеть это тело, жарко прижимавшееся к нему пару часов назад, тело, заставившее его позабыть о жене. От этой мысли ему стало тошно. Нужно все скрыть от Эббы. Так, чтобы она ничего не узнала и вернулась к нему. С минуту Мортен сидел тихо. А потом взял подушку и накрыл ею лицо Анны.
Фьельбака, 1951
Все произошло неожиданно. Не то чтобы она не хотела детей, но годы шли, ничего не происходило, и Лаура уже решила, что не способна забеременеть. У Сигварда уже было два взрослых сына, так что дети его не особо волновали. Но потом она вдруг начала чувствовать страшную усталость. Испугавшись самого страшного, муж отправил ее к врачу на осмотр. Она и сама уже решила, что у нее рак или другая смертельная болезнь, и с удивлением узнала, что в свои тридцать лет забеременела. Врач никак не мог объяснить эту внезапную беременность, и Лауре потребовалось несколько недель на то, чтобы свыкнуться с этой мыслью. Жизнь ее была бедна на события, так что ребенок мог ее разнообразить. Больше всего Лаура любила быть дома, где она была единственной повелительницей и где все было устроено так, как ей нравилось. Но ребенок только испортит этот идеальный порядок, который стоил ей стольких трудов…
Беременность сопровождалась болями, судорогами и физическими изменениями, которыми она была не в силах управлять, и это приводило Лауру в панику. Роды тоже прошли тяжело, и женщина решила, что никогда в жизни больше не захочет это повторить. Боль, ощущение беспомощности и животный страх - это все, о чем она могла думать после родов. Сигварду пришлось переехать в комнату для гостей. Он не возражал. Его все устраивало.
Первые месяцы с Инес были сплошным кошмаром. Но потом ее мать нашла Нанну - чудесную, благословенную Нанну, которая сняла весь груз ответственности за младенца с ее хрупких плеч и позволила ей жить своей жизнью. Нанна поселилась в их доме в соседней с детской комнате, чтобы вставать к малышке по ночам. Она занималась всем, что касалось ребенка, а Лаура могла только навещать девочку, когда у нее возникало такое желание. Обычно она лишь заглядывала в детскую время от времени и умилялась, как быстро малышка растет. Инес было уже полгода, и она была милейшим ребенком, когда не вопила из-за голода или мокрых пеленок. Но это была забота Нанны, так что Лаура осталась довольна поворотом, который приняла ее жизнь. Ей не нравились перемены, и чем меньше появление ребенка сказывалось на ее жизни, тем лучше.
Лаура поправила фотографии в рамках на комоде. На снимках были она с Сигвардом и его сыновья со своими семьями. Она еще не успела сделать рамку для снимка Инес, а фотографию матери ставить на видное место и не собиралась. Ей хотелось забыть о том, кто были ее мать и бабка. К ее облегчению, Дагмар не давала о себе знать. Уже два года как никто не видел ее в этих местах. Но их последняя встреча еще была свежа в памяти Лауры. Мать выпустили из клиники годом раньше, но она не торопилась навещать дочь. Поговаривали, что она снова ударилась в пьянство и шлялась по деревне, как в те времена, когда Лаура была маленькой. Но в конце концов Дагмар появилась у них на пороге, беззубая, грязная, вся в каких-то лохмотьях. Она была безумна, как и раньше. Фру Сигвард не понимала, как врачи могли ее выписать. В больнице ей, по крайней мере, не давали пить и пичкали какими-то лекарствами. Больше всего Лауре хотелось выгнать ее, но она боялась, что это увидят соседи, и впустила мать в прихожую.
- Какими богатенькими мы стали, - констатировала Дагмар, оглядевшись. - Вот что значит выбиться в люди.
Лаура сжала кулаки за спиной. То, что являлось ей в кошмарах, теперь стояло у нее в прихожей.
- Что тебе надо?
- Мне нужна помощь, - слезливо ответила Дагмар. Лицо ее подрагивало, а движения были замедленными.
- Тебе нужны деньги? - спросила дочь, протягивая руку к сумочке.
- Не для меня, - прошептала незваная гостья, впившись взглядом в сумку. - Я хочу поехать в Германию.
Фру Сигвард уставилась на мать:
- В Германию? Что ты там забыла?
- Я так и не попрощалась с твоим отцом. Не попрощалась с Германом, - зарыдала она.
Лаура нервно огляделась по сторонам. Что, если Сигвард услышит и выйдет в прихожую узнать, в чем дело?
- Тихо! Я дам тебе деньги! Только успокойся! - Лаура протянула ей пачку банкнот. - Вот! Тут хватит на билет до Германии.
- Спасибо! - Дагмар бросилась к ней и, взяв руку дочери вместе с деньгами в свои, начала ее целовать. Лаура брезгливо отдернула руку и вытерла о юбку.
- А теперь иди!
Все, что она хотела, это выгнать мать прочь из дома - прочь из своей жизни, чтобы та снова стала безупречной. Когда Дагмар ушла, Лаура обессиленно упала на стул.
С тех пор прошла пара лет. Скорее всего, мать уже мертва. Лаура сомневалась, что ей хватило денег на поездку по послевоенной Европе. А если она вопила, что хочет попрощаться с Германом Герингом, ее наверняка забрали в психушку. Никто в своем уме не стал бы вслух говорить, что знал Геринга. Его преступления не стали меньше от того, что он покончил с собой в тюрьме через год после окончания войны. Лаура холодела от одной мысли, что было бы, продолжи Дагмар распространять по округе слухи, что Геринг - отец ее ребенка. Хвастаться тут было нечем. Она плохо помнила поездку к жене Геринга в Стокгольм, но не забыла, как ей было стыдно и с какой жалостью Карин Геринг смотрела не нее. Только ради Лауры эта женщина тогда не позвала на помощь, хоть ей и было страшно. Но теперь все в прошлом. Мать исчезла. Никто не говорил о ее безумных фантазиях. А присутствие Нанны означало, что фру Сигвард может продолжать жить жизнью, к которой она привыкла. В ее жизни был порядок. Все было идеально. Как и должно было быть.
Йоста исподтишка наблюдал за Патриком. Тот нервно барабанил пальцами по рулю и пристально следил за машинами, скопившимися впереди. Летом за городом возникали ужасные пробки, потому что узкие проселочные дороги просто не могли вместить всех желающих.
- Надеюсь, ты был не слишком строг с ней? - спросил Флюгаре, отворачиваясь к окну.
- Я считаю, что вы оба повели себя как идиоты. И ничто не изменит моего мнения, - огрызнулся его коллега.
Однако по сравнению с тем, что было вчера, сегодня Хедстрём был относительно спокоен. Йоста промолчал. У него не было сил спорить. Всю ночь он просматривал материалы дела, но Патрику говорить об этом не стал, поскольку понял, что тот сейчас не в настроении. Лучше повременить с такими инициативами. Флюгаре украдкой зевнул. Столько работы - и никакого результата! Он не нашел ничего, за что можно было бы зацепиться. Все те же факты, которые Йоста и так уже знал наизусть. И все равно его не отпускало ощущение, что ответ есть где-то в этих бумагах, что правда у него под носом, спрятана между строк в документах. И если раньше его только раздражала невозможность узнать правду, ранящая его профессиональную гордость, то теперь им двигала тревога. Тревога за Эббу. Ей угрожала опасность, ее жизнь зависела от того, удастся полицейским схватить преступника или нет.
- Сверни влево, - показал он на дорогу.
- Я знаю, где это, - ответил Патрик, делая резкий поворот.
- Вижу, права ты еще не получил, - пробормотал Йоста, схватившийся за сиденье.
- Я прекрасно вожу.
Флюгаре фыркнул. Но тут они подъехали к дому Улле, и пожилой полицейский покачал головой:
- Сочувствую его детям. Когда-нибудь им придется все это разбирать.
Дом больше походил на свалку, чем на человеческое жилище. В этих краях люди знали: "Если тебе что-то больше не нужно - позвони Улле". Старьевщик с удовольствием приезжал и собирал любой хлам. Так что во дворе у него можно было увидеть автомобили, холодильники, санки, стиральные машины и много чего еще. Даже старому сушильному плафону из парикмахерской нашлось место, отметил Йоста, когда они парковались между морозильником и старым "Амазоном".
Из дома показался сухощавый старик в рабочих штанах.
- Жалко, что вы не могли приехать раньше, - сказал он вместо приветствия. - Полдня уже прошло впустую!
Йоста глянул на часы. Было пять минут одиннадцатого.
- Привет, Улле! - махнул он рукой старьевщику. - У тебя были для нас вещи.
- Сколько ж у вас времени ушло на это дело! Чем вы только там занимаетесь, в полиции? - проворчал старик. - Никто не спрашивал про вещи, вот я и оставил их себе. Они стоят вместе с имуществом безумного графа.
- Безумного графа? - переспросил Патрик.
- Не знаю, был ли он графом, но имя у него было благородное.
- Ты имеешь в виду фон Шезингера? - уточнил Флюгаре.
- Его самого. Который симпатизировал Гитлеру. У него еще сын воевал на стороне фашистов. Не успел сынуля вернуться домой, как получил пулю в лоб, - говорил Улле, роясь в хламе. - И если старик до этого еще как-то держался, то после смерти сына совсем слетел с катушек. Думал, что союзники нападут на него на острове. Если расскажу, что он творил, вы мне не поверите. Но потом с ним случился удар, и старик умер. - Улле замолчал, выпрямился, почесал голову и снова продолжил: - Это было в пятьдесят третьем, если я не ошибаюсь. Потом дом менял владельцев, пока Эльвандер его не купил. И как ему пришла в голову идея открыть там интернат для богатеньких сынков? Сразу ясно было, что ничем хорошим это не кончится.
Он продолжал бормотать что-то себе под нос. Йоста с Патриком начали чихать и кашлять от поднявшейся пыли.
- Ну вот. Тут четыре коробки с вещами, - объявил Улле. - Мебель, естественно, осталась в доме, но остальное я забрал. Нельзя вот так просто выбрасывать хорошие вещи. И потом, кто знал - может, хозяева вернулись бы на остров. Хотя большинство, включая меня, не сомневаются, что они все-таки умерли.
- А вам в голову не приходило позвонить в полицию и сказать, что вещи у вас? - спросил Хедстрём.
Старьевщик выпрямился и скрестил руки на груди:
- Я сказал Хенри.
- Что? Хенри знал, что вещи у тебя? - удивился Йоста.
Впрочем, это было не единственное, что упустил его напарник в ходе расследования, и, поскольку он уже был мертв, выяснять обстоятельства этого все равно было бесполезно.
Патрик стал разглядывать картонки.
- Мне кажется, они поместятся в машину, как думаешь? - спросил он своего коллегу.
Йоста кивнул.
- Если нет, можно опустить сиденья.
- Как я и сказал, - усмехнулся Улле. - Тридцать лет ждали, чтобы их забрать.
Полицейские сердито взглянули на него, но решили, что лучше промолчать. Спорить с такими людьми было себе дороже.
- Что ты собираешься делать со всем этим мусором, Улле? - не удержался от вопроса Флюгаре. Сам он впадал в панику при одной мысли о таком количестве вещей. В его собственном доме царили порядок и чистота. Йоста был не из тех, кто может жить в хламьёвнике.
- Никогда не знаешь, когда та или иная вещь понадобится. Если бы все относились к вещам так же бережно, как я, мир был бы иным. Поверьте мне на слово, - усмехнулся старик.
Хедстрём нагнулся, чтобы поднять коробку, но у него ничего не получилось.
- Понесем вместе, Йоста, - вздохнул он. - Она слишком тяжелая для меня.
Флюгаре взглянул на коллегу со страхом. Если он сейчас надорвет спину - прощай, гольф!
- Мне нельзя поднимать тяжести, - пожаловался он. - Из-за спины.
- Бери и поднимай! - приказал Патрик.
Йоста понял, что этот номер не пройдет, неохотно опустился на колени и взялся за коробку. Ему в нос тут же попала пыль, и он чихнул.
- Будь здоров! - широко улыбнулся беззубым ртом Улле.
- Спасибо, - выдавил Флюгаре.
Ценой гигантских усилий им с Патриком удалось поставить коробки в багажник. Йосте не терпелось вскрыть их и выяснить, что в них спрятано. А еще не терпелось сообщить Эббе, что нашлись личные вещи ее семьи. И даже если он надорвет спину, это того стоит.
Они с Кариной решили поспать подольше - такое с ними случалось нечасто. Вчера Шель заработался допоздна и решил, что сегодня можно расслабиться.
- Боже мой, - потянулась в постели Карина, - какая же я сонная!
- Я тоже, но кто сказал, что надо вставать, - Рингхольм притянул любимую к себе.
- Мм… я устала…
- Я тебя только обниму…
- Только? - улыбнулась женщина, подставляя шею для поцелуя.
Их прервал телефон мобильного в кармане брюк журналиста.
- Не отвечай! - попросила Карина.
Но сотовый звонил и звонил, и Шель не выдержал. Сев на кровати, он схватил брюки и вытряхнул телефон. Звонил Свен Никлассон, и корреспондент поспешно нажал на кнопку приема.
- Алло, Свен? Нет, не разбудил, - солгал он, бросая взгляд на часы. Было начало одиннадцатого. - Ты что-нибудь нашел?
Свен Никлассон говорил долго, и по ходу разговора зрачки его собеседника становились все шире. От удивления он мог только хмыкать в ответ. Карина недоуменно следила за выражением его лица, подложив руку под голову.
- Я могу встретить тебя в Малёге, - сказал Шель наконец. - Я очень ценю наше сотрудничество. В нашем деле это редкость. А полиция Танума в курсе?.. Гётеборг? Да, это, наверное, лучше. Вчера была пресс-конференция, так что у них там дел по горло. Тебе наверняка все рассказал тот парень, что там был. До встречи.
Рингхольм положил трубку и перевел дыхание. Карина улыбнулась:
- Видимо, намечается что-то серьезное, раз Свен Никлассон решил к нам заглянуть.
- Если бы ты только знала! - сказал ее друг, одеваясь; его сонливость как рукой сняло. - Если бы ты знала! - повторил он, но на этот раз скорее для себя, чем для нее.
Эрика быстро собрала белье с кровати в комнате для гостей. Эбба уже уехала. Она хотела забрать с собой материалы про своих родственников, но писательница попросила их оставить, пообещав сделать копии. Жалко, что она сразу об этом не подумала.
- Ноэль! Не бей Антона! - крикнула она в гостиную, услышав детский плач и даже не проверяя, кто стал причиной конфликта. Но никто ее не послушал, и рев только усилился.
- Мама! Мама! Ноэль дерется! - завопила Майя.
Со вздохом Эрика отложила белье. Ее тяготила невозможность закончить начатое из-за детских криков. Дети постоянно требовали внимания матери, и это действовало ей на нервы. Больше всего на свете Эрике хотелось побыть одной. Без детей. В мире взрослых. Нет, в ее жизни не было ничего важнее ее малышей, но иногда ей казалось, что ради них она жертвует всем остальным миром. Даже когда Патрик был пару месяцев в декретном отпуске, она все равно не расслаблялась ни на секунду. Это Эрика управляла всеми процессами в доме. Патрик, конечно, ей помогал, но ключевое слово в этой фразе - "помогал". И если кто-то из детей заболевал, это матери приходилось отменять интервью или откладывать срок сдачи рукописи, потому что отцу нужно было идти на работу. В последнее время это начало бесить писательницу. Она и ее потребности всегда оказывались на втором месте. Это было неправильно.
- Прекрати, Ноэль! - сказала она, растаскивая детей.
Антон лежал на полу и рыдал. Его брат тоже заплакал, и Эрика тут же пожалела, что слишком сильно потянула сына за руку.
- Злая мама! - уставилась на Эрику Майя.
- Да, мама злая, - согласилась та, садясь на пол и беря заплаканных малышей на руки.
- Эй! - раздалось из прихожей. Эрика вздрогнула. Но это мог быть только один человек. Только свекровь могла войти к ним в дом, не постучавшись.
- Привет, Кристина! - поздоровалась она, поднимаясь. Близнецы перестали плакать и бросились к бабушке.
- Приказ начальства. Заступаю на дежурство, - объявила пожилая женщина, вытирая заплаканные щечки Антону и Ноэлю.
- Дежурство?
- Тебя ждут в участке, - сказала Кристина с укоризненной миной. - Подробностей не знаю. Я ведь только пенсионерка, от которой ждут, что она в любую минуту придет на помощь. Достаточно позвонить и попросить быть на месте через минуту. Патрик спросил, не могу ли я приехать. Вам повезло, что я находилась дома. Хотя у меня могли быть важные дела. Может, я была на свидании, как это сейчас называется. Я так Патрику и сказала: только на этот раз. В другой раз звони заранее. У меня тоже есть своя жизнь. Вы меня прежде времени не списывайте. - Она замолчала, чтобы сделать вдох, и снова обратилась к Эрике: - Чего же ты ждешь? Езжай в участок!
Ее невестка ничего не поняла, но решила не задавать вопросов. Что бы это ни было, визит на работу к мужу внесет в ее жизнь разнообразие, а отдых от детей - это именно то, что ей сейчас нужно.
- Как я сказала Патрику, я смогу остаться только днем. Вечером будет передача по телевизору, которую я ни за что не хочу пропустить. А еще мне нужно сделать покупки, - предупредила Кристина. - Так что даже не думайте вернуться позже пяти. Мне столько всего нужно сделать. Я не могу вот так прибегать к вам на помощь по первому звонку. Только посмотрите, какую вы тут грязищу развели…
Эрика захлопнула за собой дверь, прервав монолог Кристины. Свобода! Но уже сидя в машине, она задумалась. К чему такая спешка? Единственное объяснение - Патрик с Йостой нашли что-то важное среди вещей семьи Эльвандер. Насвистывая, писательница поехала в Танумсхеде. Зря она так плохо думала сегодня о муже. Если он разрешит ей порыться в вещах, может хоть месяц не притрагиваться к домашнему хозяйству.
Припарковав машину, она вбежала в участок. В приемной было пусто.
- Патрик? - крикнула Эрика.
- Мы тут! - откликнулся ее супруг из соседнего кабинета.
Женщина пошла на голос и замерла на пороге. На столе были разложены разнообразные предметы.
- Это не моя идея, - сказал Патрик, не оборачиваясь. - Это Йоста решил, что ты должна их увидеть.
Эрика послала Флюгаре воздушный поцелуй, отчего тот покраснел.
- Нашли что-нибудь интересное? - спросила она, оглядываясь по сторонам.
- Нет. Мы пока их только раскладываем, - ее муж сдул пыль с фотоальбома и положил его на стол.