Промыв рану в ванной, долго ищу аптечку, которая в конце концов отыскивается в спальне. Набита она в основном презервативами, но на самом дне валяется пакетик с антисептическим лейкопластырем. После чего мне требуется от жизни лишь ужин и постель.
5
Кажется, обошлось без сотрясения мозга. Проснувшись, чувствую себя как огурчик. Слегка малахольный и в пупырышках от любопытства. Никак не могу понять, кто и зачем заказал меня этим двоим громилам. Спецподготовки у них напрочь нет, значит, не кадровые. Не верится, что их натравил Раймонд, но тогда… Неужто мои же коллеги сработали через Мирона? Ну нет, быть того не может. Если в нашем деле не доверять всецело своим, то работать попросту невозможно. Однако восемь лет назад меня крупно подставлял собственный шеф, а пуганая ворона куста боится. Я не должен поддаваться панике под впечатлением от того поганого случая. Для далеко идущих выводов еще не настало время. Есть фрагментарная, зато четкая конкретика.
Мой визит к Роберту Грушкину оказался ценным ходом. Настолько удачным, что меня решили срочно гасить. Я узнал нечто крайне важное. Но не понимаю, что именно. Или же мог узнать, однако не повезло. Всего лишь на третий день командировки передо мной смутно забрезжил кончик нити, за которую необходимо ухватиться. Осталась мелочь, распутать клубок до конца и еще остаться в живых. Потому что здесь, в Риге, кто-то заметает следы. Жестко, ни перед чем не останавливаясь.
Важные стратегические операции всегда окружены многослойной конспиративной броней. Поэтому правая рука не ведает, чем занимается левая, и о сведениях насчет ног даже говорить не приходится. Неужто я, рядовой сбоку-припека, умудрился пройти через конспиративную оболочку насквозь, сам того не заметив? Где, когда? Если ненароком я очутился возле самой сердцевины происходящего, то безусловно заработал дырку в черепе. Повторится ли вчерашняя попытка?
Принимаю душ, стараясь не замочить пластырь, и готовлю себе завтрак. В груди неотступно пульсирует легкая звонкая дрожь – не от страха, от охотничьего азарта.
Машинально пережевываю сосиску, даже не чувствуя ее вкуса. Я думаю. Мой главный шанс уцелеть состоит не во владении каратэ, а в том, чтобы четко уяснить происходящее.
Прежде всего на ум приходит Противник Номер Один, и я добросовестно взвешиваю все "за" и "против".
Каулиньш мелкая мишень, ему далеко до Насера или Кастро, на которых некогда охотилось ЦРУ. Да и не те вроде времена, их отдел политических убийств поставлен Конгрессом вне закона еще в семидесятые годы. Однако хозяин, как известно, барин. Вчера запретил, сегодня разрешил потихонечку, кто его знает.
Впрочем, гораздо вероятнее инициатива того же латвийского ВАДа, который нынче непомерно разросся и приобрел нешуточный вес. В авторитарной стране по-другому не бывает. Возможно, внутри ВАДа кристаллизовалось энергичное ядро, стоящее в оппозиции к диктатору. Тот слишком нагло играет краплеными картами, тут разве что дурак не догадается, откуда ветер дует. Поначалу введенный им после Пасхального путча запрет на деятельность политических партий одобрило большинство населения. Казнокрадство и взяточничество надоели простому люду аж до чертиков. Но спустя годы многие убедились на собственной шкуре, что авторитарный режим еще хуже. Потому что воруют по-прежнему, но втихомолку, под покровом президентского Указа об охране гостайн, сиречь закона о цензуре. А мало-мальски мыслящая публика приняла дикататора в штыки сразу же после путча.
Теперь же Каулиньш до того накалил обстановку в Латвии и дискредитировал ее перед всем миром, что страна оказалась на краю ямы. Достаточно дать ей щелчка, и…
Так что наверняка и в Латвии, и за рубежом есть силы, которые жаждут ликвидировать Каулиньша. Если еще удастся возложить вину за убийство на мифических русских террористов, дивиденды получатся двойные.
С третьей стороны, Каулиньш явно исчерпал свои ресурсы, ничего нового миру он не явит, а раз так, спрятать концы в воду всегда полезно. Устранение диктатора повлечет за собой полную политическую дестабилизацию, и впавшую в хаос маленькую Латвию можно будет брать голыми руками. Уж само собой, решительных протестов демократического Запада ожидать не приходится. Президенты и премьеры малость пожурят Россию, затем с облегчением умоют руки, дескать, латыши сами напросились. Ибо полуфашистским государства нет места на карте Европы грядущего века.
Как ни крути, в кругу подозреваемых находятся все, абсолютно все спецслужбы. И латвийские, и западные, и восточные. А я тут вроде как наблюдатель, глаза и уши не кого-нибудь, а президента своей страны. Эх, ну и каша же заварилась…
В полдесятого звонит Чернышев, говорит, что есть для меня новости. Справляется о моем самочувствии, добавляет виновато, мол, извини, прислать машину не могу, сам добирайся. Вызывать такси по телефону я после вчерашней драки не рискую. Ловлю тачку на улице и еду для начала на Видземский рынок, поскольку мой сигаретный запас на исходе. Вот черт, как деньги-то летят на ветер, и квитанций таксисты тут не дают, не доросли еще до истинно западного сервиса.
Прочесав рынок вдоль и поперек, испытываю маленькое разочарование: на витринах ларьков выставлена уйма всякой всячины, от "Беломора" до "Davidoff", но нигде не торгуют "Золотой Явой", к которой я в последнее время пристрастился. Не столько из-за неплохого вкуса, сколько благодаря тому, что с первого взгляда влюбился в ее рекламный плакат – над американскими небоскребами косо летит золотая пачка, и крупные буквы энергично гласят: "Ответный удар". Приходится купить "LM", который вдобавок здесь дороже, чем в Москве. От рынка рукой подать до офиса Чернышева.
– Привет, – озабоченно кивает Олег, поднимаясь мне навстречу из-за стола. – Тебе не слишком крепко досталось?
– Ерунда, легкая царапина, – отмахиваюсь я, стаскивая куртку.
– Точно? – не успокаивается он. – Может, сгоняем ко врачу?
– Брось, пустяки.
– Ну смотри… – он опускается в свое рабочее кресло. – Да ты садись, в ногах правды нет.
– Но нет ее и выше, – отвечаю избитой шуткой, располагаясь на стуле возле стола. – Ты говорил, есть новости?
– Да, Раймонд справки навел быстро. Те двое, которые на тебя напали, просто мелкая шпана, уличный гоп-стоп.
– Не мог бы ты еще проверить это по своим каналам в МВД, на всякий случай? – прошу я.
– Ты меня обижаешь, – театрально вскидывает брови Чернышев. – Я уже все досконально выяснил, Петровскис не соврал. Обычные бандюги, на них, кроме тебя, висят три эпизода, уличный грабеж с тем же почерком.
Значит, имела место все-таки обыкновенная случайность, ими пестрит и движется жизнь. Еще в средние века мудрец в монашеской рясе вывел правило, не умножать сущности сверх меры. То бишь, не накручивать сложных версий вокруг простых вещей. Зарубкой на лбу останется шрамик от кастета, напоминание о необходимости быть всегда начеку.
– Все, проехали, – говорю я. – А теперь слушай мои новости.
Выкладываю свои соображения по итогам вчерашней беседы с Грушкиным. Подчеркиваю, что связь Роберта с бундесразведкой носит эпизодический характер, но разработать его безусловно стоит.
– Знаешь, ведь у него прошлой осенью жена, Лена, покончила с собой… – сообщает Чернышев. – Уехала в Россию, там помыкалась и выбросилась из окна.
– Почему?
– У нее родители живут в Краснодарском крае, там закрыта прописка. Обивала пороги, ходила по инстанциями, потом отчаялась. Ну еще, знаешь сам, какое везде отношение к переселенцам.
Я распечатываю пачку "LM" и, поразмыслив, спрашиваю:
– А Грушкин почему с ней не уехал?
– У него латвийское гражданство.
– Но вроде бы он не патриот своей страны, мягко говоря.
– Верно, он говаривал, что это гражданство впору менять на две судимости. Но уперся, из рижской квартриры ни ногой. Тогда Лена оформила с ним развод, иначе перебраться в Россию ей не разрешили бы… – объясняет Олег.
– Хрен знает что творится, – зло подытоживаю я и закуриваю, с непривычки к другому сорту табака дым кажется пряно-шершавым.
Стрелки часов перешагивают за одиннадцать часов.
– Где же этот засранец Люлек? – начинает беспокоиться Чернышев.
– Будем надеяться, его не пристрелили, – утешаю его я.
– Вот уж плакать по нему не стану.
В половине двенадцатого раздается стук в дверь, и в кабинет входит долговязый разбитной малый, облаченный в кожано-джинсовый прикид.
– Здрасьте, Олег Иваныч, – говорит он, подозрительно косясь на меня.
Под его бесцветными глазками залегли черные круги. Могу побиться об заклад, парень балуется наркотой.
– Опаздываешь, вьюнош, – ворчит Чернышев.
– Извините…
– Ну, садись. Познакомься, Леонид, это Владимир.
– Очень приятно, – мямлит Старков.
Я холодно киваю в ответ.
У бывшей звезды рижского телевидения лошадиная физиономия с отвисшей нижней губой и сальные длинные патлы. Ну, как известно, на безголосье и кастрюля – соловей.
– Садись, не тушуйся, – велит Чернышев. – Как вчера, на работу устроился?
– Не… Пролетел. Как фанера над Парижем. Может, вы чего подскажете, Олег Иваныч?
– Сложный вопрос. Посмотрю на твое поведение.
– Олег Иваныч, вы ж меня знаете… – подобострастно бормочет парень. – Я к вам всегда со всей душой…
– Хорошо, – Олег пристально сверлит его глазами. – Раз так, давай-ка поговорим начистоту, Люлек.
– О чем говорить-то? – ежится тот.
– А про твою передачу о террористах. Хотел бы ее посмотреть, интересно мне, понимаешь?
– Я ее стер с кассеты, от греха подальше, – виновато шепчет Старков.
– Что, и первичку, и монтаж похерил?
– Ну да…
– Слушай, Люлек, ты мне мозги не пудри! – взрывается Чернышев. – Ты можешь в прокуратуре врать, что стер эту запись. Хотя, между прочим, за дачу ложных показаний полагается тюряга. Кассета спрятана у тебя дома. В ящике для белья, на самом донышке. Скажешь, не так?!
У Старкова глаза лезут на лоб.
– Откуда вы знаете?! – изумляется он.
– Я про тебя еще и не то знаю.
Агрессивный допрос разыгран прямо как по учебнику, и клиент дозрел. Старков окончательно раскисает, отводит глаза и не знает, куда девать предательски трясущиеся руки.
– Говори честно, у кого взял интервью, – добивает его Чернышев.
Люлек вздрагивает. Открыв было рот, захлопывает его и сглатывает слюну.
– Кончай свою молчанку, Люлек. Ты ведь его знаешь.
– Нет, с чего вы взяли, вовсе нет…
– Ты с ним знаком, – сурово нажимает голосом Олег, прихлопнув ладонью по столу. – И не еби мне мозги. А то потом пожалеешь. Ты все понял?
Люлек начинает хлюпать носом.
– Это Стас Крутов, ди-джей с "Зеро-зоны", – бормочет он.
В отличие от меня, свесивший голову Старков не видит, что на лице Чернышева вспыхивает изумление пополам с торжеством. Спустя миг Олег Иваныч спокоен как айсберг и продолжает допрос.
– Ну вот и хорошо. Давай, рассказывай.
– Я когда прочитал статью об этих террористах в "Русском голосе", стал прямо сам не свой, – прижав к груди кулаки, причитает Люлек. – Такая крутая тема, блеск! Ну, начал Пугина доставать, чтоб он помог их надыбать. Ну, короче, Пугин по секрету мне признался, что он это все сам выдумал. Из головы, понимаете? Андрюха вообще большой стебарь по жизни, у него много было таких вот интервьюшек, про вампиров, летающие тарелки, всякую прочую лажу… А я решил тогда, что слеплю передачу с каким-нибудь своим другом, чтобы он изобразил террориста. Попросил Стаса, он в студии раньше занимался, при Русской драме, артистом стать хотел, только им платят херово, и он в ди-джеи подался. Ну, он согласился мне подыграть. Прикинулся террористом, всего делов. Ржал еще, что если посадят, чтоб я ему на зону травку посылал.
– Кто еще об этом знает?
– Никто. Стас и я. Леха-оператор не в курсе, Стаса он только со спины видел.
В повисшей густой и длинной тишине мне вдруг хочется громко заржать. Нервишки расшалились.
Люлек громко шмыгает.
– Вы никому не скажете, Олег Иваныч? Пожалуйста. Меня ж с говном съедят.
– Да кому ты нужен… – возражает брезгливо Чернышев. – Ладно, давай, выкатывайся. У меня тут дел невпроворот.
Встав со стула, Старков мнется в нерешительности.
– А как насчет работы? – интересуется он.
– Брысь. Понадобишься, вызову.
– Олег Иваныч… – Люлек порывисто прижимает обе руки к груди. – Вы не могли бы?..
– Чего тебе? Рожай быстрей.
– Олег Иваныч… Вы мне одолжить не могли бы?.. Хоть полсотни латиков… Пожалуйста…
– Сейчас не могу. У самого сейчас проблемы. Позвони через недельку-другую.
Старков обескураженно моргает, мнется, взявшись за ручку двери, но не спешит выметаться из кабинета. Чернышев демонстративно раскрывает папку с бумагами, холодно цедит:
– Давай-давай, топай.
– До свидания…
Вытаскиваю еще одну сигарету и разминаю. Набита она полусырым самокрутом, а на пачке никаких акцизных марок, ни латвийских, ни российских. Чистейшей воды контрабанда.
– Обмудок хуев, – всердцах говорит Чернышев, когда Люлек затворяет за собой дверь кабинета.
– Наркоман? – интересуюсь я, прикуривая.
– Угадал. Начал с травки, перешел на марочки, а теперь сел на иглу, крепко сел. Хрен ему в зубы, а не полсотни. Размечтался, тоже мне…
Олег брезгливо морщит нос.
– А насчет интервью ты знал, догадывался, блефовал?..
– Взял на понт, – скалится Чернышев. – Просто нюх мне подсказал, что этот соплежуй знает больше, чем говорит.
– Получилось лихо, как по нотам.
– Да, всегда бы так. А теперь поехали к Раймонду. У него к нам есть не телефонный разговор, – Чернышев захлопывает папку и энергично встает со стула.
– Не из-за меня ли, часом? – настораживаюсь я.
– Без понятия.
– Что ж, поехали.
Спустя полчаса мы входим в офис Раймонда, и тот приветствует нас до того лучезарно, что я ожидаю какой-нибудь крупной пакости.
– Надеюсь, ваше здоровье не пострадало? – осведомляется он, глядя на мой залепленный пластырем висок.
– А ведь ваши люди за мной ходили, – я по наитию режу напрямик. – И драку видели, так?
Огорошенный Раймонд медлит с ответом полсекунды, что само по себе является красноречивым признанием. Наглый блеф в стиле Чернышева срабатывает, отпираться уже ни к чему.
– У них был приказ не обнаруживать себя ни при каких обстоятельствах, – нехотя цедит он. – Поэтому они не вмешались. Вы не в претензии?
– Ни капли. Как видите, сам разобрался.
– Да, подготовка у вас хорошая. Очень хорошая подготовка… Может быть, перейдем к делу?
– Давайте, – соглашается Чернышев.
– Оперативники Шестого отдела МВД вчера вечером арестовали Германа Ружанскиса, – вещает Раймонд, расплываясь в торжествующей улыбке. – Интересно?
– Это парень, который сегодня был на кладбище с Ларой, – объясняет мне всезнающий Чернышев. – Ее прежний любовник.
– Очень интересно, – киваю я.
– При обыске на квартире Ружанскиса найден незарегистрированный пистолет системы "Макаров". Сегодня утром на допросе Ружанскис признался, что застрелил Илью Пугачева. Это подкреплено результатами баллистической экспертизы.
– Твою мать… – шепчет Чернышев.
– Заранее обдуманное намерение Ружанскис отрицает. По его словам, имела место ссора на почве ревности. За день до убийства он приходил к Пугачеву выяснять отношения, но у того сидел в гостях господин Грушкин, – при этих словах Раймонд мельком взглядывает на меня. – Тем вечером Пугачев говорил о террористической организации "Черная звезда". И Ружанскис решил запутать следы. Он взял уголь и нарисовал на стене над трупом Пугачева перевернутую пентаграмму. После чего ушел, купил бутылку водки "Браво" и напился.
– Только пусть он бабушке своей расскажет, что не было у него никакого обдуманного намерения, – ворчит Чернышев.
– Это уже в компетенции суда, – разводит руками Раймонд.
Ну вот все и разъяснилось. Никакой "Черной звезды" на самом деле не существует. Откровенно говоря, тут с самого начала попахивало блефом.
– Шутники-затейнички, мать их за ногу, – щерится Чернышев. – А у нас тоже есть для вас хорошая новость.
– Вот как? В самом деле?
И Чернышев рассказывает вкратце о признании, которое сделал ему Старков.
– В общем, один придурок написал, другой заснял, а третий выстрелил, – заключает он. – Ложная тревога, и ничего больше.
Вечно хмурый Раймонд потирает руки, впервые вижу, чтобы он так сиял от восторга.
– Это хорошо. Это просто прекрасно. Вы отлично поработали, господин Чернышев. Надеюсь, мы и дальше можем консультироваться у вас по щекотливым вопросам?
– Разумеется, взаимно, – следует прозрачный намек.
– О да, безусловно!
Распрощавшись, мы покидаем контору враждебно-дружественной латвийской спецслужбы.
Обуреваемый радостью пополам со злостью Чернышев то и дело на ходу фыркает, бормоча себе под нос бессвязные матюги. Сегодня он припарковал машину далече, на бульваре напротив Эспланады. Шагаем туда, но возле переоборудованного в ресторан Колоннадного киоска я останавливаюсь.
– Погоди-ка. Мне надо позвонить в Москву, лучше из автомата. Дай карточку, пожалуйста.
– Держи, – Чернышев достает из бумажника и вручает мне десятилатовую телефонную карточку. – А я тебя в машине подожду.
Я вхожу в таксофонную кабину, которые густо понатыканы по всему городу и позволяют звонить в любую точку планеты, где есть телефон. Быстро разбираюсь в устройстве незнакомого таксофона, вставляю карточку, набираю код России, затем Москвы, номер коммутатора и прямой телефон моего шефа.
– Алло? – сразу откликается он, словно руку держал на трубке.
– Геннадий Васильевич, это я, из Риги.
– Ну, как успехи?
– Есть результат, – браво рапортую я и добавляю. – Конечный.
– Уверен?
– Да. На все сто.
Ничего большего по телефону сказать нельзя.
– Хорошо. Возвращайся, жду, – генерал кладет трубку.
Добравшись до серого "Вольво", сажусь и возвращаю телефонную карточку Чернышеву.
– Дозвонился? – интересуется тот.
– Все в порядке, – говорю я. – Если найдется билет на поезд, уеду прямо сегодня.
– Будет тебе билет, – обещает весело Чернышев, переключает передачу и жмет на газ. – А потом поедем отпразднуем удачу в "Ханое", там вкусно и цены божеские.
Действительно, билет на поезд я беру в кассе без проблем. Вьетнамский ресторанчик на улице Таллиннас и впрямь превосходен. Из него мы едем в Золитуде за моим чемоданом и выходим на вокзальный перрон за четверть часа до отхода фирменного поезда на Москву.
– Синоптики сообщают, что март у нас обещает быть горячим, – с ухмылкой намекает Чернышев на прощание.
Я понимаю, как это делается. Для затравки проводится какой-нибудь митинг протеста, происходит столкновение с полицией, потом эскалация напряженности, полная дискредитация властей в глазах населения и на международном уровне, а затем, когда почва подготовлена, решительный завершающий удар. Сценарий достаточно простой и не раз успешно обкатанный заокеанскими специалистами во всяческих банановых республиках. Надеюсь, мы тоже не оплошаем.
– Ну что ж, успеха, – бормочу я.