Если бы Александр Бондарович видел его вчера вместе с Викторией в кабинете Кожинова, то непременно заметил бы, как по сравнению со вчерашним днем Глушко постарел; выглядел подозреваемый плохо: помятая одежда, длинные белые волосы лежат на плечах лохмами, под глазами залегли черные круги, на подбородке вылезла неопрятная белая щетина…
Глушко остановился, затравленно озираясь по сторонам и не решаясь достать из-за спины руки. Позе заключенного при конвоире его, видимо, уже обучили твердо.
Сопровождающий бодро отрапортовал:
– Товарищ генерал, подследственный Глушко по вашему приказанию доставлен.
Щербаков поморщился от этого крика:
– Идите.
Когда конвоир удалился, закрыв за собой скрипучую дверь, генерал указал подследственному на стул:
– Садитесь, Глушко.
Арестант занял свое место перед лампой, высветлившей его морщины.
Бондарович сел сбоку от стола.
Щербаков, как положено, решил представиться подследственному:
– Допрос сегодня ведут офицеры ФСБ, входящие в объединенную следственную бригаду, генерал Щербаков и майор Бондарович, – пока говорил, он изучал альбиноса внимательным холодным взглядом. – Вы знаете, кто с вами работал вчера?
Глушко поежился под его взглядом:
– Служба безопасности Президента… А вы другое ведомство? Понятно. Значит, все сначала.
Бондарович заметил на это:
– Вам еще придется отвечать помногу раз на одни и те же вопросы, такова работа подследственного.
– Работа?
– А вас удивляет это?
Глушко нервно пожал плечами:
– Пожалуй, в нашей стране ничему не стоит удивляться. Были времена, когда безвинных арестовывали миллионами…
Генерал Щербаков счел необходимым прояснить ситуацию:
– Вам предъявлено обвинение в убийстве Виктора Смоленцева. Хотите что-нибудь заявить по этому поводу?
Бледное лицо Глушко вытянулось:
– Я всю ночь заявлял по этому поводу: я не убивал Виктора, даже не разговаривал с ним, не тащил тело в туалет, не ломал ему шею. Я встал с кресла, когда Смоленцев вошел, потушил сигарету и вышел. Все! – по мере того, как подследственный говорил, голос его становился все громче.
Щербаков строго сдвинул брови:
– Спокойно, Глушко. Криком делу не поможешь.
А разобраться в этом деле в первую очередь – в ваших интересах… – он переложил с места на место приготовленные заранее листки. – Будем считать, что на изрядную часть наших вопросов вы уже ответили, так что времени мы сэкономили порядочно. Остальное время давайте потратим на деловую беседу.
Глушко обиженно поджал губы:
– О том, как меня угробить?
Щербакову совсем не нравился его тон:
– Давайте сразу договоримся. Мы будем исходить из того, что нас интересует именно ваша версия, что мы вам полностью верим.
– Презумпция невиновности? – щегольнул альбинос с едкой ухмылкой; он был явно настроен встречать в штыки всякого представителя власти; должно быть, Кожинов накануне пропустил-таки его через мясорубку.
Генерал проявил выдержку:
– Вот и давайте проработаем вашу версию в подробностях. Ведь важно и ваше видение. А мы потом найдем время и проверим версию на прочность.
Глушко вдруг начал ерничать:
– Покуда меня самого проверяют на прочность. Вчера уже были проверяльщики… И потом.., вы думаете в этих стенах профилакторий? – он судорожно проглотил слюну. – Повеситься, что ли? Такой вариант всех устроит?
Щербаков взглянул на него хмуро:
– Самоубийство подследственного в таком громком деле – верное разжалование начальнику тюрьмы. Так что стеречь вас от таких действий будут внимательно, будьте уверены. Без разрешения головы не повернете.
Глушко, видно, еще не задумывался об этом:
– Значит, и подохнуть не дадите.
– Не раскисайте, вы всего один день в камере.
– Спасибо, успокоили, – у подследственного в глазах блеснуло отчаяние.
Бондарович решил вернуть разговор в рамки интересующей темы:
– Кто был в коридоре, когда вы вышли из курительной комнаты, оставив в ней Смоленцева?
Глушко постарался взять себя в руки:
– Не помню… Кажется, никого.
Генерал Щербаков пытался помочь:
– Вспоминайте, Глушко, восстанавливайте события в памяти, как картину… Вы выходите и идете по направлению к пропускному пункту. Направо вы вряд ли посмотрели, но кого вы видите перед собой?
Глушко оценил участливое отношение генерала и несколько успокоился:
– Коридор был совсем пустой. В холле стояли какие-то мужчины…
Щербаков заметно оживился:
– Сколько?
– Двое… – подследственный напряг память. – Да, пожалуй, двое…
Бондарович сделал отметку в блокноте:
– Как они выглядели?.. Я понимаю, что такие мелочи не всегда запомнишь; особенно, если только что встретил в курилке человека, с которым – "в контрах"… Но ведь сама обстановка – Кремль все-таки. Не думаю, что вы в Кремле частый гость…
Глушко пожал плечами:
– Пожилые, в хороших костюмах…
Щербаков зацепился:
– Опознать сможете?
– Вряд ли.
Генерал Щербаков перевернул очередной лист бумаги:
– На проходной кто-нибудь был?
– Да, человека три. Не помню в точности, они о чем-то разговаривали…
Но Щербакова интересовало другое:
– Они смогут подтвердить, что вы выходили в одно время с ними?
Глушко ответил как-то подавленно:
– Вряд ли…
Бондаровича озадачил такой ответ:
– Ну, почему, у вас характерная запоминающаяся внешность. Я бы непременно запомнил.
Глушко равнодушно пожал плечами:
– Тогда может быть. Хотя, насколько я помню, они на меня не смотрели прямо.
– Что ж из того! Чтобы узнать человека, не обязательно смотреть на него прямо. Бывает достаточно и так называемого бокового зрения…
Тут Щербаков заметил со вздохом:
– Если быть откровенным, это вряд ли вам поможет.
Подследственный насторожился, посмотрел на генерала вопросительно.
Щербаков продолжал:
– Дело в том, что по прикидке, – хотя следственный эксперимент еще не проводился, – на все действия преступника потребовалось очень мало времени: минута-полторы-две. Это играет против вас, алиби обеспечить очень трудно.
– Понимаю, – Глушко явно был утомлен и, должно быть, воспринимал все, как в тумане.
Александр вспомнил:
– Что за ручку вы потеряли в Кремле?
Глушко вздрогнул:
– Я вообще не понимаю, при чем тут ручка. Мне и вчера с этой ручкой все мозги съели… Я не заходил в туалет, ручка лежала у меня в нагрудном кармане пиджака. Чушь какая-то!.. – подследственный отвернулся, желая хоть так успокоить нервы.
Но Бондарович проявил некоторую дотошность:
– Что она из себя представляла? Вы могли бы ее в двух словах описать?
Глушко уже справился с собой:
– Обычная, не очень дорогая ручка, – он на секунду прикрыл глаза. – Ручка с надписью "КАРЕ", – название моей студии, – шелкографией выполнена. Я как-то заказал таких пару десятков, сейчас модно. Некоторым сотрудникам раздавал – в качестве презента.
Такие мелочи людям всегда приятны… Разве вам никто не дарил ручек?
Генерал Щербаков кивнул:
– Хорошо, оставим этот вопрос. В чем, скажите, кроется причина ваших разногласий со Смоленцевым? Вы же понимаете, тут усматривают мотив.
Глушко слегка покраснел – скорее от злости, чем от какой-то неловкости.
Генерал подтолкнул:
– Ну говорите же. Молчать не в ваших интересах.
– Он выставил меня с работы и поставил в трудное положение. У меня крупный правительственный заказ, а я работаю на дерьмовом оборудовании или плачу бешеные бабки за аренду хорошего.
Щербаков записал пару строк:
– Расскажите подробнее.
Но подследственный почему-то молчал.
Бондарович взялся помочь ему:
– Вы злоупотребили его доверием, как утверждают в "Молодежной"?
Глушко прямо-таки вспыхнул:
– Это они так считают…
Щербаков оторвался от своих записей:
– Хочу предупредить вас: когда мы будем проверять ваши показания, каждое слово не правды будет подрывать ваше положение, – он сделал значительную паузу. – Нас не интересуют, Глушко, ваши шалости с деньгами. Пусть ими занимается налоговая полиция. Здесь речь идет об обвинении в убийстве. Это посерьезней. Помогая нам, вы поможете себе…
Глушко уставился взглядом куда-то под потолок:
– Смоленцев обвинил меня в присвоении рекламных денег и еще в работе "налево" на оборудовании "Молодежки". Но это – фактически; если без эмоций…
Щербаков уточнил:
– Деньги наличные, конечно.
– Да. Но поймите, моя работа производится на очень дорогих машинах, и эти деньги я вкладывал в покупку высокопрофессиональных аппаратов. Все это делалось в общих интересах, а он обвинил меня в личных, корыстных…
Это монтажное оборудование. Компьютерное и видео. Через безнал его брать очень невыгодно – налоги все съедают, да и дороже.
Бондарович кивнул:
– И на учет его надо ставить. Все тут понятно.
Глушко опять распалился:
– Он выставил меня за дверь, заявив, что я обкрадываю его. Выставил за дверь, как школьника. Понимаете? Разве не обидно?.. И крикнул мне вслед, что, пока я не рассчитаюсь, не получу свое оборудование, – в голосе Глушко зазвучали истерические нотки. – И я с трудом собрал собственное производство. В основном, на чужие деньги. Все-таки у меня есть имя, и платят за мою работу хорошо. Теперь я получил сложный госзаказ под выборы, а выполнять его не на чем… И потом.., я здесь.., не знаю, на сколько. Может, еще вообще не выпустят…
Щербаков перебил:
– В чем заключается заказ?
– Сложные видеоколлажи. Вы, наверное, видели по телевизору: много разных двигающихся изображений на экране, буквы, графика – все сразу. И музыка тоже. Очень мало у нас специалистов моего уровня.
Бондарович опять заметил, что Глушко отвлекается от темы:
– У вас были скандалы со Смоленцевым по этому поводу? Я имею в виду аппаратуру.
– Да, были…
Щербаков уточнил:
– С угрозами? С мордобоем?
Глушко взглянул на генерала исподлобья:
– Да, как я вам уже говорил, он однажды вытолкал меня из кабинета. После этого я с ним и не разговаривал.
Старался даже обходить стороной. А угрозы… Ведь очень большое расстояние от угрозы до убийства.
Бондарович несогласно покачал головой:
– В последние годы все меньше и меньше.
Глушко невольно спрятал глаза:
– Вы, конечно, правы, но когда угрожают выбить долги или убить конкурента, то обращаются к профессионалам, а не убивают собственноручно в правительственном здании.
Щербаков, явно удовлетворенный таким ответом, решил коснуться другой грани проблемы:
– Вы употребляете наркотики?
Это был так называемый перекрестный допрос.
Глушко не собирался особенно запираться:
– Только травку. План. От него никогда не становишься агрессивным.
– У вас сейчас "ломка"? – Александр задал вопрос с подковыркой и заговорщицки подмигнул. – Наверное, не отказались бы курнуть?
– Да нет же! – Глушко с досадой дернул плечом. – План не вызывает такого привыкания, как синтетики, "дурь" эта. Хотя с удовольствием покурил бы сейчас, чтобы успокоиться, – здесь вы правы, чего скрывать… План давал мне впечатления, которые я использовал для работы. Очень неожиданные бывают ассоциации…
– Ассоциации?
– Это я так называю. Ну, как еще? Видения, любопытные мысли… Иногда – настоящие откровения.
– Пожалуй, так будет вернее, – кивнул Бондарович.
– Это традиционно для всех хиппи, я…
Бондарович довольно резко перебил его:
– А "колеса", амфетамины?
– Иногда у меня бывают депрессивные состояния, – предпочел ответить уклончиво подследственный. – Действительность воспринимается – будто перед грозой.., или как в состоянии похмелья: нервозность, слабость, все в свинцовых мрачных тонах – неприятно… Начинаешь самокопание, самобичевание… Говорят, это оттого, что ослабевает биополе, и человек становится как бы незащищен, более раним под воздействием агрессии извне – я имею в виду психоагрессию…
Щербаков правильно понял его:
– В последнее время принимали?
– Да.
Генерал Щербаков вскинул брови:
– Почему вы не женаты?
– Меня не интересуют женщины… – Глушко был явно неприятен этот поворот в разговоре.
Но у Щербакова были еще вопросы щекотливого свойства:
– Вы состояли когда-нибудь в гомосексуальной связи со Смоленцевым?
– Нет, конечно, – Глушко неприязненно поморщился. – У него вечно было этих баб невпроворот. Вешались на него всюду – знаменитость… А потом трепали на каждом перекрестке: "Я с ним спала! Я с ним спала!.." Знаете же, как некоторые шлюхи набирают актив?
Бондарович внезапно задал вопрос в лоб:
– Кто убил Смоленцева?
Глушко ответил сразу и достаточно убежденно:
– Я думаю, это была крутая, хорошо спланированная, наглая провокация, рассчитанная на скандал. И я попал под колесо совершенно случайно.
Бондарович был удивлен;
– Откуда в вас такая уверенность?
– Было время подумать. До утра лежал – анализировал…
– Так, а вы, значит, случайно… – напомнил Щербаков.
– Просто захотел подымить в кремлевском сортире.
Первый раз там был…
– Неудачно подымили…
– Да, как говорится, оказался не в том месте и не в тот час. Вот и угодил между жерновов. И что теперь со мной будет, не представляю. А вы не верите…
Генерал сложил в папку свои бумаги:
– Я неверующий, но скажу вам так: об этом только Господь Бог знает…
Глушко понуро опустил голову. Тимур Геннатулин и мужчина в штатском, 12 часов 30 минут 24 марта 1996 года, близ Казанского вокзала
К месту назначенной встречи Тимур подошел, как всегда, точно. Он терпеть не мог тех, кто опаздывает, и сам никогда не опаздывал.
Машину он оставил метрах в четырехстах – за углом хлебного магазина. Человек, с которым он встречался, был надежный человек. Однако предосторожность никогда не помешает – эта черта уже была у Тимура в крови, ведь он воспитывал ее многие годы. И даже если бы сейчас на Казанском вокзале он встречался с матерью, он все равно не забыл бы про предосторожности.
Машину шефа Тимур увидел издалека: неприметная светло-бежевого цвета "Ауди" – она стояла недалеко от остановки такси. И сам шеф сидел за рулем. Шеф был в штатском. Тимур всегда удивлялся, замечая насколько штатское обезличивает шефа – у того внешность становилась невыразительной и малозапоминающейся. Шеф мог присутствовать рядом, но его не замечали… Обидная особенность.. Исключительно важная, незаменимая особенность". Практичная.
Тимур открыл дверцу, сел на переднее сидение.
Шеф завел двигатель и дал задний ход:
– Покатаемся?
Тимур отметил бодрое оптимистическое настроение шефа; значит, все идет прекрасно:
– Можете показать мне свои любимые места.
Они втиснулись в плотный поток автомобилей.
Шеф внимательно взглянул на Тимура:
– Ну, как ты?
– Можно говорить? – Тимур выразительно оглядел салон, панель приборов.
– Можно.
– А если все же…
Шеф потянулся правой рукой к заднему сидению, на котором лежала газета, и приподнял газету. Тимур увидел черную пластмассовую коробочку чуть меньше велосипедной аптечки.
Шеф сказал:
– Новинка. Мы уже назвали эту штучку подавителем "жучков".
– Ценная игрушка.
– Ты слышал вчера радио?
– Я смотрел телевизор у себя.
– Ну, и что скажешь?
Тимур пожал плечами:
– Все в рамках наших планов. Что тут еще говорить?
Шеф пристроился в хвост черному "Мерседесу" и ехал не спеша:
– Ты молодец, Тимур, чисто сработал. Наверху о тебе самого хорошего мнения.
Тимур заскромничал:
– Моей особой заслуги нет. Все было основательно подготовлено. А провести задуманное в жизнь – дело десятое…
– Могли быть случайности.
– Могли.., но не было.
Шеф удовлетворенно кивнул:
– Насколько я понимаю, у них нет ни одной зацепки.
Несмотря на всю техническую оснащенность…
Тимур хищно улыбнулся:
– Пошумят, пошумят и замнут дело? Как вынуждены были замять уже много дел…
– Я думаю, это дело не придется и заминать.
– Что вы имеете в виду?
– Оно само собой поблекнет в свете последующих событий. Наша теперь задача подготовить их. Мы ведь только на первом этапе… Хорошо хоть в средствах не стеснены!
Тимур поинтересовался:
– Что Кожинов?
– Кажется, он в растерянности. Но делает вид.
– А может, все-таки это не вид? У него ведь есть запись.
– Она ему ничего не даст. Только Господь Бог способен свести все нити воедино… Генерал видит в записи только то, что мы ему позволили.
Тимур несогласно покачал головой:
– Тут есть тонкость: в записи он видит то, что мы не могли спрятать.
Шеф бросил на собеседника пристальный взгляд:
– Я подумаю над этим.., новым освещением проблемы… Нам на руку еще вот что: Кожинов никому не показывает кассету. Не иначе, питает какие-то иллюзии насчет нее… Быть может, он вообще единственный, кто ее смотрел.
– Вы хотите сказать…
– Именно. Если что.., если дело пойдет не по тому руслу, можно будет уничтожить и кассету, и генерала. Вопрос лишь в своевременности информации…
Некоторое время они ехали молча. Погода была неустойчивая: то проглядывало на минутку солнце, то принимался моросить дождь.
Шеф внимательно смотрел на дорогу, на всякий случай поглядывал в зеркальце заднего вида:
– Может, тебя заодно подкинуть куда-нибудь?
– Нет, лучше вернуться к началу. Я заметил: всегда остаешься в выигрыше, замыкая круг.
Шеф улыбнулся:
– Что мне в тебе нравится, кроме твоих профессиональных навыков, так это – ты умеешь неожиданно мыслить… Как провел вчерашний вечер? Надеюсь, не сильно переживал?
Тимур улыбнулся, сверкнул белыми жемчужными зубами:
– Я опять поменял перчатки.
Шеф не сразу понял его, а когда понял, покачал головой:
– Как твой организм выдерживает!.. – и спохватился. – Кстати, о перчатках! Всякое удовольствие стоит денег и иногда немалых. Открой бардачок – там причитающийся тебе гонорар.
Тимур открыл бардачок и переложил себе в карман пальто увесистый газетный сверток.
Они уже ехали обратно к Казанскому вокзалу.
Шеф сказал:
– А теперь о новом задании. Им открывается второй этап. Но тут дело попроще и допускаются вариации или фантазии на тему, – как раз то, что ты любишь. Неизменным должно остаться одно – сообщение, которое ты пошлешь мне на пейджер.
Тимур сделал сосредоточенное лицо:
– Так, слушаю…
– Если все пройдет, как надо, текст должен быть такой; "Она сказала Гене, что в лесу полно грибов". Запомнил?
– Да.
– И я начну нажимать на кнопки.
– Кто такой Гена?
– Вот об этом мы сейчас и поговорим… Александр Бондарович, 3 часа дня, 24 марта 1996 года, редакция телестудии "Молодежная"
Припарковавшись в каком-то дворе, Александр стал пробираться к зданию телестудии.