Матери я вручил ключ от нового замка, два оставшихся прихватил с собой, взял пакет со свитером и, опустившись этажом ниже, постучал в обитые дерматином двери. Минуту спустя на лестницу высунулась голова старухи с глазами любознательного дитя.
- Добрый день, Кузьминишна! - заорал я, что было мочи. - Ключи от подвала дайте! - и для выразительности, протянув руку, несколько раз сжал пальцы.
Кузьминишна в течение многих лет хранила ключ от подвала. С каждым годом она теряла слух все больше, но компенсировала это за счет остроты зрения и возраставшего любопытства.
- Зачем он тебе? - крикнула она, словно я был в наушниках, и чтобы лучше расслышать ответ, открыла рот.
- Женился, теперь жить там буду! - рявкнул я, указуя на подполье. - Приходи на новоселье!
Кузьминишна хотела еще что-то сказать, но лицо "Дракулы" спасло меня от продолжения беседы. Старуха молча сунула мне ключ на веревочке и шваркнула дверью.
Под лестницей я повозился с замком, вошел в подвал. Пахнуло теплой сыростью. Было тихо и темно. Влажный гравий неприятно заскрипел под ногами, вызывая зуд в зубах. Подсвечивая зажигалкой путь, я поплутал в лабиринтах перегородок, труб, и самом дальнем, достаточно теплом углу подвала нашел подходящее место. Разгреб ногами совершенно сухой гравий, потом руками расширил лунку, достал из пакета свитер и, уложив его на дно, заровнял поверхность.
У выхода тонкая струйка горячей воды с шипением вырывалась со стыка труб. Обжигаясь, я вымыл руки и, вытирая их платком, выбрался наружу. Костюм в нескольких местах испачкался. Я затер его намокшим платком и взбежал на пятый этаж.
В 35 квартире никто на звонки не отзывался. Откликнулась 36. Из нее выползла Кудряшкина Настя, легкомысленная и пустая двадцатидвухлетняя женщина я приятными ямочками на пухлых щеках.
Настя - стюардесса. Она всегда высоко держит марку принцессы воздушного флота, но сегодня выглядит отвратно: нос распух, губы толстые, словно во рту прячет боксерскую резинку. От ее великолепия остался лишь прозрачный голубой пеньюар, яркая губная помада да тапочки с пушистыми помпончиками.
- Ромео пожаловал, - просипела Настя и чихнула. - Прости! - потом высморкалась. - Извини! - и закашлялась.
"Сейчас икнет, зевнет и издаст нехороший звук", - подумал я уныло, глядя на сопливую салфетку в руках Кудряшкиной.
- Ты чего такой бледный? - сказала Настя, торопясь придать своему голосу томность и тягучесть. - Заболел, что ли?
- Да нет как будто.
- А я вот болею ужасно. Температура тридцать восемь. - Настя не без эффекта откинула с потного лба прилипшую челку и привалилась к косяку с намерением поболтать. - Муж третий день в командировке, так и поухаживать некому.
- Сочувствую, - сказал я, равнодушно отворачиваясь, и еще раз нажал на кнопку звонка Казанцевой.
Привыкшая к всеобщему поклонению Кудряшкина злорадно фыркнула:
- А Ленку твою в больницу увезли.
- Ну да! - я сделал вид, будто потрясен известием. - Когда?
Настя, поглаживая аппетитный животик, улыбнулась.
- Вчера ночью.
Я оставил в покое бесполезный звонок, вцепился в перила и подключил к голосу бархатный тембр:
- Откуда ты знаешь?
Кудряшкина очертила тапочкой полукруг на полу.
Она заходила ко мне перед тем, как уехать.
- Ты не помнишь, который был час?
Настя нахмурила лоб.
- Кажется, три.
- Ровно в три, не позже? - я затаил дыхание.
- Ну, если быть точной, - вытянула губы трубочкой Кудряшкина, - то без пяти три. Я только приняла снотворное и уснула, - голосом изнеженной барышни продолжала Настя, - как звонок в дверь. Открываю - Казанцева, - Настя поморщилась. - Выглядела уродиной. "Прости, - говорит, - Настюша, за поздний визит". Я еще на часы посмотрела. - Настя приоткрыла дверь шире, и я увидел дорогие настенные часы в стеклянном футляре, украшенном внутри искусственными цветами. - Было без пяти три.
В носу у Насти хлюпнуло. Кудряшкина, как прищепкой уцепилась за него двумя пальцами и потянула воздух. Раздалось пение закипающего самовара.
Я ждал, что же Настя скажет дальше, но напрасно. Она молча пялила на меня глаза. Лицо у меня стало угодливым.
- Лена приходила только для того, чтобы извиниться за то, что разбудила?
Ямочки на щеках Насти поплыли к ушам.
- Нет, конечно. Она сказала: ее кладут в четырнадцатую горбольницу, и если кто ее спросит, просила передать, что она там.
Лену точно увезли в больницу?
Настя вскинула брови:
- Что значит точно?
Я смешался, соображая, как лучше объяснить, и потер шею.
- Ну, может быть, Лена сказала тебе, будто едет в больницу, а на самом деле осталась дома или поехала куда-нибудь в другое место?
Настя укоризненно покачало головой с короткой стрижкой.
- Ох уж эти мужчины, - сказала она, плутовски улыбаясь. - Все такие недоверчивые… Уехала она, уехала. Эту коровушку держал под руку врач в белом халате. Я его знаю. Довольно милый мужчина. Потом они вместе ушли. Может, зайдешь, чего мы в подъезде мерзнем?..
Я вспомнил ее верзилу мужа - тренера волейбольной команды, который сейчас, очевидно, был на сборах, и сказал, что зайду в другой раз.
"…Казанцева звонила ко мне без пятнадцати три, - думал я, спускаясь по лестнице. - Минут пять мы с ней разговаривали. Без пяти она заходит к Насте. Примерно в три я слышал звук отъезжавшей машины "скорой помощи". Все как в аптеке. - Лена не виновна… Но я никак не хотел расставаться с первой же версией. - Но, может, Лена сговорилась с Настей, и та морочит мне голову с врачом, который был якобы с Леной. Или Лена договорилась с врачом и заморочила голову Насте. А может, просто, проводив врача до машины, отказалась ехать в больницу. Вместо этого она отправилась к Тане и убила ее".
Однако, по моим подсчетам, Таню убили в половине третьего. Раньше трех Лена не могла выйти из дому. Начиная с трех часов ночи, ей понадобится не менее 20 минут, чтобы добраться до Тани, плюс десять минут, чтобы совершить преступление. Получается половина четвертого. Поздновато для убийства, раз Таня уже час как была мертва. Но кто знает?..
Я вернул ключ Кузьминишне. Короткими перебежками выбрался за окраину квартала, где еще сохранились старые постройки. Среди невзрачных домиков отыскал серое здание "Энергосбыта" и прошел в кабинет начальника.
Глава "Энергосбыта" Евдокимов Витька - мой двоюродный брат по отцовской линии, встретил мою персону озабоченным выражением лица.
Что стряслось? - спросил он, явно озадаченный неожиданным вторжением родственничка. - Все живы-здоровы?
Я навалился на стол.
- Все в порядке, чего и тебе желаю.
Виктор старше меня на несколько лет, но отношения у нас братские. Он шутливо ударил меня кулаком в грудь и подмигнул:
- Потратился на девочек, теперь деньги нужны, да?
Я открыл рот, как для чистки зубов:
- Спасибо, пока обхожусь своими.
- Тогда не понимаю цели вашего визита, - светским тоном произнес Виктор, сверкнув золотыми коронками.
Я преувеличенно-любовно отряхнул плечо Виктора, испачканное где-то известью.
- Мне нужно поставить печать, - сказал я, раскрывая сфабрикованное удостоверение работника ГУВД.
Виктор взял книжечку, прочитал и рассмеялся:
- И ты хочешь, чтобы я на эту дрянь поставил печать "Энергосбыта"?
- Очень хочу!
- Почему бы тебе не зайти в поликлинику? Штамп "для рецептов" как нельзя лучше подойдет к этой галиматье. - Простецкое, губастое лицо Виктора с утиным носом и выпуклым лбом лучилось весельем. С издевательским сочувствием он сказал: - Ты настоящее удостоверение видел?
- Видел, ну и что? - буркнул я.
- Ничего. Милиция - серьезное государственное учреждение, их удостоверения отпечатаны типографским способом… А эту кустарщину, - Виктор, как термометр, но с пренебрежением встряхнул моим рукоделием, - первый же встречный швырнет тебе в лицо и пошлет… сам знаешь куда.
Я поджал губы:
Не пошлет. Мой контингент не вчитывается в удостоверения. "Прокатывали" же корочки "заслуженного алкоголика страны"… Поставь печать!
Виктор тряхнул соломой волос на голове.
- Тебе не кажется, что пора бы прежде объяснить назначение сего документа?
Я охотно ответил:
- Тут нет секрета. Я сейчас пишу статью. Мне нужна кое-какая информация, которую я рассчитываю выжать из людей гораздо проще с помощью удостоверения милиционера, нежели журналиста.
Виктор колебался.
- Я не стану обсуждать этичность способа, каким ты желаешь добиться цели. Ты достаточно пожил, чтобы разбираться в вопросах морали. Но если говорить о юридической стороне, то я боюсь, у тебя могут возникнуть большие неприятности за подделку документов, и твоя инфантильность в этом случае тебе не поможет.
- Чего?! - я во все глаза таращился на Виктора. - Пошел ты… Сам знаешь куда. Воспитатель выискался. Он боится за мои неприятности. - Я протянул руку за красной книжечкой. - Скажи лучше, что ты боишься за те неприятности, которые могут возникнуть у тебя, если обнаружится, что печать в удостоверении поставил ты.
- Кто?! Я боюсь?! - заорал Виктор и шмякнул в двух местах печатью.
Глава III
1
Я прибыл в ГУВД в то время, когда милицейские желудки начали усиленно перерабатывать только что съеденный обед, а их обладатели нехотя приступили к своим повседневным обязанностям. Хвостов не оказался исключением.
Меньше всего я жаждал, чтобы отыскался парень в сером свитере, однако испытал разочарование оттого, что майор торчит у себя в кабинете, а не носится по городу в поисках настоящего убийцы. Хвостов сидел и думал.
В отечественных детективах сыщики в минуту раздумий чаще всего рисуют на листках бумаги человечков, чертиков, либо чертят схемы, соединяя стрелками фамилии тех лиц, которые в той или иной степени причастны к преступлению. Мой таковым не был.
Хвостов сгорбившись сидел за столом перед разорванным на мелкие клочки листком бумаги. Он брал один квадратик, скатывал из него трубочку, из трубочки шарик и раскладывал их на столе ровными рядами. На лбу две глубокие морщины.
Я прикрыл за собой двери.
- Можно?
- Валяй, - без особого воодушевления сказал майор. - Проходи, садись. - Он подождал, когда я устроюсь на жестком стуле по другую сторону стола, и спросил: - Ну, как, проветрился?
- Готов к дальнейшей эксплуатации. - Я бы очень хотел, чтобы мой ответ прозвучал более жизнерадостно.
С кривой ухмылкой у рта майор промолвил:
- Прости, Дима. Утром я не предупредил тебя, на какого рода происшествие мы едем, но при знакомстве ты мне показался очень уж заносчивым и самоуверенным. Я решил умерить твою гордыню. Шутка, правда, вышла не из лучших.
При других обстоятельствах я бы сказал: "За такие шутки по очкам бьют", но…
- Пустяки, - сказал я, выдав нервный смешок. - Вот только в обморок грохнулся и… - я изобразил рвоту, да так удачно, что майор брезгливо отвернулся. - Перед людьми стыдно.
- Могло быть и хуже, - разделил со мной Хвостов печаль.
Что еще худшее могло стрястись с моей особой - осталось загадкой. Однако я солидно поддакнул Хвостову и перешел к сути дела.
- Борис Егорович! - сказал я голосом, каким берут интервью. - Как продвигается следствие?
Хвостов поправил очки, его кривая ухмылка перешла на другую сторону лица.
- Да никак. Даже не представляю, где искать убийцу.
- Как где? Конечно же, среди близких знакомых Николаевой, - подкинул я идею.
Ухмылка Хвостова повисла ровно.
- Это было бы слишком просто, - сказал он невесело. - Из детективчиков ты, очевидно, знаешь: одна из главных задач в сыскном деле - докопаться до побудительной причины преступления, иначе говоря, мотива. Он решает все. Чтобы тебе было понятно, приведу примитивный пример. Предположим, совершено убийство. При расследовании мы узнаем мотив: убитый обладал некими сведениями, разглашение которых было бы нежелательно для определенного круга людей. В дальнейшем ходе следствия необходимо выяснить, кто боялся разглашения этих сведений. Отыскав его, мы отыщем убийцу. Вот простенькая схема, по которой можно было бы работать. Но у нас необычный случай. Убийство совершено на сексуальной почве. Мотив вроде ясен с самого начала. Однако связующие звенья с преступником отсутствуют. Улавливаешь?..
- Ну, в общем-то, да.
- Я хочу сказать, что Николаева до вчерашнего дня не была знакома со своим убийцей.
- Это почему же.
- Сексуальный маньяк не станет убивать близко знакомого человека. Скорее всего, он выберет себе в жертву того, с кем никогда прежде у него не пересекались жизненные линии. В этом заключается вся сложность расследования. Вычислить "Джека-Потрошителя", точнее, строить какие-то гипотезы относительно его личности, можно только после серии убийств, когда более-менее определиться "почерк" убийцы, его отличительные особенности при совершении преступления. У нас в наличии только одно убийство, и как подступиться к нему, я пока не знаю.
- Но позвольте, Борис Егорович! Николаева не могла лечь в постель с сексуальным маньяком в первый же день знакомства.
Майор хмыкнул:
- У него же нет на лице клейма "сексуальный маньяк". Человек с половыми перверсиями может обитать в любой социальной среде. Возможно, это вполне респектабельный господин, даже женатый, имеющий детей…
- Пусть так. Все равно я не верю, что Николаева привела домой незнакомого мужчину и отдалась ему.
- Мне ли тебе, молодому, объяснять, как это бывает? Благоприятная обстановка, внешняя привлекательность молодого человека, небольшая доза спиртного, - и девушка потеряла голову.
- У вас нет сомнений в том, что убийство совершено на сексуальной почве?
- Абсолютно!
Увы! Хвостова я не убедил в обратном. Я задал волнующий меня вопрос:
- Вы сообщили о смерти Николаевой ее матери?
- Да. Чернышева знает о трагедии, - прохрустел майор.
- Когда она приезжает?
- Послезавтра утром - во вторник.
"Двадцать восьмого марта", - отметил я автоматически.
Хвостов умолк, громыхнул под столом ногами, доверительно сообщил:
- Самая неприятная и трудная процедура в моей работе - беседа с родственниками погибших. Приедет мать Николаевой - у человека горе, ее утешать надо, а я со своими глупыми вопросами: "Как вы думаете?", "Кого подозреваете?" Видел бы ты лица родных в эти минуты. - Голос Хвостова окреп. - Но я обязательно найду этого подонка, и если представится случай применить оружие, пристрелю его, не задумываясь.
"Вот и смерть моя пришла", - подумал я, тоскливо пялясь на физиономию Хвостова, кожа на которой внезапно высохла, напомнив мне, череп мумии… Где-то у основания спины зародился холодок, лизнул между лопатками и обжег все тело ужасом. Я был одинок и беспомощен перед дохлым майором и уже раскаивался в том, что затеял с ним опасную игру.
Неожиданно приоткрылась дверь, в кабинет протиснулась голова и плечо с погоном старшего лейтенанта.
- Боря, зайди к шефу, - сообщила часть туловища и тут же исчезла.
Хвостов быстро поднялся, взял со стола листы бумаги, постучал стопкой, выравнивая края.
- Посиди тут один, я скоро вернусь, - Хвостов сунул бумагу в ящик стола, вышел, стукнув дверью.
Я сидел, слушал, как удаляются шаги по коридору.
"А что, если?.." - повинуясь внезапно возникшей у меня дерзкой мысли, я вскочил, обогнул стол. Ключ с большой квадратной головкой торчал в замке. Рука сама потянулась, повернула ключ… Я выдвинул ящик.
Напрасно грешил я на Хвостова, обвиняя его в бездействии. Он уже успел встретиться с Николаевым - первым в ящике стола лежал бланк протокола допроса Бориса. Лихорадочно выхватывая обрывки фраз, перескакивая со строчки на строчку, я прочитал бумагу… Следующим оказался "протокол осмотра места происшествия". Закончив его, взял следующий лист, но тут в коридоре загрохотал хвостовский скелет. Я задвинул ящик и повернул ключ.
…Когда майор вошел, я сидел на стуле и со скучающим видом изучал свои ногти.
Сумрачное чело Хвостова сохраняло отпечаток серьезного разговора с начальством.
- Извини, - озабоченно сказал он, - меня вызывает с докладом начальник.
Я поднялся, отодвинул стул.
- Мне нельзя с вами?
- Нет. - Хвостов выгреб из стола бумаги, аккуратно сложил их в папку, на прощанье протянул руку. - На сегодня все. Приходи завтра.
Мои пальцы дрогнули в твердой ладони майора. - "Знал бы Хвостов, что пальцы, отпечатки которых он ищет, в буквальном смысле находятся в его руках!"
2
Сияющий мартовский день ласково встретил меня на улице. Как я и предвидел, от белого покрывала, которое еще утром окутывало землю, остался лишь мокрый асфальт да грязные клочки снега под деревьями, куда не заглядывало солнце.
Я остановил такси, расположился на заднем сиденье и назвал шоферу адрес Николаева Бориса, который я вычитал из протокола допроса свидетеля. Таксист добросовестно крутил баранку в течение пятнадцати минут, потом высадил меня на широком проспекте перед длинным рядом девятиэтажек.
Прямо у дороги удобно разместилось кафе "Лотос". Летняя половина кафе не работала. Красные пластиковые столы и стулья были аккуратно сложены стопками в зимней части заведения. На улице остались только большие зонтики с уныло провисшей от влаги материей, сшитой из разных лоскутов.
Я вошел в кафе. Несколько пар, в основном студенты, сидели за столиками и гнездились на высоких круглых табуретах у стойки бара. Грохотала музыка, посетители ели мороженое, потягивали коктейли, но особого веселья не ощущалось. Я отыскал свободное место, заказал чашку кофе. Мне необходимо было сосредоточиться.
Из того же протокола мне было ясно, что Хвостов не принимал всерьез Бориса. Из числа подозреваемых он исключил его сразу. Допрос майор провел поверхностно и, кажется, поверил Николаеву, который утверждал, будто свою бывшую жену в ночь убийства он не видел, домой вернулся в час ночи и сразу лег спать.
"Алиби, не ахти какое, - подумал я, закуривая. - Родители - люди заинтересованные, могут и соврать, чтобы выгородить сына".
Я смутно представлял, с чего и как начну свое расследование, но, надеясь сориентироваться на месте, допил кофе и покинул кафе.
После недолгих поисков нашел нужный мне дом. Девятиэтажка была давно обжитая. Об этом свидетельствовали вылинявший подъезд и расцарапанные рисунками и надписями стенки лифта.
С натугой и скрипом лифт потащился вверх.
Николаевы жили на седьмом этаже, я сошел на шестом.
На узкой лестничной площадке два прямоугольника железных дверей смотрелись как бронированные двери банка. На левой цифры 16–17, на правой - 18. Я остановился, чтобы перевести дыхание. Мне не хватало решимости.