Вверху хлопнула дверь, и в скором времени по лестнице, опоясывающей лифт, спустилась невысокая женщина пожилых лет. Ее годы неутомимо шагали к закату, но женщина молодилась при помощи губной помады и окрашивания волос в неестественно смоляной цвет. Модное светлое пальто с меховым воротником и кокетливая шапочка также имели цель скрыть возраст, однако демаскирующим признаком служила дряблая шершавая кожа, которую не мешало бы перетянуть на ней, как на старом провисшем барабане. У женщины было такое счастливое лицо, что, казалось, она с восхищением разглядывает свое отражение в зеркале, перед тем, как отправиться на первое свидание. Занятная женщина окинула меня взглядом антрополога, который наткнулся на живого неандертальца. Я сделал полупоклон, нажал на кнопку звонка у цифр 17–18 и уткнулся в стену. Специалист по человековедению прошмыгнул за спиной, цокая каблуками.
За дверью, поворачиваясь, долго щелкали замки, будто их открывал неумелой рукой ребенок, наконец, дверь отворилась ровно настолько, насколько позволяла короткая цепочка. В темноте горели два глаза.
- Вам кого? - осведомился звонкий женский голос.
Я прицепил одну из своих лучших улыбок.
- Здравствуйте!.. Я из милиции… Вот… - я раскрыл фальшивое удостоверение и выставил его на вытянутой руке, предлагая полюбоваться.
Глаза обошли вниманием книжечку. Они неотрывно смотрели на меня.
- Час назад ко мне уже приходил милиционер, - прозвенел колокольчик ниже уровня двух светящихся точек.
Вытянутая рука с удостоверением онемела.
- Вот как?! - я хлопнул книжечкой и сунул ее в карман.
- Да. Он интересовался Николаевым, у которого ночью убили жену.
Я принужденно рассмеялся:
- Ах, так то был Женька - мой помощник. Очевидно, мы с ним разминулись.
- Теперь я вам не нужна?
- Еще как нужны! Женя - парень умный, и я ему доверяю, но по неопытности он мог не обратить внимания на важные детали, поэтому я лично хочу задать вам пару вопросов.
Глаза вспыхнули двумя звездочками; мелодичный звон колокольчика сменился на недовольное потренькивание.
- Обо всем, что я думаю о Николаеве и его семье, я уже выложила вашему помощнику - остальное не важно. А сейчас у меня много дел, так что извините!
Дверная цепочка медленно провисла, а щель сузилась, в ней мигал уже только один маячок. Я нажал рукой на двери и, подавив слабое сопротивление с другой стороны, вновь растянул цепочку до отказа.
- Мадам! - обратился я так, как обратился бы к докучливой жене посла на официальном приеме. - Позвольте нам судить, что в нашем деле важно, а что нет, - и сам, поражаясь своему нахальству, сердито добавил: - Вы не находите, что таким образом неудобно разговаривать с представителем власти?
В темноте сверкнули глаза рыси. Дверь захлопнулась, но только для того, чтобы избавиться от цепочки и через секунду распахнуться настежь.
Передо мной в полумраке стояла темноволосая девушка с пронзительными и на удивление ясными глазами. Она была раздражена. Ее внешний облик говорил о том, что хозяйка квартиры давно не выходит из дому, последнее время за собой не следит и уж никак не ждет гостей в этот час.
- Идемте, - устало звякнул колокольчик.
Девушка повернулась, пошла по темному длинному коридору, сплошь занавешенному пеленками, которых хватило бы на целый родильный дом. Путаясь и отмахиваясь от них, как от паутины, мы добрели до конца коридора. Он оказался общим на две квартиры.
- Нам сюда, - хвостик волос взвился в противоположную той стороне, куда указал острый подбородок девушки, и вновь занял свое первоначальное положение между лопатками. - Соседи сейчас на работе. Они возвратятся к вечеру, - пояснила молодая женщина, мотнув на сей раз головой в противоположную сторону.
Мы свернули в правую квартиру… Комнаты давно не проветривались. Было душно; пахло стиркой, супом и молоком. От жары я тут же приобрел застенчивый вид и вялую походку.
Хозяйка ввела меня в небольшую кухню, режущую глаза невероятной чистотой. На газовой плите в миниатюрной кастрюльке что-то бурлило, над плитой опять-таки сушились тряпки.
Я вас слушаю, - девушка сунула руки в карманы халата, прислонилась к подоконнику. Сесть не пригласила - дескать, нечего рассиживаться!
Я достал из кармана блокнот и ручку.
- Давайте-ка вначале познакомимся… Я Евдокимов Дима.
- Костина Вера.
Я мило улыбнулся, но лицо Веры оставалось бесстрастным.
- Род занятий?
- Портниха.
- Скажите, Вера, вы хорошо знаете семью Николаевых?
- Век бы их не знать! Но соседей не выбирают. Волей-неволей приходится сталкиваться с ними то на улице, то в магазине, то в лифте.
- Кем работают родители Николаева Бориса?
- На заводе рабочие.
- А Борис?
- Не знаю. Слышала недавно, что с последнего места работы его с треском выгнали.
- За что?
- За пьянку.
- Что вы можете сказать о Борисе?
- Да придурок он, алкаш.
- Часто пьет?
Я только спросил, а вовсе не скинул перед ней брюки, однако Вера отреагировала так, будто я сделал именно это.
- Ну, если алкоголик, то, наверное, часто. - Я настойчиво молчал. Вера добавила: - Практически всегда. Трезвым можно увидеть лишь рано утром, когда Борис идет на работу, да и то, мне кажется, успевает опохмелиться, - Вера помахала под носом ладонью. - От него пахнет, как от разбитой бутылки с водкой.
Родители Николаева тоже пьют?
- Не знаю, я с ними не пью.
Нрав у Веры не был кротким. Она говорила со мной таким тоном, словно я не выполнил обещания жениться на ней. Я все-таки сел на табурет, сдвинул на край стола какие-то предметы, накрытые марлей, и пристроил блокнот, в котором делал для внушительности записи.
- Какой у Николаева характер?
- Вульгарный. Ведет себя, как пуп земли. Меня так вообще считает круглой дурой.
- Преувеличиваете, - сказал я с недоверием.
Вера секунду размышляла над тем, к кому относится реплика - к Николаеву или к ней, и предпочла на этот счет отмолчаться.
При встрече я всегда обхожу Бориса. Пьяный, он постоянно пристает ко мне с дурацкими намеками, - с нотками возмущения в голосе сказала она. - Один раз в лифте даже целоваться полез, идиот! - Веру передернуло. - Но я быстро поставила его на место. Я бы мужу рассказала, да не хочу их стравливать. У них уже была стычка.
- Что случилось?
- Да так… - с неохотой отозвался колокольчик. - Недавно Борис напился до скотского состояния, перепутал квартиры. Николаевы живут в такой же квартире, но этажом выше. Я открыла наружную дверь, сосед все же, думала, может, чего нужно, а он ворвался, как к себе домой. Попыталась выпроводить по-хорошему - не вышло: Борис ничего не соображал. Прет с кулаками, материться. К счастью, муж был дома - выскочил в коридор… В общем, они подрались. С тех пор, как Борис выпьет, тащится к нам разбираться.
- Почему Николаев развелся со своей женой?
- Мне неизвестно, но, думаю, какая женщина согласиться жить с ненормальным?
- Вы правы… Вера, вы говорили, Николаевы живут над вами. В панельных домах иногда превосходно слышно, что происходит у соседей.
- Слышно, как из первого ряда зрительного зала. Пьяные дебоши Николаева надоели. Вечная ругань, крики, драки - по ночам спать не дают.
- А вчера ночью ничего подозрительного в квартире Николаева не происходило?
- Нет, было на удивление тихо.
- Уа-а-а-у!.. - неожиданно громко позвал из комнаты требовательный крик. С быстротой испуганной лани Вера выскочила из кухни. Воротилась она две минуты спустя. Правой рукой Вера расстегивала халат, в левой - орал и извивался сверток. Молодая женщина села на табурет боком ко мне, слегка смущаясь, вынула грудь и, прикрыв ее ладонью, начала кормить младенца.
- Мальчик? - спросил я, когда "Уаау!", которое было на пару октав выше голоса матери, наконец, стихло.
Вера впервые улыбнулась:
- Сын.
Я одобрительно покачал головой.
- И последний вопрос… Как вы думаете, Николаев способен убить свою бывшую жену?
- Этот негодяй способен убить кого угодно.
Ответ Веры прозвучал для моего слуха нежнее колыбельной песни.
Я спрятал блокнот и ручку. Вера влюбленными глазами смотрела на малыша, который от натуги пыхтел, а от удовольствия причмокивал. Я был здесь лишним. Чтобы не нарушать идиллии, бесшумно встал и, не прощаясь, выскользнул на улицу.
Следующей была квартира 18. Мне открыла субтильная женщина лет тридцати в домашних брюках и мужском вязаном свитере. Цыплячью шею опутывала желтая цепь с огромными звеньями. Не знаю, кого ожидала увидеть хозяйка, но на ее долгоносом продолговатом лице возникло легкое разочарование. Из-за больших прозрачных очков прямоугольной формы глаза женщины казались больше обычного, будто она глазела через лупу, и это было неприятно. Она ждала разъяснений.
- Здравствуйте, - сказал я, вручая удостоверение. - Я из милиции.
Субтильная, сняв очки, принялась внимательно изучать книжечку.
"Мымра", - подумал я, нервничая, и с неприязнью посмотрел на склоненную короткостриженную голову с крупинками перхоти в рыжих волосах.
- И чего же вы хотите? - повелительно сказала рыжая.
Похоже, она забыла про мое удостоверение и стояла, постукивая им о лакированный ноготь большого пальца. Я вырвал у нее документ и запихнул его подальше во внутренний карман пиджака.
- К вам уже должен был зайти мой помощник - Женя, - начал я уверенным тоном.
- Может быть, - скупая улыбка вредных губ мне ничего не говорила.
Я сделал шаг вперед.
- Можно с вами побеседовать?
С плохо скрытой досадой субтильная напялила очки и отступила.
- Прошу, - она повернулась, сережки-висюльки в маленьких ушах стали удаляться вглубь квартиры. С тыла рыжая смотрелась гораздо лучше, чем спереди. Я последовал за тоненькой фигуркой, вышагивающей с грацией цирковой лошади.
Мимо по коридору неслышно пробежала невысокая смуглая женщина. Повязывая вокруг пухлой талии клеенчатый фартук, она кинула на меня затравленный взгляд и скрылась в направлении, откуда до меня долетал сдобный печеный дух.
Рыжая на несколько мгновений прекратила гарцевать, застыла в дверях с приподнятой ногой и ухватилась ладонями за обе створки дверного проема.
- Я только недавно пришла с работы, - сказала она, опустив ногу на носок. - Очевидно, ваш приятель говорил с моей мамой. Не лучше ли вам продолжить беседу с ней?..
Кончиками пальцев я слегка дотронулся до узких плеч.
- Давайте начнем с вас.
Субтильная возобновила изящную поступь. Мы торжественно вступили в чопорный зал, тесно заставленный мебелью. Солнце с трудом пробивалось сквозь плотные шторы, бросало неясный свет на совсем седую старуху, которая орлицей сидела на массивном диване, опираясь руками о его край. С первого взгляда было ясно, что тон жизни в этой квартире задает это высохшее от злости существо.
- Моя бабушка, - сказала рыжая.
На приветствие старуха ответила высокомерным молчанием, однако, зорко следила за всеми моими действиями, отчего я чувствовал себя, как пьяный, который на людях старается выглядеть трезвым.
Мы сели в кресла за журнальный столик.
- Не обращайте внимания, - реплика моей визави относилась к ее бабушке. - О чем пойдет разговор?
Я вынул принадлежности для письма.
- Из удостоверения вы уже знаете мои имя и фамилию. Представьтесь, пожалуйста.
- Юлия Григорьевна Бережкова.
- Кем работаете?
- Учительницей начальных классов.
"Так я и думал, - мымра". Я начал "официальный дорос".
- Юлия Григорьевна, я хотел бы поговорить о Николаеве Борисе.
Бережкова взволновалась:
- Что произошло?
- Минувшей ночью убили бывшую жену Николаева.
Глаза Юлии Григорьевны стали больше очков.
- Боже мой! - воскликнула она с искренней жалостью. - Мне мама ничего не говорила. Как это случилось?
- Николаеву убили в ее собственной квартире. Я не имею права сообщать подробности. Сами понимаете, этого требуют интересы следствия.
Медленным наклоном головы Бережкова дала знать, что она не глупа, все понимает.
- Ну, а я-то чем могу помочь?
- Я хочу побольше узнать о Борисе. Для меня важна любая информация о нем. Я опрашиваю соседей…
Бережкова бесцеремонно меня перебила:
- Вы его в чем-то подозреваете?
- Человек невиновен до тех пор, пока не будет доказано обратное.
- Вы не ответили на мой вопрос.
Ее тон я счел оскорбительным и ответил довольно резко:
- Юлия Григорьевна, кто кого допрашивает?
Нижняя губа Бережковой выехала вперед. Я примирительно сказал:
- Вы слишком болезненно воспринимаете все, что связано с Николаевым. Он пока вне подозрений, но мы обязаны самым тщательным образом проверить каждую версию… Расскажите о Борисе. Он ведь пьет?
- К сожалению, да.
- Давно?
Бережкова полулежала в кресле, подперев ладонью щеку. Она задумалась. Злонравная старуха сидела с растопыренными ушами. Чтобы ей было хуже слышно, Бережкова придвинулась ко мне и, не спеша, вполголоса заговорила:
- Вы, наверное, подумали, что я любопытная женщина? Это не так. Просто я принимаю живейшее участие в судьбе Николаева. Я знаю его давно. С того времени, когда мы еще детьми въехали в этот дом. Мы одногодки с Борисом, учились в одной школе, но в параллельных классах… Давнее время. Тогда Николаев был несуразным мальчиком, как и все подростки, самовлюбленным, иногда жестоким.
Борис прекрасно знал физику и математику; учителя, правда, недолюбливали его за ершистый характер, но среди сверстников Николаев неизменно находился в центре внимания. Могу признаться: я питала к Борису симпатию. У нас была компания - четыре мальчика и четыре девочки. Мы сбегали с уроков в кинотеатр; летом ездили купаться на озеро; вечерами сидели во дворе в беседке - в общем, вели себя, как все обычные старшеклассники. Иной раз выпивали. Случалось это, правда, редко. По праздникам или после сдачи экзаменов собирались у кого-нибудь дома и устраивали пирушку. Разумеется, в отсутствие родителей. Пили, не потому что нравилось, а для того, чтобы казаться взрослыми людьми, которые ведут самостоятельную жизнь. До жути хотелось вырваться из того времени, когда в твоей жизни хозяйничают большие дяди и тети… Детство, конечно. - Юлия Григорьевна грустно улыбнулась. - Это сейчас тащишь годы за хвост, тащишь - скачут проклятые, никак не остановить. - У Бережковой вырвался то ли вздох, то ли стон. Она переменила позу. - Вот тогда и сказалась тяга Бориса к спиртному. Он один среди нас пил и испытывал удовольствие. Пил, что называется, для кайфа. Всегда старался хватить больше других, ну а потом становился веселым и шальным. Раньше мне это нравилось… Нравился его задор, мужская сила…
В комнату ворвался мальчишка лет восьми с еще непропорционально туловищу большой головой.
- Мама! - закричал он и от переполнявшего его восторга широко расставил руки. - Идем быстрее, по ящику такой фильм начался, закачаешься… - но, увидев меня, мальчишка осекся.
Ведьма подпрыгнула на диване и, хлопнув себя по коленке, желчно сказала:
- А, чтоб тебя! Сколько раз говорить, чтобы не орал, как осел.
Юлия Григорьевна укоризненно посмотрела на бабку, сказала мальчугану:
- Сережа, прости, я занята. Поговорю с дядей, - позже. Ты иди пока.
Однако мальчишка не ушел, и покуда длилась беседа, с видом заговорщика крутился в комнате, чем вызывал ярость бешеной старухи. Я подмигнул мальчугану, он моргнул мне в ответ сразу двумя глазами и весело рассмеялся.
- Юлия Григорьевна, - возвратился я к прерванной теме, - что же дальше?
- Ну, а дальше, - сказала Бережкова голосом, подобным поскуливанию щенка, - мы все выросли, друг от друга отдалились. Борис окончил институт, но влечение к пьяной эйфории у него так и осталось.
- Где работал Борис?
- После института в конструкторском бюро. Надо признать, Николаев не бесталанный. Однако из-за запоев и частых прогулов Борису пришлось уволиться. Родители его боролись, как могли, и все же уговорили сходить к наркологу. После лечения Борис пить перестал, взглянул на мир трезвыми глазами и понял, что для него не все еще потеряно. Его взяли на работу в один научно-исследовательский институт.
Я насторожился: "Уж, не в тот ли институт, где работает Казанцева?"
Бережкова продолжала:
- Вскоре Борис встретил девушку и женился на ней. Все вроде шло хорошо, но Борис сорвался и запил пуще прежнего. Молодая жена не стала мириться с попойками, а разошлась с ним. Николаев вернулся к родителям, опустился… В конце концов, его выгнали и со второй работы.
- Чем же он теперь занимается?
Задумчивая улыбка Бережковой была горько-ироничной.
- Чем… пьет беспробудно. На днях встретила в подъезде - не узнала. Не думала, что Борис может пасть так низко. Самый настоящий забулдыга. Говорит, работает где-то в министерстве. Врет, конечно, стыдно ему признаться, что нигде и никому уже не нужен.
В прихожей соловьиной трелью залился звонок. Слышно было, как открылась дверь, потом чье-то шушуканье, и в комнату, прямо в шапке вошел невзрачный мужичок с крестьянской бородой.
- Это мой дядя, - представила Бережкова.
Мужичок пробурчал: "Здравствуйте", сел рядом со злокозненной старухой. Бабка никак не отреагировала на его появление, а продолжала терзать меня безумным взглядом.
Все в доме говорили негромко; передвигались бесшумно; в квартире полумрак и тишина, будто в храме. Единственным светлым пятном в этом обществе являлся жизнерадостный мальчишка. Он своей детской непосредственностью и энергией хоть как-то разгонял всеобщую тоску и уныние.
Я огляделся: все вещи напоминали реликвии или музейные экспонаты. Жуть!
"Врет она все, - заключил я, глядя на сложенную пополам тоненькую фигурку Бережковой. - Никакие они ей не родственники - скорее всего, все эти люди - члены религиозной секты, которые собираются на очередную сходку для совершения изуверского обряда". Я медленно поджаривался под огнем, полыхавшим из глаз дяди и бабушки. Их нездоровый интерес к моей персоне подсказал мне, что пора сматываться. Для приличия задал Юлии Григорьевне несколько ничего не значащих вопросов, на которые получил не менее "ничегонезначащие" ответы. Потом встал, с участием погладил парнишку по белобрысой голове, с достоинством откланялся и направился к выходу.
Прощаясь, Юлия Григорьевна жалко улыбнулась. На ее лице и цыплячьей шее с мелкими пупырышками проступили красные пятна.
- Видимо, я нарисовала не очень привлекательный портрет Николаева, - сказала Бережкова, пряча глаза, и с горячей поспешностью добавила: - Поверьте, Борис не совершал преступления. Когда Николаев перестал пить, я в то время развелась с мужем. Мы снова стали встречаться с Борисом, но уже как зрелые люди… У нас была любовная связь. Я надеялась, что мы сможем начать новую жизнь. К сожалению, он встретил другую, а я так и осталась ни с чем. Поверьте, я знаю Николаева лучше, чем кто бы то ни было. Он не убивал свою бывшую жену. Он любил Таню до безумия. Я ревновала его к ней, да и сейчас ревную… Прошу вас… - Бережкова не договорила, залилась слезами и захлопнула дверь