Рахматов вышел из машины размять ноги. Он пожал старику руку и вежливо отказался:
- Спасибо, отец, чай я уже пил. Вы идите, а я на свежем воздухе в тенечке посижу.
- Как знаете, - старик повернулся и походкой уверенного в себе человека направился к дому.
Шатохин отправился за ним. Во дворе в конце длинной аккуратной дорожки из бетона, по краям которой росли астры, старик придержал за ошейник огромного волкодава и майор благополучно проскочил мимо него на веранду. Его здесь ждали - у окна был накрыт стол. На нем чайник, чашки, вазочки с вареньем, медом, масло, горка блинов на тарелке и темное домашнее вино в графине. Стоявшая у порога хозяйка - сухая старуха в темно-синем крепдешиновом платье в мелкий горошек - отступила вглубь веранды, приветливо кивая:
- Проходите, пожалуйста, садитесь. Мы вас давно ждем. Думаем, должен же кто-то из милиции приехать, насчет Клавдии поговорить. Счастье, что золовка осталась жива.
У старухи было аристократическое, чуть надменное лицо. Очевидно, в молодости она была писаной красавицей, и немало ребят сохло по ней. Но поведать об этом могла лишь сама Чугунова. Да, разве, признается? Муж-то у нее, кажется, собственник. До сих пор вон ревниво оберегает свое сокровище от мужских взглядов.
Майор Нине Сергеевне понравился сразу. Представительный мужик, видать, серьезный, деловой. Такой быстро во всем разберется. Бандитов надо поймать, а то мало ли каких дел они еще натворить могут. Да и образа вернуть надо. Священные реликвии они. Рассчитывая задобрить милиционера, чтобы он, значит, лучше свой долг выполнял, наивная баба Нина и накрыла стол, к которому усердно приглашала Шатохина.
- Садитесь, садитесь, сейчас горячее подадим.
Майор обычно избегал подобного рода приглашения, обязывающие потом к чему-либо, но обижать стариков не стал, не тот случай. Сполоснул под умывальником руки и вместе с Чугуновым уселся за стол. Казалось, этого момента хозяева только и ждали. Старуха принесла из серванта посуду, а вышедшая из дому на веранду тоненькая девушка в коротком сарафане, взяла с газовой плиты кастрюлю, поставила ее на стол и стала разливать в тарелки красный украинский борщ, изредка бросая на майора любопытные взгляды.
- Внучка моя, Ксения, - похвалилась Нина Сергеевна, ставя перед гостем тарелку. - Сама борщ готовила.
Старик ласково погладил внучку по руке с нежной бархатистой кожей.
- Уедет скоро от нас Ксюша, - сказал он с тихой грустью, - останемся мы с бабкой одни-одинешеньки.
- Куда же? - поинтересовался майор.
- В Россию-матушку, к родителям. Они уж год как там живут.
Майор невольно залюбовался Ксюшкой. До чего же хороша девка! Настоящая русская красавица, с косой. Вот и баба Нина в молодости была, видимо, такой же. А Ксюша еще расцветет, еще краше станет. Молода ведь еще, угловата. Нет плавности в движениях. Сколько ей лет? Семнадцать? Восемнадцать? Скорее всего… Значит, ровесница старшего сына майора. Последнее время он не раз задумывался над тем, какая жена будет у парня и как у него сложатся взаимоотношения со снохой. Если честно, то ни одна из девушек, с которыми парень встречался, ему не нравилась. Но вот с такой девушкой, как Ксюша, - Шатохин почему-то был уверен в этом - он наверняка поладил бы.
От вина майор категорически отказался:
- Извините, на работе не пью, - и принялся за борщ. А вот готовить девушке следовало бы подучиться. Шатохин сам неплохо стряпал и любил вкусно поесть. Ничего, со временем и этому ремеслу научится. - А что, Семен Павлович, у сестры вашей детей, разве, нет?
- Почему нет? - выпив стаканчик вина, словоохотливо отозвался Чугунов. - Есть. Сын и дочь. И внуков четверо. Да все они, как и наши дети, в Россию подались. Здесь перспективы-то для них нет.
- А вы сами не собираетесь?
- Куда уж нам старикам, - вздохнул Чугунов, очевидно, вспомнив о живущих вдалеке детях. - Мы уж здесь свой век доживем.
На второе была картошка с мясом. Это блюдо оказалось намного вкуснее предыдущего, и Шатохин ел с удовольствием. За чаем разговор возобновился.
- Кто обнаружил Серебрякову? - спросил майор.
- Я, - отозвалась, скромно сидевшая за столом Ксения.
Шатохин перевел взгляд на внучку Чугуновых и, не скрывая своей симпатии, мягко сказал:
- Что ж, Ксюша, рассказывай, как дело было.
Стараясь ничего не упустить, девушка подробно рассказала о том, как нашла утром Клавдию Павловну.
Внимательно выслушав внучку Чугуновых, Шатохин задал вопрос:
- А ночью никто из вас ничего подозрительного не слышал?
- Я, как будто, слыхала, - подумав, виновато призналась Нина Сергеевна. - Вроде, машина урчала и собаки лаяли. Но я не придала этому значения.
Шатохин встрепенулся:
- Время запомнили?
- Я думаю, было это в первом часу ночи, - после непродолжительной паузы неуверенно сказала Чугунова. - Но не берусь утверждать. Я слышала звук мотора и лай собак в полусне, и как мне показалось, вскоре после того, как легла в постель.
- Больше никто ничего не слышал? - майор вопросительным взглядом поочередно посмотрел вначале на деда, потом на внучку. Постольку поскольку они молчали, задал следующий вопрос: - Как вы думаете, кто мог ограбить вашу родственницу?
Ответил Семен Павлович:
- Наверное тот, кто хорошо знал, что у Клавы имеются старинные иконы.
- Логично, - склонил голову Шатохин. - Значит, кто-то из близкого окружения - родные, соседи или близкие знакомые.
Чугунов отхлебнул чаю и, поглаживая бороду, солидно изрек:
- Возможно. Хотя соседи, я думаю, здесь ни при чем, раз жена моя слышала звук машины. Не будет же грабитель с соседней улицы к дому Клавы на машине подъезжать. Нет, бандиты приехали издалече.
- Но соседи могли быть наводчиками или соучастниками, - возразил майор. - Так что их тоже не следует сбрасывать со счетов. Тем более, что супруга ваша не уверена в своих предположениях. Сколько было похищено икон?
- Три.
- Они что, действительно дорогие?
- Видите ли, - вступила в разговор Нина Сергеевна, - иконы бесценны. Вернее, у них нет цены - они не покупаются и не продаются. Это семейные реликвии, переходящие по наследству.
- Я принимаю во внимание ваши религиозные чувства, - осторожно возразил майор, - но, тем не менее, каждая вещь имеет свою цену. А уж иконы подавно.
- Да-да, согласен, - признал старик. - Все иконы в доме сестры стоят дорого, а особенно эти три. Во всяком случае, так считала сама Клава.
- Ну, вот видите, - оживился Шатохин. - Круг подозреваемых можно сузить. Кто еще знал, что эти три иконы самые ценные?
Но здесь следователя постигло разочарование. Старик не задумываясь, ответил:
- Очень многие. У Клавы-то комната, где иконы хранились, для верующих на вроде молельни была, а неверующие в нее, как в музей ходили. И ребятишки забегали, и соседи, и родственники, и знакомые - и всех сестра в ту комнату водила и образа показывала, да историю каждого рассказывала. К Богу, значит, приобщала.
- Да-а… - протянул майор голосом человека, чьи надежды не оправдались. - Выходит, вычислить преступника будет не так-то просто. Остается уповать на врачей да на Бога, чтобы Серебрякова поскорее в себя пришла. Она, видимо, преступников в лицо видела, да узнала их. За это ее и убить хотели… А теперь давайте-ка я ваши показания запишу.
Шатохин встал, вошел в дом и, усевшись в зале за стол, подробно записал показания всех обитателей дома. Затем снова вышел на веранду.
- Ладно, хозяева, - сказал он, - спасибо за угощение, мне пора.
- Да куда же вы?! - всполошилась Нина Сергеевна. - Вы же еще блинов не отведали да меду. Медок-то у нас свой, свеженький. Попробуйте!
- Еще раз спасибо, но мне действительно нужно идти. До свидания!
Подмигнув Ксюшке, майор пожал руку старику, собираясь уходить, однако тот задержал ладонь Шатохина в своей.
- Вы не поедете мимо больницы, где лежит Клава?
- А что вы хотели?
- Съездить к ней.
- Она же без сознания, - надевая фуражку, сказал майор. - Вы ей ничем не поможете.
- Это уж вы не скажите, - усмехнулся Чугунов. - На Бога и врачей мы, конечно, уповать будем, но вы же знаете, какое нынче положение в больницах - нет ни лекарств, ни бинтов, ни ваты, ни белья. Я хотел бы съездить. Может быть, Клаве что-нибудь нужно.
- Вы правы, - тут же согласился Шатохин. - Идите переодевайтесь. Мы вас подбросим.
12
Мать Нечистого дома так и не появлялась. Позвонила как-то днем, сказала, будто у дочери - сводной сестры Вовки - да у подруги какой-то обретается. Врет, наверное. Небось, все еще со своим хахалем путается. Жил тут у нее петух один, когда Нечистый из зоны вышел - вальяжный такой с гонором. Все бормотуху втихаря лакал. Вовка терпел его ровно неделю. А когда тот в очередном подпитии вздумал вдруг сына сожительницы уму разуму учить, схватил подвернувшийся под руку железный прут и стал охаживать им матушкиного полюбовника куда ни попадя. Бил зверски. Бедный мужик валялся у Нечистого в ногах и диким голосом выл:
- Вовка, Вовочка, прошу тебя не бей!!!
Однако, не смотря на мольбы, Алиферов с садистским наслаждением продолжал экзекуцию, приговаривая:
- Воспитывать меня вздумал, паскуда? На! На!..
Обезумевшей жертве удалось все же каким-то чудом вырваться из лап Нечистого. Мужик выскочил вначале в подъезд, а потом на улицу. Осыпая сожителя матери градом ударов, Алиферов в одних носках преследовал его до конца дома, а затем, матюкаясь, долго орал вслед еле уносящей ноги жертве.
Матери, к счастью, в тот вечер дома не оказалось, а то, возможно, попадись она под горячую руку, и ей досталось бы. В суд на Нечистого мужик не подал, мать уговорила, и лечился амбулаторно, без освидетельствования судмедэкпертизы, а то тащить бы Вовке новый срок, как пить дать. Два месяца в бинтах и гипсе провалялся мужик где-то в своей однокомнатной "бичевской" квартире, и все это время мать Вовки ухаживала за ним. С тех пор стала побаиваться она сына. Потому, видать, и дома редко появлялась. Алиферов этому обстоятельству был только рад, никто не мешал ему устраивать дома попойки.
Сегодня Вовка оттянулся по полной программе. Посадив Шиляева на автобус, приехал с Зойкой домой, поставил машину в гараж и уже не обремененный рулем, сходу махнул дома полбутылки водки. Потом пришли пацаны, и он с ними еще пивка добавил и косячок засмолил. Зойка с Женькой от анаши отказались, а Колька курнул. Теперь сидит вон за столом, хихикает.
- Ничего, братишки, - с пьяной ухмылкой говорил Нечистый, - приедет Сашка с башлями, мы не такой пир закатим. Это еще цветочки. На днях кореш мой Хряк из зоны откинется. Вот с ним дела серьезные можно проворачивать, не то что старушек грабить.
- Но бабка действительно жива? - Женька хлебнул пива, и уставился на Алиферова. Он сидел за столом рядом с Зойкой, и та, словно невзначай, время от времени касалась своим бедром бедра парня. Это прикосновение как порыв ветра обдавало Женьку волной блаженства, наполняло все его существо неясным томлением, ожиданием.
- А ты думаешь, я вру? - осклабился Нечистый, показывая прокуренные зубы. - Жива, конечно. Зойка вон звонила одной своей знакомой из тех краев, и будто невзначай о новостях спросила. Та ей и рассказала, что, мол, ночью соседку грабанули, а ее саму утром обнаружили чуть живую. Вызвали "скорую" и отправили старуху в больницу. Так что радуйтесь, фраера, крови на вас нет.
Самого же Нечистого эта новость не радовала. "Уж лучше бы добил бабку наркоман паршивый, - думал он зло. - Не дай бог очухается старая, заложит ведь придурка, а тогда и нам всем хана!"
Между тем рука Зойки нырнула под стол, и вначале робко, будто до горячего предмета дотронулась до ноги Женька, а затем нежно и настойчиво заскользила по ней, замысловатыми движениями все ближе и ближе подбираясь к самой интимной части Женькиного тела. Нащупала на брюках замок, осторожно расстегнула его, и горячие трепетные пальцы коснулись упругой тверди. Мысли парня смешались, предметы, качнулись, поплыли перед глазами, и в этот момент он больше уже ничего не чувствовал и не ощущал, кроме этой, ставшей вдруг огромной ладони, ласкавшей его там внизу под столом.
Лицо Женьки красноречиво говорило о том, что он сейчас испытывает, и Нечистому хватило одного взгляда в сторону парня, чтобы понять, что происходит. Алиферов дико заржал.
- Да хватит вам тискать друг друга под столом, - заорал он пьяно со скабрезной улыбкой. - Чего мучаетесь-то? Тащи ее, Женька, в спальню да вставь ей хорошенько! Не видишь что ли, баба сама хочет!
Зойка захихикала и, стрельнув в парня блудливым взглядом, тут же встала - разгоряченная; снедаемая похотью; злая на Нечистого за то, что он так груб, неприкрыт, примитивен, и в то же время в глубине души благодарная ему за то, что он дает ей возможность вновь оказаться в объятиях этого мальчишки.
- Пойдем, Женечка, пойдем! - снова захихикала она и потянула парня за руку. - Видишь, хозяин нас прогоняет…
Женька встал - красный, неуклюжий. Испытывая жгучий стыд перед Нечистым, Колькой, Зойкой и восторженный, чуть ли не благоговейный трепет перед тем, что должно сейчас свершиться, на заплетающихся ногах, потащился за Долженковой, прикрыл дверь.
Все те же розовые арабески на потолке, стенах и шифоньере, все та же духота - со вчерашнего дня комнату так и не проветривали - все тот же скрипучий диван, но Женька уже не тот вчерашний робкий мальчик, он имеет кое-какой опыт и сам рвется в бой, старается взять инициативу на себя, играть главную роль в их странном дуэте. Жадными руками ощупывает худосочное тело Зойки, лезет к ней под платье, потом стаскивает его с нее, мнет дряблые груди и сопит, сопит… Зойка тоже не остается в долгу, и она, возбужденная до крайности, срывает с парня рубашку, стаскивает джинсы и все гладит, гладит его по рукам, груди, животу… Какой же он все-таки молодой, нескладный, смешной, но как прекрасен в своей юности, свежести, нетронутый еще пороком… нежный… глупый… Мысли Зойки путаются и тут она вспоминает о скрипучем диване и предлагает:
- Давай постелем на полу.
Оба стаскивают на пол матрас и Зойка, ползая на коленях, быстро, наспех поправляет на нем сбившуюся простынь. У Женьки так трясутся ноги, что он не может устоять и тоже падает на колени. Срывает с женщины последний лоскут ткани и неловко наваливается на нее. Ощущение такое, будто погрузился в нектар. Женька торопится, и это немножко злит Зойку. Она берет его руками за талию, сдерживая натиск, и жарко шепчет в самое ухо:
- Ну куда ты спешишь, дурачок? За нами никто не гонится. Не торопись… медленнее… вот так…
Парень меняет ритм и с удивлением обнаруживает, что начинает испытывать новую гамму ни с чем не сравнимых ощущений. И снова шепот:
- Давай поменяем позу, дружок… - Зойка отодвигается, переворачивается и, изогнувшись, падает на локти.
Женька вновь погружается в нее. Толчки парня сотрясают Зойку, и она окунается в море блаженства, плывет по его волнам, и наконец растворяется в нем, сдерживая, рвущийся из груди сладкий стон. Нечто подобное Долженкова испытывала на заре своей молодости, когда жаркими июльскими ночами бегала к юному возлюбленному, отдаваясь ему в ореховой роще, прямо на земле с запахом пряных листьев. С тех пор много мужчин было в жизни Зойки, старых и молодых, умных и глупых, противных и не очень. Да разве, всех упомнишь? Отдавалась за деньги, кабаки, шмотки, потом за выпивку и жратву, ничего при этом не чувствуя. Муж?.. Что с него взять? Наркоман он и есть наркоман, так, спала с ним иногда, несла супружескую повинность. А этот парень разбудил в ней женщину, заставил вновь почувствовать себя юной, желанной, счастливой… Ах, Женька, Женька, милый мальчик, с наивными добрыми глазами…
Преисполненная чувством благодарности, сладострастно замирая, Зойка все сильнее жмется к парню, потом просовывает руку между своих ног, и начинает гладить парня по внутренней поверхности бедер, поднимается выше, щекочет, перебирает пальцами… Изнемогая от изощренной сладкой пытки, Женька мощными толчками старается, как можно глубже проникнуть в женщину, и тут свет меркнет у него в глазах, проваливается дыхание, пропадает слух, но через мгновение мир снова обретает реальность, привычные звуки вторгаются в его уши… А Зойка?.. Зойка, как бы подхватывает угасающие в парне чувства и ощущения, и они вспыхивают, разгораются в ней с новой силой и она, будто уже является продолжением тела парня, вернее его частью, и этот единый в своей страсти организм, конвульсивно сотрясаясь, и уже не сдерживая стона, без сил падает и растягивается на матрасе.
…Вскоре оба выходят из комнаты, немного смущенные и счастливые. Нечистый понимающе подмигивает Женьке, а Колька, увидев Долженкову одетой, обижается.
- Чего же ты меня не подождала там? - спрашивает он, надув губы, потом встает и пытается увлечь Зойку в спальню. - Пойдем, теперь моя очередь!
Но Зойка бьет парня по руке, вырывается и хохочет:
- Молод еще, перебьешься!
13
А в это время Сашка Шиляев ехал в душном автобусе, до отказа забитым пассажирами, тюками, узлами и сумками. Позади было шесть часов пути, впереди еще два. За окном тянулись бесконечные хлопковые поля, разделенные арыками с росшими по берегам тутовыми деревьями. Иногда попадались пыльные кишлаки с замеревшей в них на жаркое время суток жизнью. Большинство потных заморенных пассажиров дремали, развалившись в удобных креслах "Мерседеса". Сашка не спал. Он вообще после наркотика мог долгое время бодрствовать. Шиляев чувствовал себя спокойным и защищенным. Там на дне портфеля за подкладкой лежал "заряженный" "ханкой" шприц. По пути на автовокзал Нечистый взял ему еще немного наркотика, на обратную дорогу. Так что "ломка" Сашке не страшна.
О старушке Шиляев старался не думать. Не знал он еще о том, что Серебрякова осталась жива, а если бы узнал, то вряд ли обрадовался. Сидеть тогда Сашке за решеткой, а там без наркотика сдохнет он, как рыба без воды.