Часть 4
КТО ПЕРЕВЕРНУЛ ТРУП
I
Они проникли сквозь щель меж прутьями ограды, растянутыми неизвестной могучей рукой, и очутились на территории Ленинградского парка культуры и отдыха. Впрочем, парка давно уже не существовало.
- Ну, пошли, пошли, - говорил он срывающимся голосом и тянул ее за руку.
- Ох, Ванюша, страшно! - она нервно хихикала и слабо упиралась.
- Да чего здесь страшного! - он хотел сказать, что бывал здесь по ночам неоднократно, но вовремя спохватился, поняв некоторую бестактность такого высказывания. И поэтому повторил только - Пошли, пошли!
Она перестала упираться, и они спустились в лабиринт.
… Года два-три назад Василий Сталин решил возвести на этом месте первый в стране крытый каток с искусственным льдом для своей команды ВВС. Никого не спросясь, потому что не считал нужным спрашивать кого бы ни было, всесильный командующий военно-воздушными силами Московского военного округа стал немедленно претворять решение в жизнь. На строительство объекта были брошены военные подразделения, работа кипела круглые сутки. В считанные дни был выложен сложнейший фундамент, возведен металлический каркас. Но, как говорили, об этой стройке века случайно узнал папа и чрезвычайно разгневался на сыновнее самоуправство. Сын получил соответствующую головомойку, и строительство было заморожено.
Отняв у парка большую часть территории, железный скелет на каменном постаменте стоял бессмысленным и одновременно многозначительным памятником. Днем в запутанных катакомбах фундамента мальчишки играли в войну, а ночами здесь находили приют парочки, не имевшие при существующем жилищном кризисе места для любовных утех.
В укромном отсеке он скинул пиджак, не жалея, расстелил его. Уселись. Он обнял ее, поцеловал. Она, с усилием высвободив рот, сказала жалобно:
- Ваня, может, не надо здесь?
- А где, где? - беспамятно забормотал он, снова приник к ней.
Грянул выстрел. И сразу второй - потише, поглуше.
- Мне страшно, - прошептала она и прижалась к нему.
Еще выстрел. Пуля, со звоном срикошетив в стальную балку, пропела над их головами.
- Стой, Столб! - неизвестно откуда донесся истерический крик. И опять выстрелы.
- А-а-а-а-… - непроизвольно подвывала она.
Выстрел. И еще один. От этих двух выстрелов полета пуль слышно не было. Они еще долго сидели, что есть силы прижавшись друг к другу, ждали неизвестно чего.
- Пойдем отсюда, - наконец сказал он. Поднял ее, взял за руку. Они осторожно пошли извилистыми проходами. Вот и пологий спуск в лабиринт. Они увидели пики ограды, кроны деревьев, освещенные уличным фонарем, и рванулись наверх. У самого выхода в небольшой темной луже лежало человеческое тело.
Обежав его, кинулись к спасительному лазу. В Чапаевском переулке, не в силах сдерживаться больше, она завыла в голос.
- Помолчи! - крикнул он. - Обязательно что-то делать надо, что-то надо делать!!!
- В милицию позвонить! - догадалась она и при свете фонаря увидела свои ноги, - Ваня, я чем-то туфли испачкала.
- Кровью, - сказал он.
Она снова заплакала.
II
- Роман Петровский, Цыган, - опознал труп Смирнов.
Цыган лежал на спине, и две дырки было в нем - в груди и в шее. Видимо, пуля, угодившая в шею, зацепила аорту, поэтому и крови много натекло.
Смирнов обернулся к Казаряну:
- Очень мы с тобой, Рома, дело ловко закрыли. Колхозника вылечат, и под суд. Полный порядок! А куда мы с тобой это тельце денем?
- В морг, - ответил за Романа Андрей Дмитриевич.
Смирнов сильным батарейным фонарем освещал труп, и они втроем рассматривали Цыгана.
Он и в смерти был красив любимец путешествующих дамочек. И одет был шикарно: мокли в кровавой луже светлые фланелевые брюки, новенькая американская кожаная куртка, свитер с оленями.
Подпрыгивая на ухабах, подобрались все три машины и шестью фарами, включенными на ближний свет, уставились на распростертое тело.
- Не отходить пока от машины! - сейчас имея на это полное право, приказал Семеныч и торжественно вывел Верного. Оперативники, влюбленная парочка, эксперт, шоферы прижались к автомобилям, и Семеныч приступил к священнодействию, двигаясь с Верным шаманскими кругами.
- Когда это произошло? - спросил у парочки Смирнов.
- Полчаса тому назад, наверное, - ответил робко парень, а девушка добавила:
- Совсем-совсем недавно, даже полчаса не будет!
Верный рывком натянул поводок.
- Взял! - обрадовался Смирнов. Семеныч кивнул. - Тогда действуй, Семеныч. Тебе сегодня раздолье. Вряд ли кто след затопчет.
Верный поволок Семеныча к лазу. За ними двинулись двое оперативников.
- Только бегом, бегом! Может, достанете? Семеныч, выдержишь? - крикнул вдогонку Смирнов.
- Мы-то выдержим! - не оборачиваясь, крикнул Семеныч. - Твои бы не отстали!
Опергруппа отлепилась от автомобилей и приступила к делам. Только парочка стояла там, где поставили. Смирнов отыскал глазами Ларионова, поймал его взгляд, распорядился:
- Сережа, за тобой - тщательнейший осмотр.
Сам же подошел к парочке:
- Ребята, давайте в машину. Там и поговорим не спеша.
Они устроились сзади, а Смирнов, встав коленями на переднее сиденье "Победы", сначала разглядывал их, а потом спросил:
- Успокоились, ребятки?
- Мы, как ваши машины увидели, сразу успокоились, - сказала девушка Мила.
- Да нет, - не согласился парень Ваня, - как только в Чапаевский вышли. Раз они убежали, эти, с пистолетами, так чего их бояться?!
- Говоришь - "они". Значит, много их было? Двое? Трое?
- Откуда я знаю! - сказал Ваня. - Но стреляли-то сколько! А у убитого пистолета нет.
- Глазастый, - отметил Смирнов, - насчет убитого. А тех-то сколько ты видел?
- Никого мы не видели, только выстрелы слышали, много выстрелов.
- Сколько?
- Я же говорю - много. Что мне их, считать тогда надо было, что ли? - обиделся Ваня.
- А я считала. От страха считала, чтобы они прекратились скорее. Восемь их было, - сказала Мила.
- Это ты серьезно? - спросил удивленный Смирнов.
- Вы не удивляйтесь, товарищ майор. Восемь их было, ровно восемь, - заверила Смирнова девушка и для полной уверенности еще раз посчитала про себя - Восемь.
- Ах ты, мое золотце, ах ты, моя умница! - похвалил Смирнов и, распахнув дверцу "Победы", крикнул - Казарян, ко мне!
Казарян тотчас явился, заглянул в салон, улыбнулся молодым, сказал, чтобы ободрить их:
- Вижу, отошли самую малость, девочки-мальчики?
Девушка Мила покивала головой, поморгала глазами - благодарила за доброе внимание.
- Было восемь выстрелов, Рома, - Смирнов вводил Казаряна в курс дела.
- Стволов, следовательно, не менее двух.
- Именно. Сходи-ка ты к Андрею Дмитриевичу и эксперту, пусть правую ручку у Цыгана посмотрят повнимательнее.
- Уже смотрели, Саня. Он стрелял.
- А пистолетика-то и нет. Забрал его более удачливый стрелок.
- Или стрелки, Саня.
- Вряд ли. Свиданка здесь, по-моему, была один на один.
- Или двое на одного.
- Слишком много выстрелов. Двое бы просто убили. В один выстрел или, в крайнем случае, в два. Двое против одного - это всегда запланированное убийство. Здесь - сначала разговор, а в результате разговора - перестрелка. Дуэль, можно сказать.
- Ну да, - полусогласился Казарян. - Значит, Дантес в бега кинулся?
- У нас с тобой, Рома, пока только одно сомнительное утешение: к счастью, Цыган - не Пушкин.
- Ну что, место осматривать будешь?
- Зачем? Сережа это сделает лучше меня. Только мешать.
- А я все-таки гляну, - решил Казарян. - Осмотр закончим - и в контору?
- Семеныча дождемся.
- Нужно ли? Полчаса - время, куда угодно и как угодно уйти можно. А орудовал или орудовали не мальчик или не мальчики. Верный уж знает наверняка.
- Вот пусть Верный нам об этом и скажет.
Девушка Мила и парень Ваня с восхищенным недоумением слушали их треп. Казарян почувствовал их взгляды, обернулся:
- Ребятки, извините, но вам придется еще немножко подождать. Пока фары нужны, а как закончим, так вас сразу на машине по домам отправим.
- А мы что, больше не понадобимся? - с беспокойством спросил Ваня.
- Не волнуйся. Еще надоест к нам ходить показания давать, - обрадовал парня Казарян и, захлопнув дверцу, пошел в свет. Смирнов уже сидел и смотрел, не видя, в ветровое стекло, где, как под театральными софитами, лежал труп.
…Семеныч с компанией ушел в два часа. Ровно в два тридцать они вернулись.
- Ну и как? - спросил Смирнов. Он даже из машины вылез, чтобы задать этот вопрос.
- А как? Да вот так! - раздраженно ответил Семеныч. - Минут на пятнадцать пораньше бы, и Верный наверняка бы его взял. Чуток не хватило. Он отсюда на Ново-Песчаную кинулся, пересек ее и в лесок до Песчаной. Как же, умный! Верного пробовал сбить, по Таракановке метров пятьдесят шлепал. Но мы бережок в момент отработали и опять на след вышли. А он, мерзавец, к Окружной. Там след исчез с концами. Он за проходящий состав уцепился. Мы постояли, посмотрели, каждые пять минут, а то и меньше - состав.
- Ты говоришь - "он". А что, и вправду один был?
- Один, один! - уверенно отвечал Семеныч. - Верный как по нитке шел, без всяких отвлечений. Домой когда поедем? А то Верный сильно устал и нервничает.
Верный в подтверждение его слов махнул хвостом и жалобно посмотрел на Смирнова.
- Мы пойдем? - спросила разрешения Мила.
- Подождите немного. Мы вас довезем.
- Так мы рядом живем, - разъяснил Ваня. - Мила - на Песчаной, а я - в Амбулаторном.
- Так зачем же вы сидели здесь?
- Интересно было, - откровенно признался паренек.
- А теперь уже неинтересно, - понял Смирнов. - Что ж, идите. Только адреса свои оставьте. У вас какие-нибудь документы при себе есть?
- У меня паспорт, - сказал Ваня.
- Вот его и покажи Казаряну. Ну, бывайте. Еще увидимся.
Молодые доложились Казаряну и через любимый свой лаз отправились домой.
Кончили, слава богу. Смирнов глянул на часы. Два часа пятьдесят семь минут. По Чапаевскому выехали к Ленинградскому шоссе. Выезд на шоссе перегораживали два патрульных газика военной автоинспекции.
- Включи сирену, - приказал Смирнов шоферу. Пугающий вой огласил безмолвную Москву. Газики стояли, и никакого намерения двигаться у них не было. Смирновский шофер злобно дал по тормозам.
Из ближнего газика выбрался майор в походной форме и, не торопясь, двинулся к милицейским машинам. Опознав в Смирнове старшего, небрежно кинул ладонь к козырьку, представился и доложил:
- Майор Нечаев. Проезд по Ленинградскому шоссе временно закрыт.
- Майор Смирнов, - холодно отвечал Смирнов. - У меня дела чрезвычайной важности, связанные с раскрытием опасного преступления.
- Сейчас самые важные дела - у нас, - убежденно сказал майор Нечаев. В подтверждение его слов из газиков выпрыгнули шестеро с автоматами и выстроились в линию. Против силы не попрешь. Смирнов вылез из "Победы". Ему позволили, а его гвардии майор Нечаев предложил:
- Остальным сидеть по местам!
Смирнов смотрел. Грузно, но почти неслышно шли по шоссе бронетранспортеры. В каждом строго и неподвижно сидели солдаты в касках, держа автоматы на груди. Бронетранспортеры шли и шли, и не было им числа. В Москву входила Кантемировская дивизия. Наконец промелькнули две походные подвижные ремонтные мастерские, четыре санитарные машины, крытый грузовик и последний - газик с флажком.
- Ну, а теперь можно? - поинтересовался Смирнов.
- Еще десять минут, - отрубил майор Нечаев.
- Что же моего доктора проморгали? - насмешливо спросил Смирнов.
- Машины скорой помощи и санитарные машины пропускаются беспрепятственно. По инструкции.
- А мы по инструкции, значит, через десять минут. Майор Нечаев вскинул руку с часами.
- Через восемь.
- Что происходит? - решился наконец на главный вопрос Смирнов.
- Регулярные части введены в Москву для поддержания порядка, - четко и неясно ответил майор Нечаев.
- А мы порядок не поддерживаем? У нас, следовательно, беспорядки?
- Возможны беспорядки, - Нечаев еще раз козырнул и удалился к газикам, в которые уже рассаживалась грозная шестерка.
Ровно через семь минут две милицейские машины взобрались на Ленинградское шоссе и, на всякий случай не торопясь, покатили на Петровку. У площади Маяковского улица Горького была перекрыта, и им пришлось ехать не по привычному бульвару, а по Садовому кольцу, завернув с Каретного ряда.
Смирнов выбрался из "Победы" и ощутил нечто необычное в ночном существовании МУРа. Он поднял голову: окна кабинета Самого ярко светились.
III
Удобно посещать начальство поздно ночью: ни безнадежной очереди сослуживцев, ни телефонных звонков, каждый из которых отодвигает радость встречи с любимым руководителем на несколько минут, но главное - нет культурной и бдительной секретарши Веры, твердо знающей, кого пускать, а кого не пускать.
Распахнув по очереди две тяжелые двери, Смирнов очутился в кишкообразной резиденции главного своего начальника.
Главный его начальник стоял на телефонном столике, придвинутом к дальней стене, и снимал с этой стены портрет в рамке из красного дерева.
- Здравствуйте, Иван Васильевич! - не по уставу поприветствовал Смирнов.
Сам резко повернулся на смирновский голос, столик под ним зашатался, и портрет выскользнул из рук, грохнулся и замер у стены. Был, так сказать, поставлен к стенке.
- Ты что же это наделал, мерзавец?! - то ли у Смирнова, то ли у себя грозно спросил Сам, осторожно ступил со столика на стул, а со стула неловко спрыгнул на пол.
- Это не я, это вы сами, - некультурно обиделся Смирнов. Сам молча стоял, рассматривая портрет, стоявший на полу. Сверху вниз. Отвлекся:
- Это не ты и не я. Это он, - кивнул на портрет Сам. - Иди сюда.
Смирнов подошел. Сквозь решетку трещин в стекле смотрел на него гражданин в пенсне, со множеством ромбов в петлицах. Довоенный еще портрет. Смирнов заметил некстати:
- Стекло какое хорошее - аккуратно треснуло. Оконное бы сейчас мелкой крошкой осыпалось.
Сам глянул на него, как на дурачка, усмехнулся, не скрывая удовлетворения:
- Радостная и, к великому счастью, соответствующая действительности картинка: несгибаемый Лаврентий за решеткой.
- За какой решеткой? - тупо, боясь понимать, спросил Александр.
- За тюремной, Александр, за тюремной! - ликующе злобно прокричал ему в лицо Сам. - Господи, счастье-то какое!!!
- Иван Васильевич, как же так?!
- А так, вот так и эдак! - Сам суетливо расставил мебель по местам. - Скотина, палач, вонючка!
Постоял, подумал, схватил портрет и, как дискобол, швырнул его на ковровую дорожку. Картинкой вниз. Успокоенный, прошел к столу, зажег лампу, уселся.
- Может, вынести его? - предложил свои услуги Смирнов.
- Пусть лежит. Глаз радует, - возразил Сам и растер обеими руками лицо. - Садись, поговорим. Нам теперь о многом говорить надо.
- У меня к вам срочное дело, Иван Васильевич.
- Сейчас самое срочное - это, - Сам кивнул на распростертый портрет.
- Мне один войсковой майор уже объяснил, какое дело сейчас самое важное, - сказал Александр и сел в угол между столами, письменным и заседательским, - а оказывается, и самое срочное.
- Где это он тебе объяснил?
- На углу Чапаевского и Ленинградского шоссе. В Москву войска ввели, Иван Васильевич.
- Знаю.
- Нам не доверяют, да?
- Не в этом дело, Саня. Не доверяют кое-кому поважнее нас с тобой. - Сам опять вылез из-за стола, подошел к портрету, приподнял его, еще раз посмотрел на гражданина в пенсне. - Пятнадцать лет на эту рожу глядели и видели, что рожа-то мерзавца и убийцы. Однако терпели, молчали, уверяли себя, что внешность обманчива. Ни хрена она не обманчива.
Оставив портрет лежать картинкой вверх, Сам возвратился на свое место.
- Личико, конечно, не ахти, - резюмировал Смирнов.
- Он мне волосы трепал, Ванькой называл, скот! Это в порядке поощрения, Саня, за санацию Москвы к восьмисотлетию. А я стоял и благодарно улыбался. Неужели конец безнаказанному хамскому самодурству и нашему трусливому раболепству?! Саня, теперь в наших силах не допускать этого больше.
- Я человек маленький. Я в высокой политике не силен.
- Это не политика. Это - или-или. Или мы - молчаливое послушное стадо, или мы - люди.
- А я человек и всегда был им. И на войне, и здесь. Твердо знаю одно: должен честно и добросовестно делать свои дела, чтобы быть чистым перед народом и страной.
- А кто будет делать наше общее дело?
- Каждый делает свое дело, и это есть наше общее дело.
- Общее дело надо делать вместе, Саня. Ты сейчас пугаешься еще неведомой ответственности за все, твоей личной ответственности. А нам придется отвечать прошлому и будущему. Так что думай, много думай, Саня. - Сам хлопнул ладонью по столу, кончая абстрактный разговор и приступая к конкретному - Ну, что там у тебя срочного?
- Убийство, Иван Васильевич.
- Ну, знаю. Что там срочного-то?
- Дело, которое мы с легкой душой быстренько закрыли, - убийство в Тимирязевском лесу, сегодняшней ночью снова открылось. Самовольно, так сказать. Убитый - Роман Петровский, по кличке Цыган, - вместе с Ленькой Жбаном и Самсоновым проходил по меховому делу.
- Ну, а все-таки если это чисто случайное совпадение?
- Я в такие совпадения не верю.
- А зря. Бывает, Саня.
- Конечно, все бывает. Но в любом случае идти придется по старым, того дела связям. Я прошу вашей санкции на возобновление дела об убийстве Леонида Жданова.
- Черта с два ты от меня эту санкцию получишь!
- А говорили об общем деле, за которое всем сообща браться надо.
- Не хами, Саня. Ты, помнится, тоже о чем-то говорил. Так вот, сделаешь свое дело честно и добросовестно, докажешь связь между этими двумя убийствами, тогда и возобновим. Пока же открывай новое: об убийстве Романа Петровского, по кличке Цыган.
- В чем, в чем, а в логике вам не откажешь. В логике с малой примесью демагогии.
- Ой, Смирнов, ой, Смирнов! Ты хоть понимаешь, что со мной так разговаривать нельзя?!
- Ночью, один на один, в приватной беседе - можно.
- Никогда нельзя так с начальством разговаривать. Ни днем, ни ночью, ни в приватной беседе, ни в общей дискуссии. В любом случае тебе же хуже будет. Запомни это, Смирнов. Но сегодня ночью я добр и слабохарактерен. В первый и последний раз.
- Портрет забрать? - спросил Смирнов, вставая.
- А куда ты его денешь?
- На помойку выброшу.
- А постовой на входе? Вместе с дежурным как схватят тебя, родимого, и под белы руки в узилище. Как врага народа. По пятьдесят восьмой статье. Страшно? То-то же. Оставь, я на него еще малость полюбуюсь.