На кровати в спальне поджидали давно заготовленные аксессуары моей ночной прогулки. Черное трико, носки, кроссовки, изящные нитяные перчатки с кнопочками и блестками. Маска из чулка - новую пару колготок не пожалела, перевела. Веревка, фонарик, нож… мешок для денег… Чистое белье, разумеется, - вдруг обыскивать будут? Ну и дура же я, прости, Господи!
На кухне из последних запасов я заварила себе кофе покрепче, достала початую бутылку бренди и глотнула прямо из горлышка. Чего теперь экономить, спрашивается?! Обидно будет сидеть в тюрьме и знать, что твою заначку оприходует какой-нибудь ушлый опер, как в телесериале про разбитые фонари. Фигу вам с маком! Я сидела за столом, пила бренди и заедала мутный страх шоколадными конфетами из заветной коробки, которую берегла ко дню рождения, а за окном разгорался такой закат, что просто сердце щемило! Просто феерия из голубого, золотого, красного и почему-то зеленого. Интересно, из окна камеры закаты видны?
После стакана коньяка и сигареты мне стало хорошо. Головы я не теряю никогда и, как настоящая женщина, прекрасно помню, с кем забылась. Ноги только слегка повело, да язык сделался вдруг шершавым и толстым, едва ли не заполнив рот. Зато острота мысли появилась неимоверная. Оставив воображаемую следственную бригаду на сухом пайке, погрозив неведомо кому пальцем, покачиваясь, я побрела в комнату и принялась рыться по шкатулкам, собирая фамильные драгоценности: прабабушкины, бабушкины, мамины и свои. Вот уж этого операм точно не видать как своих ушей. Уложив побрякушки в сумочку, я распахнула шкаф, грохнув дверцей о стену, и принялась критически рассматривать свой гардероб. Достала новую мутоновую шубу, ни разу не надеванную, бросила на кровать. Добавила пару симпатичных новых кофточек, шапку и шкурку норки, которую берегла на воротник. Белье? Ну, тут пусть все забирают, ха-ха… На обувь самой глядеть страшно… выкинуть все к чертям, что ли, чтобы перед понятыми стыдно не было?
Я добавила еще пару памятных и дорогих сердцу безделушек, положила два семейных альбома… Никогда не считала себя сентиментальной, а вот поди ж ты… Увязав все это в новую скатерть - образовался весьма внушительный тюк, - я надела туфли, взвалила тюк на плечи и потащилась к Марго. Она моя старая подруга, женщина искренняя и честная, и живет недалеко. Пусть у нее все полежит… пока не разрешится роковой вопрос современности: тварь ли я дрожащая или право имею?
Тащилась я грустно, точно ломовая лошадь по большаку, стеная и прощаясь навек с повстречавшимися соседями, изумленно мне отвечавшими. Я, знаете, слыву женщиной твердых правил. Меня им нечасто доводилось видеть в таком… забавном виде. Слезы текли у меня по щекам, когда я оглядывалась на дом, в котором прожила без малого сорок лет… на старую березу у подъезда, которую сама посадила, на помоечку, у которой… впрочем, это неважно. В общем, грустно мне было. Хотелось встретить по пути кого-нибудь прекрасного, умного, доброго, понимающего, чтобы пожалел, разрешил сомнения и простил.
И я, разумеется, встретила. Скажите, люди добрые, это только я такая везучая, или весь мир рехнулся? Когда я, вздыхая и екая селезенкой, с тяжким грузом на горбу, кое-как приковыляла к повороту в пустынный тихий переулок, где живет Маргарита, навстречу мне из-за кустов вышел какой-то плюгавый мужичонка, встал передо мной, подбоченясь, притопнул ножкой, точно молодой петушок перед курицей, сказал:
- Опа-на! - и распахнул на себе долгополый кожаный плащ, под которым больше ничего не оказалось. Поверьте, действительно ничего, потому что на то, что там имелось, смотреть без слез было невозможно.
Вот только эксгибициониста мне в ту минуту и не хватало! Тупо уставившись прямо в центр его композиции, я тяжко вздохнула под грузом нажитого непосильным трудом добра, покачала головой, сочувственно поцокала языком и сказала:
- Ничего, милый. И с таким обрубком жить можно. Ты бы лучше мешок помог бабушке донести, а?
3
Маргарита Карловна, в своем необъятном халате, расползающемся на чреве, в тапках на босую ногу, с потухшей мерзкой вонючей сигаретой между указательным и средним пальцем, стояла на пороге и смотрела на меня сверху вниз поверх толстых мутных очков.
- Ты ко мне переезжаешь? - без энтузиазма поинтересовалась она. - Тебя, наконец, выселили за неуплату?
Я уже год принципиально не плачу муниципалам за отсутствующую горячую воду и плохое содержание дома. Остальные жильцы мне завидуют, но последовать моему примеру не решаются.
Голос у Марго был обиженный и слезливый. Вопреки видимой телесной мощи, была она женщиной пугливой, робкой и нерешительной. Если бы я и впрямь надумала переехать в ее малогабаритную квартирку, она, полагаю, не осмелилась бы мне перечить. Поплакала бы - и смирилась.
- Не боись! - покровительственно ухмыльнулась я блатной усмешечкой. - Награбленное скрываю от органов правосудия. Ну, ну, не плачь… шучу я. Ремонт у меня, мастеров хочу нанять - так вот принесла к тебе вещички, чтобы не уперли. Пусть полежат, о'кей? Что ты такая кислая?
- Пингвин меня замучил… - шепотом сказала Марго, пугливо оглядываясь на дверь в комнату. - Тупой и наглый. Ты проходи на кухню, угощайся, а я через десять минут освобожусь…
Пингвинами репетиторы называют между собой учеников - математики, по крайней мере. Маргарита - препод-словесник, но этот жаргон у меня переняла.
На блюде, накрытые несвежим полотенцем, лежали румяные аппетитные пирожки с яблоками. Неряха Марго любила вкусно поесть, и готовила отменно, а я вот, каюсь, давно и прочно подсела на полуфабрикаты. Сбросив надоевший тюк в угол, разминая ноющее плечо, я наплевала на диету и ухватила пирожок. На тюремной баланде успею похудеть. Краем уха я слушала, как Маргарита мытарит ленивого пингвина:
- Здесь надо читать с выражением…
- Откуда тут выражения, Маргарита Карловна! - высокомерно отвечал наглеющий недоросль. - Это же Пушкин!..
Подзуживаемая бесом противоречия, я не поленилась, заглянула в комнату и сказала:
- Юноша! Гениальный поэт умел выражаться так, что вашему скудному воображению и не снилось. Стыдно этого не знать, а иметь в лексическом запасе всего три неприличных слова, да и те из словаря детского сада! А если вы не прекратите выеживаться перед уважаемым пожилым преподавателем, я позвоню вашим родителям и с радостью сообщу им, что у вас талант!
Это, конечно, бренди. Марго испуганно вытаращилась на меня, а прыщавое дарование заткнулось и довольно быстро слиняло со своими книжками, рюкзаком, плеером и жевательной резинкой. И мы сели курить и пить чай. Курить при учениках Маргарита считала непедагогичным.
- Что уж ты так сразу… - укоризненно покачала она головой. - Пожилой преподаватель… Я, между прочим, на год моложе тебя, только выгляжу… солиднее.
- Потрепаннее ты выглядишь, - обрубила я. - Жрать меньше надо, и так корова! На диету какую-нибудь сядь, что ли… Эх, пропадешь ведь без меня! Кто тебя вразумлять будет?
- Ты куда-то уезжаешь? - испугалась Марго.
- Еще не знаю… надеюсь, что нет… Меня посадят… скоро… Сделал дело - садись смело! И моей любимой передачей будет чай и вишневое варенье… без косточек. Ты будешь носить мне вишневое варенье?
Я всхлипнула. Марго смотрела на меня большущими слезливыми глазами, откусив полпирожка и не смея проглотить.
- А может быть, меня повесят… по закону всемирного тяготения, - продолжала куражиться я. - Эм на жэ, где эм - моя масса, а жэ - пятая точка… И когда у меня спросят о последнем желании, я скажу, что всю жизнь мечтала выучить китайский язык… в совершенстве!
- Да ну тебя! - махнула пухлой белой рукой моя подруга и отправила пирожок в последний путь. - Наклюкалась - и куролесишь! Мамай вон тоже думал, что его узнает весь мир! А его знают только шестиклассники, да и то одни заучки! Убирай на шкаф свое барахло, пойдем телевизор смотреть. Таблетку только приму, голова раскалывается…
Держась за поясницу, охая и причитая, она полезла в шкафчик, набитый кулечками с лечебными травами и коробочками с лекарствами. Такой шкафчик у меня тоже есть, я стараюсь пореже в него заглядывать. Только уж, когда совсем прижмет.
Телевизор у Маргариты не включался. Я потянула за провод - и вилка вывалилась из стены вместе с розеткой, повисла на двух пыльных проводах с желтой от старости изоляцией.
- Агнесса, куда ты лезешь спьяну?! - всплеснув руками, запричитала Маргарита. - Как тебе не стыдно?! Ну и что мне теперь делать?! Витьку неделю буду просить, чтобы починил! Что за горе мне с тобой!
Она разохалась, расквохталась, пошла в ванну за мокрым полотенцем, обвязала голову, прилегла на диванчик и сделалась такой бессильной, такой несчастной, что я и думать забыла про свою тюрьму. Жалко мне ее стало - и неловко за эту чертову розетку. Дети ее в ссоре между собой - второй год таскаются по судам, делят отцовскую дачу и развалюху-автомобиль…
- Ну, не стони, не стони, квашня… - виновато сказала я. - Где у тебя отвертка? Я поправлю. Тут дела на три минуты. Это нас мужики всегда дурачат, будто работы невпроворот!
- Оставь, оставь! - замахала она руками, быстро-быстро, точно наседка крыльями. - Еще убьет тебя током - отвечать потом! Ты же не умеешь!
- Не боись! - сказала я уже почти трезвым голосом, чувствуя небывалый прилив энергии и энтузиазма. - Все могут короли… но королевы могут больше! У тебя, как и положено гуманитарию, патологический ужас перед техникой и раболепное преклонение перед мужчиной! Давай молоток, отвертку - и я тебе покажу, что такое инструмент в руках настоящей женщины. Запомни на всю жизнь: шуруп, забитый молотком, держится лучше, чем гвоздь, закрученный отверткой! А отчего это у тебя голова так разболелась?
- У соседа опять всю ночь музыка… - кисло кивнула Маргарита на стенку с вываленной розеткой. - А я весь день хожу, как пыльным мешком ушибленная…
- Так сказала бы ему! Чего же не сказала? Эй! - потеребила я Марго за ногу.
Но она только хлюпнула носом, сморщилась и отвернулась к старому гобелену на стене.
- Эй! Да ты, никак, его боишься?!
- Не боюсь я никого…
- Боишься!
- Не боюсь! Я говорила… два раза…
- А он?
- А он мне пообещал костыли подарить… и первую группу инвалидности на всю оставшуюся жизнь. Такой хам… не знаю просто, откуда такие берутся.
- Бабы их рожают! - решительно сказала я, поднимаясь с дивана и направляясь к двери.
- Не смей! - испуганно охнула Маргарита. - Это подонок отпетый! Он у Кузьмича собачку убил… просто взял за ноги и об угол! Тявкнула она на него! Он и тебя так же точно…
- Кишка тонка! - зарычала я и несколько раз постучала кулаком в стену, предупреждая врага, что мы идем.
Очень кстати он мне подвернулся - а то мне оттянуться не на ком было. Не очень соображая, что делаю, повинуясь одному могучему порыву праведного гнева, я, прихватив по пути молоток, вышла на лестничную клетку, неумолимая, как Немезида. Марго пришлепывала за мной, шаркая тапками, и по-бабьи причитала:
- Господи, хоть бы его дома не было, Господи, хоть бы только его дома не было…
- Ничего! - утешила ее я, яростно вдавливая кнопку звонка. - Тогда дверь молотком покурочу! Хамов надо учить! Молоток - оружие пролетариата! Знаешь, какая это серьезная вещь… в руках разъяренной женщины! Выходи, подлый трус!
Очень мне хотелось оторваться на ком-нибудь за нашу с Марго безоблачную старость.
За дверью происходило нечто странное, только я спьяну не сразу сообразила, что там не все чисто. Сначала долго никто не подходил, и я даже разок-другой припечатала молотком по дерматину так, что железо под ним прогнулось и загудело. Оценив мой решительный настрой, кто-то осторожно подошел и заглянул в глазок, изучил наши искаженные физиономии - мою от злости, а Маргариты от испуга, - и так же на цыпочках удалился. Уже тогда можно было "просечь фишку", как говорит молодежь. Слух у меня чуткий, просто звериный, и я слышала, что человек за дверью ходит в тяжелой обуви. Не в тапочках, не босиком, а именно в тяжелых ботинках на толстой грубой подошве. Странно это для спящего хозяина… если, конечно, он с бодуна не заснул в этих самых ботинках.
- Выходи! - снова завопила я, размахнувшись молотком так, что Маргарита едва успела увернуться. - Открой дверь, если ты мужчина! Я тебе покажу кузькину мать!
За дверью шептались. Кто-то виновато и горячо оправдывался. Я продолжала трезвонить, и уже соседи по площадке выглянули и предложили вызвать милицию. Маргарита их успокоила. После слов о милиции в квартире соседа произошли какие-то движения, замок щелкнул, и дверь осторожно приоткрылась. В узенькую щель просунулась весьма широкая морда - типичный уличный "биток", с толстой золотой цепью на неохватной шее, только без привычной наглой мины. В серых бесцветных глазках, затерявшихся где-то под покатым лбом, я неожиданно для себя увидала слезы - и даже опешила от неожиданности. Неужто у меня провалы в памяти, и я уже успела садануть его молотком?
Пока я, опустив взгляд, недоуменно разглядывала свое орудие, "биток" странно дернул головой, точно кто-то невидимый за дверью наподдал ему в загривок, сглотнул слюну, обозрел нас умоляюще и обратился к Маргарите, которую узнал.
- Я понял… я все просек… - промямлил он. - Не надо шума…
- Это вам не надо шуметь, молодой человек! - решительно, но недостаточно грозно сказала я. - У вас соседка - пожилая женщина, уважайте ее покой!
- Я усек, тетка… - снова глотая слюну, забормотал "брателло". - Все путем будет…
- И попросите прощения за свое поведение!
Тут его блеклые гляделки полыхнули вдруг лютой злобой, он рыпнулся было что-то ответить, но тотчас сник, опустил голову, покраснел, как невеста, и с навыками матерого второгодника промычал в пол:
- Извините… я больше не буду…
- То-то же! - торжествуя, крикнула я, но он уже закрыл дверь. Я обернулась к перепуганной Маргарите. - Видала? Вот так с ними надо! Если еще будет шуметь, скажи, что меня позовешь!
Мы с победой вернулись в квартирку Марго; подруга преданно дышала мне в макушку.
Она безропотно принесла отвертку, уверовав в мои неисчерпаемые таланты. Я присела, приноровилась у вырванной розетки - но тут как раз и подстерегали меня некоторые трудности. Оказывается, для того, чтобы починить розетку, мало быть настоящей женщиной и слона на скаку останавливать. Эти увертливые проводочки с маленькими винтиками никак не давались мне в руки. Ругнувшись и уронив отвертку на пол, я попробовала покрутить винт ногтем, но только ободрала маникюр. Вдобавок меня ощутимо тряхнуло током!
- Да, с молотком я куда лучше управляюсь, - задумчиво сообщила я Маргарите, расположившейся у меня за спиной на маленьком детском табурете.
Наступила тишина, и из вывернутого розеточного гнезда до нас донеслись глухие мужские голоса.
4
Кто-то очень энергичный, сдерживая распирающую его ярость, щеголяя выдержкой, с наигранной вежливостью произнес:
- А ты еще раз расскажи. Я хочу, чтобы все здесь знали, с каким мудлоном мы имеем дело. Чтобы не жалели тебя, когда ляжешь в круглую яму!
Последовал глухой удар и сухой стук - жертва ударилась затылком о стену рядом с тем местом, где притаились мы с Маргаритой. Видимо, хозяин квартиры сидел или полулежал, привалившись спиной к стене. Маргарита испугалась, широко открыла было рот, чтобы что-то вякнуть. Я успела показать ей кулак и покрутила пальцем у виска.
- Я же не знал… - с неподдельным ужасом в голосе говорил за стенкой "биток" своему палачу. - Я же не знал, что такая сучка попадется!.. Братва!.. Падлой буду, не знал! Дури накачала в стакан! Не помню ничего, Ладо!..
- Кто смотрящий на перекрестке? - рыкнул тигром тот, кого "биток" называл Ладо. - Почему опять курвы клофелинят?!
- Ты туда Пашу-слесаря поставил… - с осторожным почтением ответили ему из глубины комнаты. - С ним перебазарили уже… Это не его сучки. Он своих перед выходом шмонает, как опер. Залетная попалась, не наша.
- Как выглядит?!
- Я же говорю - не помню! - в отчаянии простонал "биток" и завыл: - Не помню я-а-а!..
Но поканючить ему не дали. Ладо, судя по звукам, принялся бить его ногами.
- Вызывай милицию! - еле слышно прошептала я Маргарите. - Они его убьют! Только не говори, откуда звонишь! Скажи - из окна соседнего дома тебе видно! Только тихо!
Маргарита, округлив в ужасе глаза, часто закивала, с грацией бегемота сползла с табуреточки на пол и на карачках двинулась на кухню, отставив громадный зад, стуча локтями и коленками по полу, точно лошадь Буденного по булыжнику Красной площади. Тапки с нее слетели. Левой ступней она зацепилась за провод телевизора и потянула его за собой, угрожая своротить доисторическую "Радугу" с тумбочки на пол. Я метнулась к устремившемуся за хозяйкой телевизору, обняла его, точно родного, и припала к экрану всем телом, удерживая чертов ящик на месте, а ногой, вытянувшись, пребольно пнула Маргариту в то самое откляченное место, которым она обычно думает, когда не преподает свой "великий, могучий и свободный".
- Ой! - воскликнула эта пугливая отрыжка коммунизма в голос, растянулась на полу во весь рост и оглянулась на меня виновато, точно нашкодивший щенок сенбернара на строгую хозяйку.
Я обмерла, вся обратившись в слух. На наше счастье Ладо и его помощники трудились над хамоватым соседом и ничего не слышали. Утомившись, они сделали перерыв в этом полезном упражнении, и тут Ладо сказал фразу, от которой весь мир в моих глазах перевернулся.
- Десять лимонов! - истерично выкрикнул он, а затем еще раз повторил: - Десять лимонов ты просрал, жертва пьяной акушерки! Я весь общак в этот кейс вложил!
- Я отда-ам… - невнятно простонал избитый сосед.
- Откуда ты их возьмешь, хвост ишачий?! Они же мне сейчас, сегодня нужны! Через два часа нужны! Ты хоть понимаешь, что я их собрал для важного дела! Чтобы порешать один вопрос! А теперь тот человек, которому ты их должен был передать, считает меня фуфлом! И вопрос решать не будет! А человек этот очень опасен, ты понимаешь, сучий ты потрох?! Тебе нужно было только передать ему кейс - и все! И даже это ты завалил! Ты знаешь, сколько братков могут положить, если я не решу этот вопрос, ублюдок мамин?! Да тебя порвать на куски мало, мало, мало!!!
Судя по звукам возни на полу, экзекуция продолжилась. Удерживая ретивое воображение от живописания жестоких сцен насилия за стенкой, в двадцати сантиметрах от меня, я попыталась осмыслить услышанное и понять, что это может мне дать. Неожиданно я услышала, как на кухне Маргарита приглушенным шепотом вопиет в телефонную трубку:
- Але! Але! Милиция?! Это соседка из дома напротив! Я тут через стенку вижу, как человека убивают! То есть, через окно слышу! Что вы меня все путаете, я волнуюсь очень! Нет, не пила с утра! Приезжайте срочно! Адрес?.. Чей, мой? А зачем вам мой адрес? Того, кого убивают?..
Но едва собралась она назвать адрес, как я пальцем аккуратно нажала на рычаг и ладонью закрыла ей рот, пресекая поток возмущений.
- Они уже уезжают! - шепотом сказала я. - Тихо! Цыц! Не кусайся, дуреха!
Действительно, на лестнице негромко щелкнул замок соседской двери, в которую я четверть часа назад безуспешно ломилась с молотком. Спасибо тебе, Господи, что не вломилась. Как-то мне не понравился этот Ладо. Не хотелось бы с ним встречаться лицом к лицу. Не нашего круга человек. Грубоват и неотесан.