Человек вздохнул в предвкушении, стараясь впитать каждую деталь, каждую мелочь предстоящей игры. Скоро начнется, наверное… Одевшись, он присел на "кассоне" и прислушался к происходящему в эти секунды в собственной душе. Посидел с закрытыми глазами. Ничего особенного он не услышал, включению мешали воспоминания о заплаченной немаленькой сумме. Однако же и впечатлений за такие деньги можно ожидать не слабых. И человек из парка на всякий случай иронично попрощался со своим настоящим.
Он оглядел музейный зал. Деревянные переплеты стен и их темно-зеленая гобеленовая поверхность поднимались высоко, в высоте неясно ощущалась громада дворцовой люстры. Вдруг на ней замерцали все свечи и озарили зал ярким светом. Человек вздрогнул, обвел взглядом гобелены стен и словно впервые увидел картины. Их было много, большинство изображало прекрасных женщин с младенцами. На других были благородные старцы или юноши с ангельскими лицами.
"Надо же, - усмехнулся человек из парка, - сколько людей, и ни одного живого человека. Кроме меня. Хотя это еще вопрос, кто из нас более живой…"
Он уловил какое-то легкое движение у своих ног, опустил голову и вздрогнул, испугавшись до холода в щеках. Это была черная кошка. Она прошла мимо, запрокинув свою треугольную мордочку, посмотрела ему прямо в глаза долгим изучающим взглядом и, передумав уходить, присела у его ног и громко сказала: "Мяу!" Его так потрясла эта кошка, казалось, взявшаяся ниоткуда, что он смотрел на нее, как на что-то нереальное. Однако ироничный ум подсказал: "Ты же мог спрятаться, вот и она тоже". Он присел на корточки, почесывая у кошки под шелковым подбородком: "Пусси-кэт! Славная кошечка! Мыс тобой решили развлечься!"
Внезапно откуда-то сверху отчетливый женский голос позвал:
- Кис! Кис! Ну, куда же ты делась, Ночка?
Мысли заметались, как кучка бильярдных шаров, разбитых ловким ударом. От лица снова противно отхлынула кровь, сердце забилось в горле. Уборщица? Дежурная?! Какого черта! Он поднял голову, прислушиваясь и готовясь к жалким оправданиям и глупейшим уверениям, что он американский гражданин, заснул в зале, ничего украсть и в мыслях не имел… Грудной голос вдруг перешел на итальянский, и на этом темпераментном языке стал ругать кошку последними словами, требуя, чтобы она немедленно вернулась домой. Человек из парка с изумлением увидел обладательницу голоса: из круглой картины под названием "тондо" перегнулась через край рамы очаровательная итальянка. Энергично жестикулируя, она призывала кошку к себе. В той же картине, в глубине переговаривались двое мужчин. Называя девушку Симонеттой, они просили ее говорить потише. Но Симонетта отмахнулась от них, да так энергично, что живой виноград, обвивавший круглую картину, сорвался. К ногам игрока упала толстая гроздь. Ночка тем временем словно раздумывала, глядя то на мужчину, то на свою хозяйку… А хозяйка так кискала, что чуть не вываливалась из тондо. И все же одержала победу: кошка одним прыжком вернулась в картину и замерла рядом с Симонеттой.
Время завертелось, исчезло настоящее, прошлое, будущее, игра стала реальностью. Человек из парка уставился на картину. Он только что своими глазами видел, как звала кошку девушка, как что-то шипели ревнивые ухажеры, как сидела у его ног кошка по имени Ночка. И виноград - он держал его в руке, настоящий, между прочим, виноград!!! Все было живое! Но сколько он ни выпучивал глаза, картина не оживала. Секунду назад все было реальным, а сейчас стало лишь нарисованным.
Человек подошел к картине поближе. Пропорции тела юной красавицы были слегка вытянутыми. Маленькая голова с развевающимися волосами, высокая нежная шея - словно прекрасный цветок на длинном стебле. Лицо Симонетты с удлиненным овалом, казалось, излучало свет. Оно было живым и нарисованным одновременно, притягивало взгляд великолепными чувственными губами, чуть вздернутым носиком, высоким чистым лбом и большими серыми глазами с красивым разрезом. Фигура и лицо светились неподвластной сиюсекундной моде красотой, линии были настолько плавны и музыкальны, что человеку из парка показалось, будто он слышит нежную мелодию.
Мужчина вспомнил, что свою старую одежду ему следовало положить в сундук. Он снова откинул крышку "кассоне" - и вздрогнул. В сундуке лежал мужчина в форме то ли охранника, толи милиционера. Он машинально потрогал его шею. Еле теплый. Труп, что ли? Как он мог не заметить его, вынимая одежду дожа?! Белая подкладочная ткань, флизелин, просто поднялась вместе с крышкой. "Значит, под роскошным карнавальным костюмом дожа лежал труп", - очень быстро соображал игрок. Он захлопнул крышку. "Это игра! - панически ухало сердце. - Они обязаны меня развлекать и пугать, вот они и пугают! Ты же платил за адреналин! Получи в чистом виде!" Но он ничего не мог поделать со своим животным страхом. Та страна, от которой он когда-то сбежал, с ее спецслужбами и прочими ужасами внезапно показалась ему не умершей, а лишь притаившейся на время. Заманили?! Специально, чтобы отомстить и уничтожить!
На всякий случай он отошел подальше от сундука. Огляделся, швырнул свои вещи в камин. "Наверняка это муляж или манекен. А может, каскадер, умеющий надолго задерживать дыхание". Человек из парка почти успокоился. Ну конечно, это же игра! Если они сумели оживить картину с Симонеттой и незнакомцами, как в фильмах про Гарри Поттера, то и трупов могут сюда положить сколько угодно… Правда, то кино, там с помощью компьютера что хочешь можно нарисовать… А здесь все так реально!.. Как это сделано?
Внезапно вспыхнул огонь в камине, и человек отвлекся от трупа в сундуке. Загорелась его одежда. Он удивился - ведь музейные камины наверняка не должны работать! И дымоходы должны быть заложены, иначе кто угодно может попасть внутрь и вынести все что угодно! Совки! Идиоты! Накатило раздражение. "Черт! Как же я выйду отсюда и в чем? В костюме дожа?! Решат, что я городской сумасшедший". А языки пламени не только яростно сжирали его тонкий джемпер и брюки от Армани вместе с туфлями от Валентино, но и озаряли огненным заревом все огромное помещение. В отблеске каминного огня зал выглядел старинным и величественным.
"Как это сделано?" - вновь подумал человек, одетый дожем. Ему, технарю до мозга костей, было особенно интересно не только то, что происходит, но и как. Он задумчиво положил в рот сочную виноградину и вдруг почувствовал дикий голод. Только сейчас он вспомнил, что ел сегодня один раз, и эта еда была завтраком. Тут створки резного буфета распахнулись и на роскошных блюдах явились всевозможные закуски и салаты. Чего здесь только не было! В большой венецианской ладье горкой застыл салат оливье. На длинном блюде, выставив голову и хвост, лежала устланная кольцами лука и ягодками клюквы тонко нарезанная сельдь. Рядом с ней на круглой фаянсовой ракушке пристроилась гусиная печенка фуа-гра с трюфелями, а на плоском серебряном подносе, на крахмально-белом полотенечке лежал черный и белый хлеб.
Ночной музейный гость сглотнул слюну. Он уже намеревался достать одно из блюд, как кто-то положил руку на его плечо. Страх железными пальцами сдавил шею человека из парка и перекрыл дыхание, те же пальцы на мгновение сжали диафрагму, желудок, кишечник и сердце. И сразу отпустили. Он мог поклясться чем угодно, что еще минуту назад был в музейном зале один. "Не забыть, что это игра, - скрипнул он зубами. - Главное - не забыть". И обернулся. Перед ним стоял странного вида мужчина с масляным старинным фонарем в руках. Он убрал руку с плеча человека и буднично спросил:
- Можно мне разделить с вами трапезу?
- В-вы кто? - чужим голосом спросил его музейный незваный гость.
- Я - Диоген, - представился незнакомец. - А как к вам обращаться?
- Стив, - машинально ответил тот. И тут же спросил: - Откуда вы появились?
Диоген молча указал на картину, висевшую в глубине зала. Там сейчас были лишь пустая бочка и темно-коричневая пустота. Стив смутно помнил, что во время экскурсии он вполуха слышал что-то об этой картине, вернее, даже не о ней, а о человеке, стоявшем сейчас рядом с ним, о Диогене. Теперь он внимательнее рассмотрел его. Маленького роста, смуглый. В темных густых, давно не чесанных волосах и бороде торчат соломинки. Седина укрывала темную бороду инеем. Глаза Диогена, будто два коричневых каштана в окружении мелкой изморози морщин, светились умом. На нем был легкий плащ, на босых ногах сандалии.
- Что вы здесь делаете? - поинтересовался Стив, понимая весь идиотизм вопроса. Его можно было спросить о том же.
- Ищу человека, - просто ответил Диоген. В подтверждение своих слов он встряхнул масляной лампой, и ее фитилек загорелся ярче. И он снова с какой-то не сегодняшней учтивостью спросил:
- Вы не против, если я разделю с вами поздний ужин?
- Почему бы нет? Вдвоем веселее! - хмыкнул Стив, входя во вкус приключения.
- Елизавета! - позвал Диоген, обращаясь к картине, висевшей недалеко от входной двери.
То было "Рождение Иоанна Крестителя" с тремя персонажами: мужем Елизаветы Захарией, младенцем Иоанном и самой Елизаветой. После зова Диогена женщина передала довольно пухленького и темноволосого младенца на руки своему мужу, переступила через край багета и, быстро пройдя по шкафу темного дерева с венецианским стеклом, спрыгнула на итальянское кресло. А уж с него легко спустилась вниз, к ожидавшим ее мужчинам. Оживание картины снова произвело на Стива сильнейшее впечатление. Он смотрел, как вновь застыл Захария с младенцем на руках; место же, где только что находилась Елизавета, было пусто. Только открывался какой-то пейзаж с голубыми горами и зелеными деревьями.
- Помоги нам на стол накрыть! - попросил Диоген.
Не произнеся ни слова, послушная Елизавета стала очень быстро накрывать на стол, застланный роскошной парчовой скатертью. Мужчины, не желая мешать, отошли к камину. Диоген со знающим видом изучал богатый костюм дожа, надетый на Стива.
- Вы правитель?
- Не понял, - удивленно поднял брови Стив.
- Ну, архонт, правитель, представитель власти, политик, - снисходительно объяснил грек.
- Никакой я не архонт, - повел плечами ночной гость.
- А, значит, торговец, - решил Диоген.
В эту секунду произошла очередная неожиданность. Фронтон камина украшали рельефы с гордыми профилями двух итальянских полководцев. Стив точно помнил, что когда они с Диогеном подходили к камину, он еще подумал: "Нужно будет дома на камине тоже сделать какой-нибудь рельеф - красиво!" И тут он отчетливо увидел, как профильные изображения разворачиваются, становясь полноценными объемными головами. На лицах крупной лепки появилось выражение не просто гнева, а ярости, между бровями легли глубокие складки, и оба итальянских воина дохнули на Стива пламенем. Он одним прыжком отскочил от камина к окну. Запахло паленым. Стив судорожно осмотрел свою одежду, прикоснулся к волосам, убедившись, что ничего не пострадало, и глубоко вздохнул.
- Не любят они торговцев, - заметил Диоген. Он посмотрел на полностью готовый к трапезе стол. - Благодарю тебя, Елизавета! - поклонился он женщине.
И она тут же вернулась в свою картину тем же путем, что и пришла. На кресло, с него на шкаф, быстро пробежала по его верху и, перекинув ноги за раму, оказалась внутри картины. Там она протянула руки к Захарии и получила назад своего младенца. Снова все замерло, превратившись в классическое полотно эпохи Возрождения.
Меж тем зверский аппетит взял верх над впечатлениями, и мужчины сели к столу. Диоген снял плащ и остался в грязной, порядком изношенной тоге. Он отставил свой фонарь на край стола и стал жадно и неопрятно есть. Стив тоже ел, смакуя и понимая, что никогда в жизни не пробовал ничего более вкусного. Когда наступило первое насыщение, неспешно потекла беседа.
- А кто вы? - спросил Стив.
- Я философ, - ответил Диоген. Он точно таким же тоном мог сказать "я плотник" или "я сапожник".
- Не очень прибыльное дело, - скорее утвердительно, чем вопросительно сказал Стив.
Диоген пожал плечами.
- Философ - это не профессия. Скорее призвание. Ты, видно, никогда не слыхал обо мне. Я - тот самый Диоген Синопский, который жил в четвертом веке до ВАШЕЙ эры. Обо мне современники говорили, что я один из самых колоритных философов античности. - Диоген самодовольно хмыкнул и срыгнул. Глаза его светились лукавством и легким хмелем. Он сам себя прервал, предложив Стиву: - Попробуй легкого фалернского, оно делает мысль свободной, а язык легким.
Стив налил из роскошного графина красно-рубинового вина и пригубил. Действительно, ароматно и очень вкусно.
- Знаешь, чем можно было удивить сограждан в мое время? - продолжал свой рассказ философ. - Странным поведением. Пренебрежением к условностям и якобы избеганием удовольствий. И это в то время, когда все вокруг только тем и заняты, что ищут все новых и новых удовольствий. - Диоген хитро подмигнул собеседнику.
- Поэтому ты жил в старой бочке? - догадливо кивнул Стив.
- Не в бочке, а в пифосе, большой глиняной амфоре для хранения жидкостей и зерна.
Стив еще раз глянул на картину, откуда вышел древний грек: на ней уже была изображена не пустая бочка, а огромный глиняный пифос, лежащий на боку. Помотав головой, он снова посмотрел на Диогена, потом на картину. Там ничего не изменилось.
- Родился я в знатной семье. Но вел нищенский образ жизни, впрочем, как и многие другие философы древности. Не потому, что и вправду был нищ… Я был учеником Антисфена, основателя школы циников. Знаешь, кто такие циники?
- Догадываюсь.
- Молодец! Хоть что-то знаешь, - иронично хрюкнул Диоген, не переставая жевать. - Циники ко всем относятся с презрением. Исповедуют здравый смысл. Но главное, что отличает нас, ранних циников, от вас, поздних, - мы проповедуем личным примером. Ты знаешь, как тяжело все делать лично, а не разглагольствовать? - Не дожидаясь подтверждения со стороны сотрапезника, он пробормотал: - Вино неразбавленное, отвык…
- Допустим, вы меня убедили, - примирительно сказал его собеседник. По мере насыщения к Стиву возвращалась его обычная ирония.
- А ты чем занимаешься?
Как объяснить античному философу, чем он занимается? Стив уже принял игру. Он, как актер в театре, не сомневался, что перед ним человек из прошлого - так убедителен и естественен был этот философ.
- Я бизнесмен, - сказал Стив.
- А кто это?
- То же, что торговец… Но это не главное, вообще-то я механик. Делаю всякие механизмы, приборы, - исправился Стив, приноравливаясь к уровню компетентности собеседника, - и потом продаю.
- О! Хорошее дело! - обрадовался тот. - У меня был один знакомый механик из Перуджи, так он сделал небольшой акведук от реки, прямо в свой дом. Чтобы его жена не ходила за водой и не строила глазки мужчинам. Он был очень ревнив, этот механик! - Диоген весело расхохотался. - А ты что сделал, тоже акведук?
Как объяснить греку такое понятие, как "аудиовизуальные инсталляции"? Это и не каждый современный человек поймет…
- Я создаю такие музыкальные ящики, из них звучит музыка.
- Ты запираешь музыкантов в ящиках и показываешь толпе фокус?! - Диоген с презрением отодвинулся подальше от Стива.
- Да нет же, ты не понял! Там внутри нет никаких музыкантов! Есть только музыка, - оправдывался тот.
- Ты лжешь! - возмущенно сказал Диоген и встал. Он не желал сидеть за одним столом с лгуном и ярмарочным фокусником. - Музыки без музыкантов не бывает! - веско и убедительно отрезал философ.
- Тем не менее это так. А еще я произвожу ящики с театром без актеров. Люди проводят у него часы и дни. Это называется "домашний театр".
- Тоже мне, открытие! Издавна вельможи и богатые купцы развлекали себя игрой, нанимали актеров и актрис, вот тебе домашний театр. Я знавал одного дельца в Афинах, так он придумал театр лилипутов и возил их повсюду за собой в ящике. Ты о таком толкуешь?
- Ничего подобного! Мой театр и музыка помещаются вот в такой коробочке, - Стив показал руками размер, - в нее не влезет ни один лилипут.
- Не верю я тебе. Не бывает театра без актеров, и музыки без музыкантов не может быть, - окончательно разочаровался в собеседнике Диоген.
- А как же шелест волны? А гром? Или звук ветра? Объясни мне эту музыку без музыкантов, ведь ты философ.
Бизнесмен-механик вдруг стал горячиться. Куда подевалась его обычная ирония, его скепсис и равнодушие? Вдруг самым важным стало разъяснить Диогену подлинную сущность его занятий. Стиву совсем не хотелось выглядеть недостойно в глазах собеседника. В нем неожиданно прорезался новый интерес и новое уважение к собственному делу, которые, казалось, притупились с годами.
- Ты хитер, механик! - иронично ухмыльнулся Диоген, подходя и присаживаясь на край скамьи возле стола.
- Что же во мне хитрого?
- Ты ведь прекрасно знаешь, что волны говорят с нами на языке Посейдона, владыки морей и океанов. А гром и молния - это гнев Зевса! Так он объясняется с простыми смертными. Ветер шумит Эоловой арфой, это всякому ребенку известно. И эти звуки нельзя посадить в ящик. Разве что в ящик Пандоры!
В большой картине прямо напротив готического витража шевельнулся рыцарь.
- Кто это? - спросил инженер.
- По девизу и белому горностаю понятно, что рыцарь принадлежит к неаполитанскому ордену Горностая, который был основан Фердинандом I. Вообще-то его зовут Франческо Мария делла Ровере, он унаследовал урбинское герцогство. А еще он был кондотьером и главнокомандующим венецианских сил. Тебе как дожу стыдно не знать своего соотечественника. Ведь ему Сенат подарил один из лучших дворцов Венеции.
Стив молчал, придавленный обилием информации. Он совсем ничего не знал ни о каких кондотьерах и ни о каких дворцах. Меж тем Диоген задал вопрос:
- Для дожа ты маловато знаешь. Тебе известно о своем венчании с морем?
Брови Стива удивленно поползли вверх, и он смущенно сказал:
- Нет.
- Ну а о Венеции ты что знаешь? - спросил неугомонный грек.
Стив многое мог рассказать о Венеции. Он любил путешествовать и бывал в этом городе не один раз. Но его собеседнику явно нельзя было рассказывать о современной Венеции, он снова может подумать, что его обманывают… Американцу так не хотелось разочаровывать Диогена. Беседа с ним была необычной и удивительно интересной.
Мучительно вспоминая школьный урок истории, лжедож пролепетал:
- Кажется, Венеция была республикой? Турки совершали на нее набеги, если я не ошибаюсь.
- Не ошибаешься. Что-то в твоей голове все же осталось, кроме музыкальных ящиков, - тоном учителя, ругающего двоечника, с укоризной сказал Диоген. - Все эти люди, - он сделал широкий жест в сторону картин и скульптур, - не просто люди, жившие на земле. Они остались в Вечности. Вот посмотри.
Он показал Стиву на небольшой профильный рельеф молодой женщины.
- Знаешь, почему вначале художники изображали своих моделей лишь в профиль? Я рассмешу тебя. Дело в том, что первые портреты реальных людей делались на медалях, и медальеров было гораздо больше, чем живописцев. Профиль - своеобразное отрицание человеческой глубины. Профиль передает человека плоским, а таких, согласись, большинство.
Внезапно портрет молодой дамы проделал тот же трюк, что недавно рельефы полководцев на камине. Она развернулась и посмотрела прямо в глаза Стива своими странными каменными глазами без зрачков. Диоген сказал: