- Да какая схема? - устало ответил Федор сержанту. - Уехал он, скрылся с места аварии.
- Марка машины, госномер? - сразу стал деловым колобок, извлекая из висевшей на боку полевой сумки какие-то форменные бланки и приготовляясь записывать.
- Машина - Мерседес G-класса, черного цвета, - начал диктовать Федор. - Госномера никто не заметил, номерные знаки были залеплены грязью.
Рука колобка перестала писать, он поднял глаза на Федора.
- А ваша машина застрахована?
Федор отрицательно покачал головой. Колобок аккуратно спрятал бланки обратно в сумку, подкатился к Федору и, глядя на него снизу вверх, с улыбочкой сказал:
- Знаешь, что я тебе скажу? Дохлое твое дело. Найти того, кто тебя стукнул - нереально, этих "меринов" в Москве - как грязи. Я, конечно, могу составить протокол, но тебе от этого будет один геморрой. Ну, откроем мы по факту оставления мета происшествия дело, и что? Вот, ты где живешь? Здесь, рядом? А наше управление в Лианозово, и будешь ты к нам кататься, с работы отпрашиваться, да не раз и не два! Ты не застрахован - опять, значит, для страховой компании тебе протокол без надобности. И мне пустой работы меньше. Смекаешь, что говорю?
Федор глядел в маленькие хитрые глазки колобка и думал о том, откуда они взялись, все эти сытые до круглости ГАИшники, чиновники, депутаты, все эти облеченные властью и не отягощенные долгом и моралью слуги народа? Или они были всегда? Федор не знал ответа. Ему было холодно и до слез обидно за державу.
- Смекаю, - кивнул он колобку головой. - Ты извини, что столько времени у тебя отнял. Конечно, ты бы мог сейчас где-нибудь с радаром в укромном местечке постоять, нарушителей скоростного режима половить. Известное дело - все превышают. Раз палкой махнул - соточка, а то и две. А если повезет, то и пьяный за рулем попадется, а это уже другие соточки, зеленые. А ты вместо этого тут со мной валандаешься. Я ж понимаю!
Сержант от обиды набычился, став жутко похож на одного из трех диснеевских поросят, но Федора уже несло.
- Слушай, а чего ты это у меня документы не проверяешь, и в трубочку дуть не даешь? - продолжал он издеваться над гаишником. - А вдруг я эту машину угнал, или без прав езжу, да еще и выпимши? Может, и с меня можно капусты срубить, компенсировать хоть частично простой, а?
Колобок презрительно взглянул на Федора, и процедил сквозь зубы:
- Да что с тебя возьмешь, ты же нищий, сразу видно. Езжай уж, хватит с тебя на сегодня.
Какое-то мгновенье Федор всерьез раздумывал над тем, чтобы залепить сержанту по наглой жирной морде. И, видимо, настолько это читалось во взгляде Федора, что колобок в испуге откатился на пару шагов назад, и положил руку на кобуру своего штатного ПэЭма. Это отрезвило Федора, он отвернулся от колобка, сел в "шаху", без подсоса, насилуя, завел недовольно взревевший настуженный мотор, и резко взял с места. Его трясло. В зеркале заднего вида гаишник, посмеиваясь, долго глядел ему вслед.
***
Домой Федор добрался заполночь. Ирина с молчаливым вопросом в глазах встретила его на пороге.
- Я попал в аварию, - раздеваясь, вслух ответил жене Федор. - Я звонил, тебя не был дома, а мобильный твой не отвечал.
- Я была дома, - нажала на слово "была" Ирина, - просто отходила к соседке. А мобильный дома я выключаю, ты знаешь.
"Знаю, знаю", - молча кивнул Федор, ловя себя на том, что все это неуловимо напоминает ему начало общения с круглым гаишником. Господи, Ира, о чем ты?! Наверное, после слов мужа об аварии можно было хотя бы его состоянием поинтересоваться, да что с машиной, узнать, а не рассказывать про какую-то соседку! Какая еще соседка, в жизни Ирина не общалась ни с какими соседками!
- И что с машиной? - словно подслушав, правда, частично, мысли Федора, спросила Ирина.
- Задница всмятку и, похоже, мост повело, еле доехал, - лаконично ответил Федор. - Я почти цел, если это тебе интересно, только ребра очень болят. Покормишь?
- Я не поняла - в тебя, что ли въехали? - прищурилась Ирина, напрочь игнорируя всю прочую информацию, равно как и намеки на ужин.
- Да, в стоячего, около "Трешницы" - продолжил отчет Федор, чувствуя, что закипает.
- Так, значит, он виноват? - повысила голос Ирина. - Ты денег с него содрал?
Федор покачал головой. Он внимательно глядел на жену, как будто видел ее в первый раз, но Ирина не замечала этого взгляда.
- А ГАИшников вызывал? - не унималась она. - Протокол составили?
- ГАИшники приезжали, протокол составлять не стали, - сухо ответил Федор. - Какие еще будут вопросы?
- А много будет вопросов! - внезапно перешла на крик Ирина. - Я тут вся на нервах, а он где-то шлялся до ночи, и еще меня в чем-то обвиняет! У нас что, лишние деньги на ремонт машины есть?! И вообще что-то тут не так! Если в тебя въехали, почему протокол не стали составлять?
- Потому, что въехали не случайно, а намеренно, и скрылись с места аварии! - с трудом сдерживаясь, тоже перешел на повышенный тон Федор. - И вообще, мне не до протокола было. Ир, я чудом цел остался в этой аварии, понимаешь? И вообще я почти уверен, что кто-то охотится за мной, возможно, хочет убить, и это было не дорожное происшествие, а покушение!
Вообще Федор об этих своих подозрениях рассказывать жене не собирался, дабы ее не пугать, и пошел на это только с целью прекратить этот незапланированный домашний концерт. Но результат оказался прямо противоположный тому, на который рассчитывал Федор. В этом концерте от роли headliner'а Ирина отказываться явно не собиралась. Ровно секунду она молчала, видимо, вникая в суть мужниных слов, а потом, зажмурив глаза, истошно завопила:
- Что ты несешь, Ионычев?! Какое покушение? Разбил неизвестно где машину, а теперь не знаешь, как выкрутиться? На него охотятся! Ты кто - банкир или бизнесмен, чтобы на тебя охотиться?! Кому нужно тебя убивать?! Кому ты вообще нужен?!!
И снова Федору показалось, что это не Ирина сейчас перед ним, а давешний колобок-гаишник, смеясь, рассказывает ему про его, Федора, никчемность. Он почувствовал, как где-то на уровне поясницы родилась теплая волна бешенства, поднялась до груди, перехватив дыхание, ударила в голову и рассыпалась там фейерверком золотых искр.
- Никогда, слышишь, никогда не смей больше разговаривать со мной в таком тоне! - воткнув твердый взгляд жене прямо в зрачки, тихо и спокойно произнес Федор.
То ли потому, что это были первые резкие слова, которые Ирина слышала от мужа за всю историю их знакомства, то ли из-за того, как они были сказаны, Ирина испуганно шарахнулась от Федора, по стеночке проскользнула в спальню и захлопнула за собой дверь. Федор с минуту постоял на месте, слушая, как утихает в теле нехорошее возбуждение, потом на цыпочках подошел в двери спальной и приложил к ней ухо. Там было тихо. Федор также неслышно прокрался в ванную, вымыл руки, потом на кухне всухомятку перекусил бутербродом с колбасой. Спать он лег, не раздеваясь, в большой комнате на диване и сразу же, как в глубокую яму, провалился в сон.
Глава 3
Ценой всех этих усилий девочку, хоть и в восемь лет, но взяли-таки в "нормальную", а не спецшколу. Мама, естественно, "училась" вместе с дочерью, и по успеваемости Доча была в твердых середнячках. О том, что еще два-три года назад ее считали чуть не умственно-отсталой, больше не вспоминалось. Но школьные нагрузки быстро подорвали теперь уже физическое здоровье девочки. Она ненормально быстро уставала, и к концу первого класса ей поставили диагноз "миопатия" - по сути, начальная форма дистрофии. Плюс начались проблемы с легкими и со зрением.
***
Разбудило Федора ощущение, что что-то не так. Сначала он подумал, что причина в том, что он лежит не в постели под одеялом, а в верхней одежде на диване, но быстро осознал, что беспокойство не от этого. И тут же понял, отчего. В комнате было светло. То есть, не то, чтобы совсем, но слишком уж серо для того времени, в которое Федор привык вставать. Предчувствуя нехорошее, он поднес к глазам неснятые вечером с запястья часы, и сразу вскочил, как ошпаренный. Вернее, попытался вскочить, н тут же скрючился от нестерпимой боли в ребрах. С полминуты он вообще не мог разогнуться, и только страшное осознание того, что уже четверть девятого, заставила его, кряхтя, подняться на ноги. Опаздывать куда бы то ни было, паче чаяния, на работу, Федор органически терпеть не мог еще с армейских времен. Да и Алексей Куницын по части соблюдения режима был строг, и запросто мог прислать на завод с проверочкой своего зама Горбатова, а то и сам заявиться с утра пораньше. Какое-то время Федор раздумывал над тем, что, может быть, вместо безнадежного опоздания лучше на работу вообще не пойти, но поскольку ребра с каждой минутой болели все меньше, давая знать о себе только при резких движениях, пропорционально боли стремительно уменьшалась и благовидность этого предлога. Нет, но какова Ирина! Да, вчера вечером они, конечно, повздорили, причем первый раз в жизни не только Ирина повздорила с ним, но и он, несомненно, принял определенное участие в ссоре. Но ведь, в конце концов, это может быть причиной для чего угодно, но только не для того, чтобы не разбудить мужа на работу! Это уже не просто жена-сердится-на-мужа-за-что-не-так-уж-важно, это уже своего рода демарш. Мол, у меня своя жизнь, у тебя своя. "При разделе имущества буду претендовать только на будильник", - невесело пошутил про себя Федор и твердо решил вечером извиниться перед Ириной. И вообще приложить все усилия, чтобы вернуть их семейную атмосферу в состояние безоблачного штиля. Конечно, учитывая обозначенную женой степень обиды, это будет непросто. Придется разориться на дорогой шоколад и, главное, приличный коньяк, который Ирина обожает, но повод того стоил. Разработав такой хитроумный план действий, Федору вернул себе состояние душевного равновесия, и принялся шеметом собираться на работу. Через девять минут, плохо побритый и не совсем комплектно одетый, он уже выскочил на улицу, с болью в сердце взглянул на жалкие останки "шахи" и бегом припустил на автобусную остановку.
Федор уже забыл, когда последний раз ездил общественным транспортом, и оказался неприятно поражен тому, какое же это нудная и, главное, долгая процедура! Хорошо еще, что час пик был в полном разгаре, и Федору повезло втиснуться в первую же по счету маршрутку. Но на этом везение, кажется, решило иссякнуть. Водитель маршрутки по виду и стилю вождения был явно "нэ мэстный", работал, видимо, недавно, ездил небыстро. На дороге он суетился, всем мешал, ему гудели со всех сторон, он сигналил в ответ, нервничал, ругался на своем языке и в результате ехал еще медленнее. Федор, то и дело нервно поглядывая на часы, наблюдал за бестолковой, как движение броуновской частицы, ездой драйвера, сжав зубы и нахмурив брови, и был в микроне от того, чтобы не закричать на весь салон: "А, блин, дай-ка я!" Несколько раз он доставал мобильный с намерением позвонить в офис и предупредить об опоздании, но в все же решил этого не делать, понадеявшись на русский авось: если никого черт не принесет с утра на завод, то его опоздание останется незамеченным. Наконец, затратив на двадцатиминутную дорогу чуть не вдвое больше времени, водила доскреб-таки до Петровско-Разумовской, и Федор, выскочив первым из салона, поспешил к павильону метро.
Внутри было, мягко скажем, людно. Толпились за проездными билетами, у лотков с прессой, образовывали маленькие очереди у турникетов. Все спешили, и никто не обращал внимание на двоих молодых людей - парня и девушку, в одинаковых длинных темных пальто, джинсах и тяжелых тупоносых башмаках. А молодые люди не просто стояли в закутке между старыми автоматами для продажи жетонов и хромированной трубой ограждения эскалатора. Они играли. Парень - на гитаре, а его подруга - на флейте незатейливо, но очень чисто и правильно выводили безумно красивую и грустную тему Эннио Морриконе из фильма "Профессионал". Музыка плыла над людьми, жила среди них и уносилась куда-то ввысь. Федор встал в конец длинной очереди в кассу, и заслушался волшебной мелодией. Он очень торопился, а очередь, как на зло, тянулась медленно, но когда, наконец, подошла, Федор искренне пожалел об этом. Он прошел через турникет, эскалатор унес его вниз, под землю, но долго еще звуки флейты звучали в его ушах, хотя на самом деле уже затихли давно.
На этой станции московского метро, куда стекались транспортные потоки из Коровина, Дегунина, Бескудников, и всегда-то было не протолкнуться, но сегодня ожидающий поезда народ вообще стоял в три ряда, уже с трудом умещаясь между краем платформы и поддерживающими свод мраморными колоннами. Федор еще раз безнадежно взглянул на часы, в предвидении неминуемого разноса от начальства вздохнул и пристроился в четвертый ряд публики. Разрывая перепонки оглушительным гудком, из черной арки тоннеля показался поезд, гоня перед собой, как поршень в насосе, упругую воздушную волну. Толпа, как самоубийца перед последним прыжком, на секунду отшатнулась от края платформы, но тут же напирающие сзади снова притиснули первый ряд вплотную к несущимся на бешенной скорости вагонам. Федору с непривычки показалось даже, что состав проскочит мимо, но надсадно взвыли тормоза, поезд замедлил ход и остановился. С грохотом откатились в стороны двери, и граждане ринулись в и без того непустые вагоны, сметая тех, кто внутри, и друг друга. Федору всегда дико было наблюдать, как приличные с виду люди в таких ситуациях странным образом утрачивают человеческий облик, ломятся напропалую, расталкивая локтями тех, кто рядом. Вот и сейчас он всеми силами старался не участвовать в этом торжестве низменных инстинктов над разумом, по возможности пропуская вперед женщин и вообще всех, кто слабее. Но оценить джентльменство могут только джентльмены, которых в толпе было немного. На Федора бросали недоуменные взгляды, толкали его, а одной бабке его поведение показалось и вовсе вопиющим. Бабка, которая вдобавок оказалась впряжена в приличных размеров садовую тележку на колесиках, пристроилась в очереди прямо за Федором и, видимо, рассчитывала под прикрытием широкой мужской спины прорваться в вагон без очереди. Когда же Федор не только не выполнил отведенной ему роли тарана, но и самым возмутительным образом начал пропускать даже кого-то сзади, бабка не выдержала.
- Ты садицца-та буди-ишь, остолоп эдаки-ий?! - запричитала она, ввиду занятых тележкой рук бодая Федора головой в область поясницы.
"Посадка закончена, не задерживаем состав!" - заглушая бабкины стенания, раздался из динамиков ленивый голос машиниста и, отпугивая не вместившихся, зашипела пневматика дверей. Разумеется, Федор сразу же всякие попытки проникнуть в вагон прекратил, и обернулся, пытаясь определить источник странных толчков в спину. Однако плотное соседство окружающих и сразу давшая о себе знать боль в боку не позволили Федору увидеть что-либо сзади и ниже себя. Бабка же, для которой отправление поезда веской причиной для прекращения посадки не являлось, продолжала бодать Федора, исступленно повизгивая в пол: "Давай, давай, давай!" Но гул поезда, подошедшего к противоположной платформе, перекрыл слабый голос бабки, и относительно ее желания быть сдвинутым с места Федор так и остался в неведении. Бабка же, почувствовав, что остолоп впереди вообще остановился, восприняла это, как совершенно беспрецедентное попрание всех своих старушечьих прав, и решила перейти к более активным действиям. Но для этого ей нужно было освободить хотя бы одну руку, при этом не упустив ценную тележку. Ввиду преклонного возраста и стесненных условий эти манипуляции заняли у бабки что-то около десяти секунд.
Тем временем из тоннеля, стремительно приближаясь к месту, где первым в ряду стоял Федор, вырвался следующий поезд. Федор инстинктивно подался назад от края, и наступил суетившейся сзади бабке на ногу. Как раз в эту секунду бабка выпростала-таки одну руку. Федор наступил на нее совсем не больно, но учитывая всю историю отношений, это стало последней каплей. Неизвестно, на что бабка применила бы освободившуюся верхнюю конечность, не наступи ей Федор на нижнюю, но после такого она, истошно завопив: "Свола-а-ачь!", изо всех сил сунула свой острый старческий кулак Федору под ребра, попав прямехонько по больному месту. Федора пронзило, как током, он коротко вскрикнул и, скрючившись, присел на одну ногу. Но, будучи от природы осторожным и осмотрительным, даже теперь он ни на мгновение не отвел взгляда от приближающегося поезда. Поэтому боковым зрением он увидел, как затянутая в черную кожу рука человека, стоявшего справа и сзади него, резко вытянулась в направлении того места в пространстве, где долю секунды назад было плечо Федора. Не встретив ожидаемого противодействия, человек в черном по инерции провалился вперед, едва не свалившись под поезд, но чудом сгруппировался и всем весом врезался в спину женщины в дубленке, стоящей правее.