Так как больше обсуждать было нечего, совещание закончилось. Николь Энгель скрылась в своем кабинете, сотрудники отдела разошлись по рабочим местам.
- Мне нужно домой, - вдруг сказал Боденштайн, взглянув на часы.
Пия тоже решила отправиться домой, прихватив с собой часть материалов. В управлении сегодня уже ничего интересного не будет.
* * *
- Занести вам чемодан в дом, господин министр? - спросил шофер, но Грегор Лаутербах отрицательно покачал головой.
- Спасибо, Фортхубер, я еще пока вполне дееспособен, - с улыбкой ответил он. - Езжайте домой. Завтра утром вы мне понадобитесь не раньше восьми.
- Хорошо. Приятного вечера, господин министр.
Лаутербах кивнул и взял свой чемоданчик. Он три дня не был дома: сначала разные дела в Берлине, потом совещание министров культуры и образования в Штральзунде, на котором коллеги из Баден-Вюртемберга и Северного Рейна-Вестфалии не на шутку сцепились друг с другом по поводу разработки программы по устранению дефицита преподавательских кадров.
Открывая дверь, он услышал телефонный звонок. Он привычным движением отключил сигнализацию и подошел к телефону. Включился автоответчик, но звонивший не удосужился оставить сообщение. Лаутербах поставил чемодан перед лестницей, включил свет и прошел в кухню. На столе лежала почта, сложенная уборщицей в две аккуратные стопки. Даниэлы дома не было. Если ему не изменяла память, она сегодня вечером должна была читать доклад на конгрессе врачей в Марбурге. Лаутербах отправился в гостиную и долго изучал бутылки в серванте, прежде чем остановил свой выбор на сорокадвухлетнем шотландском виски "Блэк Боумор". Это был, так сказать, дипломатический подарок: кто-то подарил ему эту бутылку, желая его задобрить. Он налил немного виски в стакан. С тех пор как он стал министром культуры и образования и работал в Висбадене, они с Даниэлой встречались либо случайно, либо чтобы сверить свои еженедельники. В общей постели они не спали уже лет десять. Лаутербах тайно снимал в Идштайне квартиру, в которой раз в неделю встречался с любовницей. Он с самого начала недвусмысленно дал ей понять, что не собирается разводиться с Даниэлой, так что эта тема не играла в их отношениях никакой роли. Был ли кто-нибудь у Даниэлы, он не знал и никогда бы не стал у нее об этом спрашивать.
Он ослабил галстук, снял пиджак, небрежно бросил его на спинку дивана и сделал глоток виски. Опять зазвонил телефон. После трех звонков включился автоответчик.
- Грегор… - с нажимом произнес мужской голос. - Если ты дома, возьми трубку. Это очень важно!
Лаутербах помедлил немного. Он узнал голос. Вечно у них все "очень важно"! Но в конце концов он, вздохнув, взял трубку. Звонивший не стал тратить время на обмен приветствиями и любезностями. Слушая его, Лаутербах почувствовал, как волосы у него на затылке встают дыбом. Он невольно выпрямился. Чувство опасности внезапно вцепилось ему в глотку, словно прыгнувший из засады хищник.
- Спасибо, что позвонил… - сказал он хриплым голосом и положил трубку.
Несколько минут он, словно окаменев, стоял в полутемной гостиной. Скелет в Эшборне. Тобиас Сарториус вернулся в Альтенхайн. Его мать сбросили с моста. А какая-то честолюбивая сотрудница полиции из отдела К-2 в Хофхайме вдруг начала копать давно закрытое дело. Черт побери! Дорогое виски было с каким-то горьким привкусом. Он, не глядя, отставил в сторону стакан и поспешил в свою спальню. Все это еще ничего не значит, скорее всего, это просто случайность, пытался он себя успокоить. Но страх не отступал.
Лаутербах сел на кровать, сбросил туфли и откинулся на спину. В его сознание ринулся поток непрошеных картин и образов. Как же это могло случиться, что одно-единственное неверное, хотя и малозначимое решение привело к таким катастрофическим последствиям? Он закрыл глаза. На него вдруг навалилась усталость. Мысли незаметно расплылись, ушли какими-то извилистыми тропинками в мир смутных грез и воспоминаний. Белая как снег, румяная как кровь, с черными как смоль кудрями…
Вторник, 11 ноября 2008 года
- Это скелет девушки. Возраст на момент смерти - от пятнадцати до восемнадцати лет.
Доктор Хеннинг Кирххоф торопился. Он боялся опоздать на самолет в Лондон, где его ждали английские коллеги в связи с каким-то расследуемым делом. Боденштайн сидел на стуле перед письменным столом и слушал Кирххофа, который, не прерывая своих ученых рассуждений о сросшихся черепных швах, о частично сросшихся костях таза и других показателях возраста, складывал нужные бумаги в чемодан.
- Сколько времени она пролежала в баке? - не выдержав, перебил его Боденштайн.
- От десяти до пятнадцати лет.
Кирххоф подошел к световой панели и постучал пальцем по закрепленному на ней рентгеновскому снимку:
- У нее был перелом плеча, между локтем и плечевым суставом. Здесь отчетливо видна фрактура.
Боденштайн уставился на снимок. Кости белели на черном фоне.
- Ах да, что еще интересно…
Кирххоф был не из тех людей, которые торопятся поскорее выложить все, что знают. Даже опаздывая на самолет, он не мог отказать себе в удовольствии усилить драматический эффект своего сообщения. Отобрав несколько рентгенограмм, он поочередно просмотрел их на просвет и повесил рядом со снимком руки.
- Ей удалили первые верхние премоляры. Вероятно, потому, что у нее была слишком узкая челюсть.
- И что это означает?
- Что мы избавили ваших людей от лишней работы. - Кирххоф, подняв брови, посмотрел на Боденштайна. - Проверив зубную схему по электронной картотеке пропавших без вести, мы получили положительный результат. Заявление о пропаже девушки поступило в 1997 году. Мы сравнили нашу рентгенограмму с ее прижизненными снимками - и вот пожалуйста… - Он прикрепил на световую панель еще один снимок. - Вот этот перелом, когда он еще был свежим.
Боденштайн терпеливо слушал, хотя уже догадывался, кого именно откопали рабочие на старом аэродроме. Остерманн составил список девушек и молодых женщин, пропавших за последние пятнадцать лет. Первыми в нем стояли имена девушек, которых убил Тобиас Сарториус.
- Поскольку никакой другой органической субстанцией мы не располагаем, - продолжал Кирххоф, - секвестирование было невозможно, но нам удалось выделить митохондриальную ДНК, и мы получили еще один положительный результат. Скелет, обнаруженный в топливном баке, принадлежит не кому иному, как…
Он умолк, обошел вокруг стола и принялся копаться в одной из своих многочисленных бумажных гор.
- …Лауре Вагнер или Штефани Шнеебергер, - закончил за него Боденштайн.
Кирххоф поднял голову и кисло улыбнулся:
- Боденштайн, у вас нет ни капли совести! И за то, что вы в своем нетерпении пытались отравить мне эту маленькую радость, разрушив весь драматизм ситуации, мне следовало бы помучить вас неизвестностью до моего возвращения из Лондона. Но так и быть, если вы проявите любезность и довезете меня до ближайшей станции метро, чтобы мне не тащиться туда под этим мерзопакостным дождем, я по дороге сообщу вам, кто именно из двух барышень был найден в топливном баке…
* * *
Пия сидела за рабочим столом и размышляла. Вчера она допоздна изучала материалы дела Сарториуса и обнаружила некоторые нестыковки. Факты были ясны, доказательства вины на первый взгляд вполне однозначны. Но только на первый взгляд. Уже при чтении протоколов допросов у Пии возникли вопросы, ответов на которые она так и не нашла. Тобиасу Сарториусу было двадцать лет, когда за убийство семнадцатилетних Штефани Шнеебергер и Лауры Вагнер он был приговорен к высшей мере, предусмотренной уголовным правом по делам несовершеннолетних. Сосед видел, как поздним вечером шестого сентября 1997 года девушки вошли в дом семьи Сарториус с интервалом в несколько минут. Даже с улицы можно было слышать громкую ссору, возникшую между Тобиасом и его бывшей подружкой Лаурой Вагнер. До этого все трое были на деревенском празднике и по показаниям свидетелей выпили изрядное количество спиртного. Суд признал, что Тобиас в состоянии аффекта автомобильным домкратом убил сначала свою подругу Штефани Шнеебергер, а затем, чтобы устранить свидетельницу, и свою бывшую подругу Лауру Вагнер. Судя по многочисленным следам крови Лауры, найденным в доме Сарториусов, на одежде Тобиаса и в багажнике его автомобиля, убийство было совершено с особой жестокостью. Таким образом, признаки преднамеренного убийства - жестокость и стремление скрыть преступление - налицо. Во время обыска были обнаружены рюкзак Штефани (в комнате Тобиаса), цепочка Лауры (в кухне под раковиной) и орудие убийства, домкрат (за коровником, в навозной яме). Мнение защиты, что Штефани могла забыть свой рюкзак в комнате Тобиаса после ссоры, было отвергнуто судом как неубедительное. Свидетели видели, как позже, в начале двенадцатого ночи, Тобиас выезжал из Альтенхайна на машине. Однако его друзья Йорг Рихтер и Феликс Питч утверждали, что без четверти двенадцать разговаривали с ним около его дома! Что он был весь в крови и отказался пойти с ними караулить Кирмес.
Об эти несоответствия Пия и споткнулась. Суд исходил из того, что Тобиас вывез оба трупа в багажнике своей машины. Но что он мог успеть за каких-то сорок пять минут? Пия сделала глоток кофе и, подперев подбородок ладонью, задумалась. Коллеги тогда хорошо поработали, опросили почти каждого жителя Альтенхайна. И все же ее не покидало чувство, что они что-то упустили.
Открылась дверь, и на пороге показался Хассе, бледный, с красным, воспаленным носом, натертым носовыми платками.
- Ну что, как твой насморк?
Вместо ответа Хассе дважды чихнул, хлюпнул носом и пожал плечами.
- Да езжай ты домой, Андреас! - Пия укоризненно покачала головой. - Ложись в постель и лечись. Здесь все равно пока нечего делать.
- Ну как успехи? - Он угрюмо кивнул в сторону груды папок на полу рядом со столом. - Нашла что-нибудь?
Она удивилась его внезапному интересу, но тут же подумала, что он, скорее всего, просто боится, что она попросит его помочь.
- Да как тебе сказать… На первый взгляд все вроде бы сделано правильно. Но что-то тут не так. Кто тогда вел следствие?
- Старший комиссар Брехт из франкфуртского отдела К-2. Но если ты хочешь с ним поговорить, то ты опоздала на год. Он умер прошлой зимой. Я был на его похоронах.
- Что ты говоришь!
- Да. Через год после выхода на пенсию. Уважил наше родное государство! Это они любят: когда мы вкалываем как проклятые до шестидесяти пяти, а потом - сразу в ящик!
Пия сделала вид, что не слышит горечи в его голосе. Уж кто-кто, а коллега Хассе никогда не перетруждался, и его риск сгореть на работе был сведен до минимума.
* * *
Высадив Кирххофа у станции метро возле стадиона, Боденштайн поехал к выезду на автомагистраль в направлении франкфуртской развязки. Родители Лауры Вагнер сегодня наконец получат ясность о печальной участи своей дочери. Возможно, это принесет им какое-то облегчение, если они хоть через одиннадцать лет смогут похоронить ее останки и окончательно проститься с ней. Боденштайн так задумался, что не сразу узнал знакомый номер на ехавшем прямо перед ним темном "БМВ-Х5". Что это, интересно, здесь делает Козима? Она же сегодня утром жаловалась ему, что, скорее всего, проведет остаток недели в телестудии в Майнце, потому что у нее что-то там не клеится с монтажом. Боденштайн набрал номер ее мобильного телефона. Несмотря на дождь и брызги из-под колес, он видел, как она поднесла к уху телефон. Услышав родной голос, он улыбнулся и уже хотел сказать: "Посмотри в зеркало!" Но что-то его в последний момент удержало от этого. Он вдруг вспомнил слова сестры. Вот сейчас он и проверит Козиму и убедится в том, что его недоверие к ней было необоснованным.
- Привет! Чем занимаешься? - сказал он.
- Я еще в Майнце. Сегодня все вообще идет наперекосяк! - ответила она таким невозмутимым тоном, что в обычной ситуации у него не возникло бы и тени сомнений в ее искренности.
Эта ложь повергла его в такой шок, что он внутренне весь затрясся. Крепко сжав руль, он снял ногу с педали газа и немного отстал, пропустив вперед одну машину. Она врала! Она невозмутимо продолжала врать! Включив сигнал правого поворота и поворачивая на А5, она рассказывала ему, что ей пришлось изменить всю последовательность сцен, поэтому монтаж затянулся.
- Нам предоставили монтажную только до двенадцати, - говорила она.
Кровь шумела у него в ушах. Это открытие, что Козима - его Козима! - может так хладнокровно и бессовестно врать ему, оказалось для него невыносимым. Ему хотелось рявкнуть на нее, крикнуть: "Пожалуйста, прошу тебя, не ври, я еду за тобой!" - но он не в силах был ничего сказать. Он только пробурчал что-то невнятное и нажал на кнопку "отбой".
Остаток пути до комиссариата он проделал как в трансе. Припарковав свой "БМВ" у гаражей, в которых стояли оперативные машины, он заглушил двигатель и застыл, глядя в пустоту. Дождь барабанил по крыше, струился по стеклам. Его мир разлетелся вдребезги. Почему, какого черта Козима врала ему? Единственное объяснение, которое пришло ему в голову, - она сделала что-то такое, что хотела от него скрыть. Что именно она сделала - об этом он боялся даже думать. Такое случается с другими, но только не с ним! Ему понадобилось минут пятнадцать, чтобы наконец собраться с силами, выйти из машины и пройти к зданию комиссариата.
* * *
Под непрекращающимся моросящим дождем Тобиас нагружал прицеп трактора, чтобы отвезти все к мусорным контейнерам, выставленным рядом с осушенной навозной ямой. Старая мебель, древесные и бумажные отходы, металлолом и мусор, не подлежащий переработке. Менеджер из утильсырья несколько раз повторил ему, что он должен как следует рассортировать все это дерьмо, и в противном случае грозил огромными штрафами. За металлоломом в обед приехал торговец металлоотходами. При виде сказочных богатств, открывшихся его алчному взору, он на минуту утратил дар речи. Потом с помощью двух своих подчиненных быстро погрузил в машину часть железа - от ржавых цепей, на которых раньше паслись коровы, до разных инструментов и механизмов из сарая и хлева. Потом выплатил Тобиасу целых четыреста пятьдесят евро и пообещал приехать на следующей неделе за остальным.
Тобиас все это время чувствовал на себе неусыпное око своего соседа Пашке, наблюдавшего за каждым его движением. Старик следил за ним из-за гардины, но Тобиас не обращал на него внимания. Когда в половине пятого вернулся с работы отец, горы мусора на нижнем дворе бесследно исчезли.
- Но стулья-то зачем?.. - удрученно воскликнул Хартмут Сарториус. - Они же были еще хорошие! И столы… Их можно было покрасить…
Тобиас отправил отца в дом, потом прикурил сигарету и устроил себе честно заработанный перекур - первый за день. Он уселся на верхнюю ступеньку лестницы и окинул довольным взглядом расчищенный двор, посреди которого стоял старый каштан. Надя… Он в первый раз позволил своим мыслям вернуться в позавчерашнюю ночь. Несмотря на свои тридцать лет, по части секса он был еще зеленым новичком. В сравнении с тем, что и как они делали с Надей, его прежний опыт показался ему детскими шалостями. Из-за того, что ему не с чем было сравнивать этот жалкий опыт, за годы, проведенные в тюрьме, фантазия возвела его в ранг каких-то невиданных, великолепных приключений, но теперь он объективно безжалостно развенчал его. Детский сад! Стыдливое сунь-вынь со спущенными джинсами в убогой мальчишеской кровати, с замиранием сердца - как бы, не дай бог, не вломились родители! - потому что дверь комнаты не запиралась на ключ.
Он задумчиво вздохнул. Может, это звучит слишком патетически, но в эту ночь Надя действительно сделала из него мужчину. После первого, торопливого соития на диване они перешли в спальню и легли в кровать, и он думал, что больше уже ничего не будет. Они лежали обнявшись, гладили друг друга и говорили, говорили. Надя призналась, что еще в школе любила его. Она поняла это, только когда он исчез из ее жизни. И все эти годы неосознанно сравнивала с ним каждого мужчину, который встречался ей на пути. Это признание из уст необыкновенно красивой женщины, которая плохо ассоциировалась в его сознании с подругой детства, смутило Тобиаса и в то же время вознесло его на седьмое небо. Ей удалось вдохновить его на такие головокружительно потогонные телесные подвиги, которых он сам никак от себя не ожидал. Он до сих пор чувствовал ее запах, ее вкус, ее тепло. Просто потрясающе! Суперкласс! Улет!