Тобиас так погрузился в свои мысли, что не услышал тихих шагов, и испуганно вздрогнул, неожиданно увидев, как кто-то вышел из-за угла дома.
- Тис?! - удивленно воскликнул он.
Он поднялся, но не спешил здороваться с соседом и тем более обнимать его. Тис Терлинден не любил подобных нежностей. Он и сейчас стоял молча, с опущенными глазами, крепко прижав руки к туловищу. Его болезнь, как и раньше, была незаметна. Приблизительно так же должен был сейчас выглядеть его брат-близнец Ларс, который появился на свет на две минуты позже и благодаря болезни Тиса невольно стал кронпринцем династии Терлинден. Тобиас не видел своего лучшего друга с того рокового сентябрьского дня 1997 года. Ему только теперь пришло в голову, что они с Надей ни разу даже не упомянули его, хотя раньше были как родные. Они называли себя Калле, Андерс и Ева Лотта, рыцари Белой Розы - как у Астрид Линдгрен.
Тис вдруг первым шагнул к Тобиасу и, к его удивлению, протянул ему руку вверх ладонью. Тот вспомнил, чего он от него ждал: так они раньше приветствовали друг друга - тремя хлопками по ладони. Сначала это был их тайный знак принадлежности к "банде", потом шутливая традиция, которую они сохранили. На красивом лице Тиса появилась улыбка, когда Тобиас исполнил старый ритуал.
- Привет, Тоби! - сказал он своим странным голосом, обходившимся без каких бы то ни было интонаций. - Классно, что ты вернулся.
* * *
Амели вытирала длинную стойку. В "Черном коне" еще никого не было. Половина шестого - слишком рано для вечерних посетителей. К ее собственному удивлению, она и сегодня легко отказалась от своего обычного прикида. Неужели мать опять была права и ее "готическая" жизнь совсем не мировоззрение, как она утверждала, а всего-навсего пубертатный максимализм и желание делать все наперекор взрослым? В Берлине она прекрасно чувствовала себя в своих широких черных тряпках, с макияжем, пирсингом и вычурной прической. Все ее друзья выглядели примерно так же, и никто не оглядывался на них, когда они, как стая черных ворон, бродили по улицам, пинали своими берцами фонарные столбы или использовали вместо футбольного мяча мусорные ведра. На то, что говорили учителя и другие бюргеры, ей было наплевать, она вообще не обращала на них внимания. Ходячие чучела, которые шевелят губами и болтают всякую чушь! И вдруг все изменилось. Ей нравились восторженные взгляды мужчин по воскресеньям, адресованные ее фигуре и глубокому вырезу на блузке. Более того, с тех пор как она поняла, что каждый мужчина в "Черном коне", включая Клаудиуса Терлиндена и Грегора Лаутербаха, пялится на ее зад, она не ходила, а летала. И это чувство все еще не покидало ее.
Из кухни, переваливаясь, как утка, и скрипя своими каучуковыми подошвами, вышла Йенни Ягельски. При виде изменившегося "имиджа" Амели она подняла брови.
- От огородного чучела до вампа! - произнесла она язвительно. - Ну, как говорится, о вкусах не спорят.
Придирчиво проверив результаты ее работы и проведя пальцем по стойке, она осталась довольна.
- Можешь еще вымыть бокалы, - сказала она. - Мой братец, похоже, опять не успел это сделать.
Рядом с мойкой еще с обеда стояла пара дюжин использованных бокалов. Амели было все равно, что делать. Главное, чтобы ей каждый вечер аккуратно платили бабки. Йенни взгромоздилась на высокий табурет у стойки и, несмотря на запрет на курение, закурила сигарету. Она частенько позволяла себе это, когда была одна и в хорошем настроении, как сегодня. Амели воспользовалась удобным случаем расспросить ее о Тобиасе.
- Конечно, я его хорошо помню, - ответила Йенни. - Тоби дружил с моим братом и часто бывал у нас дома. - Она вздохнула и покачала головой. - И все-таки ему лучше было не возвращаться сюда.
- Почему?
- Ну, сама подумай - каково Манфреду и Андреа каждый день видеть убийцу их дочери!
Амели вытирала первые вымытые бокалы и полировала их до зеркального блеска.
- А что тогда вообще произошло? - спросила она с наигранным равнодушием, но ее шефине не требовалось никакой дополнительной мотивации, поскольку она и сама была расположена поболтать.
- Тоби сначала ходил с Лаурой, потом со Штефани. Та как раз недавно появилась в Альтенхайне. В тот день, когда они обе пропали, был Кирмес. Вся деревня собралась на площади в шатре. Мне тогда было четырнадцать, и я радовалась, что мне разрешили на весь вечер остаться на празднике. Честно говоря, я в тот вечер и не знала, что произошло. Только на следующее утро, когда появилась полиция с собаками и вертолетами, я услышала, что Лаура и Штефани пропали.
- В жизни бы не подумала, что такое может случиться в этой дыре! - сказала Амели.
- Да… - откликнулась Йенни, задумчиво глядя на сигарету, дымящуюся между ее толстых пальцев. - Страсти тут кипели еще те… Но с тех пор в деревне все изменилось. Раньше все были друзьями. Не то что теперь. Отец Тобиаса был хозяином "Золотого петуха". Вот где было веселье! Каждый вечер. С нами не сравнить. У них был огромный зал. По праздникам там такое творилось! "Черного коня" тогда еще и в помине не было. Мой муж раньше работал в "Золотом петухе" поваром.
Она умолкла и задумалась. Амели подсунула ей пепельницу.
- Помню, полиция часами допрашивала Йорга и его друзей… - продолжила Иенни после паузы. - Никто ничего не знал. А потом вдруг говорят: Тоби убил девчонок. В его машине нашли кровь Лауры, а под кроватью - вещи Штефани. А домкрат, которым он убил Штефани, валялся в навозной яме Сарториусов.
- Обалдеть!.. А вы знали Лауру и Штефани?
- Лауру знала. Она же была в одной компании с моим братом, Феликсом, Михой, Тоби, Натали и Ларсом.
- Натали? Ларс?
- Терлинден. А Натали Унгер стала знаменитой актрисой. Ее теперь зовут Надя фон Бредо. Ты наверняка видела ее по телевизору. - Йенни опять замолчала и задумалась. - Да, эти двое высоко взлетели. Ларс теперь, говорят, шишка в каком-то банке. Толком никто ничего не знает. Он больше сюда и не показывался. Да… Я тоже когда-то мечтала о красивой жизни. Но не всегда получается так, как хочешь…
Амели трудно было представить себе толстую, вечно недовольную шефиню веселой четырнадцатилетней девочкой. Может, она потому и злится на весь свет, что застряла в этом зачуханном Альтенхайне с тремя маленькими, вечно ноющими детьми и мужем, который на людях презрительно называет ее Мадам Мишлен, намекая на ее фигуру?
- А Штефани? - спросила она, видя, что Йенни опять "зависла", погрузившись в воспоминания. - Какая она была?
- Хм. - Йенни несколько секунд смотрела невидящим взглядом в пустоту. - Красивая она была… Белая, как снег, румяная, как кровь, с черными как смоль кудрями…
Она перевела взгляд на Амели. Светлые глаза с белыми ресницами придавали ее лицу едва заметное сходство со свиным рыльцем.
- Ты, кстати, немного на нее похожа.
Это прозвучало не как комплимент.
- Правда? - Амели на секунду застыла с полотенцем в руках.
- Штефани была совсем не такая, как другие девчонки в деревне, - продолжала Йенни. - Она как раз только что переехала сюда со своими родителями, и Тоби сразу же втрескался в нее и бросил Лауру. - Йенни презрительно хихикнула. - Так что у моего братца появился шанс… Все мальчишки бегали за Лаурой, как собачонки. Он была такая хорошенькая. Но капризная. Как она бесилась, когда Мисс Кирмес выбрали не ее, а Штефани!
- А почему Шнеебергеры уехали отсюда?
- А ты на их месте осталась бы? Там, где с твоей дочерью такое приключилось? Они прожили здесь еще месяца три, а потом уехали.
- Хм… А Тоби? Что он за парень?
- Ах, в него были влюблены все девчонки. И я тоже… - Йенни грустно улыбнулась при воспоминании о тех временах, когда она была юной, стройной и полной грез. - Он выглядел сногсшибательно и был… просто супер. И при этом никогда не задирал нос, как другие парни. Когда они ездили в бассейн, он никогда не был против, чтобы я поехала вместе с ними. Другие ныли, мол, что мы будем таскаться с этой мелкой, пусть сидит дома Нет, что ни говори, он был классным парнем. И умным в придачу. Все были уверены, что уж ему-то точно предстоит большое будущее. Н-да… И вдруг на тебе! Правда, алкоголь меняет человека. Стоило Тоби выпить, как он становился другим…
Открылась дверь, вошли двое мужчин, и Йенни торопливо потушила сигарету. Амели убрала вымытые бокалы, подошла к гостям, протянула им меню. На обратном пути она взяла со стола оставленную кем-то газету. Ее взгляд упал на рубрику "Региональные новости". Полиция искала мужчину, сбросившего с моста мать Тобиаса.
- Бли-ин!.. - пробормотала Амели и раскрыла от изумления глаза.
Несмотря на плохое качество снимка, она сразу же узнала этого человека.
* * *
Боденштайн со страхом ждал вечера, когда, вернувшись домой, он увидит Козиму, и потому, как мог, оттягивал этот момент, сидя в своем кабинете и тяжело перемалывая мрачные мысли.
Когда он вошел в дом, она была наверху и, судя по плеску воды, принимала ванну. Он прошел в кухню, постоял с минуту, безвольно опустив руки, потом взгляд его упал на ее сумку, висевшую на спинке стула. Еще ни разу в жизни он не обыскивал сумку своей жены. И рыться у нее на столе ему тоже никогда не пришло бы в голову, потому что он всегда доверял ей и не мог даже представить себе, что она что-то от него скрывает. Теперь все стало по-другому. Несколько секунд он боролся с собой, потом схватил сумку и, порывшись в ней, достал ее мобильный телефон. Сердце билось уже у самого горла, когда он открыл его. Козима не выключила его. Боденштайн знал, что это крайняя степень вероломства с его стороны, но он не мог иначе. Он открыл папку "Сообщения" и пролистал принятые эсэмэски. Вчера вечером, в 21.48, она получила от неизвестного отправителя письменное сообщение: "Завтра в 9.30? На том же месте?" И уже через минуту ему ответила. Где же он был в это время? Почему ничего не заметил? Козима писала: "Да. Я так рада!!!" Три восклицательных знака. У Боденштайна засосало под ложечкой. Опасения, мучившие его целый день, похоже, оправдались. Эти восклицательные знаки исключали такие безобидные поводы, как, скажем, визит к врачу или парикмахеру, которые вряд ли могли стать поводом для подобной радости без десяти десять вечера, в понедельник.
Боденштайн с опаской прислушался к звукам, доносившимся из ванной, и продолжил изучение содержимого папки "Сообщения", но больше ничего не обнаружил. Козима, по-видимому, совсем недавно удалила другие эсэмэски. Он достал свой мобильник и сохранил в нем номер неизвестного, который сегодня в половине десятого утра - судя по всему, уже не в первый раз - встречался с его женой. Он захлопнул мобильный телефон Козимы и положил его обратно в сумку. Ему стало худо. Мысль о том, что Козима обманывала его, изменяла ему, была невыносима. Сам он за все двадцать пять лет их супружеской жизни ни разу не солгал ей. Прямолинейность и честность иногда очень усложняли жизнь, но ложь и заведомо невыполнимые обещания глубоко противоречили его характеру и строгому воспитанию. Что же делать? Подняться наверх и рассказать ей о своих подозрениях? Спросить, почему она соврала? Боденштайн провел обеими руками по волосам и глубоко вздохнул. Нет, он ничего ей не скажет. Еще какое-то время он будет вести себя как ни в чем не бывало. Может, это и трусость, но он просто не в силах взять и собственными руками разрушить свою жизнь. У него еще теплилась крохотная надежда, что это было совсем не то, о чем он подумал.
* * *
Они приходили по двое или маленькими группками, их впускали через заднюю дверь, после того как они называли пароль. Приглашение было сделано каждому в устной форме, и пароль был необходим, потому что он хотел быть на сто процентов уверенным в том, что здесь собрались только свои. Прошло одиннадцать лет, с тех пор как он устроил такое же тайное собрание и тем самым предотвратил еще большее несчастье, чем уже произошло. Теперь опять пора было принимать меры, пока ситуация не вышла из-под контроля. Он стоял на хорах, рядом с органом, спрятавшись за деревянной балкой, и с растущим волнением наблюдал, как постепенно заполняются ряды скамей. Несколько свечей, горевшие в алтаре, отбрасывали причудливые тени на стены и сводчатый потолок. Электрический свет мог бы привлечь внимание с улицы, поскольку даже густой туман, окутавший окрестности, не скрыл бы ярко освещенные окна церкви.
Он прокашлялся, потер влажные ладони. Взглянув на часы, он понял, что пора. Все уже собрались. Медленно, на ощупь, он спустился по скрипучей деревянной лестнице. Когда он вышел из темноты на скудно освещенное свечами пространство, все разговоры, которые велись шепотом, стихли. Башенные часы пробили одиннадцать. Все шло по четкому сценарию. Он остановился посредине, перед первым рядом скамей, взглянул на знакомые лица. Их выражение придало ему смелости. Все глаза были направлены на него, и он прочел в них ту же решимость, что и одиннадцать лет назад. Все хорошо понимали, зачем они здесь собрались.
- Спасибо вам за то, что вы сегодня пришли сюда, - начал он свою речь, которую давно заготовил и успел мысленно отшлифовать.
Хотя он говорил тихо, его голос проникал в самые отдаленные уголки церкви. Акустика здесь была превосходной, это он знал по репетициям хора.
- С тех пор как он вернулся в деревню, ситуация стала взрывоопасной. И я попросил вас прийти сюда, чтобы вместе с вами решить, как нам быть дальше.
Он был неопытным оратором, и внутри у него все дрожало, как и всегда, когда ему приходилось говорить на публике. И все же ему удалось кратко сформулировать задачу, стоявшую перед ним и перед всей деревней. Никому из присутствовавших не нужно было разъяснять важность этой задачи, поэтому никто даже глазом не моргнул, когда он объявил о своем решении. На несколько секунд воцарилась мертвая тишина. Кто-то приглушенно кашлянул. Он почувствовал, как по спине у него струится пот. Хотя он и был убежден в абсолютной необходимости задуманного им предприятия, он все же отчетливо сознавал, что призывает их к убийству и делает это не где-нибудь, а в церкви. Он обвел взглядом лица всех тридцати четырех человек, сидевших перед ним. Каждого из них он знал, сколько себя помнил. Никто из них не проронит ни слова о том, что здесь сейчас было сказано. И тогда, одиннадцать лет назад, было так же. Он напряженно ждал реакции.
- Я готов, - раздался наконец голос из третьего ряда.
Опять наступила тишина. Не хватало еще одного добровольца. Их должно было быть как минимум трое.
- Я тоже, - откликнулся еще один.
По рядам прошел вздох облегчения.
- Хорошо. - Он тоже облегченно вздохнул. Был момент, когда он вдруг испугался, что они его не поддержат. - Это будет пока только предостережение. Если он не исчезнет по доброй воле, пусть пеняет на себя.
Среда, 12 ноября 2008 года
Доктор Николь Энгель обвела недовольным взглядом сотрудников своего заметно сократившегося отдела. Сегодня они собрались на утреннее совещание в составе четырех человек. Кроме Бенке отсутствовала еще и Катрин Фахингер. Пока Остерманн докладывал о неутешительных результатах обращения к населению через прессу, Боденштайн рассеянно помешивал ложечкой в чашке с кофе. Пия обратила внимание на его усталый вид; судя по всему, он не выспался. Она никак не могла понять, что с ним происходит. Уже несколько дней Боденштайн производил странное впечатление - как будто он покинул свою оболочку и стоял рядом с собой. Пия чувствовала, что у него какие-то семейные проблемы. Он уже однажды был таким, два года назад, в мае. Тогда он переживал за здоровье Козимы. Потом его тревога оказалась напрасной: он просто не знал, что та беременна.
- Итак, - взяла слово фрау Энгель, видя, что Боденштайн не собирается это делать. - Скелет, обнаруженный в самолетном ангаре, принадлежит пропавшей без вести в сентябре 1997 года Лауре Вагнер из Альтенхайна. ДНК совпадает, зажившая фрактура левого предплечья идентична с переломом на прижизненном рентгеновском снимке.
Пия и Боденштайн знали результаты заключения судебно-медицинской экспертизы, но терпеливо дослушали доклад начальницы. Может, фрау Энгель просто нечем заняться и она от скуки постоянно вмешивается в работу отдела? Ее предшественник, доктор Нирхофф, появлялся на их горизонте по великим праздникам, чаще всего тогда, когда расследовалось какое-нибудь особенно громкое преступление.
- Я никак не могу понять одну вещь… - начала Пия, когда фрау Энгель умолкла. - Каким образом Тобиасу Сарториусу удалось в течение сорока пяти минут добраться из Альтенхайна до Эшборна, проникнуть на закрытый и хорошо охраняемый военный объект и сбросить труп в топливный бак.
В комнате воцарилась тишина. Все, кроме Боденштайна, повернули к ней головы.
- Согласно материалам следствия, он убил обеих девушек в доме своих родителей, - продолжала Пия. - Его соседи видели, как он входил в дом с Лаурой Вагнер, а потом, позже, как он впускал Штефани Шнеебергер. В следующий раз его видели друзья, которые зашли за ним около полуночи.
- Что вы хотите этим сказать? - спросила фрау Энгель.
- Что Тобиас Сарториус, вполне возможно, не убивал девушек.
- Еще как убивал! - энергично возразил ей Хассе. - Ты не забыла, что суд признал его виновным?
- Да, основываясь на одних только косвенных уликах. А я, изучая материалы дела, наткнулась на несколько несоответствий. Без четверти одиннадцать сосед видел, как Штефани Шнеебергер входила в дом Сарториуса, а через полчаса его машину заметили двое свидетелей в Альтенхайне.
- Вот именно, - сказал Хассе. - Он убил обеих девушек, сел в машину и увез трупы. Все это было установлено следствием.
- Тогда следствие исходило из того, что он спрятал трупы где-то поблизости. Но сегодня мы знаем, что это не так. А как он попал на охраняемый военный объект?
- Молодежь время от времени устраивала там тайные пирушки. Они знали какую-то лазейку.
- Чушь! - Пия покачала головой. - Как мог один, к тому же хорошо выпивший человек справиться с такой задачей? И потом, что он сделал со вторым трупом? Его в баке не обнаружили! Повторяю: сорок пять минут явно недостаточно, чтобы избавиться от трупов.
- Фрау Кирххоф, - строго произнесла фрау Энгель. - Мы не ведем следствие по этому делу. Преступник был в свое время задержан, изобличен, осужден и уже отсидел свой срок. Поезжайте к родителям девушки, сообщите им, что нашлись останки их дочери, и на этом - точка!