* * *
- Опять вы!.. - Тобиас не скрывал своего раздражения по поводу очередного визита полиции. - У меня мало времени. Что вы еще хотели?
Пия принюхалась. Пахло свежезаваренным кофе.
- У вас гости? - спросила она.
Боденштайну показалось, что он видел на кухне еще кого-то, скорее всего - женщину с темными волосами.
- Нет у меня никаких гостей.
Тобиас стоял в дверях, скрестив на груди руки. Он не предложил им войти, хотя пошел дождь.
- Я смотрю, вы тут вкалывали за троих! - одобрительно произнесла Пия и улыбнулась. - Просто образцовый порядок!
Ее любезность не произвела на Тобиаса никакого впечатления. Он по-прежнему был холоден и неприступен и всем своим видом выражал неприязнь к непрошеным гостям.
- Мы только хотели сообщить вам, что несколько дней назад были найдены останки Лауры Вагнер, - сказал Боденштайн.
- Где?
- Ну, вы лучше нас должны знать где, - холодно ответил Боденштайн. - Это ведь вы отвезли туда труп Лауры шестого сентября 1997 года в багажнике своего автомобиля.
- Нет, не я. - Тобиас нахмурился, но голос его был спокоен. - Я вообще больше не видел Лауру после того, как она убежала. Но это я говорил уже, наверное, раз сто.
- Скелет Лауры был обнаружен во время строительных работ на старом военном аэродроме в Эшборне, - сказала Пия. - В топливном баке.
Тобиас посмотрел на нее и судорожно сглотнул. Его лицо выражало растерянность и недоумение.
- На аэродроме… - тихо произнес он словно самому себе. - До такого я никогда в жизни не додумался бы.
Вся его враждебность мгновенно улетучилась, у него был какой-то озадаченный, почти испуганный вид. Пия напомнила себе, что у него было целых одиннадцать лет, чтобы психологически подготовиться к этому моменту. Он ведь должен был думать о том, что рано или поздно трупы девушек будут найдены. Может быть, он даже "отрепетировал" свою реакцию, тщательно обдумал, как сделать свое удивление более убедительным. Он уже отсидел свой срок, и ему вполне могло быть наплевать на то, что трупы наконец были найдены. Она вспомнила, как охарактеризовал его Хассе: высокомерный, заносчивый, хладнокровный. Неужели так оно и есть?
- Нам хотелось бы знать, была ли Лаура еще жива, когда вы бросили ее в топливный бак, - сказал Боденштайн.
Пия пристально смотрела Тобиасу в лицо. Он побледнел, уголки его губ дрогнули, как будто он собирался заплакать.
- На этот вопрос я ничего вам не могу ответить, - произнес он наконец бесцветным голосом.
- А кто может?
- На этот вопрос я сам ищу ответ уже одиннадцать лет. - Тобиас с трудом заставлял себя говорить спокойно. - Мне плевать, верите вы мне или нет. Я уже привык к роли злодея.
- Ваша мать не лежала бы сейчас в реанимации, если бы вы в свое время сказали, что вы сделали с трупами девушек, - заметил Боденштайн.
Тобиас сунул руки в карманы джинсов.
- Не хотите ли вы сказать, что нашли этого ублюдка, который сбросил мою мать с моста?
- Нет, пока не нашли. Но у нас есть основания предполагать, что это был кто-то из вашей деревни.
Тобиас коротко и мрачно рассмеялся.
- Поздравляю вас с этой гениальной догадкой! - произнес он насмешливо. - Я мог бы вам помочь, потому что знаю, кто это сделал. Но зачем мне это?
- Затем, что было совершено преступление, - ответил Боденштайн. - И вы должны нам сказать все, что вам известно.
- Ни хрена я вам не должен! - Тобиас покачал головой. - Может, вы окажетесь лучше, чем ваши коллеги, которые тогда занимались этим делом. Моя мать не лежала бы сейчас в реанимации, а у моего отца и у меня была бы сейчас совсем другая жизнь, если бы полиция тогда как следует сделала свое дело и поймала настоящего убийцу.
Пия хотела сказать что-нибудь примирительное, но Боденштайн опередил ее.
- Ну разумеется! - воскликнул он саркастически. - Вы ведь невиновны. Эта песня нам знакома. Все наши тюрьмы забиты невиновными.
Тобиас смотрел на него с каменным лицом. В его глазах горела с трудом подавляемая злость.
- Все вы, легавые, одинаковы - умеете только командовать и дуть щеки! - процедил он сквозь зубы. - А теперь валите отсюда! И оставьте меня наконец в покое.
Не успели Пия и Боденштайн что-либо ответить, как он с треском захлопнул у них перед носом дверь.
- Тебе не надо было это говорить! - с упреком сказала Пия по дороге к машине. - Теперь ты настроил его против нас, и мы так ничего и не узнали.
- Я сказал правду! - Боденштайн остановился. - Ты видела его глаза? Этот тип способен на все. И если он действительно знает, кто сбросил его мать с моста, то этому человеку грозит опасность.
- Ты предвзято к нему относишься, - возразила Пия. - Подумай сам: он оттрубил десять лет - которые ему, вполне возможно, дали по ошибке, - возвращается домой, а здесь совершенно другая картина: мать чуть не убили, на стене дома кто-то пишет: "Грязный убийца"… Неудивительно, что он обозлился на весь свет!
- Я тебя умоляю, Пия! Неужели ты и в самом деле думаешь, что его по ошибке осудили за двойное убийство?
- Я ничего не думаю. Но при знакомстве с материалами дела я наткнулась на нестыковки, и у меня возникли разного рода сомнения.
- Твой Сарториус - опасный тип! И я даже могу понять реакцию альтенхайнцев.
- Послушай: ты же не станешь отрицать, что пачкать стены его дома надписями угрожающего характера и коллективно покрывать преступника - это не самый лучший выход из положения? - Пия осуждающе покачала головой.
- Я не говорил, что одобряю их действия!
Они стояли под аркой и спорили, напоминая ссорящихся супругов. В пылу спора они не заметили, как Тобиас вышел из дома и скрылся через задний двор.
* * *
Андреа Вагнер никак не могла уснуть. Нашли труп Лауры, вернее, то, что от него осталось. Наконец-то! Наконец-то наступила ясность. Надежду на чудо она уже давно похоронила. Сначала она не чувствовала ничего, кроме огромного облегчения. Потом пришла скорбь. Одиннадцать лет она не позволяла себе ни слез, ни печали, проявляла силу и поддерживала мужа, который самозабвенно предался горю и тоске по потерянной дочери. Себе она не могла позволить такую роскошь - дать волю чувствам. Нужно было заботиться о фирме, чтобы было из чего выплачивать кредит банку. Нужно было заботиться о младших детях, которые имели право на мать. От прежней жизни не осталось ровным счетом ничего. Манфред утратил былую энергию и жизнелюбие, стал для нее обузой, пудовой гирей на шее, бесил ее своей плаксивой жалостью к самому себе и своим беспробудным пьянством. Иногда она презирала его за это. Он искал облегчения своим страданиям в ненависти к семье Тобиаса.
Андреа открыла дверь в комнату Лауры, в которой за одиннадцать лет ничего не изменилось. На этом настоял Манфред, и она не стала ему противиться. Включив свет, она взяла с письменного стола фотографию дочери и села на кровать. Напрасно она ждала слез. Ей вспомнился тот момент, когда к ним пришли из полиции и сообщили, что на основании анализа обнаруженных следов и улик следствие считает убийцей Тобиаса Сарториуса.
"Как же так? Почему Тобиас?" - растерянно подумала она. Она могла назвать с десяток других парней, у которых было гораздо больше причин мстить Лауре, чем у Тобиаса. Андреа знала, что в деревне говорят о ее дочери. Ее считали вертихвосткой, маленькой расчетливой стервой, которая решила взять от жизни все. Если Манфред, слепо любивший и боготворивший свою старшую дочь, готов был прощать ей любые проступки, всегда находя им оправдания, то она, Андреа, видела недостатки Лауры и надеялась, что, повзрослев, та изменится в лучшую сторону. Но такой возможности Лауре не представилось. Странно, но все хорошее, что было связано с дочерью, она почти забыла; живыми и отчетливыми в ее памяти были только неприятные воспоминания. Лаура с пренебрежением относилась к отцу и стыдилась его. Ей хотелось иметь такого отца, как Клаудиус Терлинден, с хорошими манерами и властью над людьми. Она не раз - кстати и некстати - заявляла это Манфреду в лицо. Тот молча глотал обиды, которые никак не сказывались на его отцовской любви. Андреа же, напротив, каждый раз с тяжелым сердцем думала, что совсем не знает свою дочь и явно что-то упустила в ее воспитании. Она все больше боялась, что Лаура узнает о ее любовной связи с шефом, с Клаудиусом Терлинденом.
Часто ночами она лежала без сна и думала о дочери. Потом Лаура вообще как с цепи сорвалась - не пропускала ни одного парня, пока наконец не остановила свой выбор на Тобиасе. И тут ее вдруг словно подменили: она стала веселой и приветливой. Тобиас оказывал на нее благотворное действие. Он был особенным - красивый парень, способный и прилежный ученик, спортсмен, другие мальчишки считались с его мнением. Это было именно то, о чем Лаура всегда мечтала, и свойства Тобиаса словно передались и ей, его подружке.
Полгода все шло хорошо. Пока в Альтенхайне не появилась Штефани Шнеебергер. Лаура сразу же увидела в ней соперницу и подружилась с ней, но это не помогло. Тобиас влюбился в Штефани и бросил Лауру. А та так и не смогла смириться со своим поражением. Что именно в то лето происходило с молодыми людьми, Андреа Вагнер не знала, но успела заметить, что дочь играет с огнем, настраивая друзей против Штефани. Однажды она застала Лауру в конторе у ксерокса. Та что-то копировала; в руке она держала уже довольно увесистую пачку ксерокопий. Когда Андреа захотела взглянуть на бумаги, Лаура закатила истерику и убежала, забыв впопыхах одну копию. На листе было жирным шрифтом напечатано одно-единственное предложение: "БЕЛОСНЕЖКА ДОЛЖНА УМЕРЕТЬ". Андреа сложила лист пополам и припрятала, но ни мужу, ни полиции ничего не сказала. Мысль о том, что ее ребенок может желать кому-то смерти, была для нее невыносима. Может, Лаура стала жертвой своей собственной интриги? А она молчала и день за днем слушала, как Манфред превозносит свою дочь до небес.
- Лаура… - пробормотала она и провела пальцем по фотографии. - Что же ты наделала?
И вдруг по щеке ее покатилась слеза, за ней вторая. Но причина этих слез была не скорбь, а угрызения совести, стыд за то, что она не любила свою дочь.
* * *
Было полвторого, когда он очутился перед ее домом. До этого он три часа бесцельно бродил по окрестным улицам. На него сегодня обрушилось столько впечатлений, что он просто не смог усидеть в четырех стенах. Сначала Амели, вся в крови, ни с того ни с сего у него на пороге, шок от этого неожиданного зрелища. Уровень его адреналина подпрыгнул до вершины Эвереста. И поразила его не кровь на ее лице, а ее потрясающее сходство со Штефани. Притом что она была совсем другой. Не маленькой тщеславной королевой красоты, которая одурманила, соблазнила и приручила его только для того, чтобы хладнокровно вытереть о него ноги. Амели была очень яркой девушкой. И, судя по всему, особыми комплексами не страдала.
Потом завалились легавые. С известием, что нашли Лауру. Из-за дождя ему пришлось отложить работы на дворе, и всю закипевшую в нем злость он вложил в генеральную уборку своей комнаты. Он сорвал со стен дурацкие постеры, выгреб содержимое шкафов и ящиков и безжалостно рассовал по голубым мусорным мешкам. К чертям собачьим весь этот хлам! Потом он наткнулся на компакт-диск - Сара Брайтман и Андреа Бочелли, "Time to Say Goodbye". Его подарила ему Штефани, потому что под эту песню они в первый раз поцеловались, в июне, на выпускной вечеринке. Он включил диск, но оказался совершенно не готов к тому жуткому чувству пустоты, которое неожиданно навалилось на него с первым же аккордом и уже не отпускало ни на минуту. Никогда в жизни он еще не чувствовал себя таким одиноким и несчастным, даже в тюрьме. Там он еще мог надеяться на какие-то лучшие времена, а теперь со всей отчетливостью ощутил, что эти времена никогда не настанут. Жизнь кончилась.
Надя открыла не сразу. Он уже испугался, что ее нет дома. Он пришел не для того, чтобы переспать с ней; об этом он даже не подумал. Но когда Надя наконец появилась на пороге, щурясь спросонья от яркого света, с всклокоченными волосами, хорошенькая, теплая, в нем вдруг вспыхнуло такое жгучее желание, что он и сам изумился.
- Что… - попыталась она что-то спросить, но Тобиас закрыл ей рот поцелуем, прижал ее к себе, почти желая, чтобы она вырвалась, оттолкнула его.
Но она его не оттолкнула. Она стащила с него мокрую кожаную куртку, расстегнула рубашку и задрала футболку. Через секунду они уже лежали на полу, он не вошел, а ворвался в нее, почувствовал у себя во рту ее язык, а ее ягодицы пришпоривали его, ускоряли темп его толчков. Мощная горячая волна, от которой его бросило в пот, приближалась угрожающе быстро. И вот она накрыла его с такой упоительно головокружительной силой, что из груди у него вырвался глухой крик, перешедший в стон. Несколько секунд он неподвижно лежал на ней с бьющимся сердцем, еще не веря в то, что произошло. Потом перевалился на бок и замер на спине с закрытыми глазами, хватая ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Услышав ее тихий смех, он открыл глаза.
- Ты чего? - прошептал он удивленно.
- Я думаю, нам нужно еще немного потренироваться, - ответила она.
Изящным движением встав на ноги, она протянула ему руку. Он взял ее, тяжело, со стоном поднялся и поплелся вслед за ней в спальню, на ходу освобождаясь от джинсов и ботинок. Призраки прошлого исчезли. Во всяком случае, на какое-то время.
Четверг, 13 ноября 2008 года
- Вчера ко мне приходили из полиции… - Тобиас подул на горячий кофе, который ему налила Надя. Вчера ночью он так и не решился начать этот разговор, но теперь почувствовал необходимость рассказать ей обо всем. - Они нашли скелет Лауры, на старом аэродроме в Эшборне. В топливном баке…
- Что?..
Надя застыла с чашкой в руке, так и не успев донести ее до губ. Они сидели на кухне за серым гранитным столом, за которым недавно вместе ужинали. Было начало восьмого, за панорамными окнами еще царила густая тьма. Наде нужно было успеть к восьми на самолет, вылетавший в Гамбург, на съемки очередной серии детектива, в котором она играла роль комиссара полиции.
- А когда… - Она поставила чашку на стол. - То есть… откуда они знают, что это Лаура?
- Представления не имею, - Тобиас покачал головой. - Они не сказали. Они сначала вообще не хотели говорить, где его обнаружили. Главный мент сказал, что, мол, я лучше их должен знать, где именно.
- О господи!.. - вырвалось у Нади.
- Надя… - Он положил руку на ее ладонь. - Если ты хочешь, чтобы я отстал от тебя, скажи мне, пожалуйста, прямо.
- Да с чего ты взял, что я этого хочу?..
- Я же вижу, что тебе со мной страшно…
- Не говори ерунду!
Тобиас отпустил ее руку, встал и повернулся к ней спиной. Несколько секунд он боролся с собой. Полночи он пролежал без сна, слушая ее ровное дыхание и мучаясь вопросом, сколько пройдет времени, прежде чем он станет ей в тягость. Он уже сейчас со страхом ждал того дня, когда она начнет избегать его, врать ему, ссылаясь на дела и работу, и постарается как можно скорее от него избавиться. Этот день рано или поздно наступит. Он ей не пара. Дорога в ее мир, в ее жизнь ему заказана.
- От этой темы все равно никуда не уйдешь… - произнес он наконец скованным голосом. - Я был осужден за убийство и десять лет провел за решеткой. Мы не можем просто делать вид, что ничего такого не было и что нам все еще по двадцать лет. - Он повернулся к ней лицом. - Я не знаю, кто убил Лауру и Штефани. Я не исключаю, что это и в самом деле сделал я. Но я должен был бы хоть что-нибудь помнить! А я не помню! У меня в памяти осталась только… только эта черная дыра. Психолог на суде говорила, что такое бывает - мол, человеческий мозг иногда реагирует на такие ситуации, как шок, своего рода амнезией. Но потом-то я все равно должен был бы вспомнить хоть что-нибудь! Например, как я загружал Лауру в багажник и куда-то ее вез… А я не помню ничего!.. Последнее, что мне запомнилось, это как Штефани сказала, что… что… она меня больше не любит. Потом в какой-то момент появились Феликс с Йоргом. Но я к тому времени уже выпил столько водки, что не мог думать ни о чем другом, кроме того, что мне худо. И тут я вдруг вижу перед собой легавых, и они заявляют, что я убил Лауру и Штефани!
Надя молча слушала его, внимательно глядя на него огромными нефритовыми глазами.
- Пойми меня, Надя! - произнес он уже почти с мольбой. Знакомая боль опять сдавила ему горло, на этот раз сильнее, чем когда-либо. На кону стояло слишком много. Он не хотел продолжать отношения с Надей, не будучи уверенным в том, что они не закончатся очередным разочарованием. - Это настоящая пытка - гадать на кофейной гуще, что тогда произошло! Убийца я или не убийца?
- Тоби… - ответила она тихо. - Я люблю тебя. Сколько себя помню. И для меня это не имеет значения. Даже если ты и в самом деле это сделал.
Лицо Тобиаса исказила гримаса отчаяния. Она упорно не хотела его понять. А ему позарез нужен был хоть кто-нибудь, кто бы ему верил. Кто бы верил в него. Он не годился на роль отверженного, эта роль была для него смертельна.
- А для меня это имеет значение! - воскликнул он. - Я потерял десять лет жизни. У меня нет будущего. Кто-то взял и растоптал его. И я не могу делать вид, что все позади.
- А что ты собираешься делать?
- Я хочу докопаться до истины. Даже рискуя узнать, что это и в самом деле был я.
Надя встала, подошла к нему легкими шагами, обняла его за талию и посмотрела на него снизу вверх.
- Я верю тебе… - произнесла она тихо. - И если хочешь, я помогу тебе во всем, что ты намерен делать. Только прошу тебя: не возвращайся в Альтенхайн! Пожалуйста!
- А где же мне еще жить?
- Здесь. Или в моем доме в Тессине. Или в Гамбурге. - Она улыбнулась; последняя мысль показалась ей особенно удачной. - Точно! Полетим туда вместе! Дом тебе понравится. Он стоит прямо на берегу.
Тобиас заколебался.
- Но я же не могу бросить отца одного. Да и матери я сейчас нужен. Пусть она сначала поправится, тогда, может быть…
- Отсюда до Альтенхайна пятнадцать минут езды!
Надины зеленые глаза были прямо перед ним. Он чувствовал аромат ее кожи, ее шампуня. Каждый второй мужчина Германии был бы счастлив переехать к Наде фон Бредо, тем более по ее настоятельной просьбе. Что ему мешало принять ее предложение?
- Тоби! Пожалуйста! - Она взяла его лицо в свои ладони. - Я боюсь за тебя. Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Как представлю себе, что было бы, если бы этим типам подвернулся ты, а не эта девушка…