Здесь, на берегу моря, он выглядит очень органично, как у себя дома: на сапогах морской песок, а в складках одежды видна выступившая соль. Он кивает в сторону сердца, выложенного на песке.
- Кто такая эта Элис и почему вы хотите, чтобы она вас простила?
- Ох, это не мое. - Он, должно быть, считает меня экстравагантной, если я рисую на песке. - По крайней мере, это не мои сантименты. Я просто делаю снимок для другого человека.
Патрик выглядит смущенным.
- Этим я, собственно, и занимаюсь, - говорю я. - Я фотограф. - Я приподнимаю камеру и показываю ему, как будто иначе он мне просто не поверит. - Люди присылают мне послания, которые они хотели бы написать на песке, а я прихожу сюда, пишу все это и потом высылаю им фотографию.
Я останавливаю себя, но ему, кажется, действительно интересно.
- А что это за послания?
- В основном любовные письма или предложения руки и сердца, но я получаю самые разные. Вот это, понятное дело, с извинениями, а иногда люди просят меня написать известную цитату или выдержку из любимой песни. Каждый раз что-то новое.
Я снова останавливаюсь и густо краснею.
- И этим вы зарабатываете себе на жизнь? Потрясающая работа!
Я вслушиваюсь в его голос в поисках ноток сарказма, но, не обнаружив таковых, позволяю себе немного возгордиться. Это действительно потрясающая работа, и я придумала ее из ничего.
- Я продаю и другие свои фотографии, - говорю я, - в основном этого залива. Он такой красивый, что многие хотят иметь у себя его снимок.
- Правда? Мне здесь тоже очень нравится.
Несколько секунд мы стоим молча, глядя, как волны сначала нарастают, а потом расплываются, набегая на песок. Меня вдруг одолевает беспокойство, и я начинаю придумывать, что бы еще такого сказать.
- А что вас привело на берег? - спрашиваю я. - Очень немногие решаются показаться здесь в это время суток, если, конечно, не прогуливают своих собак.
- Мне нужно было выпустить одну птицу, - объясняет Патрик. - Какая-то женщина принесла мне олушу со сломанным крылом, и до полного выздоровления та находилась в клинике. Она прожила у нас несколько недель, а сегодня утром я принес ее на вершину обрыва, чтобы выпустить на волю. В таких случаях мы стараемся выпускать животных там, где их подобрали, чтобы у них было больше шансов выжить. Когда я сверху увидел ваше послание, то не удержался и спустился: хотелось выяснить, кто это пишет. И только когда оказался на берегу, я вдруг понял, что мы с вами уже встречались.
- А ваша олуша улетела благополучно?
Патрик кивнул.
- С ней все будет нормально. Такое случается довольно часто. Вы ведь не местная, верно? Помню, когда вы принесли ко мне Боу, то говорили, что недавно приехали в Пенфач. А где вы жили до этого?
Прежде чем я успеваю подумать, что ответить, у него звонит телефон - его тоненький сигнал кажется совершенно неуместным здесь, на берегу. Я облегченно вздыхаю, хотя в запасе у меня уже есть хорошо отработанная история, специально подготовленная для Бетан и Йестина, а также случайного прохожего, которому просто захотелось поговорить. Согласно ей, я по профессии художница, но травмировала руку в катастрофе и не могу работать, так что занялась фотографией. В конечном итоге, это не так уж далеко от правды. О детях у меня не спрашивают, и я задумываюсь над тем, неужели ответ на этот вопрос так очевидно написан у меня на лице.
- Простите, - говорит Патрик. Он роется по карманам и достает маленький пейджер вкупе с орешками для пони и соломой, которые падают на песок. - Я должен ставить его на максимальную громкость, иначе не слышу. - Он смотрит на экран. - Боюсь, мне пора бежать. Я еще добровольно работаю спасателем на лодочной станции в Порт-Эллисе. Пару раз в месяц меня вызывают туда, и похоже, что я как раз им понадобился. - Он прячет телефон в карман. - Было очень приятно встретиться с вами опять, Дженна. Правда очень приятно.
Махнув рукой на прощание, он бежит через пляж, потом вверх по песчаной тропе и исчезает из виду, а я так и не успеваю сказать ему, что это взаимно.
Когда мы возвращаемся в коттедж, Боу обессилено бухается в свою корзинку, а я, ожидая, пока закипит чайник, перегружаю сделанные снимки в ноутбук. Они оказываются лучше, чем я предполагала, учитывая, что меня отвлекали: буквы четко выделяются на фоне песка, а сердце, выложенное из топляка, образует очаровательное обрамление. Лучший снимок я оставляю на экране, чтобы потом взглянуть на него еще раз, и забираю свой кофе наверх. Я знаю, что пожалею о том, что собираюсь сделать, но совладать с собой не могу.
Усевшись на пол, я извлекаю шкатулку, к которой не прикасалась с момента приезда в Пенфач. Я сажусь по-турецки, придвигаю шкатулку к себе и поднимаю крышку, вместе с пылью вдыхая запах воспоминаний. Почти сразу же мне становится больно, и умом я понимаю, что нужно закрыть шкатулку и не рыться в ней дальше. Но я уже одержима, как наркоман в поисках дозы.
Я беру маленький альбом для фотографий, который лежит поверх стопки всяких документов. Листая страницы одну за другой, я глажу пальцами снимки из таких далеких времен, что они даже кажутся мне чужими фотографиями. Вот я стою в саду, а здесь опять в кухне, что-то готовлю. Тут я беременна, гордо выставляю вперед свой живот и улыбаюсь в камеру. Комок в горле становится плотнее, и я уже чувствую знакомое покалывание где-то позади глаз. Я часто моргаю и прогоняю это ощущение. Я была так счастлива в то лето, была уверена, что в новой жизни у меня все переменится к лучшему и мы сможем все начать сначала. Я думала, что для нас это будет стартом чего-то совсем нового. Я поглаживаю фотографию, обвожу пальцем очертание своего живота, прикидываю, где у него голова, где скрюченные ручки и ножки с едва сформировавшимися пальчиками.
Осторожно, словно стараясь не потревожить своего неродившегося ребенка, я закрываю альбом и укладываю его обратно в шкатулку. Теперь я должна идти вниз, пока еще не потеряла контроль над собой. Но это все равно что трогать разболевшийся зуб или сдирать корку с только-только зажившей раны. Мои руки продолжают рыться в шкатулке, пока не натыкаются на мягкую ткань игрушечного кролика, с которым я спала каждую ночь, пока была беременна, чтобы у него был мой запах и потом можно было отдать его сыну. Я прижимаю его к лицу и вдыхаю, отчаянно пытаясь уловить следы этого запаха. Я издаю приглушенный вопль и слышу мягкие шаги Боу, который поднимается в мою спальню.
- Иди вниз, - говорю я ему.
Собака игнорирует меня.
- Убирайся отсюда! - пронзительно кричу я - обезумившая женщина, вцепившаяся в детскую игрушку.
Я кричу и не могу остановиться, но вижу теперь уже не Боу, а человека, который забрал у меня моего ребенка; человека, остановившего мою жизнь в тот момент, когда отнял жизнь моего сына.
- Убирайся! Убирайся! Убирайся!
Боу припадает к полу, тельце его напряжено, уши прижаты к голове. Но он не сдается. Медленно, дюйм за дюймом, он приближается, не сводя с меня глаз.
Приступ ярости покидает меня так же быстро, как накатил.
Боу останавливается рядом со мной, все так же припадая к полу, и кладет голову мне на колени. Он закрывает глаза, и я через джинсы чувствую его теплую тяжесть. Моя рука помимо воли тянется погладить его, а из глаз начинают катиться слезы.
13
Рей собрал свою команду на совещание по операции "Брейк". Роль представляющего офицера он поручил Кейт - для человека, пришедшего в команду всего восемнадцать месяцев назад, это было ответственным заданием, но он был уверен, что она справится.
- Конечно, я смогу! - воскликнула она, когда он впервые заговорил об этом. - К тому же я ведь всегда могу обратиться к вам, если у меня появятся какие-то вопросы, верно?
- В любое время, - сказал Рей. - Зайдем выпить после работы?
- Только попробуйте меня отговорить.
Они взяли за правило два-три раза в неделю встречаться после работы по поводу расследования ДТП с наездом на ребенка. Когда свежая информация иссякала, они уже больше говорили не о расследуемом деле, а о своей жизни, не связанной с работой. Рей с удивлением выяснил, что Кейт была таким же страстным болельщиком футбольного клуба "Бристоль Сити", и они провели приятный вечер, дружно скорбя по поводу вылета команды в низшую лигу. Впервые за много лет он чувствовал себя не мужем, не отцом и даже не офицером полиции. Он был просто Реем.
Рей внимательно следил за тем, чтобы не работать над расследованием наезда на Джейкоба в рабочее время. Он непосредственно нарушал прямой приказ начальницы, но, поскольку делалось это во внеурочное время, резонно считал, что у нее не может быть к нему никаких претензий. А если ему все же удастся ухватиться за ниточку, которая приведет к аресту подозреваемого, - что ж, тогда она запоет уже совсем по-другому.
Необходимость скрывать свою работу от остальной части команды ОКР означала, что Рею приходилось встречаться с Кейт в пабе подальше от мест, куда ходят их коллеги. "Лошадь и жокей" было тихим заведением, с кабинками за высокими перегородками, где они могли разбирать документы, не боясь, что их увидят, а хозяин, казалось, никогда не отрывал глаз от своего кроссворда. Это был приятный способ закончить трудовой день и снять стресс перед возвращением домой, и Рей ловил себя на том, что нетерпеливо поглядывает на часы в ожидании момента, когда можно будет покинуть кабинет.
Как нарочно, в пять ему позвонили, и этот звонок задержал его, так что, когда он появился в пабе, Кейт допивала свой первый напиток. По негласному соглашению тот, кто приходил первым, заказывал выпивку на двоих, и на столе его уже ждала пинта "Прайда".
- Все нормально, - сказала Кейт, пододвигая ему кружку. - Есть что-то интересное?
Рей сделал большой глоток пива.
- Имеется кое-какая информация, которая в конечном счете может касаться нас, - сказал он. - В районе Крестон-эстейт есть наркодилер, который использует для своих грязных делишек шестерых или семерых мелких толкачей - такой себе славный небольшой бизнес.
Один особенно крикливый член парламента от лейбористов взял за правило использовать городские проблемы для того, чтобы как можно более публично, напыщенно высказываться об угрозе, которую несут обществу "районы, где царит беззаконие", и Рей знал, что начальница очень хотела бы, чтобы общественность видела: полиция занимает в этом вопросе проактивную позицию. Рей надеялся, что если операция "Брейк" пройдет хорошо, то он окажется на достаточно хорошем счету, чтобы возглавить и это направление тоже.
- Команда, занимающаяся бытовым насилием в семье, - сказал он, - связалась с Доминикой Леттс, подружкой одного из этих дилеров помельче, и сейчас они пытаются убедить ее дать против него показания. Понятно, что мы не хотим спугнуть его, поскольку стараемся накрыть его бизнес, но в то же время обязаны позаботиться о его подружке.
- Так она в опасности?
Рей выдержал паузу, прежде чем ответить.
- Я не знаю. Ребята из команды по домашнему насилию относят ее к высокой группе риска, но она решительно не желает давать против него показания и на данный момент вообще отказывается сотрудничать с полицией.
- Сколько еще времени должно пройти, прежде чем мы сможем что-то предпринять?
- Это могут быть недели, - сказал Рей. - Слишком долго. Нам нужно спрятать ее в каком-то убежище - при условии, что она согласится на это, - а потом сдерживать атаку своих коллег, пока не возьмем его на торговле наркотиками.
- По сути, выбор без выбора, - задумчиво сказала Кейт. - Что важнее: распространение наркотиков или домашнее насилие?
- Тут, однако, не все так просто. А что насчет насилия, обусловленного употреблением наркотиков? Или ограблений, совершенных наркоманами в поисках следующей дозы? Результаты продажи кому-то наркотиков могут быть не такими мгновенными, как результат удара кулаком в лицо, но они бывают не менее болезненными и могут повлечь за собой гораздо более серьезные последствия.
Рей вдруг понял, что говорит громче обычного, и резко умолк.
Кейт успокаивающе накрыла его руку ладонью.
- Эй, я сейчас играю роль адвоката дьявола. Это непростое решение.
Рей смущенно улыбнулся.
- Прости, я забыл, как меня могут заводить подобные вещи.
На самом деле он уже некоторое время об этом вообще не думал. Рей занимался своей работой много лет, и причины, по которым он делал это, давно потонули в ворохе бумаг и личных проблемах. И было приятно вспомнить о том, что является важным в действительности.
На миг их взгляды встретились, и Рей вдруг ощутил тепло ее кожи. Через мгновение она убрала руку и неловко усмехнулась.
- Еще по одной, на посошок? - спросил Рей.
Ко времени, когда он вернулся от стойки к столику, момент был упущен, и теперь он уже сомневался, не почудилось ли ему все это. Он поставил пиво и, открыв пакет чипсов, положил его между ними.
- По делу Джейкоба у меня ничего нового нет.
- У меня тоже, - вздохнула Кейт. - Выходит, нам нужно все-таки сдаться, так?
Он кивнул.
- Похоже на то. Мне очень жаль.
- Спасибо, что разрешили мне так долго заниматься этим делом.
- Ты была права, когда не хотела отступать, - сказал Рей, - и я рад, что мы продолжали работать над ним.
- Даже несмотря на то, что мы так и не продвинулись вперед?
- Да. По крайней мере, теперь появилось ощущение, что остановиться будет уже правильно, ведь так? Мы сделали все, что можно было сделать в данной ситуации.
Кейт медленно кивнула.
- Сейчас и вправду это чувствуется по-другому.
Она оценивающе взглянула на Рея.
- Что?
- Теперь я думаю, что вы все-таки не подпевала у нашей начальницы.
Она усмехнулась, а Рей расхохотался. Он был рад, что его рейтинг в ее глазах повысился.
Они в единодушном молчании доели чипсы, и Рей взглянул на экран телефона, проверяя, не прислала ли Мэгс сообщение.
- Как дела дома?
- Да по-старому, - сказал Рей, засовывая телефон снова в карман. - Том по-прежнему ворчит за столом, а мы с Мэгс по-прежнему спорим, что мы будем со всем этим делать.
Он коротко хохотнул, но Кейт не поддержала его веселье.
- Когда вы в следующий раз встречаетесь с его учительницей?
- Мы еще раз были в школе вчера, - угрюмо сказал Рей. - Прошло меньше шести недель с начала нового учебного года, а Том, похоже, прогуливает уроки. - Он нервно забарабанил пальцами по столу. - Не понимаю этого парня. Летом с ним все было хорошо, но как только мы вернулись, перед нами снова прежний Том: необщительный, надутый, не идущий на контакт…
- Вы по-прежнему считаете, что его там прессуют?
- В школе говорят, что нет, но что они еще могут нам сказать?
Он был не самого высокого мнения о классной руководительнице Тома, которая обвинила Мэгс и Рея в том, что они не выступают "единым фронтом" на школьных собраниях. Мэгс грозила лично прийти в кабинет Рея, чтобы насильно притащить его на это мероприятие. И Рей так боялся забыть об этом, что весь день работал на дому, чтобы можно было поехать на встречу вместе с Мэгс. Хотя разницы в принципе никакой.
- Учительница Тома говорит, что он оказывает плохое влияние на остальной класс, - сказал Рей. - Очевидно, он провокатор. - Он саркастически фыркнул. - Это в его-то возрасте! Это просто смешно. Если они не могут сладить с некоммуникабельными детьми, им не нужно было идти в учителя. Никакой Том не провокатор, он просто вредный и несговорчивый.
- Интересно, в кого это он такой удался? - протянула Кейт, сдерживая улыбку.
- Следите за своим языком, констебль Эванс! Или хотите снова надеть форму и отправиться патрулировать улицы? - ухмыльнулся он.
Кейт засмеялась, но тут же не выдержала и зевнула.
- Простите, я совсем выбилась из сил. Да и поздно уже, совсем ночь. Машина моя в ремонте, так что мне нужно еще свериться, когда там ходят автобусы.
- Я подвезу тебя.
- Вы уверены? Вам не совсем по пути.
- Нет проблем. Пойдем, а заодно покажешь мне, как выглядит фешенебельный район города, в котором ты обитаешь.
Кейт жила в опрятном многоквартирном доме в центре Клифтона, где цены на жилье, с точки зрения Рея, были сильно раздуты.
- С задатком мне помогли родители, - пояснила Кейт. - Иначе я никогда не позволила бы себе такую квартиру. Плюс она крошечная: номинально там две спальни, но это только в том случае, если вы не собираетесь ставить во вторую комнату кровать.
- В другом месте за эти деньги ты могла бы купить что-то более внушительное.
- Возможно, но зато в Клифтоне есть все! - Кейт сделала широкий жест рукой. - Я имею в виду, где еще вы можете поесть фалафель в три часа утра?
Особого преимущества в этом Рей не нашел, потому что единственное, чего лично ему порой хотелось в три утра, это в туалет.
Кейт отстегнула ремень безопасности, но, уже взявшись за ручку дверцы, остановилась.
- Не хотите подняться и посмотреть мою квартиру?
Сказано это было будничным тоном, но в воздухе вдруг повисло волнительное предчувствие, и в тот же миг Рей понял, что переступает черту, существование которой отказывался признавать несколько месяцев.
- С удовольствием, - тихо сказал он.
Квартира Кейт находилась на последнем этаже. Роскошный лифт приехал за ними за считаные секунды. Когда двери его раздвинулись, перед ними оказался вестибюль с ковровым покрытием на полу, а прямо напротив - ее дверь кремового цвета. Рей вслед за Кейт вышел из лифта, и они в молчании стояли друг напротив друга, пока за ними задвигались автоматические двери. Она смотрела ему прямо в глаза, подбородок ее был немного приподнят, а на лоб упала прядь волос. Рей внезапно почувствовал, что уже не торопится отсюда уходить.
- Так и живем, - сказала Кейт, не сводя с него глаз.
Он кивнул и поднял руку, чтобы заправить непокорную прядь ей за ухо. И прежде чем он успел задать себе вопрос, что это с ним происходит, он уже целовал ее.
14
Боу тычется носом мне под коленку, и я наклоняюсь, чтобы потрепать его за ухо. Я не смогла уберечься от того, чтобы полюбить его, поэтому сейчас он спит со мной на кровати, как хотел с самого начала. Когда меня одолевают ночные кошмары, он всегда оказывается рядом и лижет мою руку, успокаивая меня. Постепенно, так, что я сама этого не заметила, мое горе видоизменилось: кровоточащая рваная рана в душе, которую трудно было терпеть молча, сменилась тупой ноющей болью, которую я теперь в состоянии запереть где-то в дальнем уголке своего сознания. Я ловлю себя на том, что, если не тревожить ее там, уже могу сделать вид, будто у меня в принципе все хорошо. И что другой жизни у меня никогда не было.
- Ну ладно, пойдем.