В сумерках майского вечера Сорин по дороге домой думал о том, что следствие с самого начала допустило ошибку - работу надо было поручить молодому следователю, тщеславному удальцу, хорошо знающему и любящему современную эстраду. Сорин же больше всего любил мужественную, ясную и простую музыку духового оркестра, но где ее теперь послушаешь?
Наступили сумерки, ласковые, почти, как в деревне. Надя так умоталась по столице, что ног под собой не чуяла. Пришлось на бульваре снова переобуться в кроссовки, да и вообще подумать, что делать дальше.
Неподалеку от Нади о жизни думал застывший на постаменте Александр Сергеевич Пушкин, а народ гомозился у его ног, поспешал кто в кинотеатр, кто во всякие увеселительные места, а Надя и Пушкин размышляли о будущем.
Нужно было составить хоть какой-то приблизительный сценарий ближайших дней, решила Надя. Со смертью Княжина она утеряла всякую ориентировку и не знала даже первого шага навстречу славе и победам. Москва для нее была абсолютной пустыней. При всем ее многолюдии и бурлении жизни девушке надо было отыскать на асфальте города те оазисы, с которых следовало стартовать.
К тому же опять хотелось есть.
Надя сунулась было в несколько ларьков, но цена за какой-нибудь пирожок оказалась такая, что в Челябинске за такую можно было пообедать до отвала.
Вместо пищи телесной она озаботилась духовной, купила в киоске дешевый блокнотик, шариковый карандаш у нее был, вернулась на скамейку неподалеку от Пушкина и вновь призадумалась.
Ах, была бы с собой ее кассета, как бы все было просто! Позвонила, представилась, пришла, поставила на видик кассету, и кто бы там ни был - сразу увидит, на что она, Надя, способна.
Минут через сорок в блокнотике Нади вырисовывался пронумерованный список лиц и мест, где надо было войти в контакт любыми путями с тем, кого никак не минуешь. Писала Надя коротко, чтобы было понятно лишь ей.
1. Дворец молодежи.
2. Алла и ее муж, болгарин.
3. Театр эстрады.
4. Останкино - телевидение.
5. Анна Корецкая - землячка.
6. Радио? Фирма грамзаписи "Граммофон XXI век"?
7. Великий Иосиф.
8. Ансамбль "Мятежники".
9. Искать кассету!!! Милиция?
10. Спонсор-покровитель и "раскрутка"?
11. Жилье?
12. Деньги на пожрать?
13. Где и как сделать свой клип?
Вскоре Надя пришла к выводу, что некоторые пункты ее глобальной программы просто невыполнимы. О клипе нечего было и мечтать. Добраться, скажем, до легендарной Аллы и попросить ее участия не было никакой возможности, так же, как поговорить с бессмертным во все эпохи Иосифом. Принципиально существовала цепочка знакомств, по которой можно выйти на этих корифеев, но у Нади в Москве не было ни единого знакомого, даже в ранге дворника.
Анна Корецкая, восходящая звезда, по слухам, была родом с Урала, как и Надя. Могла бы и помочь землячке. Но вряд ли поможет, сообразила Надя, каждый за себя, а дьявол за всех. Но все же добраться до нее было попроще, хотя бы расспросить, с чего начинать? С какой взятки, с чьей постели? Можно бы познакомиться и с молодыми парнями из группы "Мятежники" - был слух в Челябинске, что они ищут солистку.
Пушкину торопиться некуда, у него впереди вечность, а вот у нее, Нади, времени нет. Но спешить тоже не следовало, во всяком случае, до наступления темноты.
Темнело неспешно. Часов до одиннадцати Надя крутилась вокруг Мясницкой, ноги у нее гудели, и очень хотелось есть.
А может, мильтоны оставили торт, подумала она. И вообще, продукты из холодильника они вряд ли унесли?
Ближе к полуночи терпение ее лопнуло, она решительно вышла на Мясницкую, прошла знакомой подворотней, набрала по памяти код, ступила в подъезд. Лифт поджидал ее внизу.
На площадке седьмого этажа она остановилась у знакомой двери с табличкой, хотя хозяин здесь уже не жил и жить никогда не будет.
Надя вытащила ключи, быстро открыла все замки, бесшумно скользнула в темную прихожую и притворила дверь.
Еще не включив свет, она почувствовала, что в квартире что-то изменилось, потом сообразила, что вместо тонкого запаха изысканных одеколонов и духов теперь смердило густым ароматом дешевых сигарет и каким-то еще казенным духом присутственного места.
Но в остальном все было по-прежнему. В прихожей и на кухне все стояло на тех же местах. Только сливочного торта на столе не было. Сожрали-таки его мильтоны, огорчилась Надя, и распахнули холодильник. Найдя пачку пельменей в морозилке, она поставила на огонь кастрюльку и присела к столу.
Тяжесть невыносимой усталости опустилась ей на плечи. Девушка почувствовала, что вот-вот заснет, и потому как во сне видела, что в кухню легко и беззвучно прошел высокий широкоплечий человек в черных очках, медленно поднял правый кулак в черной перчатке (в этот момент за его плечом мелькнуло тонкое лицо с огромными испуганными глазами), а потом Надя ощутила мгновенную обжигающую боль над переносицей и словно взлетела в воздух; от удара затылком об стенку сознание померкло.
Очнулась она от острого запаха перегретого металла, что-то шипело и трещало - то ли в собственной голове, то ли где-то рядом. Ломило затылок, а во лбу была такая боль, будто там вырастал бычий рог.
Оказалось, что она лежит на прохладном линолеуме, упершись головой в кафельную стенку.
На газовой плитке дымила почерневшая эмалированная кастрюля, на глазах покрываясь трещинами. Надя подползла, выключила конфорку и попыталась встать.
Вся кухня плавала в сизом дыму, в горле першило, Надя поняла, что сейчас задохнется.
Она распахнула окно и свесилась наружу, едва не вывалившись во двор.
Придя скоро в себя, девушка подумала, что висит на подоконнике весьма удобно для пинка ей под зад - сбросить вниз, на асфальтовый двор. Но уйти с подоконника не было сил, хотелось глотать и глотать свежий воздух.
Мильтоны проклятые, подумала она, оглушили, как барана перед освежеванием, торт сожрали, пельмени не сварили, кастрюльку испортили. Ну, что за мерзавцы! Потом она сообразила, что мильтоны в данном случае совершенно ни при чем.
Лежа на подоконнике, Надя увидела, как во двор вышла женщина с маленькой ушастой собачкой, которая заметалась в поисках местечка для своих нужд.
Надо уходить, на поиск кассеты не было никаких сил.
Надя сползла с подоконника и оглянулась.
На столике лежал ее пакет, вывернутый наизнанку, а рядом разбросаны парик, платье с туфлями, все было цело.
Надя машинально сложила свое барахлишко в пакет, натянула парик (решив, что это уймет боль в затылке), из холодильника в тот же пакет перекинула полбатона колбасы и кирпичик сыра, из деревянной хлебницы на столе достала батон хлеба и тоже присвоила, и в этот момент вспомнила, кому принадлежало бледное лицо с огромными глазами, - то, что на миг вынырнуло из-за широкого плеча молотобойца, сокрушившего Надю жестоким ударом промежду глаз.
Она подхватила потяжелевший пакет, выключила свет на кухне, потом в прихожей и уже собралась выйти, как услышала грохот дверцы лифта. Послышались шаги. Надя сжалась.
Но потом стукнули двери рядом, и стало тихо - кто-то вернулся домой.
Лифт стоял в своей коробке и ждал ее. Надя заперла квартиру на один замок и спустилась вниз.
Во дворе опять никого не было, даже старухи с собачонкой, которых она видела из окна.
До тошноты хотелось есть. Надя приметила под чахлым, полузасохшим деревом скамейку, уселась и принялась рвать зубами то колбасу, то хлеб, то пахучий сыр. На душе был ожесточенный покой. Теперь было ясно, с чего начинать свою жизнь в Москве было так же ясно, кто похитил ее кассету, по чьему желанию убили Акима Петровича и оглушили ее саму. Все козыри в этом подкидном дурачке были на руках у Нади, и следовало лишь продумать правильные ходы, чтоб не прокидаться.
Колбаса исчезла в минуту, Надя даже не ощущала во рту ее вкуса, будто сглотнула, не жуя, как голодный пес. Остатки хлеба и сыра сунула в пакет, стряхнула с колен крошки и пошла со двора.
У тротуара стояла темная высокая машина, немного похожая на вездеход, а больше на какого-то могучего зверя; парень в светлом костюме возился в моторе. Надя поравнялась с машиной, дверца со приоткрылась, и девичий голос окликнул:
- Девушка, можно вас на минутку!
Надя остановилась.
Из машины высунулась девушка с длинными волосами, сильно накрашенная, в открытом платье, светились голые плечи. Размазанные губы то ли улыбались, то ли дергались от непонятного волнения. С шеи свисали яркие бусы, а глаз под челкой не было видно.
- Ну? - приостановилась Надя.
- Мы тут… Понимаете, заблудились… Как нам добраться…
- Я сама не тутошняя, - ответила Надя и почувствовала, как ее схватили сзади под мышки и руки неимоверной силищи оторвали от земли и сунули в машину. Навстречу, через голову девушки, протянулась еще пара рук, схватила Надю за волосы, рванула - и парик слетел с головы.
- А, черт! - выругался невидимый парень и вновь ухватился за волосы Нади и потянул на себя.
Стоявший у нее за спиной перехватил Надю за бедра, приподнял и вбил ее в машину, словно какую поклажу. Надя попыталась вскрикнуть, но ей тут же сдавили горло, почти моментально взревел мотор, машина рывком тронулась с места.
Надя принялась отбиваться руками и ногами, но ее втоптали в пол салона, навалились сверху, сдавили горло и больно нажали коленом на живот.
Она услышала, как пищала девушка, может быть, это была та - длинноволосая подсадная утка.
- Не убивайте, не убивайте нас!
Послышался глухой удар, и голос смолк, словно захлебнулся.
Мощно ревел мотор.
Клещи, зажимавшие Надино горло, чуть ослабли, в рот ей сунули горлышко бутылки, и жгучая пахучая жидкость полилась на лицо и шею.
- Пей, зараза, пей, тебе говорят! - в голосе парня слышались смех, злость и угроза. - Пей, сука, а то убью!
Надя боялась, что горлышко бутылки раздробит ей зубы. Ее ударили каблуком в висок, и крепкое зелье хлестнуло в рот, застряло в груди, комом проскочило в желудок… Она захлебывалась, задыхалась, мотала головой, но от сыпавшихся ударов глотала и глотала какую-то отраву вместе с хлынувшими из глаз слезами.
- Хватит ей бренди жрать, а то нам ничего не останется! - заржал над Надей кто-то. - Достаточно, вошла в норму!
- Пусть допивает! Перебор в таких случаях не мешает!
Удары прекратились, бутылка опустела. Надя слышала, как всхлипывает и что-то бормочет девушка, заманившая ее в машину.
- Здоровая девка! - Она почувствовала, как ее шлепнули по заду. - То, что надо. Ну-ка, дай ей курнуть для верности!
Теряя сознание, Надя почувствовала, как ей дунули в лицо кислым дымом, а потом сунули в рот замусоленный мундштук папиросы.
- Кури, сука! И не придуривайся, в затяжку, по-настоящему! Надя втянула в себя дым, надеясь, что это принесет облегчение. Голос девушки плаксиво прозвучал над головой:
- Дайте и мне зарядиться, если уж так пошло!
- Держи.
Машина продолжала безостановочно мчаться.
Водитель крикнул:
- Ну, что? Опять на кладбище?
- Давай! Там место притертое!
- Нет! Нет! - завизжала длинноволосая, но тут же смолкла и застонала от боли.
- Молчи, дура! На кладбище дохлых возят, а ты пока живая! Обслужишь компанию по первому разряду, со смаком, тоже живой останешься.
- Придется вам, девки, показать свое высокое искусство, - негромко засмеялся третий парень.
Жаркая волна растеклась в Наде от желудка по груди, ударила в голову, перемешалась с болью, и вдруг стало невыразимо весело, радостно, словно наступило просветление, распахнулись двери в неведомые миры, в которых все совершенно по-другому и нет ничего страшного.
- Дай сесть-то! Мне же больно! - крикнула Надя.
- Дошла до кондиции!
Рывком ее вздернули с пола, и она оказалась на чьих-то коленях.
Она дико захохотала и хлопнула водителя кулаком по затылку.
- Гони, извозчик! - истерично закричала она. - Что едешь, как черепаха! Гони, обормот!
Ее снова ударили, но несильно.
- Еще ей порцию, и будет в полном порядке! - крикнул через плечо водитель. - Девка что надо!
- И мне, и мне порцию! - услышала Надя крик, повернулась и увидела, что за ее спиной, в углу, сидит какая-то, кажется, знакомая девчонка с длинными волосами и голыми плечами.
Наде снова всунули в рот бутылку, и она глотала жадно, боясь, что отнимут.
Машина круто пошла вверх, на мост, почти взлетала в небо, потом обрушилась вниз, скорость упала, и померк свет фонарей. Автомобиль несколько раз тряхнуло, и он остановился.
С этого момента Надя не теряла сознания, но все, что происходило, было словно в бреду. Ее выдернули из машины, и был слышен испуганный, молящий визг длинноволосой. Потом повалили на землю, кто-то сдирал с бедер джинсы, давил зверскими пальцами грудь и раздирал в стороны ноги… Все это продолжалось бесконечно, ей кусали губы, били по щекам, перевернули и ткнули лицом в траву так, что она чуть не задохнулась, после паузы снова распластали на спине, наваливались, мяли, и наконец словно все отрубилось - наступила тишина и покой, в который Надя провалилась, не ощущая ни боли, ни тошноты. Она чувствовала, что еще жива, только не хотелось быть этой живой, не хотелось что-то понимать. Уснуть бы, а еще лучше умереть.
Светает, подумала она, различив возле лица стебли травы и крупный песок. Потом услышала тихий жалобный стон неподалеку, напряглась, перевернулась на спину и села.
В мутном молочном свете Надя увидела покосившийся крест над могилой, железные ограды, пожухлые венки. Между могилами тянулись в небо ровные и толстые стволы высоких деревьев. Откуда-то издалека донесся низкий затравленный гудок тепловоза.
Жива или подохла? Жива.
Она обернулась. Метрах в пяти от нее лежала, свернувшись калачиком, совершенно голая девушка, прикрытая лишь длинными волосами. При каждом стоне тело ее конвульсивно дергалось. Вокруг была раскидана одежда. На Наде оставалась рубашка, она схватилась за живот - слава те Господи! - пояс-кошелек был цел. Может, его не приметили, может, он никого не интересовал.
Она дотянулась до своих джинсов, висевших на ограде могилы. Рядом валялся ее пакет: парик, платье с туфлями никуда не делись.
- Ты жива? - пропищала длинноволосая, не меняя позы.
- Не знаю. Ты что же, стерва, меня подставила? - Надя услышала, что голос у нее жестяной, будто вырывается из обожженного, просмоленного горла.
- А что мне было делать? Меня б убили.
- За компанию тебе околевать было веселей, да?
- Все-таки был шанс… Уехали скоты?
- Кажется. Вставай, простудишься.
- Не хочу. Как тебя зовут-то?
- Надя.
- А я - Джина.
- Не русская, что ли?
- Русская. Это меня сейчас в Москве так кличут. Уже третий год. Мне нравится.
Джина, так Джина. Надя заметила свои трусики, валявшиеся на могильной плите, и потянулась за ними.
- Четверо их было, - сказала Джина. - Все по очереди на нас покатались.
- Я не считала, - ответила Надя. - Вставай, наконец. Уходить надо.
Джина села и взглянула на часы (тоже не сорвали!).
- Ишь ты, и тики-таки мои не взяли! Уже пятый час! - Она на глазах веселела, и вместо писка голос ее набирал глубокие, грудные тона. - Что-то мне в заду неуютно!
Она привстала, забросила руку назад, покопалась в ягодицах и вытащила несколько смятых купюр.
- Вот скоты, так скоты! В зад деньги затолкали! Пошарь у себя, может, ты тоже с прибытком?
- Нет у меня никакого прибытка! - крикнула Надя.
- Да ты не психуй! - засмеялась Джина. - Что случилось, то случилось, сами дуры! Ничего теперь не поделаешь, не в милицию же идти жаловаться! Тем более что там анализ сделают - и пьяные мы, да еще под наркотой!
- Какой наркотой?
- Уже не чуешь, что ли, кайфа? А ты думаешь, отчего ты хохотала и песни пела? От этой радости любви, что ли?! И в спиртягу, и в курево наркоту сунули! Я такую сволочь, как они, хорошо знаю.
- Не пела я никаких песен! - осерчала Надя.
- Пела, подруга, пела! - Девушка легко вскочила на ноги и оказалась худенькой, почти безгрудой, будто подросток лет двенадцати. Но волосища спадали с головы густо и почти касались ягодиц.
- Так! На дорогу нам деньжат ссудили, но это чтоб мы домой смывались, а не ходили нагишом по улицам! Сейчас тачку поймаем и поедем зализывать раны. Тебе куда?
- Никуда.
- Как это никуда?
- Вот так. Я вчера только в Москву приехала.
- Ух ты, а я думала, что ты тоже промышляешь! Так у тебя и крыши нет?
- Откуда? От сырости?
- Ладно! Перетопчемся у меня! Когда подруги приходят, моя хозяйка посепетит, но не очень! А уж мужиков приводить - это не проходит. У меня и лекарь в соседнем доме живет.
- Какой еще лекарь?
- Ты что, совсем без разума?! А если залетишь от этих уродов. Да и неизвестно еще, какую мы заразу от этих скотов можем прихватить! Промыться надо для профилактики! Не бойся, я заплачу. Лекарь - свой старикашка. И берет по-божески, и всякие лекарства у него заграничные. А куда же это нас привезли?
- На кладбище.
- Да вижу, что не в бассейн! - засмеялась Джина и попыталась натянуть на себя обрывки платья. - Вопрос - какое это кладбище?! Если за городом, то скверно. Ну, как я выгляжу?
Надя посмотрела на нее внимательно - удивительное дело, но выглядела Джина, словно жеребенок после купания в речке свеженькая и бодрая, глаза сверкают, волосы темной гривой падают на одно плечо, прикрывая разодранное на груди платье.
- Сносно, - признала Надя.
- А ты бы тоже ничего, только шишка промеж бровей. Это у тебя от роду или вчера?
- Вчера, - буркнула Надя.
Джина прищурилась, сказала уверенно:
- Кажись, тебя кастетом по лбу грохнули. Тоже пройдет! Это все халоймес, как говорят евреи! Чепуха то есть!
Они подхватили с земли остатки своих туалетов, нашли даже Надин сыр и хлеб, что очень порадовало Джину, поделили все на равные доли и пошли с кладбища.
Ступив на тротуар, Джина оглянулась, разглядела мост над железной дорогой и захохотала на всю пустую улицу.
- Да мы же у Рижского вокзала! Я здесь месяц назад соседа по дому хоронила! Почти к дому подвезли, скоты эдакие! Мы бы до меня и пешком дошли, если чувствовали себя пободрее!
Минут через десять на проспекте Мира поймали драный "москвич". Вскоре они остановились во дворе, густо заросшем сиренью, расплатились, и Джина сказала:
- Без пересадки - к лекарю.
- Может, сначала примарафетимся?
- Нет. Здоровье надо беречь.
- Но рано же, все спят.
- За то он и деньги получает, чтоб не спал. Не бойся, я при башлях. И вообще, сейчас не время копейки считать. Коль вместе в такое гадство попали, так вместе и выкручиваемся.
Старик лекарь ничуть не удивился визиту спозаранку. На кухне его однокомнатной квартиры был оборудован почти больничный гинекологический кабинет. Ни о чем не расспрашивал, вообще говорил мало, а больше действовал руками - маленькими, чистенькими и сухонькими.
Только в самом начале спросил:
- Промыть, почистить и продизенфицировать?
- Точно, Илья Михайлыч! - засмеялась Джина. - И все-то вы знаете!
Процедура заняла времени самый чуток.