Вскоре негоцианты прервали застолье, что удалось им куда легче, нежели это удается большей части моих соплеменников, и стали расходиться. Предоставленный сам себе, я подвинулся ближе к окну и поманил китайчонка. Тот не шелохнулся, все так же глядя мне прямо в глаза.
– Тебя как зовут? – спросил я.
Молчание было мне ответом.
– Бутерброд хочешь? – Я запустил руку в пакет, которым снабдил меня Серик перед отбытием из "Лаокоона".
Ни слова с его стороны.
Я развернул упакованные в фольгу бутерброды и разложил на подоконнике.
– Мальчик! – подал голос почтенный Янь Хуэй, дремавший, сидя на койке. – Мать умер, отец умер!
Я сполоснул чашку тоником, выплеснул его в форточку и налил себе из термоса кофе.
– Ли, – назвался китайчонок.
Стою ли я того, чтоб мне отвечать и вообще заводить со мной отношения, он взвешивал долго и обстоятельно.
– Мальчик! – повторил Янь Хуэй с оттенком презрения.
– Значит, Ли. – Я потрепал его по жестким волосам. – Ну и сколько же тебе лет?
Китайчонок поджал губы.
– Хочу, – ответил он.
Это уже, как я догадался, относительно моего предложения насчет бутербродов. Я протянул ему ломтик хлеба с ветчиной, накрытый сверху долькой помидора. Прикончив его и все остальные, Ли взялся за цыпленка. Надо полагать, особенным вниманием его здесь не баловали. Когда цыпленок отправился вслед за прочей снедью, Ли облизнул пальцы, и семь из них были предъявлены мне. Семь лет ему было, китайчонку Ли, и больше он от меня уже не отходил.
У молодого китайца, поведавшего мне за столом о секретах врачевания доктора Чена, я выяснил, что мать Ли скоро год, как умерла от рака. Родом она была из провинции Гуандун, бежала в Москву, как и многие ее соотечественники, от нужды, но и здесь ей не суждено было найти свою удачу. Отца у мальчишки не имелось вовсе, и в посольство его на совете местной фактории постановили не сдавать. Такова была и просьба его матери перед смертью. На родине Ли ждал приют куда более суровый. Так он и остался "сыном полка". Парень он был сообразительный и упорный. Общаясь с покупателями китайского ширпотреба, довольно сносно овладел русским и как мог старался отрабатывать свой хлеб: бегал в магазины и по мелким поручениям.
Ночью, когда я спал, деликатно отгороженный ото всех прочих постояльцев шелковой ширмой, вытканной розовыми ласточками, Ли бесшумно покинул свою раскладушку, подобрался ко мне и пристроился рядом. Сон мой был чуток, и я тут же открыл глаза. Зрачки Ли, пристально смотревшие на меня, были темнее ночи.
– Ты завтра уйдешь, – сказал Ли.
– Уйду, – согласился я.
– Возьми меня с собой. – Китайчонок прижался теплой щекой к моему плечу.
– Спи. – Я обнял его, и он затих.
Утром нас разбудил громкий топот и выкрики, раздававшиеся по всему коридору.
– Облава. – Ли посмотрел на меня с тревогой.
Смысл этого слова был ему хорошо знаком. Испугался он, как я понял, больше за меня.
Сбросив одеяло, я быстро оделся. Рейд милиции был, вероятно, плановым. Однако и нельзя было исключать, что спланировал его кто-то из чинов именно с дальним прицелом на мою поимку. Не верю я в совпадения. Как не верил, так и не верю.
– Я вернусь! – сказал я китайчонку. – Обязательно!
И надел ему на шею свой образок на гайтане.
Мощный удар чуть не снес дверь с петель, только лишь я выглянул из-за ширмы.
– Видчиняй! – донеслось из коридора.
Не перевелись еще хохлы на Руси.
Почтенный Янь Хуэй трясущимися руками открыл замок.
– Побачимо! – Румяный сержант в камуфляже, отстранив старика дулом автомата, ввалился в комнату.
Приготовившись к худшему, я наблюдал за ним в прорезь между створками ширмы. Ли, вцепившись в мои джинсы, стоял тихо, как сломанные часы.
Сержант жестом поманил Янь Хуэя.
– Прохаю ласково: гроши е?! – спросил он, озираясь через плечо.
– Моя не понимай! – пролепетал китаец-переводчик.
– Зовсим?! – ехидно поинтересовался сержант. – Мени щесь здаеться, що ты брешешь, китайчик!
Он ухватил старика за ворот и, подтянув к себе, показал ему кулак размером с аллигаторову грушу.
– Як зараз в ухо вдарю!
Я сделал невольное движение в его сторону, но тут в комнату заглянул еще один представитель силового ведомства.
– Чего тут у тебя, Василь?! – спросил он деловито.
– Та що?! Вот ховался, бачишь?! – Василь встряхнул перепуганного китайца. – Треба вдарить зараз, щоб вин знав, як ховатись!
– Документы! – обратился вновь прибывший к старику. – Паспорт! Регистрационное удостоверение!
Пока второй боец разбирался с Янь Хуэем, сержант приступил к обыску.
– Тю! – воскликнул он, отодвигая в сторону ширму. – Щоб мне лопнули глаза! Це кто ж такий?! И що з такими китайчиками роблють?!
Я убрал Ли за спину, и в следующую секунду беспечный сержант ухватился обеими руками за пах.
– Вин мени вдарил! – застонал он, с тревогой прислушиваясь к происходящим внутри него процессам. – Вин вдарил мени! – В голосе его прозвучала неподдельная мука. Значит, было за что переживать.
Я подхватил свою кожаную куртку, взлетел на подоконник, вынес плечом стекло и сиганул вниз. Второй этаж, конечно, не шестой, но колено я себе расшиб основательно.
– Тримай его, хлопцы! – неслось из разбитого окна. – Вин мени вдарил! Швидче тримай!
Прихрамывая на ушибленную ногу, я добежал до остановки и запрыгнул в отходящий троллейбус.
Преследователи мои коли и были, то остались где-то далеко позади.
– Меня выкурили! – сообщил я коротко Руслану, набрав на "мотороле" его номер и дождавшись отзыва. – Перезвоню, как оторвусь!
Вдаваться в подробности я не стал. Эпизод в общежитии подействовал на меня отрезвляюще. В очередной раз я убедился, что отсиживаться или убегать в моем положении – последнее дело. Того, кто бежит, когда-нибудь непременно догонят, и того, кто прячется, обязательно найдут. Лучшая защита – это нападение, как любят говорить футбольные тренеры. Банальность зачастую оттого и банальность, что верна по сути, а значит, и часто употребляема. Резкая смена тактики была для меня наивернейшим способом изменить в свою пользу развитие событий. Только быстрая контратака могла заставить моих противников совершать ошибки. Пусть не самих игроков, но подыгрывающих. А заодно я намерен был убедиться в существовании еще одного списка и, возможно, выйти через него на второго – если Маевский, разумеется, первый – "гроссмейстера". Искать концы надо было где-то в недрах родного банка. Резонно было предположить, что кто-то подобный Игорю Владиленовичу управляет загонщиками "с другой стороны доски", как назвал это Вайс. Хотя бы тот же Шибанов. Исходя из того, как Шибанов прокололся с моим "отъездом в Ялту" после знакомства моего с экспедитором "Третьего полюса", он и был в этой партии егерем номер два. Как бы иначе он узнал о моей идиотской реплике, брошенной Музыканту, когда я подсел в их поганое "такси"? Только от Галембы, которому Виктор Сергеевич доложил немедля о результатах проваленного покушения во всех подробностях. Или от Игоря Владиленовича, егеря номер один. Так или иначе, именно Шибанов бросился звонить Журенко с расспросами насчет моего предполагаемого отъезда в Крым. Чем себя с головой и выдал. Тогда я не догадывался о его роли во всей этой "шахматной" истории. Потому и не трогал его. Но это было тогда.
Проболтавшись, насколько позволяло ушибленное колено, до окончания рабочего дня в центре города, ровно в 18.00 я подошел к "Дека-Банку". Засиживаться лишнего на "производстве" Шибанов не любил. Это я знал по опыту совместной работы. Так и оказалось. Шибанов появился в стеклянных дверях банка, поднял каракулевый воротник пальто и направился к автостоянке. Верней, направились мы сразу оба, но только с разных сторон. Он шел чуть быстрей, а мне было идти чуть ближе, потому к машине мы подошли примерно одновременно. Правую руку я держал в кармане куртки. Большего разумному Шибанову и не требовалось. Ему не надо было демонстрировать пистолет, которого у меня, кстати, и не было. С Шибанова вполне хватило этой самой правой руки. Он молча открыл дверцы машины: сначала переднюю, затем и заднюю и жестом пригласил меня на посадку.
– Вот я и пришел, – сказал я, устраиваясь сзади. – Как договаривались.
– А мы договаривались? – Посмотрев в зеркальце, он встретился со мной взглядом. – Ну конечно! Как я мог забыть! Ведь это было всего пару месяцев назад.
Издевка в его тоне была деланной. Он, Шибанов, храбрился и бравировал.
– Давай без канители, – разъяснил я ему наши дальнейшие отношения. – Расскажешь про список – я тебя прощу и забуду. Нет – забудут все остальные. Плохих людей быстро забывают.
– Какой список?! – подобрался Шибанов.
Но ненадолго. Сперва собрался, а после сразу и разобрался. Как только переварил, что мне вообще про список известно.
– Ты все не так понял, Сашок! – повернулся он ко мне. – Не так все!
– А как мне тебя понимать, Шибанов, если ты молчишь? – пожал я плечами. – Ты скажи – я пойму.
– Я сам на крюке! – Губы у Шибанова задрожали. – У Караваева на меня такое, что век не отмыться!
– У Игоря Владиленовича? – догадался я самостоятельно.
Шибанов дернул подбородком.
– Я ему информацию на каждого подготовил! Потом сообразил только, что людей убирают! И все тех самых, кем он интересовался!
"Не врет!" – прикинул я. Не годился Шибанов на ту роль, что я ему сгоряча отвел. На нее вообще мало кто годился помимо Караваева. Мне вдруг стало ясно, что лишнего главного чистильщика я сам сочинил от избытка фантазии. Одного палача-распорядителя для "шахматистов" было вполне достаточно. Кто бы ни были они, и как бы ни велики были их возможности, лишнего риска они бы избежали. Постарались бы избежать. А лишнее посвященное лицо – это и есть лишний риск. Значит, Караваев Игорь Владиленович снимал с доски равно как черные, так и белые фигуры. И второй список, если он существовал, следовательно, тоже находился у него.
– Ну, будь здоров, Шибанов. – Я открыл дверцу. – Можешь доложить своему гэбэшнику, что я заходил. Крест на холмик получишь. На шею вряд ли дадут.
– У меня семья, три дочки!– Шибанов совсем раскис. – Это же я тебе его сдал, Сашок! Если он узнает, мне хана!
– Не хочешь, чтоб знали о твоих поступках, не совершай их, – усмехнулся я, – гласит старая китайская пословица.
ГЛАВА 17 СПИСОК ЗЛОГО ВЛАСТЕЛИНА
В новелле Франца Кафки "Художник трапеции" изложена история про человека, достигшего совершенства в проделывании всяких штук на гимнастическом воздушном снаряде. Маэстро так сроднился со своим атрибутом, что попросту не мог без него существовать. Лишь под куполом цирка, раскачиваясь над головами ошеломленных его упражнениями зрителей, он чувствовал себя в безопасности. Вынужденный порою спускаться вниз, дабы совершить переезд на следующую площадку, маэстро испытывал ужасающие страдания. Болезнь его можно было бы назвать гипсофобией наизнанку.
Как известно, история на месте не стоит. Куда больших высот в том же рискованном жанре достигла заслуженная артистка РФ Эльвира Леопольдовна Сташевская. Свое звание она получила за победу на международном конкурсе цирковых акробатов во Франции, где исполнила каскад сногсшибательных трюков на трапеции, прицепленной к летящему вертолету. Познакомился я с ней, работая некогда в шапито. Суровая и требовательная, Эльвира гоняла своего ассистента, как дрессировщик болонку: "Стоять! Лежать! К ноге!" Две, впрочем, последние команды не отказался бы выполнить при виде этой прелестницы ни один мужчина. Кто не знал ее близко, вряд ли угадал бы, что Эльвире перевалило за сорок и что стройный красавец юноша, выступавший в номере канатоходцев под именем Антон Пестик, был ее сыном. Чтоб не компрометировать Эльвиру, деликатный в таких вопросах Антон взял фамилию отца. С Антоном я знался накоротке. Пиво сближает людей. А в пивном баре "Пльзень", расположенном в трех шагах от циркового шатра, мы с Антоном провели многие свободные часы. С пагубной в его профессии страстью к алкоголю Антон расстался в югославском еще городе Загребе. Но случилось это даже не тогда, когда он, демонстрируя на репетиции свою удаль знойной хорватке, сделал без лонжи на канате сальто назад и, пролетев двенадцать метров, опустился на широкую спину администратора, нарочно прибежавшего на арену, чтобы остановить пьяное безобразие. Случилось это чуть позже. Когда Антон, проснувшись в постели покоренной его соскоком хорватки, открыл глаза и узрел над собой люстру, висевшую под углом 45 градусов.
– И тут я понял, что кранты! – излагал мне по возвращении Пестик. – "Белка" в чистом виде как она есть! Психовоз можно смело вызывать! И выпил-то всего три пузыря "метаксы"!
Натянув одеяло на голову, Пестик стал отбиваться ногами от перепуганной автохтонки, тащившей его из постели. Оказалось, землетрясение, предписанное еще накануне местными сейсмологами, давно уж выгнало всех жителей Загреба на улицы. И только пропустившая в любовно-хмельном угаре все на свете интернациональная пара встретила стихийное бедствие силой в шесть баллов под кровлей двухэтажного дома.
– Ну чувствую, что трясет меня! – подтягивая к себе кружку "Ячменного колоса", делился Пестик пережитыми впечатлениями. – Колотит, бля, так с похмелюги, что аж пол ходуном! Ну все! Давай по последней, и баста! Завязываю!
Символическая кружка пива, опорожненная при мне все в том же "Пльзене", воистину оказалась для Антона последней. Больше Пестик на протяжении всего нашего знакомства – а протянулось оно еще лет на десять – не выпил ни капли спиртного. Честь ему и хвала.
В последующие годы Антон посвятил себя другой, не менее опьяняющей страсти: альпинизму. Точнее говоря, скалолазанию. По весне он где-нибудь в Царицыно тренировался на стенах заброшенного дворца в бывшей вотчине поэта Кантемира, летом же – штурмовал позвонки Главного Кавказского хребта. Как-то он звал меня с собой, и я отозвался. Отвесные скалы, и особенно те, что с отрицательным уклоном, требуют от своих покорителей цепкости и сноровки. А вот избыток воображения категорически тут противопоказан.. Зато из меня вышел отменный наблюдатель. Так что какой нынче Антон канатоходец, мне трудно судить, но скалолаз он знатный. Его-то мне было и надо. И я даже знал, где его искать.
Болтаясь по центру и убивая время до встречи с Шибановым, я заметил в театральном киоске билеты на представление труппы лилипутов. Когда труппа объявлялась в Москве, с нею вместе объявлялся и Паша Искрометный, он же – закадычный друг Пестика. А когда объявлялся Паша, Антон обязательно проведывал его после спектаклей в гостинице "Арена", где лилипуты селились по традиции.
Паша Искрометный имел над Антоном непостижимую власть. Пестик, умница и красавец, чуть не молился на капризного альрауна. Каждая идиотская сентенция Паши вызывала у него бурный восторг. К тому же Паша был безбожным вруном и, хуже того, мнил себя остроумцем. Оттого и псевдоним он взял себе такой показательный. Я уж и не знал, в чем тут была закавыка. То ли Антон, щедро наделенный от природы всем, что пожелал бы любой смертный, испытывал некое подсознательное чувство вины перед своим идолом, то ли видел в нем достоинства, неуловимые для грубых натур. По крайней мере, я их не улавливал. Мне лично Паша напоминал крошку Цахеса, чей кок, расчесанный гребенкой сострадательной феи, напускал такого туману в очи добрых бюргеров. Только без бюргеров. Бюргеров с успехом заменял Антон, угощавший лилипута коньяками в гостиничном ресторане. За этим занятием я его и застал.
Но прежде я дозвонился до Аркадия Петровича Маевского, разыскав его по одному из приватных номеров, любезно предоставленных мне детективом Галембой.
– Откуда у вас этот номер? – грубо спросил Маевский, когда я представился и напомнил ему о нашем мимолетном знакомстве на форуме лучших сил державы.
– От верблюда, – ответил я без обиняков.
Какие обиняки между жертвой и хищником-гурманом, согласным выложить аж полмиллиона долларов, лишь бы сожрать поскорее свою добычу?
– Верблюда вы знаете, но речь не о нем, – перешел я к сути. – Я та самая пешка, за которой вы гоняетесь. Меня эти гонки утомили. Наш разговор – последний шанс договориться полюбовно и сэкономить ваши честно заработанные средства. Вы ведь их честно заработали?
На провокацию Маевский не поддался. Однако же и трубку не бросил.
– Не знаю, во что вы там играете, – продолжал я через паузу, – но как бы там ни было, предлагаю вам сдаться. Прокурору ли, сопернику ли – мне без разницы. Этим вы сохраните свою драгоценную жизнь. Ведь она у вас драгоценная, не так ли, Аркадий Петрович?
– Вы сумасшедший, – бесстрастно сказал Маевский.
Сказал и отключился. Мой ультиматум был ему как слону дробина.
Ближе к ночи я добрался до окраинной гостиницы. Справившись у "ключника" о местонахождении лилипутов, я получил в ответ гримасу. Другое дело – двадцать рублей. Тут же во всех подробностях мне было поведано о том, что труппа празднует именины какой-то Мальвы и что многих уже пришлось разнести по номерам, включая знаменитого метателя ножей Спиридона Бокалова.
Бокалова я знал. Он мне нравился. Выступал он в паре со своей женой Лизой. Спиридон замечательно владел собой и навыком выбивать с помощью кнута цветок из губ своей возлюбленной. Обыкновенно это была астра. "Астерия", как называл ее кнутобой. Гвоздем его программы являлось метание ножей мимо цели. Отважная Лиза становилась спиной к фанерному щиту, и Спиридон метров с десяти обкладывал ее остро заточенными клинками.
– А ну как, Спиридон, жена тебе наскучит? – посмеивались над ним товарищи по цеху. – Чуть левее возьмешь и – несчастный случай на производстве!
– Не наскучит, – добродушно отмахивался Бокалов. – Она "Камасутру" изучила.
Это был ответ человека, знающего, что ему надо от жизни.
Спустившись в ресторан, я сразу подметил в полумраке зала, освещенного бордовыми ночниками, шумную компанию циркачей-лилипутов. Антон среди них возвышался, как Эльбрус возвышался бы над сопками, если бы на Кавказе были сопки.
– Очаровательная Мальва! – шутил на полную громкость Паша Искрометный. – Ты у нас такая маленькая, что почти незаметно, какая ты страшненькая!
– Это вам, Саша, чистая тарелка, – усадила меня за стол жена Бокалова, только я приблизился. – Почему вы невеселы? У нас веселье. Искрометный сегодня в ударе.
– Я всегда в ударе! – Паша стрельнул в меня исподлобья сердитым взглядом. – Не то что некоторые!
Меня Паша не жаловал.
– Вы накладывайте себе. Или нет! Давайте-ка лучше я вам положу! – Милая Лизавета взялась меня потчевать. – Жаль, что Спиридон устал. Он бы вам обрадовался!
– Устал! – фыркнул Паша, наполняя свою рюмку. – Бокалов твой пить не умеет! Даром, что Бокалов. Вон Антоха не умеет, так и не пьет.
Пестик улыбнулся.
– Извините, что без подарка, – обратился я к Мальве. – Разве только это. – И пододвинул к ней стодолларовую банкноту.
– Ну зачем, – смутилась именинница. – Это совсем не обязательно!
– Бери! – приказала ей Лиза. – Когда от своих, то можно!
Мальва убрала деньги в сумочку.