Как-то я не купился на его благодушное настроение.
Через пять минут мы уже мчались по прямой к резиденции депутата, сопровождаемые глухим собачьим лаем. Заряд пластита, установленный Белкой по всем правилам подрывного искусства, сработал безотказно. Ювелирно исполненный взрыв сложил ворота, словно прочитанную книгу, и Финт газанул. "БМВ", перевалив через все то, что недавно еще называлось воротами, рванула к особняку. "Это вам не Руфь Аркадьевна! – Я глянул в окно, доставая кольт из кармана. – Здесь любитель-кинолог Игорь Владиленович систему охраны обеспечивает! Птицу видать по полету!"
Доберманы, будто косяк черных дельфинов, утопая в снегу и выныривая на поверхность, преследовали нас чуть позади. А спереди уже прыгали по ступеням широкой мраморной лестницы трое охранников с помповыми ружьями. Четвертый, появившись в дверях, припал на колено и довольно точно пальнул навскидку. Заряд его "ремингтона" разворотил, судя но результату, весь двигатель. "БМВ", будто налетевшую на невидимое препятствие, развернуло боком. И как раз тем, с которого Чума занимал огневую позицию. Автоматом парень с татуировкой владел не хуже нашего батальонного Диковича. Прежде чем мы покинули автомобиль, все трое охранников лежали, обливаясь кровью, у подножия лестницы, а четвертый сучил ногами на верхней площадке. Ему пуля, видимо, угодила в живот. Но стоны его потонули в предсмертном визге доберманов, встреченных у машины Белкой и Жориком. Вернее, короткими очередями их "Калашниковых".
– Рок энд ролл! – на английский манер заорал Финт, взлетая вверх по ступенькам.
Выстрелом в голову он добил раненого охранника и скрылся в доме.
– Сарай проверь! – деловито распорядился Чума, указывая Белке на бревенчатый флигель слева от резиденции.
Светившиеся в нем окна с началом штурма погасли. И это было подозрительно. Сколько в поместье Раздорова осталось охраны и прислуги, мы понятия не имели, как не имели понятия о наличии самого депутата.
– А вы, Александр еще пока Иванович, – язвительно обратился ко мне Чума, – подвал поищите, где наш бугор мышей ловит!
Не спуская взгляда с его опущенного глушителя, я направился к боковому входу. "Интересно, вызвали эти олухи дежурный наряд или на свои силы понадеялись?" – размышлял я попутно.
– Жорик! Давай за Финтом и гони всех, кто там есть, на первый этаж! Маски не снимать! Клюшек не лапать! С депутатом и членами его семьи обращаться, как с оргтехникой! – отдавал Чума за моей спиной приказы.
Высадив локтем дверное стекло, я открыл замок и обследовал в темноте небольшое помещение. Это была кухня, оснащенная плитами, грилем, посудными полками, колонками, буфетом и парой холодильников. За одним из них я и встал. Вовремя встал, между прочим. Только встал, как услышал скрип снега под ногами и. увидел тускло блеснувший при свете естественного спутника нашей планеты знакомый глушитель. Чума, как я и думал, более озадачен был не поисками Руслана, а сведением личных со мною счетов. Осваиваясь, он замер на пороге. Но промысел Божий, как известно, неисповедим, и судьба распорядилась по-своему. Обитая войлоком дверь, ведущая из кухни в особняк, неожиданно распахнулась.
– Сдохни, падла! – тонким голосом крикнул молоденький член команды сторожей, притаившийся, надо полагать, в здании и следивший из какого-нибудь окна за происходящим снаружи.
Пистолет, который он сжимал обеими руками в стиле киношных рейнджеров, грохнул и снес бандиту полчерепа. Лихо перескочив через его тело, сторож выбежал во двор. Как раз под автоматную очередь.
Я покинул свое укрытие и осторожно выглянул на улицу. Ярко освещенная, точно воскресный зимний каток, площадь у резиденции была усеяна собачьими и человеческими трупами. Ближе всех лицом в снег лежал отважный "рейнджер". Так же сразу я заметил и Белку. Он сидел с автоматом на коленях, прислонившись к переднему колесу "БМВ", и смотрел в мою сторону сквозь прорези маски.
– Куда?! – спросил я, подбегая к начитанному гангстеру.
– В грудь, сука! – простонал тот. – Во флигеле!
– Лучше б ты бронежилетом заместо героина пользовался. – Я расстегнул на нем кожаную куртку.
Рубаха под ней набухла от крови. Зрачки у Белки закатились, но это еще была не смерть. Пульс у него прощупывался. Нарыв аптечку в машине, я взялся за перевязку, на которую ушел весь бинт. "Из дробовика, не иначе! – сообразил я, оказывая Белке вторую после наркотического укола медицинскую помощь. – Если пробито легкое – труба дело".
И тут в резиденции народного избранника возобновилась перестрелка. Затянув бинт потуже, я взбежал по лестнице и подобрал на верхней площадке "ремингтон". Но пальба оборвалась прежде, чем я оказался внутри здания. Посмотреть там было на что: ремонт предстоял Раздорову капитальный. Косметическим после такого погрома трудно отделаться. На первом этаже я обнаружил тела Жорика и мужчины в комбинезоне танкиста. Танкист, судя по всему, упал через перила галереи, на которую вела обитая ковролином винтовая лестница. Оба были мертвы. Финта я нашел в спальне наверху. Он, бедняга, хрипел, испуская дух. У разнесенного в щепки стенного шкафа остывал последний из могикан, оборонявших депутатскую цитадель. Финт умер у меня на руках, прежде чем я даже успел осмотреть его рану. Пуля прошила ему подбородок и застряла в черепе. Стреляли снизу вверх. Видимо, танкист выкатился из-под кровати с пышным балдахином, когда Финт в упоении боя шкаф дырявил.
Я сошел вниз с "ремингтоном" на плече. Ничто больше не нарушало мирную тишину этого райского уголка: ни лай собак, ни крики перепуганной челяди, ни даже вой милицейской сирены где-либо в отдалении. Прислуга, скорее всего, у Раздорова была местная и к ночи расходилась по домам, оставляя "ранчо" на попечение охранников.
"Бор заснул, долина спит", – вспомнил я Жуковского, стоя на крыльце и обозревая окрестности. Обозрение мое, впрочем, далее освещенного пространства не простиралось. Спрятав так и не обстрелянный до сей поры кольт, я подошел к машине. Белка уже скончался. Заряд картечи сделал свое грязное дело. Но приступать к поискам темницы или светлицы, где, по моему разумению, содержались плененные "фигуры" Маевского, я не спешил. Негоже было оставлять за спиной притаившегося врага. Кто-то отсиживался еще в охотничьем домике, ошибочно принятом Чумой за безобидный флигель.
Прихватив "ремингтон" и аптечку, я отправился в гости к неприветливым хозяевам. Как-то их надо было предупредить о моем визите, и, размахнувшись, я метнул аптечку в среднее окно. В ответ прогремели два выстрела. "Стало быть, приглашают", – истолковано было мной в свою пользу данное обстоятельство.
– Интерпол! – представился я, выбив дверь прикладом. – Всем бросить оружие и лечь вниз лицом!
Сначала о доски грянуло что-то твердое и легкое, а затем упало нечто мягкое и тяжелое. И только после этого я нашарил на стене выключатель. Нашаривать выключатели за истекшие двое суток стало для меня делом привычным.
Бордовый с кистями абажур – я думал, таких и не бывает уже – осветил чудную панораму. Сам депутат Раздоров, придавив толстой щекой доски и раскинув руки, будто апостол новой веры, готовый к распятию, лежал в теплых байковых кальсонах на чистом лакированном полу. Рядом с ним, как я и предполагал, валялась двустволка. А вот кто валялся в кровати, вздрагивая под одеялом, было пока не ясно.
– На меня напали, – засопел Раздоров, не меняя позиции. – Вы должны меня защитить.
– Уже! – Я рывком сдернул с постели одеяло.
Под ним пряталась дрожащая от страха, а теперь еще и от холода девчонка-подросток лет пятнадцати, не старше. Губы и подбородок у нее тоже подрагивали. Нимфетка была, вычурно изъясняясь, в первозданном костюме Евы, а проще – голая, как сама правда. Дабы прикрыть наготу, она схватилась за подушку, но тут же ее и бросила. Потряхивая грудками, энергично взялась обшаривать изголовье и затем всю постель. Пропажа какой-то ценности девицу испугала куда серьезней, чем появление страшного мужика и черной маске и с "ремингтоном" наперевес.
– Что-то потеряли, мадам? – справился я из вежливости. – Девственность, аванс, украшения?
– Украшения! – Она подобрала с пола упавшие дешевенькие клипсы и, усевшись самым бессовестным образом по-турецки, стала их примерять.
– Это ваш папа? – Я ткнул дулом ружья в широкую депутатскую задницу.
– Не имеете права! – подскочил Раздоров.
– Лежать, – придавил я его подошвой ботинка.
– Интерпол не имеет права! – забормотал избранник. – Международный конфликт!.. Здесь другая юрисдикция!
– А ваш папа разрешает вам с чужими папами трахаться? – продолжил я допрос юной развратницы.
– Я сама! – пояснила она, деловито собирая разбросанную по комнате одежду.
Припомнив, что одноименное женское ток-шоу идет по телевизору почти параллельно с передачей "Спокойной ночи, малыши!", я просто сел. Причем сел на разобранную постель народного трибуна:
– А "Про это" вы, случайно, не смотрите?! Там про это очень много рассказывают!
– Чего?! – Закончив туалет, девица уставилась на меня, будто впервые увидела.
– Ничего! – гаркнул я. – Брысь отсюда!
Она сорвала со стенного крючка шубейку из чего-то растительного и мигом пропала за дверью.
– Теперь с вами. – Я повернулся к притихшему депутату. – У вас есть письменное разрешение на случку с детьми от шестнадцати и младше?
– А у вас ордер есть?! – Вскочив на ноги, Раздоров возродился, словно птица Феникс из пепла. – Ордер покажите! Я государственное лицо! Депутат палаты!
– Нижней палаты, – уточнил я, глядя на его дезабилье. – Наденьте-ка брюки и дальше по порядку.
– На меня напали! – Облачаясь в костюм, Раздоров изложил свою версию происшедшего. – Это не мафия! Это – происки левых! Скоро президентские выборы, и я – баллотируюсь! Хотели учинить надо мной расправу в собственном очаге! Негодяи! Ничего-ничего! Он – все видит!
Раздоров указал пальцем на абажур с кистями.
– Оставим высшую материю, – постарался вернуть я его к насущным вопросам. – Дальше, пожалуйста.
– Я спас эту девочку и спасся сам! – Депутат предложил мне разделить с ним общую радость. – Теперь страна может спать спокойно! Раздорова еще никто не заставал врасплох! И впредь, и отныне, и во веки веков!
– Аминь, – отозвался я. – Сколько было в особняке охранников?
– Четверо. – Депутат щелкнул запонками и принялся завязывать узел галстука. – Пять обученных собак на участке. Еще мой водитель в гараже. Прислугу я к ночи отпускаю!
– Гараж подземный?
– Да. Две машины служебного назначения и одна – Подарок шейха из Саудовской Аравии. Жест доброй воли. И – "харлей" моего старшего оболтуса.
– Водитель ваш был вооружен?
– А как же, товарищ! Он же тело мое охранять обязан в дороге! – Раздоров, причесавшись перед настенным зеркалом, повернулся ко мне и стал опять похож на Раздорова – известного политического деятеля, неутомимого борца с коррупцией во всех эшелонах и некоторых тамбурах Кремля. – Ваше удостоверение можно посмотреть? Вы кто?!
– Я – человек с ружьем, – признался я хозяину резиденции. – Ружье заряжено. Иногда – стреляет. Я буду спрашивать, а вы – отвечать, договорились? Как в старые добрые времена.
– Посмотрим, – уклончиво заметил Раздоров.
Правым уклонистом он оставался даже после долгого трудового дня. Ну ладно. Хотя бы с "танкистом" что-то прояснилось. Очевидно, в момент внезапной атаки шофер отдыхал на хозяйской кровати иод балдахином. Отчего б не отдохнуть, зная, что лидер фракции "Честный передел" в этот поздний час переделивает супружеское ложе в охотничьем домике с юной поклонницей? Услыхав стрельбу, горемыка шофер, вместо того чтобы сбежать в гараж, закатился под широкое ложе политического деятеля. Возможно, решил спросонья, что он давно в гараже, а кровать – не кровать, но – машина: самое безопасное место в ближнем бою.
– Итак, – начал я снова. – Почему вы сегодня отпустили прислугу раньше обычного?
– У меня была назначена важная встреча инкогнито, – буркнул депутат. – На высшем уровне.
– На чем была назначена?! – Я скрипнул, вставая, постельными пружинами. – Возьмите пальто, гражданин избранник! Место преступления мы еще с вами не осмотрели.
А во двор выйти стоило. Когда депутат при свете прожекторов увидал картину побоища, ему сделалось дурно. Ожидая, пока он придет немного в себя, я закурил.
– Что это?! – вытирая рот платком, забормотал Раздоров. – Это же… Это же – катастрофа! Завтра… Уже сегодня все газеты, все телевидение свяжет меня с этим!.. С этой!.. Пан Зюзя, сволочь, на стену полезет от радости!
– Нет худа без добра, – заметил я философски. – Действующего президента когда-то с моста уронили. С тех пор от него водкой… Короче, он с тех пор достиг всего, что вы себе желаете.
– Да?! – приободрился Раздоров. – Вы так думаете?! А что? Это мысль!
Заложив руки за спину, он выкатил грудь. Раздоров напоминал мне гения Тетеля из повести-сказки "Мастер-блоха": то сдувался, то надувался.
– Очень, очень верное соображение! – Казалось, он и думать забыл о покойниках, населявших его усадьбу. – Мы должны это с вами использовать! Сколько липовых покушений сами на себя всякие проститутки устраивали! И все ради поднятия рейтинга. А тут – золотая жила! Я покажу этим импотентам, у кого из нас рейтинг стоит!
– Непременно. – Я взял его под руку. – А пока покажите мне, будьте любезны, ваши подземные владения: застенки, темницы, каменные мешки…
– Какие еще мешки?! – вырвался Раздоров.
– Ну, где-то же вы держите гнусных врагов демократии?! – улыбнулся я, разряжая обстановку.
Но шутки моей депутат, судя по тому, как стал опять раздуваться, не оценил.
– Владимир Иннокентьевич, мы напрасно теряем ваше время! Ей-богу, мы здесь одни. Если вы и впредь будете хорохориться, я пристрелю вас, как Мартина Лютера Кинга, и все дела! Посмертно вам даже памятник отольют на кобыле с железными яйцами. А вы еще нужны своему народу, поверьте!
Чтобы заставить здравомыслящего в общем-то человека в подобное поверить, мне пришлось поднести к его умной башке "ремингтон" и передернуть затвор.
– В качестве дружеской услуги! – побледнев, замямлил Раздоров. – В порядке одолжения… Аркадий Петрович Маевский, как ближайший соратник и сочувствующий…
– Да рожай ты, овца бодливая! – сорвался я окончательно.
– В подземном гараже у меня есть подвал со всеми удобствами! – Раздоров, славящийся умением вовремя сделать правильный выбор, повел меня к воротам гаража, встроенного в резиденцию с тыльной стороны. – Исключительно для их собственной пользы! Масвский попросил меня спрятать от посторонних глаз шестерых сотрудников аппарата месяца на два-три максимум!
Ворота гаража с улицы открывались с помощью ультразвукового сигнала, настроенною на определенную частоту.
– Это в их же интересах, – напомнил мне повторно Владимир Иннокентьевич, нажимая кнопку пульта. – Они все стали невольными свидетелями… Какой-то жесткий компромат на эшелоны, вы понимаете…
Ворота медленно поползли вверх, открывая беззубую пасть автомобильного узилища.
– Невольными? – Я покосился на Раздорова. – Были бы вольными, не сидели бы у тебя под замком, хренов ты поборник.
– Да они ни в чем не нуждаются! – будто угадывая мои мысли, продолжил Раздоров свою речевку. – Все необходимое: одеяла, белки, жиры, витамины свежие…
– И раздельный санузел, – оборвал я его.
– И это, – подтвердил депутат, но тут же добавил: – Впрочем, за их содержание отвечает Караваев, помощник Аркадия по безопасности. Его сотрудники здесь распоряжаются.
Я придержал Раздорова и прошел вперед.
Подземный гараж Владимира Иннокентьевича содержался отменно. Даже лучше, чем "полярное" хозяйство Ланцета в Беляево. Три машины: две темно-синие "Ауди" со всеми блатными "прибабахами" от мигалок до спецномеров и умопомрачительный лимузин представительского класса размером с яхту среднего водоизмещения – сияли чистотой, не достойной ни дураков наших, ни дорог.
– Кто несет охрану резиденции? – спросил я у подошедшего Раздорова. – Кому она, эта охрана, вообще подчиняется?
– Аркадию, – нехотя сознался депутат. – Да и все остальное… – Не договорив, он в досаде махнул только рукой.
– Где ключи?
– Вы что, еще не поняли?! – Владимир Иннокентьевич опять начал петушиться. – И потом, у вас ордер есть?! Вы мне так и не предъявили!
– А вам есть что скрывать? – усмехнулся я, направляясь к оцинкованной двери в дальнем конце гаража.
– Перед законом и своими избирателями я чист! – вспылил депутат.
– Тогда отойдите в сторонку, не то испачкаетесь. – Я прицелился из "ремингтона" в замок.
Раздоров благоразумно встал за мою спину. А "ремингтон" еще раз доказал, что в Англии ружья кирпичом не чистят. Дверь содрогнулась, и на месте замка образовалось отверстие размером с кулак.
Толкнув дверь, я спустился по ржавой металлической лесенке в домашнюю темницу Аркадия Петровича Маевского. Передо мной был короткий с бетонными сводами коридор, напоминавший трубу изрядного диаметра, вдоль которой тянулись по обе стороны забранные решетками отсеки. Мое появление встречено было могильной тишиной. Депутат, верно, опасаясь оставить свои следы и отпечатки, за мной не последовал.
Я заглянул в первый отсек. Забившись в угол, на кровати с ногами сидел бухгалтер кредитного отделения нашего банка Лернер. Вид у него был полубезумный: отчаяние и страх, накопившиеся за недели изоляций, отпечатались на его лице, как несмываемая краска. Да и моя тоже внешность его не успокоила: человек в черной маске с оружием вряд ли принес ему добрые вести.
– Фамилия? – спросил я глухо.
– Лернер! – Он вскочил и вытянул руки по швам.
– Выходите. – Сбив прикладом с задвижки простенький висячий замок, я распахнул настежь решетчатую калитку.
– Куда?! – Лернер подался к задней стене. – Я не пойду! Вы не смеете!
В соседних камерах поднялся ропот.
– У вас дом есть? – спросил я, отлично зная, что у Лернера есть два даже дома: на "Полежаевской" и в Теплом Стане квартирка однокомнатная плюс участок приусадебный в Барвихе. – Или жена хотя бы?
– Мама, – неуверенно пробормотал бухгалтер. – И жена тоже! Что с ними?..
– Вот сейчас вернетесь домой и сами узнаете, – утешил я его, как мог, переходя к следующему отсеку.
"Домой! Домой! Нас освободили! Мы едем домой!" – эхом прокатился по застенку возбужденный ропот.
Одну за другой тем же манером я открыл все камеры, из которых посыпались счастливые невольники чести Аркадия Маевского.
– А вы кто?! – бросилась мне на шею рыдающая кассирша-оператор депозитария Матвеева Анна Георгиевна, славная женщина, мать троих детей. – Вы из милиции?! Вы служба спасения, да?!
– Отряд по борьбе с интеллектуальным терроризмом, – представился я, изменив голос до неузнаваемости. – Спецподразделение "Белые твари".
– А кто, позвольте, вами руководит?! – заволновался неизвестный мне бородатый гражданин.
– Как фамилия?! – осведомился я немедля.
– Вайнштейн! – произнес гордо узник.
Так, наверное, отвечали наши диссиденты на закрытых процессах.
– Нами, господин-товарищ Вайнштейн, руководит высокое чувство гражданского неповиновения, а также исключительно сознание выполненного долга.