– А однажды, это было, как сейчас помню, в Испании, Стасик организовал вечер песен Лещенко. Ну, не того, который по телевидению, а Петра. Наверное, слышали "Мою Марусечку"? Так вот, Зерцалов приволок откуда-то пластинки да и сам спел, а как рассказал о судьбе Петра Лещенко, аж плакать хотелось. Представляете, более тридцати лет скитался вдали от родины, мечтал умереть в России и за это поплатился.
– Каким образом?
– Написал в пятьдесят первом году прошение, что хочет вернуться в Россию, а его – цап! – и бросили в румынскую тюрьму. Там и погиб… Станислав уверен, что без Берии не обошлось.
Жур чувствовал, что Горчакову несет на волнах ностальгических воспоминаний, и решил перейти к разговору по существу.
– Говорят, в свою очередь, вы тоже в какой-то степени его крестная. Открыли Станиславу Зерцалову путь на сцену…
– Ну, это преувеличение,– скромно отмахнулась Любовь Николаевна, хотя нельзя было не заметить, что ей лестно.– Понимаете, когда Зерцалова списали на берег, я возмущалась, пожалуй, больше, чем он сам. Но что толку. Разве у нас можно добиться справедливости?
– Сейчас или тогда?
– И тогда и сейчас. А что, разве я не права?
– Слушаю вас, продолжайте,– уклонился от ответа Жур.
– А когда я узнала, что Станислава Аскольдовича, умнейшего человека, спрятали в сумасшедший дом, мне стало ясно, где, в какой системе живу и кто стоит у власти. Представляете, за ложь – к наградам, Звездам Героев, а за правду объявляют шизофреником.
– А вы не допускаете, что его слова о встрече с инопланетянами – плод больной фантазии и не больше?– спросил Жур, глядя в упор на Горчакову.
– Хорошо. Тогда как вы объясните возникновение у него способностей, которых нет ни у вас, ни у меня? – Короче, когда вышла "Новобалтийская правда", меня тут же осенила идея организовать публичное выступление Станислава Зерцалова. А я уже тогда возглавляла филармонию. Позвонила, говорю, есть предложение. Он тут же пришел.
– Значит, прочитав статью в газете, вы сразу поверили во все то, что там написано?
– Абсолютно! – без колебаний ответила Горчакова.– Да я и сама видела, что Станислав сильно переменился. Он сказал, что ощутил в себе огромные возможности помогать людям, открывать им глаза на мир и на себя. Пообещал, что обдумает мое предложение, но сначала съездит в Москву и Воронежскую область. Мол, хочет поучиться настоящему колдовству… Появился он через несколько месяцев. Как раз в концертных и театральных делах началась перетряска. Хозрасчет, так сказать. Симфонические концерты горят, народная музыка и танцы – тоже. Столичные рок-звезды требуют бешеные гонорары… Станислав предложил психологические опыты и прочее. Но сначала продемонстрировал свои способности на мне и других сотрудниках филармонии. Мы буквально ахнули. У него потрясающий талант! Я уломала управление культуры облисполкома, изготовили отличные афиши, дали рекламу по радио и телевидению. И вот – первое выступление Зерцалова. Не поверите, волновалась больше, чем он. Зал заполнился всего наполовину, но, думаю, ничего, лиха беда начало. Однако успех превзошел все наши ожидания. На следующий день Новобалтийск только и говорил об этом. А меня вызвали в обком на ковер: кто разрешил пропаганду всякой нечистой силы, снять, прекратить и так далее. Я отказалась наотрез. Ну, естественно, мне предложили написать заявление "по собственному желанию". Тогда я собрала коллектив филармонии. Люди встали за меня и Зерцалова горой. Пошли с петицией в обком: если, мол, меня снимут, объявят голодовку.– Любовь Николаевна рассмеялась.– Ну и борьбу мы выдержали, скажу я вам!
– Но все-таки победили…
– Не было бы счастья, да несчастье помогло… У второго секретаря дочь заикалась. Двух слов не могла произнести. У меня – бац! – идея. А что, если испробовать на ней возможности Станислава? Как говорится, пан или пропал… И, о чудо! После трех сеансов заикание у девочки как рукой сняло. Теперь уже обком стоял за нас. Вы сами понимаете, какая это была силища… Зерцалову дали зеленый свет.– Горчакова улыбнулась, как показалось Журу, с грустью.– Сейчас Станислав – союзная знаменитость.– Нас забыл… Я слышала, вроде женился на очень приятной женщине. Так? – посмотрела в глаза Виктору Павловичу с явной надеждой услышать отрицательный ответ. Но он промолчал.– Была бы рада за него. И за нее, конечно, тоже. Станислав – необыкновенный человек.
– Какие у вас были личные отношения?
– У меня к нему,– Горчакова красивыми наманикюренными пальцами смахнула со столешницы несуществующие пылинки,– самые добрые дружеские чувства. А уж как он ко мне относится, узнайте лучше у него самого…
– К сожалению, не могу узнать,– тяжко вздохнул капитан, приготовившись к самому неприятному– сообщению о гибели Зерцалова.
– Как? Почему? – сошла вдруг краска с лица директорши. Она, видимо, уловила в голосе Жура трагическую ноту.– Ну, говорите! Прошу вас…
– Он убит,– выдавил из себя Виктор Павлович.
Морось, туман. Люди – как тени. Жур словно плыл в сумерках, вглядываясь в номера домов. Здесь, в центре города, освещенном лучше, чем окраина, и то было ощущение, что ты в мутном аквариуме.
Вот и нужный дом. Помпезный, с архитектурными излишествами. В холле сидел бдительный вахтер.
Регина Власовна Зерцалова, бывшая жена убитого, жила на втором этаже. Она была в строгом темном домашнем халате, похожем на платье. Прическа в идеальном порядке, на лице – собранность и серьезность. Живет одна, сын на стажировке за границей, в каком-то колледже, а у нее самой много работы на вечер. И действительно, на письменном столе были аккуратно разложены какие-то справочники, выписки, диаграммы, рулоны перфорированной бумаги с множеством цифр и букв. Зерцалова писала докторскую диссертацию.
– Чем могу быть полезной? – спросила она, усевшись за стол и предложив Виктору Павловичу вольтеровское кресло.
– Хочу поговорить с вами о бывшем муже, Станиславе Аскольдовиче.
– Неужели скатился до какой-нибудь уголовщины?– брезгливо поморщилась хозяйка.
– Да, история уголовная,– подтвердил капитан, с тоской подумав: снова предстоит сообщать о смерти…
– Я хоть и неверующая, но согласна со словами протопопа Аввакума: "Выпросил у Бога святую Русь Сатана",– Регина Власовна вздохнула.– Вот мы, так сказать, и сподобились… Сексуальная революция, наркомания, одиннадцатилетние проститутки, рэкет – и все это на фоне помешательства на спиритизме, потусторонних силах… Неужели нам мало уроков Запада?
– Издержки демократизации,– философски заметил Жур.– Видимо, должны пройти через это…
– Ну и глупо. Правильно сказал Бисмарк, что только дураки могут учиться на собственных ошибках. Умные учатся на ошибках других. А мы как были дураками, так ими и останемся.
– К чему вы все это?
– Никогда не думала, что Станислав Аскольдович на старости лет клюнет на эту дешевку и станет еще одним шарлатаном. Я имею в виду его так называемую артистическую деятельность. Мог бы найти более достойное применение своим незаурядным способностям.
Ее менторский, безапелляционный тон подавлял Виктора Павловича.
– Вы считаете, он шарлатан? – напрямик спросил Жур.
– Когда по фотографиям вылечивает от недуга – шарлатан. Когда предсказывает будущее – шарлатан. Когда морочит голову тысячам людей о переселении душ и кликушествует – шарлатан вдвойне.
– А как быть с теми, кого он действительно излечил?– Жур задал вопрос, на который сам не мог найти ответа.
– Вы помните фильм "Праздник святого Йоргена"? Там Ильинский играет бродягу, который скрывается от полицейских, он притворяется калекой. И его якобы исцеляет святой, такой же уголовник. Надеюсь, видели?
– Конечно. Вы думаете, Зерцалов сам организовывает благодарственные письма?
– А почему бы и нет?
– Ну хорошо, а если он все-таки не шарлатан?
– Я не совсем категорична. Признаю нетрадиционную, но веками проверенную народную медицину. Китайскую, русскую, тибетскую. И гипноз я считаю научным методом. Могу признать существование экстрасенсорного воздействия. Станислав Аскольдович мне лично снимал мигрень своим биополем.
– Значит, кое-что из его неординарных методов признаете?
– Биоэнергетика,– пожала плечами Регина Власов-на.– Тут нет никакой мистики. А вот когда приплетают Бога…– Она энергично мотнула головой.
– По-вашему, ученый не может верить в Бога?
– Многие, занимаясь наукой, верят и частенько оказываются в неловком положении. Возьмите Павлова. Вроде бы ощущал существование Бога, слышите, ощущал, однако сам лично доказал, что эмоциями управляет не так называемая душа, а нервная система с помощью условных и безусловных рефлексов. Парадокс, не правда ли?
"Женщина с головой,– отметил про себя Виктор Павлович.– С ней спорить трудновато".
– А как вы отнеслись к контакту Станислава Аскольдовича с представителями неземной цивилизации? – закинул Жур еще один пробный камень.
– Неземные цивилизации, может, и существуют, но вот насчет контакта Зерцалова…– Она усмехнулась.– Мистификация чистейшей воды. И, главное, повод мелковат: скрыть свои любовные делишки.
– Вы так считаете?
– Ну, знаете, это несерьезный разговор,– поморщилась научная дама.– Все просто, как дважды два – четыре. Загулял с бабенкой, подвел экипаж судна, семью заставил пережить Бог знает что… Честное слово, его поведение тогда было не достойно мужчины. Пришел бы и прямо сказал: так, мол, и так, Регина, виноват…
– И вы простили бы?
– Не знаю, не знаю,– поправила на руке часы-браслет Зерцалова.– Скорее всего нет.– Она подумала и жестко произнесла: – Наверняка нет. Терпение лопнуло. Сын уже был взрослый, все видел. Не хотела выглядеть в его глазах тряпкой…
– Простите, что копаюсь в личном. Он действительно провел эти десять дней с женщиной?
– То есть нет сомнений. Накануне привез эту девчонку с собой к друзьям на дачу, а утром они ушли вместе. Даже знаю ее имя – Таня.
– А другие женщины у него были?
– Думаю, пальцев не хватит на руках и ногах, чтобы пересчитать.
– Конкретно, если можно…
– Хотя бы директриса нашей филармонии…
– Горчакова?
– Ну, я вижу, эта связь известна всему свету,– язвительно усмехнулась Регина Власовна.– Посмотрите на ее сынишку – вылитый Станислав…
– Значит, у нее есть сын?– несколько удивился Жур.
– Вот именно. А отца у мальчика нет. Хотя все знают, что он – Зерцалов.
– Еще один вопрос. По поводу той истории, из-за которой ваш бывший муж был исключен из мединститута…
При упоминании об этом хозяйка посерьезнела, вынула из иностранной пачки длинную сигарету и закурила.
– Что именно в ней вас интересует? – сурово спросила она.
– Мне известно, в деле были замешаны несколько человек. Троих осудили, а Станислав избежал наказания. Почему?
– Боже мой, сколько могут жить эти слухи?…– Регина Власовна встала, прошлась по комнате, держа одну руку в кармане халата. Она остановилась возле Виктора Павловича.– Поразительно! Что, вам уже успели сообщить? Якобы Станислав – сексот? Или стукач, не знаю, как это у вас называется.
– Не скрою: слышал и такое.
– Враки! Ложь,– пристукнула по столу Зерцалова.– Пусть Станислав неверный муж, неважный отец, эгоист, но – предатель?… Никогда. Слышите, никогда! Я бы бросила его в ту же секунду. И плюнула бы в глаза…
– Значит, диссидентом он не был?
– В том-то и дело, что был. Всегда! – жестко произнесла Регина Власовна.– Я имею в виду прямое назначение слова. Инакомыслящий. Как подавляющее большинство нормальных советских людей. А вот в юридическом смысле… Да, тогда Стасу повезло – его не наказали. Но зато в восемьдесят четвертом году поизмывались. Ведь если вы осведомлены о его любовницах, то уж наверняка знаете, что полтора года Зерцалов просидел в психушке.
– За что же он попал туда? – спросил капитан, удивляясь своему же вопросу, ибо его интересовало в данный момент другое – почему об этой печальной странице в жизни Зерцалова его мать не сказала ни слова. Бывшая жена тоже удивилась вопросу, так как была уверена, что милиции хорошо известны обстоятельства, при которых Станислав оказался в психбольнице. Поэтому она не стала рассказывать о подробностях и заговорила в обвинительном тоне.
– Болтал слишком много после так называемого своего полета в космос. Будто отчетливо видит будущее страны. Предсказывал скорое падение коммунизма у нас и во всем мире. Но вы же знаете, добровольных помощников у КГБ достаточно. Его вызвали в эту милую организацию и предупредили. Станислав не угомонился. Вот тогда-то его и упекли в психушку. Без суда и следствия! А обращались с ним хуже, чем с арестантом.
– Он рассказывал?
– Извините,– зло посмотрела Зерцалова на Жура,– сама видела. Да и наслушалась от очевидцев. Дело в том, что, желая хоть как-то облегчить участь отца моего сына, я бросилась во все инстанции – ходила, писала, умоляла… Кругом глухая стена. Порой мне казалось, что я сама сошла с ума или просто вижу кошмарный сон. Зерцалова пересылали из одного дурдома в другой. Я следом за ним. Денег не жалела, чтобы знать о нем хоть что-нибудь, передать кусок колбасы… Всюду – не приведи Господи. А то, что творилось в спецбольнице, в селе Поместье Волгоградской области – не пожелаю даже своему лютому врагу. Представьте себе, двести с лишним человек содержатся за высоким забором и колючей проволокой. Одним словом, тюрьма. Камеры с прочными запорами и глазком. Охрана, санитары глумятся над этими несчастными и бесправными людьми как хотят. И как мне сказал один сержант из охраны, не удивляйтесь, если побывавший у них человек вместо членораздельной речи перейдет на мычание. Короче, "беспредел", да и только. Я отдала пять тысяч одному генералу, чтобы Зерцалова перевели.
– И его перевели?
– Да.
– Куда?
– К нам, в Новобалтийск, как я и просила. Слава Богу, он здесь попал в добрые руки Галины Семеновны…
– Кто это?
– Врач-психиатр Петелина. Честнейшая женщина. Ни на какие компромиссы не идет. Ни с совестью, ни с наукой, ни с начальством. А тут еще международная общественность, да и наши газеты вступились за права тех, кого по психушкам прятали… Убеждена, что, если бы не Галина Семеновна да перестройка, гласность, сидеть бы Зерцалову за колючей проволокой в лагере или в дурдоме…
– Регина Власовна, скажите, пожалуйста, а как реагировала на всю эту историю мать Станислава Аскольдовича?
– Да никак,– усмехнулась Зерцалова.– Она просто ничего не знала о ней.
– Но она ведь живет здесь?
– Все правильно. Но, учитывая ее возраст и здоровье, все окружающие делали вид, что сын в далеком-далеком загранплаваний, сами сочиняли ей письма от имени сына, сами и читали. Она ведь плохо видит. А когда Станислав оказался на свободе, его предупредили…
– Зерцалов вернулся к вам?
– Нет. Хотя я и готова была ему простить и принять.– Регина Власовна немного помолчала и негромко добавила: – Из жалости. Но Станислав сам не пожелал. Так мы и расстались, как в море корабли… Судьба.– Зерцалова вздохнула, развела руками и встала, видимо, желая этим самым подвести черту под их разговором. Но тут же, спохватившись, обратилась к Журу: – Надеюсь, что на этот раз Зерцалову психушка не угрожает?
– Нет, ничего ему уже не угрожает,– медленно ответил Жур.– К сожалению, должен сообщить вам нехорошую весть…
– Какую? – вся напряглась Регина Власовна.
– Его убили.
Зерцалова сжала пальцы рук так, что побелели косточки. В комнате воцарилась мучительная тишина. Регина Власовна смотрела перед собой невидящими глазами.
"И эта женщина до сих пор его любит",– подумал Виктор Павлович.
Придя в себя от первого потрясения, хозяйка попросила рассказать, как это случилось. Жур, избегая страшных подробностей, отвечал.
Они просидели еще четверть часа, прикидывая, были ли у покойного враги, которые могли бы пойти на убийство. Однако бывшая жена не знала, чем жил Станислав последнее время. Ее сведения мало чем могли помочь следствию. Когда Жур собрался уходить, она спросила:
– Где он похоронен? Мы с сыном должны посетить могилу…
– Еще не похоронен,– сказал Виктор Павлович.– Честно говоря, я не нашел сегодня сил сообщить Анфисе Афанасьевне о его смерти…
– Я позабочусь. К кому обратиться по этому вопросу?
Жур дал ей телефон Гранской. И, выйдя на улицу, где стояла мокрая тоска, представил себе, какая сцена разыгралась в шикарной квартире привилегированного дома после его ухода.
Ночь Виктор Павлович провел в крошечном номере захудалой гостиницы. Удобства были общие, в коридоре. Утром даже позавтракать толком не удалось – в буфете лишь консервы "завтрак туриста". Он вышел на улицу, чуть прихрамывая – набегался вчера до упаду. Его опять поразила серая унылая погода. Жить здесь Жур не согласился бы ни за какие коврижки.
Была суббота. Поэтому встреча с бывшим корреспондентом, а теперь заместителем главного редактора "Новобалтийской правды" состоялась у того на квартире. Вергилиус Юозасович Чипайтис принял Жура в своем уютном коттеджике. С редкой растительностью на голове, но с густой мягкой русой бородкой, с трубкой в зубах, Чипайтис выглядел типичным прибалтом. Прежде всего предложил кофе, который сварил самолично на спиртовке, а потом они уже приступили к разговору, утопая в мягких креслах. Речь зашла о той давней статье, о контакте Зерцалова с инопланетянами.
– С трудом пробил материал,– признался Чипайтис.– Несмотря на провозглашенную гласность, вырезали больше половины. Между прочим, после этого я заболел уфологией. Собираю вырезки из газет и журналов, книги, иностранные издания.
Целая полка книжного шкафа была посвящена хобби хозяина. Он показал капитану самые последние новинки по проблемам НЛО.
– В статье вы как бы самоустранились от оценки,– продолжил Виктор Павлович о том, что его интересовало.– Скажите честно, вы верили, что Зерцалов действительно контактировал с гуманоидами?
– Ну, знаете, так вопрос ставить нельзя. Тем более я был тогда в этом деле совершеннейший профан. Однако я бы все же хотел узнать истинную причину вашего визита.
Капитану пришлось открыться. Весть об убийстве Станислава Аскольдовича произвела на хозяина тягостное впечатление.
– Вы говорите, убийца еще не найден? – спросил он.
– Увы… Вы сказали, что имеете кое-какие сведения, не вошедшие в статью. Не могли бы вы меня ознакомить с этими материалами?
Заместитель главного редактора газеты некоторое время молчал, что-то обдумывая.
– Ладно,– решительно поднялся он.– Покажу вам видеозапись нашей беседы. Правда, она сделана статично, в автоматическом режиме, так что не обессудьте за качество записи. И еще: учтите, что вы первый, кто будет ее смотреть. Раньше я был связан словом, данным Зерцалову, что никому и никогда ее не покажу…
– Почему?
– Сами поймете.
Когда на экране видеомагнитофона возник Зерцалов, Виктор Павлович поймал себя на мысли: хоть мы привыкли к кино и другим техническим штучкам, в сущности, не мистика ли увидеть живого человека, двигающегося, разговаривающего, когда он уже мертв…
Что удивило капитана – Станислава Аскольдовича нельзя было назвать красавцем. Почему же тогда он так безотказно действовал на женщин?