Галина Сергеевна разрешила ему писать. Но писем от Князева она так и не получила. Олейник стала уже забывать о своем курортном знакомом. Но совсем недавно, несколько дней назад, он позвонил к ней на работу и сказал, что приехал в Зеленогорск в командировку недели на две и остановился в гостинице. Галина Сергеевна к себе в гости его не приглашала, так как у нее склочные соседи и ей не хотелось, чтобы пошли всякие сплетни. Очки Князев попросил ее заказать, объяснил, что случайно разбил свои. Зная, что Галина Сергеевна работает в больнице, он попросил сделать это как можно быстрее потому, что с его зрением он без очков как без рук.
Женщина, сидящая напротив меня, была очень взволнована, лицо и шея покрылись у нее красными пятнами. Она не понимала, зачем я расспрашиваю ее о Князеве, и, очевидно, эта неизвестность заставляла говорить о нем очень осторожно. Я чувствовал, что она все время пытается что-то скрыть, скорее всего, свои подлинные отношения с Князевым. Впрочем, в то время меня это мало интересовало. На вопрос, знакома ли ей фамилия Карпов, Олейник ответила отрицательно. Во всем ее поведении чувствовалось желание придать отношениям с Князевым невинный оттенок случайного знакомства.
– Скажите, Галина Сергеевна, а как одет Князев?– спросил я у нее.
– Как одет? – удивилась Олейник.– Обычно одет. Пальто, костюм, шапка…
– Черная каракулевая с кожаным верхом,– вспомнив шапку Горбушина, подсказал я.
– Нет,– уверенно ответила Олейник.– Вы его с кем-то, наверное, перепутали.– Женщина облегченно вздохнула.– У Константина Гордеевича лисья шапка, такая… желтая.
Я почувствовал, как учащенно забилось сердце. "Наконец-то! Неужели я вышел на того, кто мне нужен? Неужели икс найден? Не слишком ли просто?" Еле сдерживая охватившее меня нетерпение, я внимательно перечитал показания Галины Сергеевны и попросил расписаться. Затем, сославшись на то, что она мне еще потребуется, вежливо попросил ее подождать некоторое время в дежурке. Проводив ее туда (я опасался, что она могла предупредить о нашем разговоре Князева), я кинулся к телефону. В леспромхозе мне сказали, что Скирда давно выехал от них. Кажется, никого в жизни я не поджидал с таким нетерпением, как нашего лейтенанта. И когда он, усталый, но довольный, ввалился ко мне в кабинет, я нетерпеливо спросил:
– Ну что узнал?
Впрочем, взглянув на Скирду, можно было этого вопроса и не задавать. Глаза Валерия сияли, и чувствовалось, что его буквально переполняют какие-то важные новости.
– Значит, так,– зачастил скороговоркой Скирда,– в леспромхозе ни у кого лисьей шапки нет. Такая шапка есть у заготовителя, который приехал из Элисты.
– У Князева Константина Гордеевича,– не выдержал я и увидел растерянное лицо Скирды. Поторопил его: – Ну дальше, дальше.
– А дальше,– удивленный моей осведомленностью, продолжал Валерий,– то, что Князев в день наезда появился в леспромхозе как раз около двух часов. От места происшествия до леспромхоза ходу минут двадцать – двадцать пять! Вот вам и дальше! – торжественно закончил он.
– Молодец, Валерий! – хлопнул я его по плечу.– Едем в гостиницу.
– За Князевым? – подтянувшись, спросил Скирда.
– Вот именно.
– Оружие брать?
Я хотел было сказать, что не стоит, но, подумав, что этим сильно подорву интерес Скирды к предстоящей операции, великодушно махнул рукой:
– Бери!
…В вестибюле гостиницы стоял крепкий приторный запах тройного одеколона из парикмахерской. Администратор, пожилая женщина с нездоровым отечным лицом, полистав книгу приезжих, сказала, что Князев остановился в двадцать третьем номере. Мы со Скирдой поднялись по скрипучей лестнице, устланной вытертой ковровой дорожкой, на второй этаж. Скирда, как ему, наверно, казалось, шел походкой индейца, вступившего на боевую тропу.
Нахмурив брови и не вынимая руки из кармана, где лежал пистолет, он не шел, а буквально крался по коридору. На лице лейтенанта застыло суровое, сосредоточенное выражение. Я оглянулся и, увидев, что коридор пуст, шепотом сказал:
– Брать будем тихо, без рукоприкладства и перестрелок. Ясно?
Скирда поспешно выдернул руку из кармана и, покраснев, виновато посмотрел на меня:
– Ясно, Сергей Васильевич.
Подойдя к двадцать третьему номеру, я негромко постучал.
– Входите, не заперто,– раздался из-за дверей мужской голос.
Мы вошли. У зеркала, висевшего над раковиной, стоял невысокий мужчина в пижамной куртке. Я обратил внимание на его неестественно прямые плечи и спину. Видимо, перед самым нашим приходом он брился: на стеклянной полочке лежали бритва, помазок и тюбик с пастой для бритья. На левом ухе застыл клочок мыльной пены.
– Вы ко мне, товарищи? – спокойно спросил мужчина, поворачиваясь к нам.
Лицо у него было небольшое, аккуратное, с маленькими, глубоко посаженными глазами, с небольшим шрамиком, пересекавшим верхнюю губу. На первый взгляд было трудно определить, сколько ему лет. "Вот уж истинно маленькая собачка до старости щенок",– невольно подумал я, вспомнив, что по показаниям Олейник, Князев был не первой молодости.
– Простите, ваша фамилия? – спокойно спросил я.
– Моя? Князев, а что? Да вы проходите, присаживайтесь,– приветливо сказал мужчина, тщательно промывая под струйкой воды безопасную бритву.
Я окинул взглядом номер, но лисьей шапки нигде не было.
– Мы из милиции,– сказал я как бы между прочим.
– Вот как? – без тени удивления произнес мужчина и внимательно взглянул на меня; в его маленьких серых глазах блеснул холодный, недобрый огонек.– Одну минутку.– Он ополоснул лицо и тщательно вытер его. И, заметив, что Скирда по-прежнему стоит у дверей, сделал широкий жест.– Садитесь, садитесь, в ногах правды нет.
– Ничего, я постою,– холодно ответил Скирда
Князев пожал плечами, вынул из кармана очки, протер их полой пижамы и, надев, повернулся ко мне.
– Слушаю вас.– Казалось, лицо его ничего не выражало, кроме вежливого внимания.
– Вот что, товарищ Князев. К нам поступили сведения, что вы незаконно получили в леспромхозе некоторые дефицитные пиломатериалы, надо разобраться,– веско сказал я.
– Вас ввели в заблуждение. Все, что я получил, оформлено нарядами, накладными, можете проверить.
– Это я и собираюсь сделать.
– Пожалуйста.– Князев вынул из папки, лежащей на столе, кипу документов и протянул их мне.– Чепуха какая-то. Как это, скажите на милость, я могу получить то, что мне не положено? Я ведь представляю государственную организацию, а не частную лавочку
– И все же вам придется поехать с нами
– Это еще зачем? – все так же спокойно спросил Князев.– Я думаю, что можно разобраться на месте. Поверьте, я ни в чем не виноват.
– Вот и хорошо,– сказал я, вставая.– Напишете объяснительную записку, много времени это не займет. Одевайтесь.
– Ну как хотите,– недовольно проговорил Князев и начал одеваться.
"Где же шапка,– мучительно думал я.– Неужели он ее выбросил?" А может быть, спрятал? Тогда придется делать обыск. И только когда Князев снял с вешалки пальто и вытащил из рукава засунутую туда рыжую лисью шапку, я, не удержавшись, облегченно вздохнул. Вот она, теперь все в порядке. Правда, бывают в жизни неожиданные совпадения…
Войдя ко мне в кабинет, Князев аккуратно разделся и закурил, не спрашивая разрешения. Держался он уверенно, как бы давая понять, что вызов его в милицию ошибка, и не более. Записав анкетные данные, я откинулся в кресле и, пристально посмотрев на Князева, спросил:
– А теперь, Константин Гордеевич, скажите мне, где вы были семнадцатого ноября с тринадцати до четырнадцати часов?
Князев зло блеснул глазами и промолчал.
– Вы что, не поняли вопроса? Могу повторить,– раздельно произнося слова, сказал я.– Где вы были семнадцатого ноября с тринадцати до четырнадцати часов?
Тут произошло что-то совсем несуразное. Князев хрустнул пальцами, глубоко, с аппетитом зевнул и, отвернувшись от меня, уставился в окно.
– Не хотите отвечать, ну хорошо. Кстати, Князев, вы водите машину?
Князев хитро посмотрел на меня, добродушно улыбнулся и высунул язык.
– Прекратите валять дурака! – строго сказал я, поняв, что Князев пытается прикинуться душевнобольным.– На месте преступления обнаружены осколки от ваших очков. Вот показания гражданки Олейник, которая по вашей просьбе купила новые очки с такой же диоптрией, те самые, которые сейчас на вас. Вот результаты экспертизы, утверждающие, что на голове убитого Карпова обнаружены лисьи волоски. Кстати, я изымаю вашу шапку для установления идентичности с найденными на месте преступления шерстинками. Но и без всякой экспертизы я убежден, что волоски именно от этой шапки обнаружены на месте преступления. Меня интересует, почему вы убили Карпова?
Князев посмотрел на меня отсутствующим взглядом и снова зевнул. На все мои последующие вопросы Князев отвечал молчанием. Только когда вызванная свидетельница Макарова среди них опознала в нем человека, которого она видела за рулем автомашины, переехавшей убитого, Князев вновь захихикал и высунул язык.
Допросы Князева шли уже третий день, но он по-прежнему молчал. Не отрицал своей вины, не оправдывался, просто молчал, тупо уставившись в одну точку. Время от времени он равнодушно зевал и почесывал небритый подбородок. Начальник следственного отдела Сурен Акопович Мартиросян предложил направить подследственного на судебно-психиатрическую экспертизу. Но я был твердо убежден, что Князев симулирует и хочет выиграть время. Для чего? По колючим искоркам, мелькавшим иногда у него в глазах, я ясно видел, что он прекрасно понимает смысл моих вопросов; чувствовалось, что его мозг работает лихорадочно и вполне отчетливо в поисках выхода из сложившейся ситуации. Нет, на экспертизу я его всегда успею отправить. Сейчас важно сломить его упрямство, дать ему понять, что выхода у него нет, заставить его говорить. Зря он рассчитывает, что я не вытерплю, нервы у меня в порядке, и я очень надеюсь, что первыми они сдадут у него. Поэтому, не повышая голоса, я в который раз задавал Князеву одни и те же вопросы.
Нашим поединком с Князевым заинтересовалось начальство. И поэтому я не был удивлен, когда ко мне в кабинет пожаловал сам прокурор Рудов. Он кивнул мне и, внимательно посмотрев на обвиняемого, тихо спросил:
– Ну что, игра в молчанку продолжается?
Князев буквально впился глазами в прокурора, он даже привстал на стуле, но тут же сел и, прикрыв рукою лицо, шумно вздохнул.
– Послушайте, Князев,– так же спокойно сказал Рудов,– неужели вы не понимаете, что ваше молчание ничего вам не даст? Ну отправят вас в больницу, назначат судебно-психиатрическую экспертизу, небольшая оттяжка, и говорить все равно придется. Может, хватит, а?
И тут произошло неожиданное. Князев медленно опустил руку и, еще раз пристально взглянув на Рудова, жестом показал, что хочет что-то написать. Я поспешно протянул ему бумагу и карандаш, ничего не понимая: ведь я десятки раз повторял Князеву эту же фразу, и она не производила на него никакого впечатления.
Князев что-то написал и протянул бумагу прокурору.
– Прошу оставить нас вдвоем,– попросил меня Рудов.
Увидев мое недоуменное лицо, он молча дал мне записку. "Буду давать показания только Рудову",– было нацарапано корявым почерком.
Я встал, молча вышел из кабинета.
"Интересно получилось,– подумал я.– Бился, бился, и нате. А Рудов хорош: пришел, увидел – расколол! Будет теперь разговоров".
Впопыхах я забыл сигареты, но возвращаться в кабинет мне не хотелось.
– Дай-ка закурить,– обратился я к проходящему мимо Шуйдину, совсем забыв, что он некурящий.
Шуйдин молча развел руками.
– Ты что, тоже немой?! – не сдержавшись, заорал я на весь коридор.
– Валерьянки выпей,– спокойно пробасил Шуйдин. И пошел дальше.
Минут через сорок я все же не вытерпел и постучался в свой собственный кабинет. Князева уже увели Рудов по-прежнему сидел в моем кресле и задумчиво смотрел в окно.
– Ну? – не вытерпел я.– Что удалось узнать, Яков Тимофеевич?
Рудов молча протянул мне протокол допроса. На чистом листе бумаги была написана всего одна фраза1 "Я не виноват",– и стояла размашистая подпись Князева.
– Что это значит? – я с удивлением уставился на прокурора.
– А то,– спокойно ответил Рудов, отбирая у меня листок бумаги,– что Князева придется из-под стражи освободить
– Как – освободить? Что за глупые шутки!
– Я вовсе не шучу.– Рудов строго посмотрел на меня.
– Вы что, действительно считаете, что он не виновен? А улики?
– Против Горбушина у вас тоже были улики, не так ли? – спокойно возразил прокурор.
– Но я не согласен с вами! – взорвался я.
– Принципиальность для следователя нужна не меньше, чем для прокурора, и все же, дорогой Сергей Васильевич, я очень прошу вас вынести постановление…
– О чем? О прекращении дела? Ни за что!
– А кто вам сказал, что дело нужно прекращать? Я предлагаю изменить меру пресечения: возьмите подписку о невыезде, но из-под стражи Князева освободите.
– Я буду жаловаться прокурору области.
– Это ваше дело.– Рудов встал с моего места и вежливо добавил: – Ваше законное право.
Взглянув на часы, прокурор направился к двери и уже у порога сказал:
– Извините, но меня ждут на заседании исполкома. К нашему разговору мы вскоре вернемся.
Я буквально кипел от злости. На каком основании Рудов решил выпустить из-под стражи Князева? Может быть, это тактический ход? Но почему тогда он ничего мне не говорит об этом? Неужели не доверяет?
Я бился, распутывая это дело. Вышел, как мне казалось, на верный путь. И вот я сейчас должен собственными руками отпустить щуку в реку, как в той басне. Скрепя сердце я сел и написал постановление об изменении меры пресечения. Когда этому постановлению был дан законный ход, я вызвал к себе Скирду и, ничего не объясняя, сказал, что мы изменяем меры пресечения к Князеву. По ошарашенному виду Скирды я понял, что освобождение Князева показалось ему, как и мне, совершенно неожиданным и необоснованным.
Начальник следственного отдела Мартиросян, к которому я обратился со своими подозрениями, ворчливо попросил не вмешивать его в это дело, сославшись на то, что ему скоро уезжать в длительную командировку.
В тот же день вечером, в одиннадцать часов, ко мне домой прибежал взволнованный Скирда и, утащив на кухню, возбужденно сказал:
– Только что в кафе "Георгин" видел Князева.
– Ну и что?– не понимая причины его волнения, спросил я. В том, что тот пошел в кафе, не было никакого криминала.
– Да, но с кем я его видел? – торжествующе блеснул глазами лейтенант.– С Рудовым,– не дожидаясь моего вопроса, выпалил Скирда.
– Как – с Рудовым? – уставился я на него.– Ты ничего не перепутал, часом?
– За кого вы меня принимаете, Сергей Васильевич? Ровно в двадцать ноль-ноль Князев вышел из гостиницы, и я решил посмотреть, куда он пойдет. Пошел прямым ходом в Черемушки. (В каждом городе есть свои Черемушки. У нас, в Зеленогорске, тоже есть район, носящий такое название.) Сошел с автобуса,– возбужденно продолжал Скирда,– и в кафе "Георгин", а там в отдельном кабинете его поджидал Рудов. Говорили они часа полтора. Потом Рудов ушел, а Князев посидел еще минут пятнадцать и тоже ушел, сейчас он в гостинице, лег спать, во всяком случае, свет в номере погасил. О чем говорили, сказать не могу – в кафе я не заходил, чтобы себя не расшифровывать, наблюдал с улицы через окно.
– Так,– только и мог проговорить я.
Надо сказать, что место для встречи было выбрано очень правильно. В это время года в кафе-мороженое "Георгин" почти никто не ходит. Его даже собирались закрыть из-за нерентабельности в зимний период. Значит, Рудову нужно было уединенное место для переговоров с Князевым. Но зачем? Неужели тот пообещал ему взятку? И он согласился?… На Якова Тимофеевича это не похоже. Тогда в чем же дело? Почему прокурор при столь явных уликах дал указание освободить Князева из-под стражи?
– Вот что,– сказал я Скирде,– ты Князева оставь пока в покое. Завтра с утра я поеду к прокурору области и обо всем ему доложу.
– Как вы думаете, Сергей Васильевич, почему Рудов встретился с Князевым?
– Если бы я знал, Валерий! Чего мы будем сейчас гадать? Во всяком случае, факт этой встречи говорит о многом. В чем тут дело, докопаемся непременно. А ты делай, что тебе велено.
В областную прокуратуру я попал во второй половине дня. Но мне повезло – у прокурора области Зарубина не было посетителей, и я сразу прошел к нему в кабинет. Степан Герасимович поздоровался и поинтересовался, что привело меня к нему. Я подробно доложил Зарубину дело об убийстве Карпова и высказал свои соображения по поводу непонятной позиции занятой Рудовым. Зарубин внимательно, не перебивая меня, выслушал все мои доводы и, неожиданно улыбнувшись, спросил:
– И какие у вас есть соображения по этому поводу?
– Даже не знаю, что думать, но согласитесь – дело путаное.
– Охо-хо, в том-то и оно, что путаное,– загадочно сказал Зарубин.
Выходя из кабинета, я был неприятно поражен, столкнувшись в дверях с Рудовым, который как ни в чем не бывало поздоровался со мной. Я почувствовал, как к моим щекам приливает кровь, и быстро вышел из кабинета. "Решит, что приехал на него жаловаться. Очень красиво! Впрочем, сам согласился на то, чтобы жаловался",– размышлял я. В коридоре ко мне подошел подполковник Ступин и, поздоровавшись, скороговоркой спросил:
– Давно ты здесь?
– А что?
– Как – что? Я чуть телефон не оборвал – звоню. Никто не отвечает.
– Я нужен?
– Еще как! Но об этом потом. А сейчас ищу Рудова. Вы его не видели?
– Он у Степана Герасимовича,– ответил я, продолжая думать о своем.
И только когда Ступин скрылся за высокой дверью, обитой черной клеенкой, я вспомнил, что он вот уже третий год как перешел на работу в органы КГБ и является старшим следователем.
"Так,– мелькнуло у меня в голове.– Если Рудовым заинтересовалось КГБ, то дело еще более усложняется. Но что могло произойти, почему Рудов отпустил Князева?"
Чем больше я об этом думал, тем больше запутывался, тем более возникало сомнение. Я было собрался уходить, но меня остановил вахтер.
– Вы Лазарев?
– Я.
– Товарищ Зарубин просит подняться к нему.
Я снова пошел в кабинет к областному прокурору. Ну о том, какой разговор был в кабинете Зарубина, и о событиях, предшествующих этому разговору, думаю, вам лучше расспросить не у меня. Я вам рассказал все то, что мне известно по этому делу, все то, в чем я принимал непосредственное участие.
ПОКАЗАНИЯ ОБВИНЯЕМОГО ПО УГОЛОВНОМУ ДЕЛУ № 157