Я еще утром заметила его уставший вид, который так не гармонировал с победным блеском в глазах, а сейчас уже и блеск поубавился, а вот синева под глазами, наоборот, прибавилась.
Виталий неопределенно хмыкнул на россыпь моих вопросов и развел безнадежно руками. Мол, ничего не поделаешь… Очень захотелось его пожалеть. Он стоял возле двери как неприкаянный.
– Ну, хоть присядь… Давай, я кофе сделаю. Успеем к Першину. Он всегда на работе допоздна задерживается, – стала я уговаривать Виталия нежным и мягким голосом.
– Ради того, чтобы услышать в твоем голосе такие… нотки, стоило всю ночь задерживать этого американца, и тем более стоит присесть и даже согласиться на очередную чашку кофе, несмотря на то, что я их выпил уже немереное количество, – Виталий тоже говорил мягко. Сил не хватало даже на привычную иронию.
– Тогда, может, чай? – предложила я, не меняя интонации.
– Можно…
Пока я набирала воду в чайник, включала его, ждала, чтобы он закипел и, наконец, заваривала чай, Виталий сидел за моим столом, положив руки на стол, а на них голову и как будто дремал, но стоило мне поставить перед ним чашку и слегка прикоснуться к его руке, как он мгновенно поднял голову и, увидев приятно дымящийся чай, улыбнулся мне:
– Спасительница…
Я понимала, что, кроме здорового сна, ничто другое, в том числе и мой чай, его не спасет, но его взгляд был таким!..
Чай Виталий пил размеренно, маленькими глотками, как бы растягивая моменты блаженства. Выпив, еще раз поблагодарил, и мы отправились к эксперту.
Першина мы застали за его обычным делом: препарировал очередной труп. Я никогда не была любительницей таких зрелищ и потому Першина по месту его работы навещала редко, предпочитая общаться с ним по телефону, а непосредственно заключения по своим делам поручала забрать кому-нибудь с оказией. Будучи редкой гостьей в епархии Першина, я не ориентировалась в топографии нелюбимой местности, поэтому попросила Виталия взять роль путеводителя на себя. Плутая по коридорным лабиринтам морга, я шла впереди, а Виталий за мной, попеременно указывая мне: "Направо… налево…", когда мы дошли до нужной двери и, открыв ее, Виталий легко подтолкнул меня сзади. Увидев, что мы вошли в прозекторскую, а не в служебный кабинет Першина, а также, увидев самого Першина, который ловко расправлялся с каким-то трупом, я поняла, что смогу выдержать это зрелище, как и в студенческие времена практических занятий по судебной медицине, максимум, пять минут.
Першин же, увидев меня, и особенно – выражение моего лица, несказанно обрадовался:
– Кого я вижу!.. Не любите Вы нас, Анна Павловна, а ведь по должности обязаны присутствовать, когда я Ваших жмуриков режу. А Вы так редко у нас бываете!.. Я ведь и докладную могу Вашему руководству накатать, – Першин говорил шутливо, но даже реальная угроза не могла меня сейчас испугать.
Я резко повернулась, намереваясь выйти, и уткнулась лицом в грудь Виталия. С момента, как мы вошли, он продолжал стоять за моей спиной. Вымолвить я смогла только одно слово:
– Пусти!
Сказала я это таким тоном, что Виталий не стал меня уговаривать остаться и, быстро посторонившись, даже открыл мне дверь. Я услышала раздавшийся мне вслед заливистый смех Першина и, подгоняемая им, помчалась по коридорам, не разбирая дороги, к выходу, на улицу, на воздух. Не знаю, как мне это удалось, но дорогу я угадала правильно и вскоре оказалась в объятиях свежего весеннего воздуха. Как все-таки прекрасна природа, куда мы приходим, рождаясь, и как страшно то, что связано со смертью…
Я переводила дух, когда услышала шаги за спиной, а вскоре и голос Виталия:
– Что с тобой?
– Я не могу присутствовать при этом… – силилась я подобрать подходящее случаю слово, но так и не смогла, – и никогда не присутствую…
– Не может быть, – удивился Виталий, – все следователи обязаны…
Я перебила его:
– Знаю, что обязаны, а я не могу и не буду… Даже под угрозой увольнения.
– Сколько с тобой работаю, а не подозревал об этой твоей слабости… – продолжал удивляться Виталий. – Послушай, а как же трупы на месте преступления? Ты всегда их спокойно осматриваешь, если надо – переворачиваешь, все раны, на них обнаруженные, детально описываешь… Что-то я не пойму…
– Я сама не понимаю… Но для меня место преступления – это одно, а епархия Першина – другое. Как говорят в Одессе, две большие разницы. Место преступления – это для меня место работы, а морг – здесь я наблюдатель. Со студенчества в себе этот страх перебороть не могу. Знаешь, я ведь вообще-то сильная… С первого курса, помню, чтобы никто не посмел усомниться во мне, все силу характера демонстрировала… И там, где надо было, и там, где не стоило… Да только, кто ж в том возрасте знает эту границу… Потому меня на курсе все и считали безупречно сильной, а потом вдруг в морге на практическом по судебной медицине я, единственная из всех, и на глазах у всех чуть в обморок не свалилась, пришлось срочно меня выводить на улицу и в чувство приводить! Представляешь, все выдержали, не только ребята, но и девчонки, все до единой, кроме меня… Так с тех пор и не могу ничего поделать с собой. А недавно прочла в одной книжке, что это… "неспособность заглянуть в лицо смерти". Может быть, автор прав?..
Виталий не стал комментировать ни мои, ни чужие слова, а легко привлек меня к себе и стал гладить по плечам, по спине, по волосам, приговаривая, что у каждого свои заморочки. Вот он, например, не терпит осматривать мусорные баки и ведра. Сейчас-то ладно, подчиненным поручает, а на первых порах, когда зеленым был, то самому приходилось. Так его от этого воротило так, что потом неделю отойти не мог…
С каждым его словом мне становилось легче. Что бы про него не говорили недоброжелатели, но надо отдать ему должное, он умел вовремя подставить тебе свое плечо и, не унижая, привести тебя в чувство.
Нежно отстранив меня, он спросил участливо:
– Ну, как ты? Полегче?..
Я кивнула.
– Пойдем, что ли… Першин уже, наверное, закончил, – Виталий не стал уточнять, что именно закончил делать Першин, – и заждался нас.
Я повернулась в сторону двери, которую Виталий предупредительно, уже в который раз, открыл для меня. Першин действительно терпеливо дожидался нас в своем кабинете. Слава Богу, что я могу его видеть не только за прозекторским столом! Он насмешливо смотрел в мою сторону, но открыто смеяться уже не решался. То ли жалел меня, то ли присутствие Виталия его останавливало.
– Знаю, знаю, зачем пожаловали, – предупредил он наши вопросы, – интересная вырисовывается картинка по вашему Вальеву…
– И что же там? – не выдержала я его паузы.
– А то… – опять замолчал Першин, испытывая наше любопытствующее терпение, – а то, что раневой канал у супругов Ивановых расположен справа налево, а у Вальева – слева направо, – поставил Першин жирную точку в своем заключении.
Я ошарашено молчала.
– Это что же получается, – первым пришел в себя Виталий, – Ивановых убил один человек – правша, а Вальева – другой, и этот другой – левша… Кстати, сам Вальев не левша? – Виталий вопросительно посмотрел на меня.
– Не знаю… – на допросах я не искала ответ на этот вопрос. Вместе с тем, какое-то легкое воспоминание мелькнуло в моем онемевшем мозгу, но я не смогла ухватиться за него.
– А не могло быть так, – обратилась я к Виталию и Першину со своим предположением, наконец, придя в себя от полученной информации, – что Вальев одинаково хорошо владел и правой и левой рукой. Ну, в плане оружия, хорошо стрелял и так, и этак. Сначала Ивановых застрелил правой рукой, а потом себя – левой.
На меня смотрели снисходительно, поэтому я решила оправдаться:
– Ведь есть же такие универсальные специалисты!.. В футболе, говорят, Блохин одинаково хорошо бил по мячу и правой и левой ногой, – на меня посмотрели еще более снисходительно.
– Во-первых, у нас не футбол, – парировал мне Виталий, – во-вторых, по поводу специалистов. Безусловно, такие есть, но это профессионалы, и они служат или хотя бы ранее служили в соответствующих структурах. Наш Вальев таковым не является.
– Но приличные навыки стрельбы из оружия он ведь мог получить, не будучи сотрудником спецназа. Сейчас для этого достаточно возможностей, – продолжала не соглашаться я.
– Как правило, навыки стрельбы из оружия приобретаются в армии, – уговаривал меня Виталий, – а наш убиенный во время, когда его сверстники получали такие навыки, исполнял совсем иную обязанность. Сидел, – уточнил Виталий.
– Он мог научиться стрелять до того, как отбыл в места не столь отдаленные, а потом, после отсидки, на воле мог совершенствоваться в стрельбе, например, в тире, – предположила я не совсем уверенно.
– Не смеши, Анюта, – вмешался Першин, – не мое, конечно, дело отбирать у вас хлеб и версии строить, но если, по-вашему, один и тот же человек это все совершил, то он должен быть действительно спецом! А ваш Вальев, кто? Спецназовец? Киллер? Бандит-профессионал?
– Следовательно, либо наш Вальев был таким умельцем, но ловко скрывал свои таланты, в чем я лично очень сомневаюсь, – делал вывод Виталий, подхватывая рассуждения Першина, – либо… должен быть кто-то еще. Левша, который застрелил Вальева, при условии, что Вальев, будучи правшой, застрелил Ивановых, потому что обратная диспозиция бессмысленна: некий господин "икс", как правша, убивает Ивановых, а Вальев – левша – стреляет в себя. Чушь какая-то!..
– Анатолий Алексеевич, – обратилась я к Першину, задумавшись, – а следы борьбы на теле Вальева имеются?
Першин улыбнулся и поднял вверх указательный палец правой руки:
– Анна Павловна, прямо в корень зрите! Конечно, имеются. Незначительные, правда, но они есть.
– Поехали, – я обращалась уже к Виталию, – надо заехать в больницу к лечащему врачу Вальевой и уточнить характеристики ее раны.
Виталий согласно кивнул, а Першин наигранно возмутился:
– Что?! Даже чаю не попьете?..
– Нет, – я была категорична, но слегка разделила шутливый тон Першина, – уж лучше Вы к нам…
В больнице лечащий врач Вальевой, довольно быстро открыв медицинскую карту своей больной и прочитав нужные записи, ответил на заданный ему вопрос:
– Направление ранения… справа налево.
"Так же, как и у Ивановых", – подумала я. Стало быть, один и тот же человек убил супругов Ивановых и ранил Вальеву. Он правша. А другой – левша – убил Вальева. Либо… все убийства совершил один и тот же человек, но он орудовал попеременно правой и левой рукой. Если допустить, что этот человек, все-таки, Вальев, то он сначала правой рукой застрелил тещу и тестя, той же рукой ранил жену, а потом – уже левой рукой – пустил пулю в себя. Нет… Не вяжется как-то… Похоже на действия героя американских боевиков, ловко расправляющегося с врагами, а наш "удалец-молодец" с родными и близкими расправился. Нет, не похож этот "рыцарь без страха и упрека" на нашего Вальева.
– Виталий, – уже в машине, взглянув в посеревшее от бессонной ночи лицо Астахова, я вернулась к своему старому вопросу, – меня что-то на месте преступления смущает. Только не могу понять, что… И, когда к Вальевой в больницу на допрос шла, что-то мелькнуло в сознании, но, увы, не задержалось. Как ни стараюсь вспомнить, не могу… Тебя, тогда на осмотре, тоже ведь что-то задело. Может, расколешься?..
– Заметила, – констатировал Виталий и в его уставших глазах вспыхнули искорки лихого задора, – а ты вспомни место преступления, – попросил меня Виталий, – вспомни обстановку. В конце концов, вспомни, о чем ты думала, когда шла допрашивать Вальеву. Ты ведь толковый следователь, вспоминай!.. Не дай в тебе усомниться!..
– Да, что вспоминать, – возмутилась я упорству Виталия и его нежеланию открыть мне глаза без лишних загадок, – я протокол осмотра наизусть знаю! Только ни на что он меня не наталкивает! А по дороге к Вальевой я думала о-о-о… о небе, о природе, об их красоте и совершенстве, о том безупречном порядке, который присутствует в природе…
Я внезапно замолчала, как будто ухватила убегающую мысль за ее верткий и скользкий хвостик.
– …Порядок,…порядок, – лепетала я, как будто про себя.
– А Першина ты, почему про следы борьбы на теле Вальева спросила? – старался Виталий помочь мне крепко ухватиться за хвостик той самой мысли и не упустить ее в очередной раз.
– Конечно! – осенило меня – Я просто слепая курица!..
– Ну, не надо о себе так… – пытался урезонить Виталий мою самокритику.
– Как же я могла не узреть этого, ведь картина налицо была?! И в протоколе ж все описала!.. Курица! Слепая курица!.. – не успокаивалась я на свой счет. Виталий же перестал вмешиваться в процесс моего самобичевания. Однако зря, потому что я быстро пришла в себя и как истинная представительница своего пола не могла только свою голову посыпать пеплом. Резко развернувшись в сторону Виталия, я посыпала в его адрес откровенные обвинения по затягиванию следствия:
– А ты-то хорош! Не мог мне свои подозрения сразу выложить?! Сколько времени потеряно!.. Ненавижу тебя, – бросила я в сердцах, но Виталий не обиделся, а продолжал тихонько посмеиваться улыбкой, которая дрожала на уголках его губ, как крылья порхающей бабочки.
– Твое счастье, что ты сегодня победитель, хоть и обессилевший, – продолжала возмущаться я, но уже не так истово, так как моя голова начала работать над возможными версиями по делу, а делать два дела одновременно – ругать Виталия и расследовать преступление – я не умела.
Мы подъехали к прокуратуре и Виталий серьезно, не обращая внимание на мой гнев, посоветовал мне:
– Ты догадываешься, конечно, что Вальев не левша, но постарайся в этом убедиться и добыть тому доказательства. А самое главное, надо установить, кто, кроме всех известных нам лиц, был на месте преступления, а мы его не заметили и не учли. Вот он-то и есть левша и, вероятно, убийца Вальева.
Я слушала Виталия, понимая его правоту:
– Да, по-моему, у нас теперь хоть какая-то ясность…
Напоследок, повинуясь добрым порывам своего отходчивого женского сердца, с болью взиравшего на муки усталости, снедавшие Виталия, я попросила его бросить на сегодня все дела к черту и ехать домой отсыпаться. Он же где-то нашел силы на шутку и, посмотрев на меня притворно-томным взглядом, ответил:
– Только, если с тобой…
9
Мои мысли, с одной стороны, концентрировались и упорядочивались, проясняя мне картину убийств, связанных с Вальевым, а с другой стороны – задавали все новые и новые вопросы…
В дверь мягко постучали, и на пороге возник Пионер. Он поздоровался, и в духе воспитанного человека попросил прощенья за незваное вторжение, объяснив, что был с оказией в прокуратуре и не мог не заглянуть ко мне.
Я, отметая извинения Игоря, ответила, что всегда рада его видеть и предложила ему кофе-чай. Игорь согласился на кофе и, пока я возилась с чайником и чашками, поведал мне о страстях, разгоревшихся в нашем ГУВД вокруг личности задержанного любителя американских банков:
– Представляете, Анна Павловна, какой курьез. Наш Бойко разыграл оперативников, сообщив всем, якобы, по секрету, что на уровне руководства решается вопрос о нашем участии в этапировании американца в Штаты. Отбирать, сказал, будут из всех сотрудников, а не только из уголовного розыска, причем самых достойных, а определять их будут по таким критериям, как, во-первых, хорошие физические данные, во-вторых, умелое владение оружием, в-третьих, хотя бы базовый уровень знания английского языка, и, в-четвертых, послужной список, конечно. Народ, подбадриваемый Ваней, прикинул на себя все это, и всем стало ясно, что из розыска никто в кандидаты не попадет, хотя бы потому, что английский даже на базовом уровне никто не знает. Когда стали оценивать кандидатов из всех других отделов, то оказалось, что, скорее всего, подойдет смазливый красавец, хорошо сложенный атлетически, к тому же прошедший в свое время Афган, начальник дежурной части Стоянов, но самый главный аргумент в его пользу был тот, что у него жена – учительница английского языка и, безусловно, она сможет мужа поднатаскать не только для базового уровня. Кто-то даже вспомнил, что уже не раз видел Стоянова с учебником английского в руках. Другие высказали предположение, что Стоянов, какой-никакой, да начальник, потому изначально ведал о планах руководства делегировать одного из сотрудников для командировки в Штаты, но умышленно молчал, дабы не плодить себе конкурентов. Весь розыск был этим возмущен, но больше всего по этому поводу негодовал Эдик Горенко, который наравне с Бойко и Старышем участвовал в задержании американского бандита. Он так неистово бил себя кулаком в грудь и так возмущался несправедливости, из-за которой под пули посылают одних, а как в Америку, так – других, которые "рылом вышли", что волны этого негодования докатились до Астахова. Когда Виталий Владимирович установил возмутителя спокойствия, то учинил Бойко такое промывание мозгов, что тот зарекся еще когда-нибудь в будущем, как он сказал, "шутки шутить с нашими аборигенами".
Я до слез хохотала над рассказом Игоря и узнавала безудержного балагура Бойко, который не был бы собой, если бы не обыграл эту занятную ситуацию с американцем. Вместе с тем, я слушала Игоря и диву давалась тому, как весьма относительные блага, к которым можно было отнести и гипотетическую командировку в США, могут изменить отношение людей друг к другу. Ведь Горенко и Стоянов были не только коллегами, но и соседями. Их частные дома разделял забор, через калитку в котором они ходили в гости друг к другу, помогали друг другу в нехитрых делах по хозяйству, их дети сидели за одной партой в школе…
То ли жизнь у нас такая серая и беспросветная, что мы хватаемся за яркую картинку, которую судьба преподносит в единственном безальтернативном варианте, с отчаянной силой первобытного человека, борющегося за свое теплое место под солнцем, то ли натура наша по своей истинной природе такая сволочная и подлая, что именно в такие моменты критического выбора и проявляется во всей своей "красе"…
Размышлять над этим было безрадостно, поэтому я решила переключиться на то, что в последние дни и часы очень сильно занимало меня, как следователя. Я задала Игорю интересующий меня вопрос:
– Игорь, когда Вы по Вальеву работали, у Вас не сложилось впечатление, что он левша?
Игорь недоуменно задумался и спустя мгновение ответил не совсем уверенно:
– Да нет… Нет, нет, – добавил он уже более уверенно, даже твердо, – он правша. Анна Павловна, я видел фотографии, на одной из которых он держит в руке, в правой руке, разводной ключ, на другой фотографии, школьной, у него в правой руке портфель, затем… на фотографии – это уже наши дни – на какой-то вечеринке-гулянке он держит стакан в правой руке… Определенно, Анна Павловна, он правша. А почему Вы спрашиваете об этом?
– Фотографии – это, конечно, хорошо, – не сразу ответила я на вопрос Игоря, – тем не менее, Игорь, пожалуйста, допросите людей по факту определения, правша Вальев или левша.
Далее я поведала Игорю о заключении Першина и о своих догадках: