– А очереди возле посольства, сестра рассказывала, просто преогромнейшие были, причем, внутрь, то есть во двор, совсем не в помещение, никого не пропускали. Люди стояли перед воротами, как подаяния просили. И так изо дня в день под открытым небом в любую погоду – снег, дождь, жара… Посольские даже не пытались эту толпу хоть как-то организовать, я уже не говорю о том, чтобы создать людям хоть какие-то условия для такого длительного ожидания. Люди сами вели списки, как в советские времена в очереди на мебель. Регулярно надо было отмечаться. А как это сделать, если ты не в столице живешь, а на периферии, да еще непризнанной? Нанимаешь проворного местного удальца, и он за отдельную плату (неплохой бизнес, да?) за тебя в положенные дни отмечается. И так, пока твоя очередь не подойдет. Представляете, когда она может подойти, если ты в очереди тысяча сто двадцать пятый, а посол в приемные дни принимает максимум пять человек, а приемных дней у него всего два в неделю?.. Наконец, проходит и это ожидание и ты, тайно радуясь, попадаешь на прием к послу или его помощнику и вдруг узнаешь, что тебе какой-то бумажки не хватает или чьей-то подписи, или какого-то штампа или еще чего-нибудь, и все у тебя начинается заново…
Марго продолжала сочувственно кивать мне, как будто все рассказанное происходило со мной, а не с моей сестрой и с другими людьми, проживающими на той непризнанной территории и обреченными не только на такие, но и на массу других проблем. Павленко, комментируя мое повествование, сказал, что такой дурдом у нас при любой власти, как бы она себя не называла – монархическая, коммунистическая или демократическая. Марго и с ним согласилась, кивнув ему в ответ и сказав, что чиновники всегда и везде одинаковы. При этом надо было понимать, что себя Марго к этим бюрократам не причисляла. Мне показалось, что та же мысль легла тенью на лица Виталия и Павленко, но все мы, понимая курьезность ситуации, интеллигентно промолчали.
Тем временем мы подъехали к знаменитым "трем столбам", которые служили своеобразными воротами в город и открывали подступы к нему.
Мы стали договариваться, кого, где выбросить, а также о том, в какое время и в каком месте мы встретимся для обратного пути.
Меня Виталий высадил перед зданием экспертно-криминалистического отдела, предварительно выудив из меня согласие пообедать с ним. Мы договорились встретиться в два часа дня на каштаново-платановом Приморском бульваре, надеясь, что к этому времени каждый из нас успеет решить свои дела.
Я обратила внимание, что Виталий заметно нервничает, и пожелала ему удачи. Все-таки, аудиенция ему предстояла серьезная.
Криминалисты ничем особенным меня не удивили, сообщив, что на охотничьем ружье (по делу Вальева) обнаружены отпечатки пальцев обоих братьев. Другого я и не ожидала. Забрав заключение, и не вдаваясь в личные беседы с экспертами, я помчалась в иные экспертные организации, заключения которых были мне нужны по другим делам, находящимся в моем производстве. Так как эти организации были разбросаны по всему городу, то мне пришлось мотаться, пересаживаясь с трамвая на троллейбус, с троллейбуса на автобус, с автобуса на маршрутку и так далее, перемежая это все разговорами с экспертами, улыбками незнакомым мужчинам в транспорте, которые хоть и редко, но задерживали на мне свой любопытный взгляд. Мне вспомнилась героиня одного романа, которая произносит обреченную фразу: "На меня больше не оглядываются мужчины…" и подумалось, что время пока жалеет меня и, как забралом, защищает от этой обреченности. Странно, но женщинам приятно внимание именно незнакомых мужчин, причем эти мимолетные взгляды, порхающие на губах улыбки нужны не для предчувствия некоего будущего романа, а для того, чтобы продолжать ощущать себя женщиной. Женщиной, из-за которой теряют голову и… не только голову.
Последним пунктом моих городских путешествий была родная контора – областная прокуратура. Добравшись до нее, я намеревалась быстро отдать бумаги шефа и, не задерживаясь, отправиться на условленную встречу с Виталием. К тому же времени до этой встречи оставалось немного, а мне еще топать до бульвара приличное расстояние. В отделе, где благосклонно приняли бумаги шефа, меня попытались задержать просьбой прокомментировать кое-какие цифры в этих документах, но я, сославшись на свою неосведомленность, так как являюсь следователем, увернулась от длительного профессионального общения и, выйдя из серого здания прокуратуры, весело направила свои стопы к намеченному пункту встречи, засматриваясь на красоты любимого города. Благо, нахлынувшее беззаботное настроение позволяло замечать старинные украшения двухсотлетних зданий, своенравно соседствующие с современным стеклянно-металлическим авангардом и кокетливой пластикой городских лавок. Город менялся на глазах и, несмотря на яркую вызывающую броскость и вычурность некоторых новшеств, он нравился мне все больше и больше.
Возле памятника основателю города на изящной скамейке сидел Виталий. Я постаралась подойти незаметно, и мне это удалось. Только присев рядом с ним, и намеренно легко задев его локтем, я дала знать о своем присутствии. Виталий оторвал взгляд от созерцания ослепительного белого лайнера, смело расположившегося на берегу морского вокзала. Морвокзал отстоял от Приморского бульвара на большом расстоянии, но так как бульвар раскинулся на возвышенности, а морвокзал в низине, то последний был виден как на ладони и все, что к нему причаливало, приятно поддавалось взору.
– Ты сейчас похож на Ассоль, которая мечтает узреть алые паруса. Мужчине, нацеленному на карьеру, такие взгляды не к лицу, – назидательно выговаривала я Виталию, пытаясь одновременно найти на его лице ответ на другой вопрос, но мне это не удавалось, а он, видимо, понимая это, умышленно затягивал с ответом.
– Когда-то в детстве, как и многие мальчишки этого города, я мечтал стать капитаном и управлять вот таким великолепием, – Виталий кивнул в сторону лайнера.
– Что же заставило тебя изменить своей мечте? – проявила я интерес к его словам.
– Сначала страх… – не глядя на меня, отвечал Виталий.
– Что?! – мое удивление было искренним.
– Как-то в детстве, пацанами, мы прыгали с высокого обрыва в море, и… я чуть не утонул. Потом долго боялся воды.
Вдруг очень тихо и совсем для меня неожиданно Виталий прочитал:
Я с детских лет боюсь глубин.
С тех пор, как со скалы когда-то
Из всех мальчишек я один
Нырнул в пучину водопада.
Не знаю, есть ли в мире глубина
Такая, как у ясных глаз твоих:
Никак не доберусь до дна,
Никак не выберусь из них.
– Неужели сам сочинил? – продолжала я удивляться
Виталий отрицательно мотнул головой и добавил:
– Однокашник, Юрка Шамаев, – и довольно пристально посмотрел мне в глаза.
Именно из-за намека, сквозившего в последних строках стиха, я решила вернуться к началу нашего разговора и уточнила:
– А когда страх прошел, то что, все-таки, повернуло твою мечту вспять?
– Любовь… – вернулся к теме, которую я старательно обходила, Виталий, – в школе, в классе восьмом я влюбился в девочку. Первая любовь…
– Так поздно? – решила пошутить я, а Виталий только криво усмехнулся в мою сторону, демонстрируя уязвленность моей снисходительной и неудачной шуткой.
– У девочки отец был мотористом на каком-то судне, ходил за границу, по морям-океанам… Иногда мне кажется, что я в нее влюбился из-за ее отца, так интересна мне была его жизнь моряка… – продолжал Виталий начатую тему. – Однажды он ушел в плавание и не вернулся. Вот тогда она с меня и взяла слово, что я ни за что не выберу профессию, связанную с морем. Так до сих пор и держу слово…
– А что же девочка? – разжег Виталий мое любопытство.
– А девочка выросла и… благополучно вышла замуж за одного из моих дворовых друзей. За капитана дальнего плавания, – рассмеялся Виталий и добавил, – то ли шутка, то ли ирония судьбы…
– Ты жалеешь о данном слове? Или о девочке?
– Я не жалею ни о чем. Просто, воспоминания почему-то всегда принято освещать с грустью, вот я и разыграл перед тобой сцену… – в глазах Виталия насмешливо плутало его вечное лукавство.
– Ты, что все выдумал?! – возмутилась я. – Ужасно, ужасно, ужасно… – повторяла я, отстраняясь от него.
Виталий весело улыбался и пытался убедить меня, что весь его рассказ сущая правда, но я уже не верила его словам, к тому же меня мучил вопрос, от которого я не могла отделаться:
– Ладно, до біса твою правду-кривду. Скажи, что твой шеф?
– Через месяц приступаю к выполнению новых служебных обязанностей, – лаконично, словно строчку из приказа процитировал Виталий и развеял мучившее меня любопытство. – А посему, это дело надо обмыть. Вставай, – он бодро поднялся со скамейки и потянул меня за рукав. Я, хоть и с неохотой (так хорошо отдыхалось моим гудящим ногам), но поднялась. Мы направились в сторону ресторанчика, в котором собирались пообедать.
– Виталий, я пить хочу… Давай по пути какой-нибудь воды купим, – меня давно мучила жажда и я решила возвестить о ней.
– В ресторане и напьешься, – осадил меня Виталий.
– Я не доживу до ресторана. Я сейчас здесь на мостовой свалюсь без чувств, – канючила я и вдруг узрела впереди, по ходу, здание забегаловки, распустившей свои щупальца по всему миру. – Зайдем в "Макдоналдс"… На пять минут… Только воды попить… – я ныла нудно и протяжно. Виталий сдался.
Войдя в помещение, я сразу кинулась к стойке заказов, а Виталия попросила занять свободный столик у окна. Он попытался, было, изменить рекогносцировку и распределить роли по-своему, но я так фыркнула ему в лицо, что он не решил ослушаться.
Когда я принесла себе минеральной воды, а Виталию чай и, сев за столик, с такой жадностью прильнула к заветной воде, вынув ненужную соломинку, что Виталий отвел взгляд от картины, которую он наблюдал в углу зала, и одновременно с раскаянием и состраданием во взгляде посмотрел на меня:
– Я уже себя преступником чувствую, что пытался подвергнуть тебя такой пытке.
Я сделала очередной жадный глоток и облегченно вздохнула:
– Какое счастье, что Господь, кроме амбиций и служебного рвения, наделил мужчин еще и добрым сердцем, благодаря которому проявляется ваша способность хоть изредка давать верную оценку своим поступкам, – я утолила жажду и могла позволить себе полусерьезно-полушутя философствовать по поводу мужской натуры.
Он же только наигранно процокал мне в ответ языком и опять перевел взгляд в угол зала. Что его так занимает? Я повернула голову вслед за его взором. За столиком, не обращая ни на кого внимания, сидела юная (очень юная!) парочка, причем она на коленях у него, несмотря на то, что стулья рядом были свободны. На столе "Кола". Они не разговаривали. Пили "Колу" и после каждого глотка целовались.
– Интересно, они целуются между глотками "Колы" или пьют "Колу" в перерывах между поцелуями? – вопросительно оценила я увиденное.
Виталий рассмеялся:
– А это не имеет никакого значения. Они никого не видят. Для них не существует нас, с нашими осуждающими или поощряющими взглядами, с нашей моралью, любопытством… А ведь ты бы так не смогла? – перебил сам себя Виталий, как будто пытаясь спровоцировать меня на что-то.
– Да, не смогла бы, – не поддалась я на провокации и вызывающе усмехнулась, опираясь на корни своего патриархального воспитания, – большой героизм: целоваться публично!..
– А ты? – продолжила я свое наступление, – можно подумать, ты бы так смог?
– Сейчас – нет, а в их возрасте – смог бы, – спокойно резюмировал Виталий.
– Ой, ли, – недоверчиво посмотрела я Виталию в лицо, – не хитри сам перед собой. Мы – другие. Нас воспитывали иначе: общественное выше личного, потому целоваться прилюдно неприлично. А чтобы так себя вести, – я посмотрела в сторону не унимающейся парочки, – надо родиться сегодня, в это время.
– Ты жажду свою утолила? – спросил меня Виталий, видимо, решив не комментировать мой лекторский пыл. – Пошли, а то так и не дойдем до ресторана, а я есть хочу, – на очень твердой, даже требовательной, ноте закончил свою реплику Виталий.
По дороге он предупредил меня, что в ресторане мы будем не одни, так как он пригласил своего старого студенческого приятеля. На мой вопрос, кто он, Виталий ответил коротко:
– Увидишь.
В ресторане, сделав заказ, мы опять вернулись к, зацепившей наши мысли, парочке и продолжили спор, когда я увидела вошедшего в зал… Лаврова! Я не смогла сдержаться:
– О, нет!.. Только не он!..
Виталий проследил за моим взглядом. Улыбнулся. Дальнейшее удивило меня еще больше и лишило дара речи окончательно. Виталий поднялся навстречу Лаврову, а тот, раскинув руки – навстречу Виталию. Они обнялись, радостно похлопывая друг друга по спине. Повернувшись ко мне, Лавров любезно кивнул и поздоровался:
– Анна Павловна, рад Вас видеть!
А я-то как рада!.. Если бы только он мог знать о степени моей радости!.. Понятно, почему Виталий умолчал, не назвав мне имя своего студенческого друга. Если бы я заранее знала, кто этот друг, то сбежала бы из ресторана, несмотря на голод и усталость, потому что все это вместе взятое ничто по сравнению со свалившимся на меня испытанием.
"Обед прошел в теплой дружеской обстановке…" – так газеты пишут об официальных приемах на правительственном уровне. Наш обед, хоть и был другого уровня, но прошел в такой же обстановке. Несмотря на то, что моя скованность к концу обеда несколько прошла, благодаря тем резвым воспоминаниям, в которые Виталий и Лавров поминутно окунались, накрывая и меня этой доброй волной, я, тем не менее, затаила на Виталия свою маленькую обиду, которая изначально-то была большой, но к концу обеда уменьшилась, к счастью для Виталия. Поэтому после обеда, когда Лавров, попрощавшись со мной и договорившись с Виталием об их будущей встрече по прибытии последнего на новое место работы, наконец, ушел, я отвела душу, высказав Виталию все, что думаю о том, в какое дурацкое положение он меня поставил.
После того, как я закончила свое пылкое выступление, Виталий, улыбаясь, сказал:
– Именно поэтому я и промолчал об имени друга. На что был бы похож наш обед, если бы я все это выслушал до того, как?.. – красноречиво поднял брови Виталий. – Также я полагаю, что ты женщина разумная и тебе хватит ума не бахвалиться перед подругами обедом с руководством и не пользоваться этим фактом в своих служебных интересах.
Я промолчала, решив, что Виталий высказал хоть и завуалированный, но комплимент мне и молча прошествовала мимо него к выходу из ресторана. На улице Виталий меня обогнал и слегка поддержал за локоть, когда мы спускались по ступенькам. Я решила принять это как знак примирения, тем более – ссориться мне не хотелось. Все-таки, обед был очень вкусным, компания чудесной. Я увидела Лаврова совсем с другой стороны – бытовой – и он удивил меня своей легкостью и простотой в общении. Не хотелось, чтобы эта появившаяся лучезарность вдруг исчезла.
Подойдя к машине, которую Виталий оставил на стоянке возле ресторана, он предупредительно распахнул передо мной дверцу и наигранно преданно посмотрел мне в глаза. Я ответила тем же и мы с ним одновременно расхохотались.
Вскоре в условленном месте мы подобрали Марго и Павленко. Оба находились в добром состоянии души. Видимо, каждому удалось решить свои дела удачно.
По повеселевшему лицу Марго я поняла, что ей назвали сумму меньшую, нежели та, в которой нас уверял Павленко. Вместе с тем, я подумала, что "нет худа без добра". Если бы Павленко утром не назвал нам свою цифру, то для Марго любая сумма, даже меньшая той, которая фигурировала в речи Павленко, была бы катастрофической. А так у нее появилась возможность для сравнения и, естественно, все, что снижало планку, поднятую Павленко, Марго восприняла бы как благо.
Обратный путь так же, как и путь в область, показался мне быстрым. Марго всю дорогу демонстрировала свое хорошее настроение, то рассказывая смешные истории из жизни нашего ГУВД, то зачитывая курьезные объявления из "Маклера", который она купила в городе, чтобы присмотреться к ценам на сдаваемое жилье, так как она намеревалась снять квартиру для своего будущего студента. Виталий хотел, было, уколоть ее тем, что студент-то будущий, а потому не рано ли она квартиру ищет. Я испугалась очередного "кровавого" спора между Виталием и Марго и даже слегка стукнула Виталия кулачком по спине, но от Марго веяло такой феерией счастья, что уже ничто не могло ее раздосадовать. Видимо, ей предложили хорошие условия и гарантии дали стопроцентные.
– А ты не ерничай, – улыбалась Марго в спину Виталия, – потому что если мы квартиру не найдем, то к тебе придем… У тебя, я слышала, жилье в городе есть, от родителей осталось. К тому же ты у нас теперь будешь фигурой областного масштаба… – полувопросительно-полуутвердительно высказалась Марго, а Виталий молчал и довольно улыбался, из чего Марго и Павленко сделали правильный вывод и больше с вопросами не приставали.
– Послушайте, послушайте это объявление, – щебетала Марго, – "Продается шуба под норку", а в скобках – "из зайца"…
Все дружно рассмеялись.
– А вот еще… – не унималась Марго, – "Продаются свеженаписанные картины"… Ну как вам эти, с позволения сказать, шедевры мысли, – хохотала Марго, заражая своим смехом нас всех.
– Да, – вторил ей Павленко, – Рафаэлю и Леонардо остается только посочувствовать. Их творения свеженаписанными, – Павленко выговорил это слово с особым ударением, – никак не назовешь…
Так, с шутками и веселым смехом мы прибыли в родной городок, когда уже стемнело. Виталий всех своих спутников развез по домам, а сам заехал в горотдел осведомиться о событиях за день. Там его ждала удивительная новость.
8
В прокуратуре было очень шумно. Из кабинета шефа раздавались громкие голоса и задорный смех, которые всецело заполонили наш коридор, и которые меня захлестнули буквально с порога конторы. Во всей этой разноголосице трудно было разобрать, кому принадлежат голоса и кто находится в кабинете моего начальника.
Не заходя к себе, я с любопытством заглянула в приемную. Не найдя там никого, прошла к кабинету шефа и, постучав в открытую дверь, вошла, обнаружив не только хозяина кабинета, но и "замнача", Земцова, Ольгу Васильевну и Ваню-Витю. Увидев меня, они прервали свои громкие речи и энергично закивали мне, а в ответ на мое приветствие и удивленный вопрос о причине столь шумного веселья каждый, кроме "замнача", наперебой начал мне с энтузиазмом что-то рассказывать. Увидев мое еще более возросшее от непонимания удивление, шеф слегка хлопнул ладонью по столу и взял, таким образом, инициативу на себя:
– Анна Павловна, пока Вы мирно спали, мы с милицией, – шеф повел рукой в сторону гордо улыбающихся Вани-Вити, сияющего Земцова и молчаливого, но не менее довольного, "замнача", – сотрудничали в поимке особо опасного преступника, можно сказать, международного уровня.
Я непроизвольно округлила глаза.
– Да, да, – с артистичной гордостью поддакнул Витя моему шефу.
– Да, Анна Павловна, представьте, в наших краях осел преступник, давно разыскиваемый правоохранительными органами США за разбойное нападение на их банки.
– Господи, да как его к нам-то занесло? – невежливо перебила я шефа.
Шефу не дали ответить и его инициативу, как эстафетную палочку, ловко, с присущей ей вездесущностью, перехватила Ольга Васильевна: