- Что? - Этот субчик захлопал подозрительно честными глазами. - Я не понимаю…
- А что тут понимать? - подбоченилась я. - Зачем вы притащили мне этот надгробный венок?
- Я? Притащил? - Он ткнул себя пальцем в грудь. - Да ничего я не тащил! Цветы лежали на лестничной площадке, прямо под вашей дверью. Я всего лишь их поднял. И передал по назначению. То есть я так думал, что по назначению, а теперь уже и не знаю…
- Он думал… - пробурчала я. - А нечего думать! И передавать всякую гадость не надо. Вас что, мама в детстве не учила ничего не поднимать с полу?
Тип из "Мерседеса" так растерялся, что даже заикаться стал:
- Да что… Что я такого сделал? Ведь все так и было, как я говорю. Я приехал сказать, чтобы вы не беспокоились, что я заменил этот чертов бампер… А эти цветы… Я их даже не сразу увидел в полумраке. И… И наступил на них, кажется. Слышу, хрустит что-то. Наклонился - лилии. Ну и поднял, чтобы не растоптать.
- Так… Красное исподнее уже было, черные чулки тоже, теперь вот, нате вам, белые лилии… - загибала я пальцы, глядя на Жанку. - Что же, мне в следующий раз ореховый гроб под дверь поставят?
А Жанка, как будто и не умирала каких-нибудь пять минут назад, молниеносно подхватилась с дивана:
- Это не Порфирий! Голову даю на отсечение: он тут ни при чем!
- А кто? - Меня уже трясло от Жанкиной повернутости на этом жалком пачкуне. - Может, ты мне все-таки скажешь, кто?
- А ты! Ты!.. - Жанка была уже не синяя, а красная, как злополучное гипюровое бикини, подброшенное к моим дверям первым номером. - Ты совсем как Кошмаров! Только и мечтаешь Порфирия засадить! Ну что он тебе сделал, скажи, пожалуйста? Ведь безобиднейший человек, сроду муху пальцем не тронул! Что ты к нему привязалась, а? А хочешь, я скажу, в чем дело? - Жанка вскочила с дивана и пошла на меня, повиливая задницей. - У тебя сейчас сексуальный простой. А раз ты без мужика, то и я должна быть одна-одинешенька. Вот поэтому Порфирий тебе как кость в горле!
- Дура! - припечатала я Жанку. - Дубина стоеросовая! - И малодушно поискала сочувствия у невольного зачинщика всей этой смуты - типа из "Мерседеса": - Нет, но что она плетет? Что она такое плетет?
Тип из "Мерседеса" только беспомощно развел руками и бестолково заморгал.
Моргать ему, кстати говоря, пришлось еще довольно долго. Пока мы с Жанкой бегали по комнате и надрывали глотки, тщетно стараясь переорать друг друга. При этом Жанкина ария сводилась к восхвалению забулдыги-мариниста, а моя - к обратно противоположному. Жанка так разорялась, что охрипла первой и к концу дискуссии надсадно сипела. Я тоже выдохлась и посчитала за лучшее заключить непродолжительное перемирие. Правда, какое-то время мы еще метали друг в дружку испепеляющие взгляды, а присутствующий при этой дуэли тип из "Мерседеса" только растерянно озирался и выглядел полным болваном.
- Собирайся, поехали, - скомандовала я после передышки.
- Куда? - набычилась Жанка.
- Куда ты просила, к Порфирию. Или ты уже передумала?
У меня были подозрения, что после случившегося Жанка дезавуирует свою прежнюю просьбу, но она, ни слова не говоря, натянула на себя ондатровую кацавейку, нахлобучила берет и застыла в прихожей в позе оскорбленной добродетели.
И "Варвара" туда же, забастовала. Так и не завелась, сколько я ни дергала за проводки.
Я злобно посмотрела на Жанку. Вообще-то я не очень верю во всякие там мистические штучки, но в тот момент у нее были явные неполадки с так называемой энергетикой. В связи с чем у меня возникли серьезные опасения насчет Варвариной электропроводки. Как бы она окончательно не вышла из строя.
- Что, не заводится? - участливо осведомился за моей спиной тип из "Мерседеса", которого мы с Жанкой чуть не затоптали на лестнице, когда неслись вниз, попутно переругиваясь. Оказывается, он еще не уехал. - Могу подвезти, если надо.
Я огляделась и увидела протараненный мной "Мерседес". А он, надо признать, выглядел как новенький. В отличие от моей "десятки", между прочим.
- Пожалуйста, - услужливо распахнул лаковую дверцу этот необъяснимо любезный субъект, уж не помню, как его звать-величать. Не маньяком же, раз лилии не его. И для "нового русского" какой-то он не такой. Мало того, что не вытряс из меня душу из-за своего сивого "мерина", так еще и явился сообщить, чтобы я не беспокоилась по пустякам, если не врет, конечно. В "старые", знамодело, его тоже не запишешь, поскольку те не рассекают российские хляби на навороченных иномарках. Может, он новейший, а? Тем более что наиболее оголтелые апологеты всеобщей капитализации рубахи на себе рвут, доказывая, что придут-де и такие, сплошь меценаты да благотворители. Мол, наши нынешние жлобы в них переродятся после того, как умаются воровать. Осталось только немного подождать, когда они нас обдерут окончательно, а уж потом непременно облагодетельствуют. Дайте только срок.
Про визитную карточку, которую этот нувориш всучил мне после нашего памятного посещения автосервиса, я вспомнила, уже устроившись на кожаном сиденье. Куда я ее дела? Еще и Жанка тогда мне, кажется, зачитывала, что там было написано, но я все пропустила мимо ушей.
- Итак, куда едем? - осведомился Новейший.
- На Новостройку, - недовольно пробурчала Жанка, отвернулась к окну и больше за всю дорогу слова не сказала. Как же, как же, я посмела оскорбить подозрениями ее запойную святыню.
Дальше командовала я. Говорила, куда поворачивать, подсказывала, где лучше притормозить, чтобы в темноте не оторвать новый бампер на какой-нибудь особо выдающейся колдобине. Новейший был паинькой и во всем слушался меня. В результате до места мы добрались без потерь, что само по себе неплохо, учитывая из рук вон хреновое состояние уездных дорог.
- Может, вам нужна помощь? - поинтересовался Новейший, когда мы с Жанкой вывались из его роскошного авто!
- Сами обойдемся, - прошамкала Жанка в воротник своей кацавейки.
- Тогда, если хотите, я вас подожду, - тут же вызвался он.
Я несколько удивилась, но жеманиться не стала. А как еще мне из этой дыры потом выбираться прикажете? Автобуса не дождешься, такси не поймаешь.
- Тоже мне - рыцарь без страха и упрека, - фыркнула Жанка уже в подъезде вонючей Порфирьевой пятиэтажки.
- Что-то ты не очень возражала, когда он тебя на руках таскал, - не преминула я освежить девичью Жанкину память.
Жанка не нашла веских возражений, только зашмыгала носом.
* * *
Берлога Порфирия по-прежнему напоминала стоянку первобытного человека. Только на этот раз первобытный человек был на месте. Валялся на продавленном диване и мерно похрапывал, распространяя по комнате спиртосодержащие миазмы. А вокруг грязные носки валялись вперемешку с засохшими тюбиками краски, вдоль стен громоздились бессмертные творения мастера в подрамниках и без оных, а на хромоногом столе у окна красовался натюрморт из пустой водочной бутылки, банки из-под кильки и зачерствевшей буханки хлеба.
- А что, - подмигнула я Жанке. - Очень даже подходящая жилплощадь для того, чтобы свить уютное воронье гнездышко!
Она же, недовольно поморщившись, бросилась к Порфирию и начала хлестать его по щекам, совсем как я ее, когда она подавилась.
- Порфирий, проснись! - приговаривала эта идиотка. - Проснись, Порфирий!
Пьяный в стельку Порфирий, само собой, и бровью не повел. С тем же успехом она могла бы и покойника будить.
Я от нечего делать расхаживала по грязной берлоге уездного Айвазовского и рассеянно разглядывала натыканные во всех углах шедевры, которые отличались редкостным однообразием. Повсюду морские волны с пенными гребешками, явно срисованные с речки Вонючки. Уж лучше б он голую Жанку малевал. Или какие-нибудь лиловые абстракции с глазами на коленках. Потому что пейзажи и всякий там прочий реализм сейчас и даром никому не нужны.
Хорошо, что Шишкин не дожил до наших дней, а то бы его обсмеяли за медведей. А "Утро в сосновом лесу" обозвали примитивным лубком. Ну кто же так рисует, что и фантазии разгуляться негде? Нет чтобы как-нибудь аллегорически, со скрытым подтекстом, с зашифрованными фаллическими символами и прочими штучками-дрючками. Впрочем, еще и неизвестно, как все с Шишкиным в конечном итоге-то обернется. Лично я зуб не дам за то, что однажды не сыщется какой-нибудь деятель и не объявит: дескать, Шишкин он хоть и сосенки рисовал, а подразумевал сами знаете что. О чем не говорят, о чем не пишут в школе.
Но Порфирий опять-таки даже и не Шишкин, не говоря уже о Малевиче, и его мазню уж точно никто не станет рассматривать с лупой, чтобы разглядеть в пенных волнах фрейдистские мотивы. А ведь можно, было бы желание. Главное - дело это не пыльное и ответственности никакой. Поскольку на любое возражение всегда имеется достойный ответ: а вот трактовка у меня такая, и все тут. Да-а, не ту я себе стезю выбрала, ох не ту. Но ничего, вот попрет меня Краснопольский с телевидения, сразу переквалифицируюсь.
Или вот еще отличная работенка - политология. Сидишь себе в тепле и предсказываешь, кто на следующих выборах победит. Вроде экстрасенса, но посолиднее. Что, думаете, не прибыльно? А чего ж их тогда, этих политологов, как собак нерезаных, и все гладкие, ровно коты на мясокомбинате? Не верите, включите вечером телевизор и…
Впрочем, боюсь, что в обозримом будущем мне не удастся довести свою глубокую мысль до логического завершения по причине в высшей степени уважительной и даже, не побоюсь этого слова, экстраординарной. Жанка, которая до сего момента без устали трясла спящего Порфирия, вдруг закатила глаза и издала душераздирающий вопль:
- Да он же мертвый!
ГЛАВА 23
Пока безутешная Жанка билась в истерике, я почему-то на цыпочках подошла к дивану и внимательно присмотрелась к Порфирию. Выглядел он и самом деле неважнецки, но на покойника смахивал не больше, чем обычно. И, как обычно, сильно вонял спиртным. Преодолевая понятную брезгливость, я взялась за его запястье, которое, впрочем, и впрямь показалось мне несколько прохладным. Неужто он и правда того? Э нет, жив курилка! Пульс есть, только какой-то редкий и глухой.
- Хватит сырость разводить! - цыкнула я на Жанку. - Живой твой маньяк.
Жанка так обрадовалась, что даже "маньяка" мимо ушей пропустила, но волноваться не перестала:
- А чего же он не шевелится? И бледный… Смотри, какой бледный.
- Пить меньше надо, - выдала я бесчувственному Порфирию универсальный рецепт от всех недомоганий.
А Жанка все кудахтала и кудахтала:
- Нет, тут дело не в выпивке. Тут что-то серьезное. Нужно "Скорую" вызвать.
- Ага, вызови - к алкоголику, - хмыкнула я. - Да они его и смотреть не будут. И правильно сделают.
- А что, если он пьяный, так пусть помирает, да? - У Жанки из глаз брызнули слезы. - Что, у пьяницы не может быть инфаркта? Или инсульта?
- Еще как может! - подтвердила я. - Только это его сознательный выбор. Со-зна-тель-ный!
Жанка, как и всегда, когда дело касается Порфирия, моим разумным доводам не вняла, кинулась к телефону и стала без устали накручивать диск.
- Сорок лет… Бледный… Без чувств… Пульс редкий… - слезливо докладывала она в трубку. Но про выпивку умолчала.
- Ага, приедут они, как же, - пробормотала я себе под нос, - а приедут, покажут тебе козью морду…
Жанка, не обращая на меня ни малейшего внимания, суетилась вокруг Порфирия. Заботливо побрызгала на него водичкой - и зря, он все равно не проснулся, - настежь открыла форточку - а вот это очень даже кстати, а то в Порфириевой берлоге запросто можно задохнуться. Потом посчитала у него пульс.
- Сорок получается. Что-то маловато. Как ты думаешь?
- Сорок? - Я в задумчивости посмотрела на пыльный потолок. Между прочим, Жанка могла бы в этой халупе наконец и порядок навести, раз уж то, что в данный момент валяется на диване в совершенно непотребном виде, так ей дорого.
- Точно, это очень мало, - схватилась за сердце Жанка. - Норма - сто двадцать.
Честно сказать, я тоже не шибко сильна в медицине, но последнее Жанкино утверждение вызвало у меня серьезные сомнения.
- Сто двадцать! Это давление нормальное - сто двадцать на семьдесят, а не пульс. Скажи еще тридцать шесть и шесть!
- Но почему тогда у меня сто двадцать? Вот посчитай! - Жанка протянула мне свою пухлую руку.
- Может, у тебя и сто двадцать, но кто сказал, что это нормально? Я так думаю, что как раз наоборот.
- Но сорок тоже мало, - стояла на своем Жанка. - И где только эта неотложка? Ведь помереть же можно, пока их дождешься!
- Не бойся, этот не помрет, - нелицеприятно отозвалась я о бренном теле пьяного мариниста.
Но Жанка меня не послушалась, снова позвонила в "Скорую" и, конечно же, сцепилась с диспетчером.
- Вы понимаете, что человек не подает признаков жизни! - орала она в трубку. - Тут каждая минута дорога, а они не мычат, не телятся!
Я только качала головой и живо представляла себе скандал, который закатит врач неотложки, когда обнаружит, по какой такой причине пациент не подает "признаков жизни". Ох и бедная же будет Жанка!
Так оно все и оказалось. Молоденький доктор, переступивший порог этого вертепа минут через десять, уже в прихожей заподозрил неладное. Косо посмотрел на суетливую Жанку и сухо спросил:
- Где больной?
- Там, на диване, - всхлипнула Жанка, молитвенно сложив на груди руки. - Он очень, очень талантливый художник. Пожалуйста, спасите его. - Жалко, что она не добавила: "Родина вас не забудет".
Молоденький доктор аккуратно обошел ее, сделал еще два шага вперед и застыл как вкопанный. Скривился и, наморщив нос, спросил у меня:
- Он что, пьяный?
Я только развела руками.
Эскулап все-таки приблизился к дивану, потоптался и дал задний ход.
Однако не тут-то было.
- Вы никуда не уйдете! - решительно заявила Жанка и заслонила своим могучим телом дверь в прихожую. Ну просто сцена захвата заложника из американского блокбастера.
- Я не буду осматривать пьяного! - взвизгнул молоденький эскулап.
- Нет, вы его осмотрите! - От Жанки даже волнами распространялся жар, как от доменной печи. - Иначе я вас не выпущу!
Бедняга доктор обернулся и поискал взглядом поддержки у меня, но я заранее решила, что участвую в этом цирковом представлении только в качестве зрителя с галерки.
- Ну, хорошо, - сдался доктор, видимо, из опасения за свою молодую цветущую жизнь. - Скажите мне только, с чего вы взяли, что ему плохо? Может, он просто спит?
- Спит! - возмутилась Жанка и уперлась руками в дверной блок, чтобы доктор, не дай бог, как-нибудь сбоку не просочился. - Да у него пульс сорок!
- Сорок? - Юный эскулап обреченно вздохнул и, склонившись над Порфирием, проверил точность Жанкиных вычислений. - Гм, действительно сорок, - почесал он затылок.
- А я что говорю! - подпрыгнула в дверях Жанка.
Доктор поставил на стул свой чемоданчик и достал из него тонометр. Измерил Порфирию давление и нахмурился:
- Восемьдесят на шестьдесят. Очень низкое.
- Ну вот, вот, - заохала Жанка, - а вы не верили, что ему плохо!
- Так, а что он пил? - закрутил головой эскулап.
- Похоже, что водку, - кивнула я на стол с объедками, невольно включаясь в события, которые, надо отдать им должное, развивались достаточно неожиданно. По крайней мере для меня.
- А с кем? С вами?
- Боже упаси! - воскликнула я и покосилась на Жанку: она-то чего молчит?
А та, оказывается, уже вовсю давилась слезами и соплями, зависнув в дверном проеме.
Пришлось мне объясняться дальше:
- Мы пришли минут тридцать назад, а он уже… В общем, так он лежит все время, не шевелится и не отзывается. Вообще-то он спец по части заложить за воротник, но обычно проспится и как огурец, а сегодня - сами видите.
- Ну а как у него с давлением? Нормальное? Повышенное?
- Как у него с давлением? - повторила я специально для Жанки.
- Н-не знаю… Кажется, нормальное… - проблеяла она сквозь слезы.
- Понятно… - глубокомысленно изрек эскулап. - Картина такая… Похоже, ему кто-то клофелина в водку подмешал…
- Что-о?! - синхронно завопили мы с Жанкой, только я еще погромче, чем она.
- Ну да, - невозмутимо подтвердил эскулап, - в последнее время такое чуть ли не на каждом шагу случается. Я это… Сделаю ему сейчас укольчик, а потом посмотрим, как он себя поведет… И еще, мой вам совет: проверьте, может, что украли. А то ведь как обычно - накачают хозяина клофелином, а потом квартиру обчистят.
- Да что тут чистить! - вырвалось у меня.
- Ну не знаю, - пробормотал молодой доктор, заправляя шприц лекарством из ампулы. - Переверните его, что ли… - попросил он.
Я не тронулась с места, а Жанка сизокрылой голубкой подлетела к дивану.
Доктор вкатил Порфирию укол, после чего умирающий подал первый признак жизни, а именно - громко икнул.
А юный эскулап против моих ожиданий не торопился упаковывать чемоданчик. Посидел у Порфирия в ногах, снова посчитал у него пульс, нахмурился и вооружился фонендоскопом.
- Гм-гм, - пробормотал он спустя минуту, - что-то мне не нравится его сердцебиение… Давайте-ка мы его все-таки госпитализируем на всякий случай.
А теперь вообразите, что после этого сделалось с Жанкой! Как она задрожала, как затрепыхалась, а потом еще и с размаху бросилась на бедного доктора орошать его относительно белый халат горючими, чуть не сказала вдовьими, слезами:
- Спасите его! Умоляю вас, спасите!
Бедный эскулап зашатался, но устоял:
- Успокойтесь! Пожалуйста, успокойтесь!
Вошедшая в раж Жанка не вняла мольбам доктора и упорно продолжала виснуть на его тонкой, неокрепшей шее.
- Да угомоните же вы ее, в конце концов! - воззвал к моим гражданским чувствам бедный мученик в белом халате. - Иначе здесь будет два трупа. Мой и вашего художника!
Я уже и сама поняла, что промедление смерти подобно, и не мешкая оттащила Жанку от доктора на безопасное расстояние. А тот рысью бросился в прихожую, настежь распахнул дверь и уже с лестничной площадки прокричал:
- Сейчас носилки будут!
Носилки появились в берлоге Порфирия очень скоро, минуты через две. Но не сами по себе, а в сопровождении крепкого дядьки в дубленом полушубке и с папироской в углу рта.
- И кого здесь тащить? - осведомился он, сунув руки в карманы и широко, как матрос на палубе, расставив ноги. - Этого, что ли? - кивнул он на Порфирия. - А кто мне помогать будет? Вы? - И почему-то посмотрел на меня. Не хотел, наверное, отвлекать от рыданий Жанку.
- Ну уж нет, - пробормотала я и понеслась вниз. Звать Новейшего, ну, того типа из "Мерседеса". Он ведь предлагал свою помощь, значит, сам напросился.
Новейший безропотно выбрался из своей шикарной тачки и потащился за мной наверх. Затем послушно составил компанию дядьке в дубленом полушубке. Убитая горем Жанка, монотонно подвывая, поплелась за носилками, замыкая процессию, а я чуть задержалась, чтобы выключить свет и запереть дверь.