* * *
Дома меня ждал сюрприз. Причем малоприятный. На кухне сидел небезызвестный вам Пронин и, водрузив ноги на табурет, нагло хлебал мое пиво с моими же креветками.
- Какого черта ты опять притащился? - тепло поприветствовала я его, заранее зная, что услышу в ответ. За галстуком. Или за брючным ремнем. Или еще за чем-нибудь. Как говорится, возможны варианты.
Уже полгода, как я выставила этого приживала, а он то и дело наведывается ко мне и каждый раз под благовидным предлогом. То за какой-нибудь особо ценной записной книжкой, которую он невесть где посеял еще до нашего знакомства, то за дорогими его сердцу детскими фотографиями, а то и вовсе - за лыжными палками. Кстати, последние почему-то срочно понадобились ему еще в августе, и я полдня убила на то, чтобы выкопать их из многолетних наслоений скопившегося в гараже хлама.
- Видел вчера твою передачку - класс! - Пронину с чего-то вздумалось оригинальничать. - Только не понял, кто там за перегородкой-то был. Что за тень такая! Уж не Жанна ли Аркадьевна, часом? Вы же с ней неразлучные, как шерочка с машерочкой. Кстати, я всегда подозревал, что ваши отношения балансируют на грани. И вот вам, пожалуйста, подтверждение. Жанка раскололась, не выдержала. Хочу, говорит, Мариночка, любить тебя в ореховом гробу! - Пронин радостно ощерился, весьма довольный своим сомнительным остроумием.
- Очень смешно! - разозлилась я и прикрикнула: - Убери свои поганые ноги.
- Почему поганые? - притворно обиделся Пронин, но ноги с табурета все-таки убрал. И тут же как ни в чем не бывало спросил: - Пива хочешь?
Вот нахалюга, угощает меня моим же пивом!
- Слушай, Пронин, - я засунула обратно в холодильник еще не начатую бутылку, - давай договоримся: сегодня ты забираешь все свои манатки, если, конечно, таковые еще найдутся, и отбываешь в новую жизнь, полный светлых воспоминаний.
- А если я хочу прихватить в эту, как ты говоришь, новую жизнь тень твоей улыбки? - Пронин фальшиво замурлыкал незабвенный мотивчик.
Страшно подумать, что с этим паяцем я, выражаясь высоким штилем, делила не только кров, но и ложе.
Впрочем, о тех, что были до него, тоже ничего хорошего не скажешь. Всегда одно и то же. Еще и бокалы после романтического ужина при свечах не вымыты, а по углам уже грязные носки валяются. Хотя послушать противоположную сторону, так это я - исчадие ада. Характер сквалыжный, язык - змеиное жало, и так далее и тому подобное.
Пронин вылил в стакан остатки пива из бутылки, которую успел откупорить до моего прихода, - хватило на два пальца - и поморщился:
- Вот жадина!
Ага, а вот вам еще один штришок к моему портрету.
- Пронин, тебе пора, - напомнила я.
- Гонишь, значит, - обреченно вздохнул этот комедиант, - а на улице, между прочим, мороз.
Мне надоело собачиться с ним:
- Ладно, я иду в ванную. Бери, что хочешь, но чтобы к моему возвращению тобой здесь и не пахло.
- Яволь, - бодро отрапортовал Пронин. Однако, когда я, распаренная, вывалилась из ванной, он все еще торчал на кухне, хлестал пиво прямо из бутылки и щелкал телевизионным пультом, перескакивая с программы на программу. Ну не козел?!
- Ты еще здесь?! - разъярилась я.
А Пронин вдруг открыл рот и уставился в ящик:
- О! Пахомиха! Чего это она в черной рамке? Ну-ка, ну-ка, послушаем. - Он сделал звук погромче.
- …Ольга Пахомова, - полилось с экрана, - проработала в нашей телекомпании четыре года. Все это время она вела программу "Буква закона", а этой ночью сама стала жертвой преступления…
- Чего-чего? - Пронин обернул ко мне обалделую физиономию. - Она что, правда того?
- Ну сегодня же не первое апреля! - Я полезла в стенной шкаф за коньяком.
- Ничего себе дела творятся! - присвистнул Пронин.
Я поставила на стол одну рюмку, потом - после короткого раздумья - вторую:
- Давай помянем, что ли…
Мы молча выпили. Пронина известие о смерти моей давней конкурентки неожиданно пробрало:
- Надо же… Черт-те что! Такая молодая баба! Симпатичная…
Я закурила и выключила звук. На экране осталась только фотография, с которой убиенная Пахомиха хитро и неискренне улыбалась, потому что по-другому просто не умела. И в жирно подведенных глазах ее застыла издевка. Я даже вздрогнула, потому что на ум мне пришла умопомрачительная мысль: а вдруг она сама все это подстроила? Ведь интриги - ее специализация. И на вопрос зачем, ответ сам собой напрашивается: специально, чтобы насолить мне. Но я эту мысль тут же поганой метлой и вымела. Это ж какую изощренную фантазию надо иметь, чтобы умереть назло кому-то!
- Ну пусть земля ей будет пухом! - Пронин по-свойски облапал короткопалой пятерней бутылку коньяка.
- Все, хватит. Свободен! - Я спровадила рюмки в мойку.
- Ну вот, как всегда, - разочарованно протянул Пронин и как-то странно заморгал. - Слушай, Маринка, а это случайно не вы?..
- Чего мы?
- Ну не вы с Жанкой ее укокошили?
- Чего ты плетешь, скотина? - Я схватила кухонное полотенце и хлестнула им по наглой пронинской физиономии.
- А чего. - Эта рожа даже не покраснела. - Вы же на нее всегда зуб имели. Все она вам дорогу перебегала… Профурой всегда называли. Разве нет? И потом ты мне сама рассказывала, как вы с ней мужика не поделили…
- Слушай, пошел отсюда! - заорала я. - Иначе я тебя точно укокошу!
- Вот потому-то я с тобой и не ужился! - Он наконец отклеил свою задницу от табурета. - Чувство юмора у тебя на нуле!
- Вали! Вали! - Я пинками проводила его в прихожую и даже не позволила шнурки на ботинках завязать.
- Да я же самое главное забыл! Зачем пришел! - завопил он в самый последний момент, уже с лестничной площадки, и попытался просунуть ногу в щель между дверью и косяком. - Пальто! Ты хоть пальто отдай! Как я пойду, там же холодно!
- Лови! - Я выбросила его пыльный лапсердак на лестницу, а перед этим тщательно обшарила карманы и конфисковала в свою пользу ключи от собственной квартиры.
ГЛАВА 4
А утром в фойе Дома радио меня встречали все та же прожженная улыбочка и все тот же издевательский прищур, снабженные пространным некрологом. Пахомиха надменно смотрела на меня со стены, а рядом, у приспособленной под цветочки урны для голосования, горестно вздыхала грудастая Нонна:
- Какая трагедия!.. Какая трагедия!..
Я тоже для приличия постояла минуту в молчании, а заодно, воспользовавшись случаем, сосчитала, сколько же лет было убиенной. Оказалось, тридцать четыре. Надо же, а выглядела на все сорок.
- Похороны завтра, - известила меня между вздохами Нонна, - на Северном кладбище.
- Хорошее кладбище, - отметила я мимоходом. - В черте города.
- Это все Краснопольский, - сообщила Нонна, - все он… И кладбище, и транспорт, и поминки…
Надо же, смотри, как расстарался. А из-за меня небось и пальцем не пошевелил бы!
- А мы все по пятьдесят рублей собираемся, - добавила Нонна, не сводя взгляда с портрета в траурной рамке, - на венок.
- Хорошо, я занесу, - пообещала я и потопала наверх, в студию.
А там уже сидела Жанка с распухшим от слез носом. Неужто по Пахомихе так убивалась?
- Порфирия… - печально прогундосила она. - Порфирия арестовали.
- И поделом ему. - Любитель круглых девичьих коленок не вызывал у меня ничего, кроме стойкого отвращения.
- Да ты пойми! - Жанка обратила ко мне свои красные, полные слез очи. - Его же за убийство арестовали. За убийство Пахомихи!
Ну что тут скажешь, случай действительно уникальный. Непонятно, кому больше сочувствовать: жертве или убийце.
- Нет, ты подумай! - не унималась Жанка. - Да когда Порфирий успел ее прикончить, если он сам на дороге, как колода, валялся. Если бы не мы, он бы просто замерз, и все.
- Ничего, ночь длинная, успел проспаться, - парировала я, мысленно прикидывая, какой урон понесет мой бюджет с вычетом пятидесяти рублей - на венок Пахомихе. - Скажи-ка лучше, у тебя сотня найдется?
- Кажется, есть, - жалобно всхлипнула Жанка.
- Тогда сходи в приемную и сдай деньги на венок за себя и за меня. А я тебе потом отдам.
- Хорошо, - безропотно молвила Жанка, помолчала и снова здорово: - Да как бы он проспался? Ну ты же видела, какой он был. Совсем никакой! А Пахомиха на другом конце города живет. До нее еще добраться надо!
- Ничего, он парень талантливый. Вон у нас на передаче прямо соловьем разливался, а уже через полчаса, по твоему же меткому замечанию, валялся на дороге, как колода. Прикинь, какая скорость!
Жанка задумалась, но ненадолго:
- Ну хорошо. А где мотив? Зачем ему убивать Пахомиху?
- Зачем-зачем? - Я пожала плечами. - Он же маньяк, чего с него возьмешь.
- Ну лично я ни в каких маньяков не верю! - Представьте себе, у этой разжалованной горе-режиссерши тут же нашелся новый контраргумент. - Чуть что - маньяк, маньяк! А их, если хочешь знать, выдумали эти веселые ребята, ну те, что детективы пачками кропают. А еще ленивые сыщики. Чтобы не утруждать себя поисками причинно-следственных связей и всякой там индукцией-дедукцией. Зачем сводить концы с концами и что-то там объяснять, когда под рукой всегда найдется бедолага, которого можно запросто маньяком назначить, и дело с концом. Как Порфирия, например!
- Ну его-то, положим, никто не назначал, - ударила я по слезливым Жанкиным эмоциям железными фактами. - Вернее, он сам себя назначил. Если б он не наговорил всякой лабуды про ореховые гробы и красные трусики, никто б про него и не вспомнил!
- Вот именно! - Жанка не собиралась сдаваться. - Если б не наговорил! Выходит, это все, на чем они основываются. Пойми - все. Получается, жил себе человек, жил, писал неплохие картины, которые как раз по этой причине плохо продавались, и ни у кого никаких подозрений. Потом ляпнул как-то по пьянке лишнего - и все, маньяк. Диагноз на всю оставшуюся жизнь.
- Все, надоело! - Я решила поставить жирную точку в этой затянувшейся дискуссии. - Устроила здесь какую-то международную амнистию! А работать кто будет? Пушкин? Хочешь, чтобы Краснопольский нас в гардеробщицы разжаловал?
Однако Жанка истолковала мой протест в свою пользу:
- Ну вот, и ты поняла. Ведь поняла!
- Отнеси-ка лучше деньги Пахомихе на венок, - отмахнулась я от нее и разложила на столе тексты, которые теперь "до особого распоряжения" Краснопольского обязана была редактировать. Как только за Жанкой захлопнулась дверь, я с отвращением отодвинула от себя мерзкие бумажки и пригорюнилась, подперев голову кулаком.
Ну, конечно, я не о Порфирии страдала, хотя ради объективности и готова была признать, что в пылкой Жанкиной проповеди имелось рациональное зерно. Малю-усенькое, но рациональное. Уж не знаю, как у вас с этим делом, а моих умственных возможностей еще кое на что хватает. И я вполне отдаю себе отчет в том, что в жизни маньяков на порядок меньше, чем в детективных романах. А то и на два. Ну и что с того? Общество хотело рыночных отношений - общество их получило. Теперь его величество спрос определяет его высочество предложение. Желаете маньяков - да сколько угодно! Самые лучшие и только для вас! Ах, еще желаете - пожалуйста, буквально только что свеженьких подвезли. И так - пока из ушей не полезет.
У меня только один вопрос - я-то здесь при чем?! Почему я должна страдать из-за этих умозрительных маньяков? Мало мне того, что мою передачу с эфира сняли, так я теперь еще обязана вникать в какие-то немыслимые тонкости. Пусть следователь Кошмаров себе голову ломает, а эту самодеятельную сыщицу Жанку я в клочья порву, если она еще раз…
…Жанка влетела в студию запыхавшаяся и, привалившись спиной к двери, выдохнула:
- Ну все, пропали! Сюда твой Говнюк направляется. Убила бы ту сволочь, которая ему пропуск заказала!
Ну вот, так я и знала! Главное, и спрятаться негде. Хоть бери и в окошко выпрыгивай. Жалко, высоковато - третий этаж все-таки - и под окнами, как нарочно, мусорные баки…
Стук-стук… Жанка как ошпаренная, шарахнулась от двери, в которую просунулась маленькая, вытянутая, как у рептилии, лысая голова:
- Можно?
* * *
Ну вот, прошу любить и жаловать. Это давнишний поклонник моего скромного таланта. Я называю его Мелким Пакостником. Или просто Пакостником, для краткости. Жанка - Говнюком. Исключительно по созвучию с фамилией - Багнюк. Багнюк Леонид Ромуальдович.
Пакостник возник в моей жизни лет десять назад, когда я только осваивала азы губернской журналистики. Не успела в городской "вечерке" появиться моя первая заметулечка в тридцать строчек, уже и не вспомню о чем, как он мне позвонил. Меня позвали к телефону, я с замирающим от волнения сердцем приложила трубку к уху и услышала:
- Это Марина Соловьева?
- Да. - Я почему-то сразу испугалась.
- Э… Я по поводу вашей заметки. Вы там написали, что гений и злодейство не совместимы. А у Пушкина: гений и злодейство не совместны. Не совместны. Але, вы меня слушаете?
Я чуть под землю от стыда не провалилась, а Пакостник еще минут двадцать упорно и методично учил меня, как работать "с фактическим материалом".
Потом, выпытав, отчего это я так побледнела, кто-то из многоопытных газетных профи посоветовал мне в другой раз сразу и без долгих разговоров посылать Пакостника подальше, но я почему-то и по сию пору не научилась этого делать. Уж сколько я газет поменяла, не сегодня-завтра меня и с телевидения попрут, а Пакостник по-прежнему сопит мне в затылок. А самое противное в том, что стоит мне только услышать его тихое вкрадчивое бормотание, как священный ужас сковывает все мои члены, и вместо того, чтобы возражать, я все поддакиваю и поддакиваю:
- Конечно, мне очень интересно ваше мнение.
Или:
- Ваша оценка для меня очень важна.
А то и того хуже:
- Обратная связь - основа полноценного функционирования современных СМИ.
А Жанка потом меня пилит:
- Это что еще за половые извращения! Обратная связь какая-то! Это как, валетом, что ли?
Сегодня, как вы понимаете, Пакостник был особенно некстати. Но пока я соображала, как бы потактичнее его отшить, он уже успел прочно обосноваться на стуле и даже возложить на мой стол тощий портфельчик из кожзаменителя, с которым он никогда не расстается.
- Я тут на радио заходил, - сообщил между тем Пакостник, - приглашали меня мнением по одному вопросу поделиться, и дай, думаю, к Марине Владимировне зайду, а то позавчера не успел и словом обмолвиться…
Позавчера? Ах, это он про знаменитую передачу, в которой Порфирий блистал красноречием и за которую нас с Жанкой лишили эфира. Конечно, ведь он же на ней присутствовал, как я могла забыть. Ну держись, Маринка!
Дальше пошло-поехало. От передачи Пакостник камня на камне не оставил. Особенно критиковал за подставу.
- Ну не ожидал, не ожидал от вас такого! - отчитывал он меня, как девочку, укоризненно качая своей лысой головой. - Какой дешевый трюк! Я, конечно, понимаю, по какой причине вы на это пошли. В погоне за популярностью. Сейчас ведь всем рейтинг подавай. Ах, как вы меня разочаровали, Марина Владимировна!
Ну почему, скажите, почему я должна это выслушивать? Как будто я брала на себя обязательства никогда и ни при каких условиях не разочаровывать Багнюка Леонида Ромуальдовича по прозвищу Мелкий Пакостник. Что-то не припомню за собой такого!
- И главное - нашли с кем связаться. Как только я увидел этого молодчика, сразу понял, позора вам не обобраться. Да-да, не удивляйтесь, я его видел, потому что сидел сбоку, на стуле. В зале для меня места не нашлось…
Ах вот в чем дело! Ему еще и места в партере не предоставили. Это потому что помощник режиссера Ниночка у нас два дня работает и не до конца освоилась. Ее предшественники, впрочем, на этой должности тоже особенно не задерживались, но нюх на Пакостника имели. Предпочитали с ним не связываться и демонстрировали показное уважение, лишь бы только не занудил насмерть. А Ниночка по молодости лет промашку дала, обидела старикана.
- Ну что мне вам сказать, - я развела руками, - принимаю ваши вполне обоснованные претензии. Не знаю, утешит ли это вас или нет, но наше непосредственное начальство полностью с вами солидарно. Мы с Жанной Аркадьевной, - я покосилась на постную Жанкину физиономию, - уже понесли заслуженное наказание с понижением в должности, и, думаю, этим дело не ограничится. Что касается передачи, то ее уже закрыли.
- Закрыли? - Пакостник недовольно поджал губы, тонкие и синие, как у покойника. - По-моему, ваше начальство поторопилось. Зачем же сразу закрывать? Нужно было прийти на помощь, общественность привлечь, в конце концов…
Я с тоской посмотрела на Жанку, которая за спиной у Пакостника крутила пальцем у виска.
- Ну нет, так нельзя, - не унимался прогрессивный Пакостник. - По-моему, Краснопольский не прав. Это же легче всего - взять и запретить. А молодежь надо воспитывать, причем на личном примере…
Жанку некстати разобрал истерический смех, в попытках его предотвратить она стала корчить жалобные рожи и кусать костяшки пальцев. А потом сорвалась с места и, тяжело переваливаясь, скрылась за дверью. Оставила меня с Пакостником один на один. Никогда не прощу!
Однако уже через минуту выяснилось, что я зря роптала на нее. Жанка показала себя с лучшей стороны, найдя оригинальный способ моего освобождения из кровожадных лап Пакостника. Снова открыла дверь, теперь уже с противоположной стороны и, все еще давясь от смеха, объявила:
- Соловьева - к начальству!
Я приложила руку к сердцу и выплыла из-за стола, самым проникновенным тоном извинившись перед Пакостником.
Потом мы укрылись в туалете, откуда Жанка через каждые две минуты выглядывала в коридор и свистящим шепотом докладывала обстановку:
- Пока не проходил…
Только через полчаса Пакостник замаялся ждать моего возвращения и, прихватив портфельчик, отбыл в сторону лифта, о чем Жанка немедленно сообщила мне, присовокупив свое коронное:
- Вриглю хочешь?
ГЛАВА 5
Честно признаюсь, я не хотела идти на похороны Пахомихи. Это Жанка меня уговорила. Дескать, мое отсутствие будет выглядеть как вызов и даст повод к лишним пересудам. Хоть я и считала, что вызовом будет как раз мое присутствие, поскольку все знают, что мы с Пахомихой друг дружку на дух не выносили, в конце концов согласилась. Впрочем, я собиралась ограничиться только гражданской панихидой, тем паче что проходила она в конференц-зале Дома радио, а на кладбище не ехать, но мои планы смешала все та же Жанка.
Ну, во-первых, сама она на панихиду и не пришла. Я чуть шею не вывернула, высматривая ее, а она заявилась в самый последний момент, когда уже гроб на улицу выносили. Какая-то красная, распаренная, будто из бани, расхристанная и с размазанными глазами.
- Ты где была? - притиснулась я к ней, с трудом пробившись сквозь ряды зевак, явившихся поглазеть на усопшую Пахомиху.
Но Жанка так и не успела ничего мне толком объяснить, потому что к нам подлетела грудастая Нонна, всучила тяжеленный венок с черной лентой "от коллектива" и тут же скрылась в толпе. Пришлось нам волочь его до автобуса, возле которого, как выяснилось, нас поджидал очередной распорядитель - незнакомая молодайка в большой лисьей шапке.