Рябинин прошел в спальню родителей и стал на пороге, удивленный погромом. Одежда в шкафу сорвана с плечиков, белье из комодных ящиков выброшено, кровать разворочена... Тут искали дико и спешно. Рябинин скинул ботинки, опустился на колени и вполз в комнату, увлекая за собой эксперта и Петельникова.
- Дети хорошие, ссор в доме не было, лучшая семья в поселке...
Рябинин слушал эти слова без радости - отпала не родившись первая, самая близкая версия о ссоре в семье. Выходило, что убийца пришлый. Будь семья распущенной, искать преступника было бы легче - в ее связях.
- Пьяницы, поселковые урки, освобожденные?.. - спросил Рябинин.
- Пока никаких намеков, - вздохнул Петельников.
Они перебрали все белье - простыню к простыне, наволочку к наволочке. Никаких следов. Рябинин не сомневался, что эксперт чужих отпечатков пальцев не найдет. Что же искал преступник? В детективах искали документы, завещания, иконы, бабушкины бриллианты... В его практике почти всегда искали деньги, как бы памятуя об их всеобщей эквивалентности.
Рябинин обул ботинки и подошел к окну. Запоры и стекла не повреждены. На подоконнике зябли цветы - герань, кактусы и еще какие-то с узкими листьями, отороченными фиолетовой опушкой. Странные цветы... Горшки просторные, земля черная, влаги много, а они еле стоят, будто суховей прошел.
- С чего начнем? - спросил Петельников.
- Поезжай и допроси старшего сына, а я допрошу младшего...
2
Рябинин обошел дом. Высокие потолки, большие окна, современная мебель... Почти городская квартира. Лишь воздух выдавал ее загородное расположение - от двух печей шло ласковое тепло с чуть приметным запахом кирпича и березовых дров...
В просто обставленной комнатке сидел парнишка со вставшими, словно от ужаса, волосами. Следователь быстро захлопнул дверь - не мог с ним говорить, когда мать лежит на кухне. И он бродил по дому, перекидывался словами с участковым инспектором, беседовал с понятыми - пока санитарный транспорт не забрал труп. Тогда вошел в комнатку настороженно, как к тяжело больному.
- Гена Слежевский?
Вместо ответа парнишка пригладил волосы, которые после тяжести ладони встали с новым ужасом. Рябинин сел напротив и легонько коснулся его плеча. Гена кивнул, не поднимая головы: мол, готов, спрашивайте.
- Я все понимаю, - тихо начал Рябинин. - Но сейчас дорого время. Соберись с силами...
Гена опять кивнул, чуть тверже, но головы так и не поднял.
Авторы загадочных детективов... Не они ли решили, что нет ничего труднее, чем поймать преступника, нет ничего труднее, чем расследовать уголовное преступление? Видимо, они, авторы, не сидели лицо в лицо с детьми и родителями, мужьями и женами убитых. Рябинин охотнее согласился бы преследовать вооруженного бандита, чем вот так, лицо в лицо.
- Гена, расскажи про этот день...
- Что? - обронил он на пол.
- Как прошел, чем занимался...
- Обычно. Утром пошли с папой на электричку семь сорок.
- Вместе?
- Мы всегда ходим вместе. И в электричке ехали вместе.
- А мама?
- Осталась. Она уходит позже.
- А старший брат?
- Колька ночует эту неделю в городе у приятеля. Он еще не знает...
- Кто ее обнаружил?
- Я.
Он впервые глянул на следователя красными, уже высохшими, уже воспаленными глазами. Может быть, оттого, что парнишка сидел в углу, что его глаза имели неестественный цвет, что волосы стояли вздыбленной шерстью, он показался зверьком, загнанным в безвыходную нору. Ненужная здесь жалость толкнулась в рябининскую грудь. Какого черта - он на работе, он на месте преступления! И не он своими вопросами загоняет мальчишку в угол, - жизнь загнала, жизнь. Да нет, не жизнь... Преступник. А преступник, слава богу, еще не наша жизнь.
- Гена, и что ты увидел?
- Замок наброшен, но не закрыт. Бывает, мама уходит к соседке. Прошел на кухню. Стал руки мыть... Подумал, что мешок картошки лежит на полу... Оказалось...
- Во сколько ты пришел? - торопливо перебил Рябинин.
- Около семи.
- А отец?
- Он приходит позже, примерно в восемь.
Ушел около восьми утра и пришел около семи вечера. А смерть, по словам эксперта, наступила часов в десять утра.
- Гена, у вас в семье... ссор не было? - спросил Рябинин на всякий случай.
- С кем?
- Между родителями, между Николаем и мамой...
- Нет.
- Гена, а враги у мамы были?
- Я не знаю.
- Она никогда не рассказывала?
- Не слыхал.
- В последние дни ничего не заметил?
- Что?
- Не была ли мама расстроена, не получала ли писем, не приходил ли кто...
- Нет.
- А что пропало?
- У меня ничего не пропало.
Рябинин начал писать протокол...
Любая смерть загадочна. Ему всегда казалось, что каждый умерший унес с собой какую-то тайну, выведанную им у жизни, - уж во всяком случае унес тайну смерти, которую испытал. Поэтому предки всегда представлялись Рябинину умнее современников. Любая смерть загадочна... Но погибший уносил две тайны - тайну свою и тайну убийцы.
- Гена, ты кого-нибудь подозреваешь?
- Кого мне подозревать...
- Приятелей непутевых у тебя или у Николая нет?
- Конечно, нет.
Рябинин встал и глянул на часы - утро, серое и предзимнее. Дом затих. Ушли теперь ненужные понятые, уехали теперь ненужные эксперты, разбежались по заданиям инспектора уголовного розыска...
- А почему ты не идешь к отцу?
- Он хочет побыть один.
Следователь положил ему руку на плечо и легонько пожал. Без слов, вместо слов, которых он не мог придумать для этого вступающего в жизнь юноши, - в ту жизнь, за которую отвечали взрослые, в том числе и он, Рябинин.
На улице профырчала подошедшая машина. Рябинин вышел на крыльцо, столкнувшись с Петельниковым:
- Что?
- Допросил старшего сына. Отношения в семье были прекрасные, никого не подозревает, у самого полнейшее алиби.
- Где он?
- В машине.
- А кто ему сказал про убийство?
- Я.
От ноябрьского утренника Рябинин передернул плечами.
- Кому-то надо, - обиделся инспектор и пошел в дом.
3
Рябинин огляделся...
Холодный воздух, приправленный печным дымком, помог ему сделать бездонный вдох. Непривычная тишина стекала с побелевшего неба. Яблони стояли без листьев коряво, стараясь пригнуть темные ветки к окостеневшей земле. Изморозь, легшая на колодец ночью, так и не сошла с моренных дождями досок, отчего они посветлели, как бетонные кольца под ними.
В глубине узловатых яблонь желтела потешная избушка, сложенная то ли из тонюсеньких сосновых бревнышек, то ли из толстых жердей. Кургузая труба лила на крышу белесый дымок; казалось, что дранка сохнет и курится от невидимого жара.
Рябинин пошел к ней по дорожке, обсаженной какой-то высокой травой, теперь стоявшей воткнутыми пучками соломы...
За дверью обдало теплом и запахом, который вошел в него глубоко и тревожно. Он огляделся, слегка растерявшись в этом запахе. Плита, сложенная из свежего кирпича... На ней кастрюля, чайник и чугунок, темный, словно его только что выкопали из древнеземельной толщи. Просторный стол, сколоченный из гладких плашек. Лавка, длинная и широкая, хоть спи на ней. Некрашеный пол, желтый, как сливочное масло. Сосновые стены, увешанные пучками зверобоя, мяты и полыни...
За столом сидел мужчина, опершись на локти. Казалось, что обвисшая фигура продавливает платковую столешницу. Он поднял голову, но его взгляд лишь коснулся вошедшего.
- Я следователь прокуратуры, - неуверенно сказал Рябинин.
Слежевский не отозвался - глядел в сосновую стену, будто ждал, что бревнышки раздвинутся и войдет кто-то еще. Но та, кого он ждал, больше никогда не войдет в эту потешную избушку.
- Мне нужно вас допросить...
- Да-да, - засуетился Слежевский, но засуетился только одним голосом.
Рябинин сел к столу, расстегнул портфель и выложил папку, надеясь оживить Слежевского этими приготовлениями. Но тот лишь вздохнул.
- Расскажите, как все произошло.
- Я уже говорил...
Рябинин иногда задумывался: не стал ли он равнодушным к чужому горю за свое следственное многолетие? Нет, не стал. Но как-то притерпелся - иначе было бы невозможно работать. Сейчас этому раздавленному горем Слежевскому прильнуть бы к утешителю, к сильной и доброй душе. А Рябинину нужны показания - немедленно, подробно, правдиво.
- Утром мы ушли с Геной на работу... Вместе. Вернулся я позже. Увидел... Что же рассказывать?
Он впервые глянул темными, слегка выпуклыми глазами прямо. Теперь взгляд отвел следователь - в лице Слежевского столько было непереносимой муки, что Рябинин испугался. И понял, почему он, следователь, обязанный пулей лететь на место преступления, пока горячи следы, тянет время под любым предлогом; понял, почему эти места происшествий для него тяжелей всех допросов и очных ставок, - из-за потерпевших. Из-за их непереносимого горя.
- Какие у вас были отношения с женой?
- С Анной... Самые лучшие.
- Враги у нее были?
- Откуда же...
- Вы кого-нибудь подозреваете?
- Кого? Некого.
Рябинин задавал стандартные вопросы, принюхиваясь. Он разъял этот сложный запах, тронувший его у порога. Пахло детством - сосной, дымом, печкой, травами, вареной картошкой... Но откуда картошка? На плите кипел темный чугунок. Слежевский хочет есть?
- Сыну варю, - глухо сказал он, перехватив взгляд следователя.
- Ничего подозрительного не замечали?
- Где?
- На улице, в поселке, в доме, - Рябинин и сам не знал где.
- Не замечал.
- Вчера к вам никто не заходил?
- Нет.
Рябинин снял очки и провел полбу сухой ладонью. Усталость и бессонье прятались где-то там, в черепе, и давили на глаза сверху.
- Вспомнил...
- Что? - Рябинин торопливо нацепил очки.
Слежевский глядел на него ожив. Правая рука скоро и нервно пробежалась по скромным усикам и легла на голову, на черные гладкие волосы, словно хотела удержать то, что там вспомнилось.
- Вчера приходил какой-то шофер, предлагал дрова...
- Купили дрова?
- Нет. Тогда он попросил разменять двадцать пять рублей. Анна взяла у него бумажку, пошла в большую комнату, разменяла. Он и ушел...
- Опишите шофера.
- Среднего роста... В кепке... Я стоял в кухне и видел его издали.
- Во что он был одет?
- Не обратил внимания.
- Куртка, пальто, плащ?..
- Не видел.
- Что на ногах?
- Ну, такие мелочи...
- Опишите его голос.
- Господи, да я и не слышал. С Анной он говорил.
- Может быть, никакой он и не шофер?
- Нет, машина урчала.
- Какой марки?
- Я на улицу не выходил.
На Рябинина вновь накатила неподъемная усталость.
- Олег Семенович, от вашей памяти зависит розыск преступника.
- Я понимаю. Но ничего, кроме среднего роста и кепки, не запомнил...
Мало: рост, кепочка и профессия. Немало: пол, рост, кепочка и профессия. Теперь была рабочая версия - убийство совершил водитель грузовика, мужчина, среднего роста, в кепке.
Рябинин дал подписать протокол и ушел, ибо всегда понимал человека, которому хотелось побыть одному.
4
Оперативная группа поселилась в ставшем на ремонт поселковом клубе. Допрашивал Рябинин в комнате, где раньше творили любители природы, - на шкафах и на стенах бодались пни-олени, плясали чурки-медведи, топырились коряги-лешие... Инспектора заселили сцену, уставив ее столами. Спали в танцевальном классе, рябининская раскладушка стояла у зеркальной стены, придуманной для тренировок балерин, - отвернувшись от всех, он видел в зеркале сразу всех. А в хозяйственной комнате пожилой милиционер круглосуточно кипятил чай и варил макароны.
Перед клубом роились грузовики - инспектора работали по версии "шофер". Рябинин понимал всю невероятность их задачи. Машины города, машины области, машины из других областей... Сколько их: сотни, тысячи?
Но через сутки дверь в его природоведческую комнату распахнулась, потянуло бензином, зашаркали ноги и сперва вошел парень среднего роста, без шапки, в куртке на меху и в русских сапогах. Петельников двигался сзади и как бы поддерживал его под локотки:
- Товарищ следователь, водитель Золоторубов доставлен.
Рябинин угрюмо посмотрел на официального инспектора - хоть бы предупредил, хоть бы намекнул. Но его угрюмый взгляд Петельников как-то отринул усталым самодовольством. Неужели отыскал?
- Садитесь, - предложил Рябинин, хватаясь за бланк протокола допроса.
Инспектор облюбовал высокий пенек, стоявший на узловатых корневищах, как на гнутых ножках. Водитель сел к столу и поежился, будто от следователя пахнуло льдом. Рябинин записал анкетные данные и внушительно посоветовал:
- Рассказывайте правду.
- Чего теперь скрывать?..
Темные волосы локонами ссыпались ему на плечи. Иногда он поправлял их неожиданно женским взмахом руки. Видимо, из-за этих волос и ходил без шапки. Как же он крутит баранку, лежит под машиной, меняет скаты?.. Вот таким женским взмахом руки?
- Меня деньги заманили, - сказал он через силу.
- Куда заманили? - не понял Рябинин.
- В дом Слежевских, - вставил инспектор.
Золоторубов быстро обернулся, но, видимо, решил, что эти слова бросил не человек, сидящий на пне, а висевшая над головой инспектора громадная круглая рожа из бересты с желтыми глазами-цветами-бессмертниками.
- Как заманили? - повторил Рябинин.
- Когда все есть, то этого не замечаешь, а когда чего-нибудь нет, то это бросается в глаза...
- Чего же не было у вас?
- Стереосистемку хотел...
Легко сказанные легкие слова - "стереосистемку хотел" - охладили рябининскую надежду. И он ринулся к главному, позабыв про любимую им поступательность допроса:
- Сколько взяли денег?
- Пятьдесят рублей.
- Только-то?
- А что?
- Вы знали, что у нее есть деньги?
- Тут у всех есть деньги, - улыбнулся парень, женственно поправив локоны.
- Чем вы ее ударили? - уже неуверенно спросил Рябинин.
- Кого ударил?
- Женщину.
- Почему это ударил? Взял свои полсотни и ушел...
- Гражданин Золоторубов, вы подозреваетесь в убийстве гражданки Слежевской, - сурово изрек Рябинин и поймал себя на том, что говорит не для водителя, не для себя, а для Петельникова, для измотанного инспектора, отыскавшего этого парня в сонме машин и шоферов.
Водитель, вскинувший было руку для своего изящного жеста, сбросил ее на колени, как ненужную. Глаза, до сих пор угрюмые, но спокойные, ошалело забегали:
- Какое убийство? Вы что - дурака нашли?
- Золоторубов! - отчеканил инспектор со своего пенька. - Двадцатого ноября был тут?
- Я же говорю, был.
- Дрова предлагал?
- Предлагал.
- По улице Зеленой проезжал?
- Я тут по многим улицам ездил...
- В дом номер шестнадцать заходил?
- Да я во многие дома заходил!
- Золоторубов, а почему ты без шапки? - понизил голос инспектор.
- Чего... В кабине тепло.
- А где твоя шапка?
- В бардачке лежит.
- Что ты носишь?
- Кепку.
- Кепку, - повторил довольно инспектор, опять уступая допрос следователю.
Рябинин, не любивший и не понимавший математики, с годами стал испытывать перед ней покаянную робость - за ее умение выразить хаос формулой. Даже человеческие отношения, даже психологию следствия... И со временем Рябинин намеревался вывести формулу допроса и снабдить ею всех следователей. Две константы для этой формулы он уже отыскал... Чтобы заставить человека говорить правду, необходимо знать, что он говорит неправду, и знать, почему он ее говорит. Неправда, и почему неправда... Не зная первого, всегда будешь не уверен; не зная второго, не найдешь пути к душе человека.
Почему водитель говорит неправду, было очевидно, - боится кары. А вот говорит ли он неправду? Это можно выведать только на допросе, потому что отпечатков пальцев не осталось и Слежевский его не запомнил.
- Золоторубов, а девятнадцатого был в поселке? - спросил Рябинин, потому что Слежевский видел шофера накануне.
- Не был. На ремонте стоял, в гараже скажут...
- Двадцатого кому продал дрова?
- Тетке из крайнего зеленого дома.
Рябинин через его голову глянул на инспектора - тот подтверждающе кивнул.
- Золоторубов, во сколько это было?
- Днем, часа в три.
Рябинин опять посмотрел на Петельникова, который кивнул так тяжело, словно ему заморозило шею. Но инспектор еще раз кивнул, и в этом кивке было и осознание своей бесполезной работы, и усталость, и упрек себе, и прощание... Он тихо вышел. Водитель обернулся - сзади стоял лишь голый пень да берестяная рожа улыбалась ртом-сучком.
- Говоришь, заманили деньги? - вспомнил Рябинин его выражение.
Золоторубов не ответил, набычившись и потеряв всю свою женственность. Дрова он продал в три часа дня, а Слежевскую убили в десять утра. Убил человека и полдня колесил по поселку, предлагая дрова?
- А чтобы они тебя впредь не заманивали, за воровство ответишь.
5
Окна дома светились, но и оконце избенки желтело. Рябинин пошел на него по крепкой, уже окаменевшей дорожке. Задеваемая им трава позванивала далеким, почти неслышным звоном - так неотгаданно звенело в детстве.
Он распахнул дверь - в потешные избушки не стучат - и осторожно переступил высокий порог. Почти горячий воздух, еще крепче настоянный на травах, сосне и вареной картошке, застелил очки паром. Рябинин снял их и помахал у колен, где воздух был прохладнее.
- Я знал, что вы придете, - сказал Слежевский.
- Откуда?
- Стены шепнули, - не улыбнулся он.
Слежевский был в одной рубашке, чисто выбритый, розовый от обильного тепла, блестящие черные волосы зачесаны гладко - словно пришел в свое конструкторское бюро. Или ждал его, следователя? Ведь стены шепнули.
- Ничего не вспомнили?
- Нет. Вы разденьтесь, тут жарко...
Рябинин скинул свое пальтецо и сел на просторную и теплую лавку. В бок ему сразу садануло жаром от печки-плиты. Гудел полведерный эмалированный чайник, набирая силу.
- Олег Семенович, вы тут и живете?
- Тут.
- А в доме кто?
- Ребята.
- В дом-то... пойдете?
Он не ответил, прислушиваясь к подземному гулу. Чайник вскипел. Слежевский начал заваривать чай, делая это не спеша и обстоятельно. Вопрос свой Рябинин не повторил - глупости не повторяют.
- Пейте...
Бокастая фаянсовая чашка стала на скобленую столешницу, на мысочки и овалы проступающих годовых колец. Без блюдца, оно для города. Как и конфеты, - Рябинин взял кусок колотого сахара и начал пить вприкуску.
- Жарко у вас, - сказал Рябинин, млея от тепла и чая.
- А мне холодно.
- Неужели?
- Сижу, будто прижатый спиной к леднику.
- Постарайтесь забыться, - глупо посоветовал Рябинин.
- Как?
- Не думайте о ней.
- Не могу.