Запоздалые истины - Станислав Родионов 12 стр.


- Живет тут одна баба... - загадочно сообщил Петельников.

- Так...

- Баба эта Слежевской не родственница, не подруга, не соседка...

- Так...

- А второй день волнуется, плачет...

- Но почему "баба"?

- Потому что корову не доит, Сергей Георгиевич, - вставил Леденцов.

- Надо ее немедленно допросить, - сказал Рябинин то, чего ждали инспектора.

Леденцов мгновенно прыгнул со сцены в темный зал и пропал меж рядов. Рябинин пошел в свою веселую комнату готовиться к допросу...

Видимо, инспектора чего-то недоговаривали. Женщина плачет... Для женских слез есть десятки причин. Заболела, влюбилась, муж ушел, дети не удались... Настроение плохое, душа болит, одиночество, из-за недоенной коровы. В конце концов, холодно, сумрачно, туман... Да когда и плакать, как не осенью?

За дверью прошуршало. Сгоняя сон, Рябинин потер щеки ладонями и приготовился. Женщина вошла одна, оставив ждущих инспекторов за спиной, за дверью. Она положила на стол паспорт и присела, готовая вскочить и бежать из этого клуба.

- Зинаида Васильевна, вы работаете?

- Хозяйствую... Мне уж за шестьдесят.

- А кем работали?

- Аппаратчицей.

- Семья есть?

- Муж. Дети отдельно, в городе.

- А муж работает?

- Механиком, на лесопилке.

Темный платок обтягивал голову и щеки, как высушивал их. Бурая кожа, привыкшая к ветрам и слезам, блестела от солнца - еще от того, от летнего. Усталые глаза, привыкшие к ветрам и слезам, ждали; и Рябинин не сомневался, что эти глаза, уставшие от неприятностей, и сейчас ждут их.

- Что у вас случилось, Зинаида Васильевна? - почти ласково спросил Рябинин.

- А что? Ничего.

И ее лицо, привыкшее к правде, испугалось.

- Что-то произошло, - утвердил он тихонько.

- Почем вы знаете?

- Вижу.

- Так ведь у каждой бабы что-либо случается...

- У вас не что-либо. Корову-то почему не доите?

- Уже подоила, - вздохнула она.

И Рябинин подумал, что вот говори эта женщина неправду - и он не сможет ни укорить ее, ни потребовать; не сможет, потому что необъяснимая жалость присосалась к его груди; потому что сам в жизни поработал и знал крутость физического труда, тяжелее которого ничего нет.

- Правду не скажете, Зинаида Васильевна? - просто спросил он.

- Врать-то грех...

- А вы верующая?

- Верующая не верующая, а иконку имею.

- Тогда врать грех, - улыбнулся он.

Она еще с минуту посомневалась, и это сомнение легло на ее лицо ясно, как у ребенка.

- Не рой мужу яму, попадешь туда вместе с ним...

- Зинаида Васильевна, вы сейчас не думайте о последствиях, а скажите правду.

- Убийство - большой грех...

- Большой, - убежденно согласился он.

И женщина заплакала, окончательно поняв, что грех это большой. Рябинин ждал конца нужных ей теперь слез, не перебивая их и не торопя. Она подняла отяжелевшее от горя лицо и сказала, как прыгнула в омут:

- Пишите. Аню Слежевскую мой пропойца убил.

- Ваш муж?

- Да, Петр Петрович Усолкин.

- Откуда вы знаете?

- Сам открылся. Куликуй, говорит, Зина, теперь в одиночестве.

- А где он сейчас?

- В бегах.

Рябинин бросил приготовленный бланк протокола и ринулся к двери - инспектора там ждали своего часа. Следователь все им выложил в двух словах, которые они дослушивали уже на ходу. По клубу, как по пустотной пещере, далеко рассыпался звук шагов да торопливые команды Петельникова.

Рябинин вернулся к протоколу. Зинаида Васильевна тихо плакала.

- Неправильно это... - всхлипнула она.

- Что неправильно?

- Ад и рай задуманы. Проще надо бы и справедливее. Честно прожил жизнь? Тогда живи себе дольше, заслужил. Подло прожил жизнь? Тогда помри, опять-таки заслужил. Не так?

- Так, - искренне согласился Рябинин.

9

Видимо, этот пьяница ждать милиции не станет. Какой-нибудь поезд уже несет его по свободным просторам в такой уголок, где на первое время можно затеряться.

Обедать не хотелось. Рябинин вышел на воздух бездумно и побрел по улице, куда глаза глядят. Но какая-то цепочка, скорее всего, логико-физиологическая, уже вела проторенным путем: есть не хотелось, была жажда, чаю бы, хорошего чаю...

Рябинин откинул свободную калитку и посмотрел в глубину сада. Защищенная от посторонних глаз теперь лишь сеточкой прутьев, избенка желтела близко, вроде бы сразу за штакетником. Ему показалось, что ей чего-то не хватает. Крыльца, петуха на крыше, резных наличников?.. Ножек, ей не хватало курьих ножек...

Теперь Рябинин постучался. За некрашеной толстодосочной дверью тоже стукнуло. Рябинин счел это ответом и вошел.

Слежевский торопливо отодвинул скамью от стены. Столешница была присыпана сенцом. Стал крепче запах трав, словно их разворошили.

- Мяту вешал, - объяснил Слежевский. - Анна собирала...

- Вам надо как-то развеяться.

- Надо бы, - согласился Слежевский.

- Чуточку оптимизма, что ли...

Олег Семенович усмехнулся одними усиками.

- Я никогда не был оптимистом.

- Наверное, зря.

- Знаете, на чем основан человеческий оптимизм? На легкомыслии. Жить так, будто болезней и смертей нет. Мол, черт с ними.

- А может, и верно - черт с ними? - почти радостно предложил Рябинин.

- Я жил не так...

И двинул чайник с кирпичного бока плиты на раскаленную середину. Для Рябинина это послужило сигналом - он снял пальто и буднично подсел к столу.

- А как вы жили?

- Тревожно, вроде одичавшего кота.

- Почему же?

- Боялся сглазить. Когда мне бывало очень хорошо... Вот только подумаю: господи, как хорошо! И тут же испугаюсь. Чур меня, чур!

Рябинин с еще неосознанным удивлением посмотрел в лицо хозяина избушки, стараясь в осеннем свете поймать блеск его чуть выпуклых глаз. Этот ли человек два дня подряд рассказывал о клокочущем любовном счастье? Но Слежевский смотрел мимо - он прислушивался к гудению чайника.

Рябинин ведал беспричинную тревогу счастливых, напоминавшую о краткости всего сущего, о роке, о случайности... Но он еще не знал таких людей, которые бы вняли этим намекам, ибо счастье потому и счастье, что оно сильнее всех невзгод; в конце концов, счастье - это то хорошее, в котором захлебнулось все плохое. А Слежевский жил вот тревожно. Как одичалый кот.

- Но у вас же была любовь, - напомнил Рябинин.

- Любовь всегда идет рядом с болью.

- Любовь идет рядом со счастьем.

- Приведу элементарный пример. Я чему-то радуюсь. А любимого человека возле меня нет, он не радуется. Поэтому я огорчаюсь. И таких огорчений на каждом шагу. То несовпадение мыслей, то несовпадение настроений, то несовпадение желаний... Тогда приходит обида, ревность, подозрения.

- Это уже не любовь.

- Любовь. Влюбленные ведь ранимы. И вот вам парадокс - любовь съедает радость жизни. Тогда зачем она?

- Вы говорите о молодости?

- Я говорю вообще, - уклонился Слежевский.

- В молодости все преувеличивается. Мелкое огорчение, да на фоне любви, кажется болью.

Слежевский встал, открыл печку и подкинул четыре березовых полешка. Пряный дымок на минутку одолел все запахи - Рябинин втянул его жадно, как городской человек, тоскующий по далекому, но еще не забытому.

- Вы говорили, что любовь - это доброта. Я тут думал... Допустим. Но ведь доброта зловредна, а?

- Как зловредна? - удивился Рябинин.

- Неразумная любовь-доброта портит человека.

- Зачем же неразумная?

- А где вы встречались с любовью разумной? Она потому и любовь, что неразумна. Вы замечали, какие хорошие дети у бесстрастных отцов? Замечали, какие обормотистые детки у любящих, так сказать, души не чаявших?

- Ну уж!

- Да я знаю семью... Работящий, добрейший и любящий мужик. А результат? Жена ни во что его не ставит. Дочь выросла бесхарактерной и болтается по мужьям. Собака-овчарка неспособна охранять - боится громкого окрика.

Рябинин не мог отвечать, не подумавши. Но думать не было времени - ему казалось, что смысл сегодняшнего разговора заключен в скорости; нельзя было упускать ту силу, с которой заговорил Слежевский. Рябинин не знал, зачем ему понадобится эта уловленная сила.

- По-вашему, любовь портит человека?

- Именно, - даже обрадовался Олег Семенович точному пониманию его мысли.

Но обрадовался и Рябинин, потому что об этом было думано и даже где-то записано. Что-то туманное... Любимый должен понимать величие любившего...

- А почему? - спросил Рябинин тоже с появившейся силой.

- Скажите, любовь двух людей одинакова?

- Одинакового ничего нет.

- Значит, кто-то любит сильней. Я уж не говорю, когда любит только один. Тогда у второго, который любит слабо или вообще не любит, прогрызается самомнение, спесь, эгоизм... И любовь обернулась злом.

- Но как, как?

- Тот, кого любят, подчиняет себе того, кто любит. Что, не верно?

Рябинин вздохнул облегченно: неверная мысль, которую он не мог побороть, входила в него многодневной заботой.

- Не верно, Олег Семенович. Любовь может испортить только душу плохую или незрелую.

- Такие души мы и любим. Женские, детские...

Они разом повернулись к печке - обиженный чайник бушевал.

Слежевский переставил его на кирпичи, но он еще долго урчал и постанывал. Дух заварки, джинном выскочивший из чайника, мешался с мятой. Травяное сенцо было сметено со стола, появилась сахарница и чайная посуда.

У Рябинина зрел вопрос. И когда чай раскаленно забродил в чашке и привнес свой букет на очки, на лицо, на дрогнувшие от нетерпения губы, он спросил:

- А кто у вас любил и кто был любим?

- Я любил, - чуть повышенным голосом отозвался Слежевский, будто следователь мог не поверить.

10

Инспектора ринулись в город, перекрыли вокзалы, отыскали близких и дальних родственников, устроили засады дома и на работе... Усолкин исчез, как и положено убийце.

Клуб заволокла церковная тишина. Рябинин слонялся по нему из помещения в помещение, словно что потерял...

В танцевальном классе спал повар, вставший в четыре утра. В коридоре рыжий кот звякал пустыми консервными банками. В зрительном зале от перепада температуры потрескивали стулья. По сцене, шелестя забытыми газетами, прокатывался осенний ветерок, падавший откуда-то сверху, со стропил. В кухне другой кот, черный, мистический, привалился к остывающему титану...

Рябинин забрел в библиотеку - большую комнату, иссеченную тощими стеллажами. Он провел рукой по запыленным корешкам и вытащил одну, случайную книгу. "Сто лет криминалистики" Ю. Торвальда... Та самая случайность, которая родится на пересечении закономерностей, - из тысячи книг следователю подвернулась книга по криминалистике. Он уже читал ее. Описано множество громких уголовных процессов, за которыми когда-то следила вся Европа... А Рябинину книжка показалась неинтересной, потому что автор рассказывал про эти уголовные дела так, словно они состояли из одних лишь доказательств, экспертиз и научных заключений. Автор как бы вытащил из этих дел всю психологию - допросы, показания, борьбу характеров, интуицию, следственные ошибки... И пропал в них человек, и стали эти дела походить на лес без листьев.

Рябинин поставил книгу на место. Доказательства, экспертизы, научные заключения... А вот кто ответит, почему он, выехавший на расследование убийства, бездельно слоняется по пустующим комнатам?..

Где-то далеко, на том конце клуба, как на том конце земли, празднично хлопнула дверь и рассыпала по коридору напорный топот. Рябинин быстро пошел на сцену.

По залу плыл Леденцов странным шагом - казалось, что он удерживает себя от желания встать на руки и так идти к следователю. Рябинин невольно подался навстречу.

- Сергей Георгиевич, пруха пошла!

- А теперь по-русски.

- Иду я мимо магазина, а некий гражданин лупцует воблой по голенищу.

Инспектор умолк, призывая следователя оценить невероятную информацию вскинутыми белесыми бровями, вздыбленными красными волосами и вздернутым воротником салатного плаща.

- И что? - не оценил Рябинин.

- А некий гражданин достает пару бутылок пива...

- Очень интересно.

- Я подошел...

- Угоститься?

- Он тоже так глупо подумал, Сергей Георгиевич.

- А зачем подошел?

- Потому что гражданин с воблой походил на гражданина Усолкина, фотография которого лежит в кармане у моего сердца.

- Леденцов, не тяни.

- Ну, думаю, это есть плод моего воображения.

- А что оказалось?

- Тогда я, чтобы развеять этот плод, деликатно сказал ему: "Здравствуйте, Петр Петрович!"

- И он послал тебя к Епишке есть коврижки.

- Сергей Георгиевич, он протянул мне руку.

Рябинин хотел спросить, где этот гражданин, протянувший руку, но увидел его в проходе - тот лениво шагал, сопровождаемый инспектором Фоминым. Они поднялись на сцену, и захватив своим движением следователя, прошли в комнату природы. Сев за стол, за чистый бланк протокола, Рябинин вдруг не почувствовал обычного нетерпения, словно перед ним не был человек, подозреваемый в убийстве. И Рябинин даже не захотел углубиться в себя и понять это внезапное равнодушие.

- Назовитесь, пожалуйста.

- Усолкин Петр Петрович. Ежели сомневаетесь, то дома и паспорт есть. А что?

- Где вы были двадцатого ноября?

Но Усолкин не ответил - он улыбался берестяной роже так же широко, как и она ему. Желтые белки его глаз - от курения ли, от плодово-ягодных ли вин - блестели лежалой костью. Рябинин хотел повторить свой вопрос, но Усолкин непредвиденно взорвался:

- Козла ищете?

Сперва Рябинин подумал, что этот Усолкин относится к тем людям с низкой культурой, у которых реакция несоизмерима с поведением окружающих - за намек они могут оскорбить, за пустяк ударить. Но белки его глаз, походившие на игрушечные бильярдные шарики, и запах кислого спирта объяснили, что Усолкин пьян. Официальный допрос был невозможен.

- Все-таки где вы были двадцатого ноября?

- Насколько мне известно, я был на работе, - тщательно выговорил Усолкин.

- Кто это может подтвердить?

- Да вся смена.

Рябинин слышал веселый стук ботинок - инспектора, бог весть каким способом прослышав о задержании подозреваемого, радостно сбегались в клуб.

- А вы тут не шурупы, - изрек Усолкин.

- То есть?

- Не шурупите ни хрена. Живете чужим умом, да и то задним.

- Вы уж объясните...

- Бабе моей поверили.

- А почему ей нельзя верить?

- Жизнь надо знать, парень. К примеру, в поселке судачат про убийство Аньки Слежевской. А я шурупю, то есть шуруплю, посколько выпить хочется. Иду к женке. Зинка, говорю, слыхала про убийство? Так это, говорю, я порешил Аньку. Посадят, мол, меня. Давай четвертной, попрощаемся, и куликуй тут одна.

- И не жалко? - спросил Рябинин, сдерживаясь.

- Кого?

- Жену.

- Зинку-то? Это не имеет роли.

Усолкин глянул на следователя нахально - его глаза были пусты, как окна в незаселенном доме. Рябинина вдруг прошила яркая, какая-то высвеченная мысль, не требующая никаких доказательств...

Боже, они ищут убийцу Слежевской... Вот он, убийца, рядом сидит, пьяный, неуязвимый. Допрашивай его, суди, наказывай. Только он убивал не Слежевскую - он ежедневно убивает свою жену, и со временем добьет-таки. А Рябинин, следователь прокуратуры, отпустит его домой, к той самой жене, смерть которой он сегодня же приблизит своими издевательствами.

- Товарищ Леденцов! - зло бросил Рябинин.

- Слушаю, Сергей Георгиевич.

- Гражданин Усолкин расхаживает по общественным местам в нетрезвом состоянии. Отправьте его в вытрезвитель.

11

Угрюмый Рябинин надумал прогуляться. Его ноги, в отличие от инспекторских, затекли бездельем. Но, выйдя из клуба, он ссутулился, встреченный природой сразу же, за порогом.

Поселок утопила ноябрьская тьма. Казалось, что к редким освещенным окнам она стекалась поплотнее, намереваясь их занавесить. Где-то над головой костянисто пощелкивали ветки высоких тополей. Ветер, как ледяная вода, хлестал отовсюду. Рябинин шел, и ему казалось, что тьма и холод каким-то странным физическим способом соединились в новую субстанцию, вроде жидкого черного льда. Вот и хлещет, вот и хлещет.

А в забытой богом и людьми избушке сидит человек и думает о странностях любви...

Рябинин хотел взглянуть на часы, но только шевельнул рукой - не с его зрением рассмотреть стрелки при звездном свете. Наверное, часов десять. Впрочем, можно пройти по той улице и кинуть взгляд на игрушечные окошки.

Что тянуло его туда? Жалость к хозяину избушки? Обожаемый Рябининым чай? Интерес к странной любви Слежевских? Или тянуло то, чего не знал и сам следователь?

Игрушечные окошки желтели далеко, как в поднебесном самолете. Рябинин еще раз конвульсивно дернул рукой с часами. Наверное, десять...

Теперь стучался он подольше. Но ответа, как всегда, не последовало. Рябинин вошел.

Время тут остановилось. Он непроизвольно обежал взглядом стол, лавки и печь, выискивая хоть какое-то движение. Но время стояло тяжело и ощутимо. До сих пор он считал, что лишь счастью под силу остановить время. Счастливые часов не наблюдают... Остановись, мгновенье, ты прекрасно... Но вот горе остановило его скорее и надежнее.

- Второй раз на дню пришел, - улыбнулся Рябинин.

- Чаю хватит, - тоже вроде бы улыбнулся хозяин, автоматически двигая чайник к жару.

После пронизывающего холода пронизывающий жар разморил мгновенно. А впереди был чай, размаривающий посильнее любого жара.

- Древние говорили, что чай якобы укрепляет любовь, - сказал Рябинин, где-то далеко удивившись самому себе: когда и кому древние это сказали?..

- Как видите, чай я пью чайниками, - усмехнулся Слежевский.

- У вас любовь и была.

- У меня - да.

- А у нее?

- Моя любовь была сильнее.

- Отсюда что-нибудь последовало? - Рябинин имел в виду теорию Слежевского о губительности неравномерной любви.

- А когда мы женщин уравняли с мужчинами, отсюда что-нибудь последовало? - неожиданно вспыхнул Слежевский.

Рябинин замешкался с ответом, думая, к чему этот разговор. Олег Семенович не вытерпел:

- Что оно дало, это равенство?

- Странный вопрос для человека с двумя высшими образованиями...

- Не ответ, не ответ.

- Хотя бы свободу в той же самой любви.

- Любовь не зависит от свободы. Ей душа нужна, душа.

- Но душе нужна свобода.

- А вы считаете, что если женщине дали свободу, то она научилась любить? Чепуха. Теперь у нее вместо любви свобода выбора. Всего лишь свобода выбора.

Противники они были не равные. Следователь допрашивал людей, работал с инспекторами, сочинял версии, думал о мотиве преступления... Слежевский размышлял только о любви да пил чай.

- Неужели вы считаете, - обрушивал он на Рябинина свои выношенные мысли, - что после этого равенства ничего не случилось?

- А что могло случиться?

- Мы же потеряли женщину, мать и семью.

Назад Дальше