Вблизи девушки оказались еще симпатичнее. Особенно Медузочка. У нее были огромные и удивленные глаза, которыми она смотрела на мир, не моргая.
Петельников взял бутылку. Она была пустой - сквозь темное стекло лишь белела какая-то бумажка.
- Понятно. Море, волны, запечатанная бутылка... Вам записку достать?
- Конечно, - хитровато подтвердила Черненькая.
- А вдруг там написано: "Кто прочел, тот осел"?
- А вдруг там стихи? - спросила Медузочка томным, оплавленным голоском.
- В такую-то жару? - усмехнулся он.
Горлышко оказалось плотно закупоренным зеленоватой глиной. Петельников расковырял ее и прутиком извлек клочок бумаги.
Медузочка взяла его, прочла, неопределенно хлопнула ресницами и отдала подруге. Та хихикнула:
- Мы вас не понимаем...
- Меня? - удивился Петельников.
- Вас, - подтвердила Медузочка.
Он взял бумажку: кусок тетрадного листа, с неровным отрывом, грязный, мятый, мокрый... Написано карандашом, буквы тусклые и какие-то ползущие друг на друга.
"Кто найдет бутылку. Помогите мне ради Христа. Со мной все могут сделать. Я заточен в доме на обрыве. Помогите..."
- Ну и что? - спросил Петельников.
- Мы тоже так подумали, - скромно улыбнулась Черненькая.
- Отдыхающие развлекаются, - разъяснил он.
- А разве не вы? - прямо спросила Медузочка.
Петельников чуть опешил: они полагали, что при помощи этой бутылки он хотел с ними познакомиться.
- Девушки, у меня куча способов законтачить с прекрасным полом, но только не такой средневековый.
- Например? - поинтересовалась Черненькая.
- Например, спросить, нет ли у вас крема от ожогов.
- Есть. - Медузочка протянула тюбик.
- Спасибо. Верну завтра на этом же месте. А теперь, дорогие красавицы, если хотите, чтобы я остался жив, гоните меня с пляжа...
Инспектор поселился на Виноградной улице в белом крохотном строении, видимо бывшем сарайчике, который стоял в саду за хозяйским домом. Перед дверью росла старая яблоня с громадными крепкими плодами: яблоко на прилавке - это просто яблоко, а яблоко на дереве - это чудо. В окно упиралась яблоневая ветка и ждала, когда распахнут его, чтобы просунуть в комнату широкие, аккуратно вырезанные листья. За домиком лежала большая деревянная бочка. В ней, как Диоген, жил каштановый песик Букет, ненавидевший всех курортников. Инспектор с ним поладил, как только съели вместе килограмм молочной колбасы.
- Чай пить будете? - спросила хозяйка.
Петельников ей понравился, потому что еще в шесть утра, когда снимал домик, обещал не варить, не стирать и ничего не просить. Вот только чай.
- А то приехала одна, - сообщила хозяйка, - пропела "Солнышко", вещи побросала и бегом на пляж. А к вечеру ее в больницу увезли всю в пузырях да волдырях.
У хозяйки была интересная, привычка связывать мысли, хотя одна не вытекала из другой. Но когда Петельников увидел в электрическом самоваре свою обваренную физиономию, то сразу все понял. И, отхлебнув из очередной, третьей, чашки, вдруг задал вопрос, тоже вроде бы ниоткуда не вытекающий:
- Где тут у вас дом над обрывом?
- А ты замокаешь? - живо отозвалась хозяйка, тоже отхлебывая из очередной, пятой, чашки.
- Бывает, - на всякий случай признался он, не очень ее понимая.
- Люди-то зовут его по-разному. Бормотушник, Тиходурка, Поддавальник, Сайгон... А государственное ему название "Шашлычная".
Петельников улыбнулся - все правильно: посидел мужик в Тиходурке, выпил пива, чиркнул записку, запечатал ее в бутылку и бросил в море. На то и Бормотушник.
- Спасибо.
Он встал и направился было к себе в беленький сарайчик.
- И еще над обрывом стоит домишко. Вода берег-то все целовала-целовала да и подкопалась. Хозяева штраховку получили и привет, укатили в Россию.
- Где этот дом? - спросил Петельников, приостанавливаясь.
- Километра два берегом к маяку. На глинах стоит...
- На зеленых?
- Ага.
Он прошел к себе и сел на кровать. Солнце уже опустилось за горы. В саду сразу потемнело. Запахло какими-то травами и землей, которую хозяйка поливала из резинового шланга. Поскуливал Букет, натомившись за день в жаркой бочке. Затихали отдыхающие. На столике в изголовье почти неслышно пел транзистор.
Петельников сидел с открытым ртом, уставившись в пол, - он избегал смотреть на белую простынь, на белые стены и даже на чистый лист бумаги. Ему казалось, что неумолимое солнце продолжает гореть над головой, заливая комнатенку своим огненным расплавом. Жгло кожу, внутри все сохло, словно солнечные лучи доставали его сквозь земной шар. И не было сквозняка - виноградные листья висели не шелохнувшись. Сна тоже не было.
От жары ли, от розыскной ли привычки, но в нагретом мозгу опять мелькнула мысль о бутылочной записке...
Допустим, ее писали в "Шашлычной", что стояла на выступе скалы! Вряд ли: пьяный загнул бы позабористей, да и глины у него под рукой нет. Допустим, писали отдыхающие. Но они бы расцветили записку пляжным колоритом, на хорошей бумаге, шариковой ручкой. Дети? Текст не детский. Шутка? Но шутят весело, да и пишут тогда поспокойнее, а тут буквы лезли, как волны. А язык? "Заточен, ради Христа..." И, главное, тревога, неподдельная тревога в этих старомодных словах. Но ведь чепуха: кого и за что можно заточить в наше время?
На сон не было и намека. Лучше гулять по пляжу, чем сидеть в душной комнате. Петельников передернул плечами от неожиданного холодка, шмыгнувшего по перегретой спине, и вышел в сад... Он спустился к пляжу, непривычно пустому, почти черному, блестевшему, похожему на кусок луны. Но этот кусок соприкасался с бескрайним простором - дивным, живым и каким-то нереальным для земного мира. Почему отдыхающие бывают здесь только днем? Ведь ночью тут не хуже. Ах да, нельзя загорать...
Он медленно пошел в сторону маяка. Чтобы не мешали камешки, двинулся вдоль берега, горками. Идти было хорошо. Духота пропала, словно осталась в поселке. Внизу слабо плескалось море, донося прохладу. Дорога была плотной, слитой из десятков тропинок в сухой, колючей траве. По краям чернели дубки. Изредка из-под ноги срывался к морю камень, и тогда Петельников останавливался и ждал, пока тот не затихнет под обрывом.
Видимо, минут через сорок - он не смотрел на часы - в дальней темноте берега зажелтело пятно. Петельников подошел ближе. Заброшенный дом...
Стены его светились не так, как в поселковых домах; может быть, потому, что за ними не было жизни. Окна заколочены досками. Шифера на крыше почти не осталось. Сад зарос низким плотным кустарником. От изгороди уцелели лишь бетонные столбики. И стояла особая тишина - даже цикады не стрекотали.
Петельникову стало весело. Но лучше по-дурацки стоять среди ночи у этой свалки, чем маяться с обожженной спиной на кровати. И уж надо его обойти, коли пришел.
Он начал осторожно пробираться к стене. Колючки, какая-то проволока, битые кирпичи и консервные банки цеплялись за него в темноте, как живые. Добравшись, он потрогал обшарпанную, неожиданно теплую стену, словно для того и пришел. Затем подергал доску на окне - держится. Дверь тоже оказалась наглухо забитой. Дом как дом, только заброшенный. Он еще простоит лет двадцать, потому что выстроен на хорошем бутовом фундаменте...
Ему вдруг послышался звук, похожий на стон, который шел вроде бы не из дома, а откуда-то с сопок, из дубняка. Петельников замер, словно его сковал лунный свет. Тихо. Лишь море хлюпало под обрывом. Показалось... Ночью, у заброшенного дома, в безлюдье может почудиться все, что угодно.
Он подтянул джинсы и мягко шагнул от стены. Ему захотелось поскорее убраться. Петельников сделал второй шаг и мгновенно понял, что дальше ему не идти, не переступить ногами из-за страха, который навалился на спину и вцепился в затылок. Он резко обернулся...
Сквозь широкую щель в оконных досках на Петельникова смотрели один большой глаз и крупная плоская скула, мертвенно освещенные луной. После секундного оцепенения инспектор переступил через бревно, чтобы сорваться и бежать, не разбирая ни дороги, ни направления. Но глаз и скула пропали. И пропал тот дикий страх, который испытал он впервые: на розыскной работе его подопечные употребляли пистолеты, ножи, железки и кулаки, но не мистику.
Петельников присел и описал рукой дугу по земле, как циркулем. Попался кусок, с полметра, стальной трубы. Он схватил ее и прыгнул к входу. Доски, поддетые трубой-ломиком, отлетели играючи. Петельников ударил в дверь ногой и спрятался за стену, опасаясь выстрела или булыжника. Тихо. Лишь проскрипели ржавые петли. Теперь нужно войти, а у него ни фонаря, ни спичек. Он на мгновение высунулся, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть. По крайней мере, теперь знал, что у порога никто не стоит и что в доме можно видеть - лунный свет попадал через крупные щели в оконных досках. Он решился: бросил себя на землю и лег за порог, как за бруствер. И стал вглядываться...
Комнат в доме не было; видимо, деревянные перегородки разобрали на дрова. В доме ничего и никого. Он поднялся и бесшумно вошел. Никого и ничего - лишь грязная бумага, стружки да колючки сухой травы шуршали под ботинками. Петельников еще раз пересек дом и вышел на лунный свет.
- Перегрелся я, - сказал он громко, швырнул трубу в кусты и зашагал к поселку.
Он проспал до полудня. Хозяйка даже заглянула в окно - жив ли постоялец. Постоялец дышал и даже открыл глаза. Первая его мысль была о кошмарном сне, который привиделся от вчерашней лоры, - луна, заброшенный дом, большой глаз... Но на стуле лежали джинсы, испачканные мелом и увешанные колечками стружки.
В комнате нагнеталась духота. О загаре сегодня нечего и думать. Ему казалось, что он похож на того человека без кожи, рисунок которого он видел в медицинской книге - лишь красные мускулы. Загорать нельзя, но купаться можно. В конце концов, уже осталось пять дней.
Он встал, почистил зубы, побрился, взял полотенце и пошел к морю...
Солнце прошило лучами его рубашку, словно та была из сетки. Жара стояла ошалелая - даже не хотелось переставлять ноги. Капризничали маленькие дети. Отпускники сидели в воде или под тентами. Лишь самые бодрые стояли на солнцепеке, как приговоренные.
Петельников кивнул девушкам, которые лежали там же, словно и не уходили. Он разделся. Солнце мгновенно село своим раскаленным жаром ему на спину. И он понесся к воде - там было его спасение. И поплыл.
Море смыло жжение. Мускулы сразу ощутили сами себя, свою энергию и силу. Эта сила, видимо, передалась голове, которая вдруг заработала как свеженькая...
Допустим, глаз и скула почудились от перегрева. Это у него-то? Да он терял под ударами сознание, но лица бандитов запоминал. А если мистика? Он не верил в сны, в гадания, в приметы, в телекинез, в летающие тарелки... - вот только в интуицию. Значит, глаз был. Может быть, отпускник, не отыскавший комнаты в поселке. Почему же он забит досками? И не спит по ночам? А если это автор записки, "заточенный", то почему же он не закричал?
В освеженном мозгу появилась и свежая мысль: пойти в милицию, к коллегам. Глупости. Что он им скажет - про глаз и скулу? Ну, дадут ему в помощь, как не знающему местных условий, молоденького инспектора, у которого свои дела, заявления, жалобы... Да он сам старший инспектор уголовного розыска - нужно сходить туда засветло и тщательно осмотреть дом.
Петельников вышел из воды и опустился рядом с девушками:
- А вы солнышка не боитесь?
- А мы местные.
- Как местные?
- Работаем вон в том санатории...
Черненькая махнула головой, и крылья-волосы закачались над галькой, показывая направление: наверху, на горе белел санаторий.
- Но вы же весь день загораете?
- У нас вечерние смены.
Медузочка безмолвствовала.
- И как там кормят? - вдруг спросил Петельников, вспомнив, что еще ничего не ел.
Черненькая оживилась:
- Исключительно калорийно.
- Это значит как?.
- Много витаминов, белков, вкусовые качества...
- Понятно. А что на первое, второе, третье?
- Меню очень разнообразно.
- А пельмени есть? - поинтересовался он своим любимым блюдом.
- В рационе номер три.
Медузочка так и молчала, что-то рассматривая в море, на самом его горизонте. Видимо, умница - только умные люди умеют умно молчать.
- Вы нам даже не представились, - обидчиво сказала Черненькая, двигая к нему полиэтиленовый мешочек с вишнями.
- Спасибо, - он взял вишенку, потом вторую и сразу набил оскомину. - Разрешите, я буду вас звать Негритянкой, а вас - Медузочкой?
- А мы вас Индейцем, - наконец-то подала голос Медузочка.
- Неплохо, - заметил Петельников.
- Краснокожим Индейцем.
- Пожалуйста, - согласился он.
- Вот и познакомились, - сказала Черненькая тусклым голосом: так, мол, не знакомятся.
Петельников увидел, как рядом с его полотенцем деловито располагается парень - отдыхающие прибывали, надеясь на послеобеденную прохладу. Вот этот парень ему и нужен. Невысок, худощав, но крепок. Спортивная стрижка, короткая. Малозагорелая кожа, красноватая, видимо, недавно приехал. Ему лет двадцать.
Общественность, перед Петельниковым была общественность. Он частенько брал на операции дружинников или ребят из комсомольского оперативного отряда. Так почему не пригласить этого парня для осмотра заброшенного дома? Если, конечно, тот согласится. Если, конечно, тот мужчина. Узнать несложно...
- А не пополнить ли нашу компанию четвертым? - предложил он девушкам.
- Этим? - Черненькая кивнула на новенького.
- Как вы его назовете? - спросила Медузочка.
- Бледнолицый, - предложил Петельников, встал и направился к парню.
Но Бледнолицый нацепил маску с трубкой, подошел к берегу и сразу нырнул в мелководье, исчезнув в воде, словно уполз по дну. Хорошо, парень спортивный.
Петельников сел на полотенце и обозрел его вещи. Одежда, сандалии, сумка, две книги... Интересно, какие? Он распластался и чуть прополз, рассматривая гальки, - ему и правда нравились их серые отшлифованные поверхности, причудливо расписанные прожилками кварца и кальцита. У самой одежды Бледнолицего инспектор поднял невзрачный камешек и глянул на книги: "Искатель" и "Желтый пес" Сименона. Да этот парень жаждал приключений...
Когда он вышел из воды, Петельников лениво спросил:
- Как температура в глубинах?
- Нормальная...
- Книги здесь достал или с собой привез?
- Здесь достанешь...
Они разговорились - отдыхающие знакомятся быстро.
Через двадцать минут Петельников уже знал, что Олег приехал из Сибири, работает в леспромхозе и хотел бы познакомиться с Медузочкой или с Черненькой.
- Тут погода любовная, - засмеялся он, обнажая белые крепкие зубы, которыми хоть проволоку перекусывай.
- Детективы уважаешь? - спросил Петельников, показывая глазами на книги.
- А то.
- Сам бы хотел дельце распутать?
- Мало ли чего б я хотел... Директором, к примеру, а приходится древесину валить.
- Тогда слушай, - заговорил Петельников строгим и напряженным голосом.
Олег сидел вроде бы спокойно, но глаза под белесой челкой заблестели любопытством и слегка задергалась кожа на скулах. Он уже не смотрел на девушек да и моря не замечал.
- Даешь, - вздохнул Олег завистливо.
- Пойдем вместе?
- Сейчас? - он нервно скрипнул галькой.
- Пусть жара спадет. К вечерку...
Они договорились встретиться у столовой под кипарисом.
- Индеец! - крикнула Черненькая.
- Только окунусь! - тоже крикнул Петельников, взял у своего нового приятеля маску и нырнул подальше, в глубину. И очутился в зеленом зале, в котором были развешены голубые причудливые светильники - медузы парили рядами. Видимо, их гнал поднявшийся ветер.
Плыл инспектор радостно.
Петельников убедился, что на юге понятие "вечер" - зыбкое. Он пришел в назначенный час и был удивлен невесть откуда взявшейся темнотой. Олег опаздывал. Инспектор купил на всякий случай коробку спичек, потоптался, походил, угостил бесконурую собаку беляшом и присел на глыбистый камень. Стемнело окончательно, по-ночному. Луна залила проселок своим апельсиновым светом. Кипарис, в тени которого расположился Петельников, слегка блестел - наверное, от пыли.
Общественник опоздал на час. Он появился из-за угла столовой, беззвучно ступая по рыхлой пыли - она казалась жидкой. Глаза его от лунного света желтовато поблескивали. И челка пожелтела.
- Чего опоздал? - сурово спросил инспектор, как спрашивал на розыскных операциях.
- Да решил пожрать.
Петельников втянул воздух - от кипариса вроде бы пахнуло кисловатым алкоголем.
- Пил?
- Кружку сухонькой бормотухи. Семечки!
Нет, это не походило на розыскную операцию. Прогулка, вечерняя прогулка по берегу моря. Впрочем, его новый приятель мог бояться - поход с неизвестным человеком в неизвестное место, да еще в темноте.
Олег тряхнул кистями. Из одного рукава появился электрический фонарь, из другого - короткий стальной прут. Конечно, боялся.
- Идем, - сказал Петельников и шагнул в пыль.
Они пошли. Пока тянулись дома, еще перебрасывались словечками.
- Вечерами что обычно поделываешь? - спросил инспектор, как бы спрашивая, не оторвал ли его.
- Известно... Вино, кино и домино. А ты вообще-то кем вкалываешь?
- Автослесарем, - соврал он, чтобы избежать расспросов, да и правда работал после школы в гараже.
За поселком говорить перестали; тут было безлюдье и тишина. Только пели свою вечную песню цикады, да изредка, когда они пересекали лощины, впадавшие в море, слышался шуршащий налет волн. И запах. Петельников не мог понять, чем это пахнет. Запах казался трогательно знакомым. Вдыхаемый, он ложился на душу, внося какое-то неясное беспокойство. И когда они начали спускаться в овраг, черный, словно его налили тушью, Петельников осознал этот щемящий запах - сено, пахло его родной средней полосой и домом. Трава здесь от жары и безводья сохла на корню. Инспектор даже хотел заговорить об этом с Олегом, но тот шагал рядом сосредоточенно, видимо, чувствуя запах только своей бормотушки.
Хватаясь руками за кожистые листья дубков, они поднялись из оврага, миновали две горушки и увидели его - белый дом, отливающий блеском выветренной кости.
- Вот он, - вполголоса сказал инспектор.
Олег не ответил, лишь высунул из рукава стальной прут.
Они смотрели на заброшенные стены, и у Петельникова было такое ощущение, что он высадился где-нибудь на Марсе и должен сделать первый шаг к неземным существам.
- А если их много? - предположил инспектор.
- Раскидаем, - глухо буркнул Олег.
Нет, трусом он не был.
Они начали осторожно подходить к двери, переступая консервные банки и горы лежалого мусора. Олег шагал гибко, беззвучно. Инспекторские кеды тоже не шумели. Кусты здесь сцепились особенно дружно. Плечо Олега вспарывало их зеленую плоть, и они смыкались за Петельниковым, как вода за пловцом. У двери инспектор покосился на окно - меж редких досок зияла чернота. Он даже себе не признавался, что тот глаз казался ему - нет, не страшнее - противнее, чем компания уголовников.