- А почему? - изумилась Ольга.
- Нет в тебе женщины, сплошная кобыла! Кому нужна такая? Тебя хоть теперь в дело бери, банк тряхнуть, к примеру. Ты любого "мусора" замокришь и не бзднешь. Какая с тобой постель? О чем базарить? Сплошные скачки! А где нежность, душевное тепло? Ты о том и не слыхала. У тебя либо лед, либо костер, который мигом сожрет. Такое кому нужно? Нет, Ольга! Женщина, в моем понимании, - это теплое, ласковое море, которое душу умеет согреть, успокоить, утешить, любить верно. На то мало способных. Чего-то обязательно не хватает.
- Надо ж подумать, ты еще с выбором!
- Мужики - натуры тонкие, не только я, большинство со мной согласны. Вот ты думаешь, что тебя все желают? Ох, и ошибаешься, баба! Может, человека два, но не больше.
- Просчитался! Знаешь, скольких уложила? Насиловать хотели впятером. Раскидала!
- Это козлы, а я - о мужиках, которые себя не на помойке подняли и уважают в себе человеков. Брать бабу силой - это зверство. Что от такой получишь? Нет, мне подневольная не нужна. Женщина должна хотеть того, с кем в постель легла.
- А тебя хотели?
- Конечно, и ни одна не пожалела о том.
- А мне не повезло. Правда, я в том мало разбираюсь. Тогда, в те годы, и подавно. Об интимной жизни только шепотом говорили. У нас в детдоме вообще молчали. Тема считалась неприличной.
- Ты детдомовская?
- Да… - опустила голову Ольга.
- Почему?
- Сказали, что подкинули меня на крыльцо. Зима была. Я в легком одеяльце замерзать стала, кричать начала. Меня услышали и взяли. Так и выросла в детдоме, не зная ни отца, ни матери. Впрочем, нас таких было много. Сотни. Но и то спасибо, не убили. Хватило совести подкинуть в детдом. Там выучилась,
потом закончила институт рыбного хозяйства. В то время уже встречалась со своим будущим мужем. Но с семьей не повезло. Запил благоверный на третьем году. Все упрекал меня, что не беременею, не рожаю ему детей. А куда их плодить? Как растить! Зарплата копеечная, квартиры своей нет. По чужим углам мотались. На это и жратву все деньги уходили! Вот и не хотела рожать еще одного горемыку. К тому ж работа наша не приведись никому. Сегодня жив остался, а завтра как знать? В меня, знаешь, сколько раз стреляли браконьеры, я со счету сбилась; Конечно, не всегда мимо. Несколько отметин навсегда остались. Понятно, что еще прибавятся. Хорошо, если не оставят инвалидкой. Тогда уж лучше напей вал, - вздохнула Ольга.
- А за что стреляли в тебя?
- Смешной! Поймала двоих. Они как раз улов вытаскивали из сетей. А тут я! Они на берег и в палатку. Я поняла, легла на дно, но пули достали. Одна - в плечо, другая - в ногу…
- А сколько ты в инспекторах "пашешь"?
- Давно! Десять лет как институт закончила; Внешне молодо смотрюсь, потому что на свежем; воздухе работаю. А ведь мне уже на четвертый десяток повалило! - взгрустнула баба.
- Да разве это годы?
- Для бабы - много!
- Не смеши козла, не то задохнешься. Я вон на сколько старше, и то не горюю! - успокаивал Ольгу Гошка. - А теперь ты где дышишь? - спросил хозяин.
- В общаге. Квартиру одиночке не дают.
- Чего ж здесь не прикипелась?
- Ну. Что ты? Октябрьский больше и лучше. Снабжение классное. Здесь совсем дыра. И люди: другие. Молодых нет, сплошное старье. Я тут наездами была, потому никто не знал, когда приеду. Иначе давно убили б, как двух последних, - прикрыла рот рукой, испугавшись своей откровенности.
- Не бойся! Меня не испугаешь. Я худшее знал, -
1 махнулся поселенец.
- В этом селе народ сволочной. Работал тут инспектором один мужик. Припутал семью на нерестилище, отца с тремя сыновьями. Они, гады, у кеты икру отцеживали, а саму рыбу бросали. Ну, а на жилье медведи пришли. С браконьерами свои разборки устроили, кое-кого изувечили. Ну, тот инспектор решил посмотреть, почему в том месте мужиков медведи заламывают всякий день. Вот и нагрянул, а там горы рыбы гниют. Вонь адская. Тут и семейка промышляла. Все браконьеры. Он их - за "жабры". Они ему взятку предложили, хорошие деньги. Инспектор не устоял, согласился. А эти сволочи засветили его ментам. Так и спекся. На десять лет загремел на зону, а браконьеры сухими из воды вышли, даже штраф с них не взяли. Зато у инспектора трое детей дома остались, с матерью живут. Кто им поможет? Наоборот, все ругают, осмеивают. А за что?
- Выходит, ты до пенсии в общаге застряла? - спросил Корнеев.
- Надежд у меня никаких. Это точно. А в общаге, сам знаешь, живешь, как получается, а не так, как хочется.
- Я не дышал в общаге, но представляю, примерно, как в бараке зоны. Весь на виду, как на "параше". И хоть тресни, деваться некуда. Хоть вой! А если взвоешь, влетишь в одиночку. В "мешок"! Чем туда попадать, кайфовее разом откинуться. Оно хоть кем будь, вор или насильник, одиночка хуже пытки. Лучше "маслину" схлопотать. Потому в бараке мужики меж собой кентуются, особенно у кого большие сроки. Дотянут до воли или нет, никто не знает. Да и на свободе не всех ждут. У некоторых к "звонку" никого в живых не оставалось, и, выходя на волю, зэк оставался еще больше одиноким и несчастным, чем в зоне. Там хоть барак, шконка, хамовка, на воле - ничего. Оно красиво звучит "свобода"! Да только многие сваливали с нее в зону уже через неделю. Кому мы нужны вольными? Зэк - это дармовые руки, и человеком его можно не считать. Чуть что не так, грохнет над "репой" автомат, повалит "мурлом" в землю. Если не задел, целуй ее, матушку. А если вошла "маслина", радуйся еще больше: свободным стал от "бугров", пахана, "бабкарей", охраны, оперов и собак. Никто уж не подденет в зубы, не даст в морду или в ухо, не швырнет в шизо. Мертвых судит только Бог! Людям такого права не дано. Да и за что? Ведь ворами многие стали не от жира! Просто хотелось жрать! И ты это должна знать, раз выросла в детдоме.
- Что верно, то верно! Есть очень хотелось. Порой горбушку хлеба уносила из столовой, прятала под подушку и ночью ела, - вспомнила Оля. - Думала, когда стану взрослой, у меня будет свой угол и много хлеба! Своего угла у меня нет до сих пор и уже не будет, да и на хлеб тоже не всегда хватает. Надо одеться, обуться, на чем-то спать. Все стоит больших денег. А где взять? Мне недавно предложение было сделано, слышь, Гоша, полковник подвалил. Из пограничников. Ему до отставки год служить осталось. Поверишь, у него на лысине ни пушинки не уцелело. Его дочь на семь лет старше меня, детей имеет. Так тот дедок, знаешь, что прокукарекал? Такими, мол, как он не бросаются. Если очень захочет, женится и на семнастке. Я ему удачи пожелала, а он в ответ: "Погоди, еще сама ко мне прибежишь, в ноги упадешь, сапоги лизать будешь, чтобы взял, повторил предложение, да поздно будет!" Вот козел! Думает, что за деньги его старую задницу нарасхват целовать станут. Да вот шиш ему в протезы, я - не дешевка и не продаюсь. Нет на мне ценника и не будет. Лучше сдохну, чем со старым бегемотом шашни крутить! Не на ту нарвался!
- Успокойся! Этот фраер сыщет приключения на жопу. Хорошо, если передышит. А вот с тобой - не зарекайся. Не говори "никогда"! Природа свое потребует. Прижмет так, что любому мужику будешь рада! Пусть он окажется хорошим человеком. Ведь должно в этой жизни хоть кому-то повезти…
- Гош, не выгоняй меня в Октябрьский! А то премии лишат, - попросила Оля жалобно.
- Ладно, но в мужичью лямку не впрягайся! - потребовал Корнеев, потеплев к гостье, ставшей совсем понятной, близкой, как сестренка, и совсем беззащитной, слабой. Куда делась ее жесткость и грубость? Женщина сидела как девчонка, подобрав под себя ноги. Гоша подсел к ней на диван, укрыл плечи одеялом. - Спи ты здесь. Все ж у меня теплее и словом перекинемся. Чего там одной мерзнуть? Ложись спокойно, здесь тебя никто не обидит.
Ольга поверила и легла. В темноте они еще долго переговаривались.
Утром Корнеев пошел ремонтировать лодочный мотор. Он не только заменил шпонку, но и перебрал, смазал его, отрегулировал. Только проверив, успокоился, положил в запасник несколько шпонок и канистру бензина. Пришел домой поесть. Ольга уже все приготовила и ждала поселенца. Она выглядела отдохнувшей.
- Гош, я взяла с собою инструкции, наши, ведомственные. В них все по полкам разложено и расписано, в каком случае взимается штраф, когда нужно обращаться в милицию, в прокуратуру. Короче, все твои права и обязанности определены здесь. Ни шагу в сторону. Помни, нельзя оставлять гадов без наказания, - предупредила женщина.
- Скажи, были случаи, чтоб ты за рыбу человека на зону отправила? - спросил поселенец.
- Конечно! И не одного! - ответила, не моргнув.
- И не жаль было?
- Нет, Гоша! Полумерами в нашем деле не обойтись. Раньше оно, знаешь, как случалось, люди ловили рыбу только для себя. Лишнего не брали. Сам рыбу не бросали по берегам, совесть имели. А теперь только икру давят на продажу. Как к таким относиться? Я в свое время бочками находила икру в подвалах. Оно и теперь ситуация не лучше. Понятно, что не все находим. Ну, посуди сам, зачем людям на зиму три бочки икры, когда в семье трое человек? Лопнуть что ли? Ее бочки много! А когда попадают браконьеры на лову, они не извиняются, сразу за оружие хватаются. Его у них полно всякого! От дубинок до "мухи". Им и катер пробить не сложно. Ты статистикой поинтересуйся, сколько за год рыбинспекторов убивают? Там не единицы и не десятки! А знаешь как обидно? Почему нас не щадят? Я в позапрошлом году бывшего мужа поймала. Вместе - с другом возник ночью. Они не ожидали, что я появлюсь, кету потрошили. Рыбу в кусты относили, а икру - в бачки, специально для этих целей изготовленные. Удобно, с комфортом расположились. Тут тебе и палатка, и костер! Ну, я к ним на огонек подвалила. Издалека костер приметила, заглушила мотор, чтоб не услышали меня, и подошла на веслах тихонько. Причалила к берегу как злой дух. Эти двое даже не оглянулись. Я, когда вплотную подошла, крикнула им: "Руки вверх! Живо в лодку!". Они аж присели со страха. Бывший, когда меня увидел, подумал, что на тормозах спущу шкоду. Меня на уху позвал, полез обнимать. Был уверен, что прощу, и говорит, мол, для себя хотим на зиму небольшой запас сделать. Ну, я глянула: штук пятьсот кетин в кустах валялось. Три полных бака икры в палатке стояли. Да сотни три рыбин еще собирались разделать. Ничего себе запас! Ну, я озверела. Сорвалась на бывшего. А его друг - за нож и на меня попер! Я тем и спаслась, что вовремя оглянулась. Врубила ему по мужскому, коленом в пах, влетел разом в реку. Ни плыть, ни разогнуться, ни дышать не может. Обоих связала и в лодку забросила. Их посудину вместе с икрой зацепила и доставила в райцентр, сдала в милицию обоих. По два пода получили с конфискацией имуществa. Ох, и проклинали они меня оба, особенно бывший. Грозил после зоны со мной разделаться, как с кетой!
- Они уже на воле? - спросил Гоша.
- Давно!
- Виделась с ними?
- Много раз.
- Все еще озоруют с рыбой?
- Я уже в Октябрьском работала, не знаю. Те инспекторы не говорили о них.
- Отцепились?
- Да как сказать… Дорог тут много, а темная тропинка - одна, когда-нибудь встретимся! Нутром чую, что бывший "пасет" меня. Еще до того, как я приловила, он все предлагал помириться, жить снова семьей. Обещал завязать с выпивкой, клялся, что пальцем не тронет никогда. Говорил, будто любит. Да веры ему нет.
- А ты его любишь?
- Черт меня знает, но до сих пор вижу его во снах прежним, с каким встречалась в юности целых три года. Потом из армии ждала. Хороший парень был. Надежный, ласковый, добрый, а потом словно подменили его. Но как бы там ни случилось, он стал первым и пока единственным. Это не забывается, - опустила голову Ольга.
- А где он живет?
- Здесь, в Усть-Большерецке, и ты его, конечно, видел.
- У него есть другая семья?
- Была недолго. Развелся год назад. Уж и не знаю, почему. Не интересовалась. Стараюсь не вспоминать. Глушу в памяти и в сердце. Поначалу ничего не получалось, теперь проще, бывает, неделями о нем не думаю. Время все же лечит.
- А может, стоит тебе помириться с ним? s
- Если б стоило, давно к нему ушла бы! Но m верю. Да и осколки склеивать - пустая затея. Годы нас изменили, мы уже иные. И самое плохое, что потеряли главное. Без любви не будет будущего, а на одной памяти о прошлом долго не продержимся. За^ чем себя обманывать и наказывать вновь?
- Трудно тебе, Оля. Замучают сравнения. С кем бы ни сошлась, с первым станешь сравнивать, - качал головой Гоша.
- А будет ли другой? В нашей работе особо не разгонишься на мечту. Сегодня живы, а завтра как знать, что случится. Вон как у меня бывало, за один; день по два-три раза в меня стреляли. И квартиру; не дают, потому что боятся! Одну, мол, убить могут запросто. Вот когда семью заведешь. Другое дело! Но сама знаю, все лишь слова, пустые отговорки. Да и убить могут где угодно. Даже в толпе. А наши менты скажут, как всегда, мол, не бабья это работав Нечего соваться не в свой хомут! \
- Менты браконьеров шмонать не станут. Им слабо переть против вооруженных мужиков. Поселковые им так вломят; небо с тряпочку покажется! Вон на Новый год местные меж собою сцепились. Кто-то позвонил "мусорам". Те возникли и получили на похмелку. Дерущиеся вмиг скучковались и поперли на легавых сворой с кулаками, с дубинами, со штакетником. Так отмудохали, что те рысью в ментовку вернулись. Закрылись в ней и до утра другого дня не и высовывались. А поселковые хохотали весь праздник, мол, устроили пробежку легашне! Никто их не боится и не уважает Продажны они и трусливы. К ним не стоит обращаться, лучше обходиться своими силами! - говорил Гоша.
Пообедав, они решили проверить ближний приток реки и речное русло, осмотреть берег, перекаты; и заводи, глянуть, не перегородили ль прошлогодние обрывки сетей путь к нерестилищам. Заодно хотели встретиться с лесниками, познакомиться, поговорить с ними.
На этот раз Гоша сам повел лодку вверх по течению. Держался подальше от берега, чтобы не напороться на сети и коряги. Не гнал лодку на предельной скорости, вел ее осторожно, наощупь.
- Смотри вон туда! Видишь затончик? Вон на бревне обрывок сети, - указала Ольга.
- Вижу! - хмурился Гоша.
- Сеть капроновая. Такую на мотор поймаешь - беда будет! Срезать трудно. А если по потемкам в ней запутаться, браконьеры нас на ленты распустят, - сказала Оля. - Когда с бревна смоет, она неведомо где зацепится. Снять ее нужно, пока она на виду! - подвел Гоша лодку и зацепил сеть багром, потащил на себя.
- Вот это обрывочек! Ему конца нет! - злилась баба, вглядываясь в воду, и помогала поселенцу затаскивать сеть в лодку. Она рвалась, цепляясь за затонувшие коряги и ветки.
- Тащи, Оля, иначе нам кранты! Попадем в этот капкан, не порадуемся. Может, она не одна!
- Да уже на всю ширину реки вытащили. Куда больше? - тащила сеть изо всех сил.
- Ну, вот и все! Смотри, на якорь посадили. То- то тормозились на каждом метре, все кишки сорвал с проклятущей! - злился Гоша. - Куда ее теперь девать?
- В инспекцию отвезти надо или ментам сдать, пусть сами уничтожат.
- Как раз они применят ее для себя! Или ментов не знаешь? Для них это подарок! Держи его подальше от "мусоров"!
- Гош, нам самое устье проверить надо, где река в море уходит. Там всегда браконьеры роятся, хоть самих сетью отлавливай! В устье - самая клеевая охота. Кто на кого! Я там пограничников застукала. Эти нахалы совсем оборзели, настоящий промысел ведут!
- Ну, если я их припутаю, мало не покажется! - ухмылялся свирепо мужик и вел дюральку вдоль берега. - Видишь, шалаш стоит? Даже не убрали его;! Зайдем, глянем! - предложил Ольге.
- Там ни хрена не будет сейчас. А вот через пару месяцев объявятся!
Но Гоша уже вышел на берег Он направился! к шалашу в полный рост, не прячась за деревьями и кустами. Не дойдя несколько шагов, увидел человека. Тот сидел перед шалашом на корточках. Он не услышал шум лодочного мотора, шагов поселенца и занимался своим делом, выстругивал какие-то палочки.
- Чем занимаемся? - спросил Корнеев.
Человек поднял голову, и Георгий узнал в нем охотника Николая Притыкина.
- Дед, а я тебя за браконьера принял!
- Рановато для той поры. А я вот тоже домой \ собираюсь. Завтра последний день сезона. Перелетные уже появились. Ночью караваны кричали, летели на озера. Скоро тепло придет. Утки уже давно обжились. Они не боятся холодов, а гуси тепло любят. Коль прилетели - конец заморозкам. И мне с промысла пора уходить.
- А разве перелетных не стреляешь?
- Кому нужны шкелеты после перелета? Одна кожа и перья! Не-ет, я такое не беру. Вот осенью другое дело! Жирок нагуляют за лето. А теперь что? Костями давиться кому нужно? Да и потомство дадут! Опять же, сколько мне нужно самому? Я пушняк промышляю. Перелетные - не мое! Вот последние капканы проверил. Пару горностаев взял. Уже серыми стали, сменили мех, значит, вышли из цены, - сетовал охотник.
- Это всю зиму в шалаше жил?
- Куда деваться? Палатку браконьеры уволокли давно. Года три назад. Вторую купить не на что.
- Шалаш так и останется? - спросила Ольга.
- Нет, девонька, я человек вредный, злопамятный. Мне горе утворили, зачем же я своим ворогам шалаш оставлю? Пусть не шибко что, а пристанище! Своими руками ставил, сам и порушу!
- А палочки для чего настрогали?
- Шкурки растяну на них, пусть подвялятся, подсохнут.
- Дед Коля, а знаете, кто из браконьеров в этом месте "пасется"? Кто палатку увел? - спросил Гоша.
- Как не знать? Я ж - охотник! Это милиция у нас все ищет и не находит. Мне искать не надо. Увидел, враз прочел!
- Кто ж был?
- Селюкинское семя! Вся семья "пасется" тут уже много годов. Им абы копейку сорвать, за нее кого хошь уложат.
- А как узнали? - спросил Корнеев.
- Ихний старшой, верста коломенская, все ветки на дереве пообламывал. Не мог башку пригнуть. Вишь, вон где палатку ставили? Деревья как курчата ощипаны. Охотник так озоровать не станет, не будет зверя пугать и следы рук своих оставлять повсюду, на каждом дереве. Ихний средний - лодырь, того хуже: весь мох вкруг выскреб на растопку костра! Нет бы его в сапоги натолкать для просушки. Так и этого не делают.
- Откуда знаешь, может, сушили мохом?