- С моей работой только фрака и белых перчаток не хватает! - пошел Гоша, ругая человека, посчитав его совет насмешкой над собой.
Но, вернувшись вечером, сел перед зеркалом. Внимательно вглядевшись, побрился, потом умылся, причесался, вернулся к зеркалу. Оттуда на него глянул совсем иной человек.
Гоша грустно улыбнулся ему, приметил желтизну на зубах. Вернулся к умывальнику, тщательно вычистил зубы. Освежил лицо и шею одеколоном. Только включил чайник, услышал стук в дверь.
В коридор вошел мальчишка. Худой, большеглазый, он поздоровался и, протянув сумку, сказал:
- Возьмите, дядя Гоша. Мамка Вам передала, просила взять. Она шибко старалась.
- Кто твоя мамка? - не спешил взять сумку поселенец.
- Анной зовут, а меня - Степкой, - покраснел мальчуган.
- Чего ж сама не пришла? Почему тебя прислала?
- У нас нынче корова телится. Дежурить надо, чтоб телок не застыл, - объяснил совсем по-взрослому.
- Давай проходи. Чаю попьем вместе, - открыл двери в комнату.
Мальчишка заглянул, но остался в коридоре:
- Мамка не велела Вам надоедать. Сказала, чтоб быстрей вертался. Ей помочь надо будет. Телка в дом перенести, обтереть его, почистить и напоить корову, сена принести. Мамке в одни руки тяжко управиться.
- А мы недолго! Заходи.
Степка не упирался и вошел охотно. Он без уговоров пил чай с вареньем и пряниками. Разглядывал Гошкину квартиру. По глазам было видно, что пацану тут все понравилось.
- Дядь Гош, а Ваш фонарь от батарейки иль на керосине работает? - спросил хозяина.
- Вообще, у меня всякие есть, а этот - от керосина. Другие, хочешь, покажу? - достал чемоданчик из-под дивана.
У Степки глаза загорелись. Еще бы, такое сокровище увидеть! С десяток разных фонарей и фонариков. У мальчишки от волнения руки затряслись.
- Ого, как много! Можно потрогать?
- Конечно! - разрешил Гоша, радуясь, что собрал всю эту коллекцию у Андрея и Бондарева, не выкинул, решил сберечь на всякий случай.
Теперь вон Степка каждый осматривает, гладит. Половина фонариков работает. Степка даже повизгивает от восторга.
- Нравятся?
- Конечно! Такие классные!
- Бери, которые особенно по душе пришлись.
- А можно? - не верилось пацану.
- Я дарю их тебе, но только часть, не все
- А какие?
- Те, что сам выберешь!
- Не, не возьму, - встал Степка, с трудом заставляя себя не смотреть на фонари.
- Почему? - не понял Корнеев.
- Мамка ругаться будет. Скажет, что я выпросил, и не поверит, что подарили.
- Я ей записку напишу. Поверит, - пообещал человек.
Мальчишка выбрал два фонарика.
- Чего так мало?
- Больше не надо. Один, чтоб в сарай к корове ночью сходить, другой, чтоб за дом, в уборную. Я боюсь туда по потемкам, но бывает, надо, - признался Степка.
- А вы где живете? - спросил Гоша.
- На самом краю поселка, последний дом наш. Дальше распадок, за ним огороды. И мы там картошку сажаем. В этот год много накопали. А мамка хочет Вас в гости позвать. Вот кончится молозиво, начнется молоко, сделаем масло, сметану, творог, и мамка позовет Вас на вареники с творогом и ватрушки. Ох, и вкуснятина! Придете к нам?
- Не знаю, как получится. Загадывать не люблю.
- Почему? А я люблю ходить в гости! Только мама не разрешает, - опустил голову Степка.
- Что так?
- Говорит, не умею себя вести правильно. Всюду лезу, про все спрашиваю, вмешиваюсь в разговоры взрослых. Это никому не нравится, потому сидим дома. А вот за Вами я сам приду, чтоб не искали, ни у кого не спрашивали.
- В конце села последний дом я и сам найду, - пообещал поселенец, подлив гостю чай.
- Наш дом самый приметный изо всех. У него окна и ставни зеленые, чтоб зимой летний цвет в окна смотрелся. Знаете, глазам теплей становится, и зимой не так тоскливо смотреть на улицу.
- Хорошо, я запомнил! - смеялся Гоша.
- А еще у нас на заборе гладыши сохнут. Во дворе куры бегают. Другие скотину не держат, говорят, что это стыдно! Они себя городскими считают. Только тут не город, но и не деревня. Что-то среднее. Ну, и что? Живем мы здесь тихо, как мамка говорит.
- Степка, все хотят дышать тихо, да не всегда фартит.
- А что это "фартит"?
- Везет, удается, получается
- Мамка говорит, что мы с нею невезучие, - шмыгнул носом пацан.
- Почему так кисло?
- Мамка говорит, потому что мой папка от нас сбежал. Кобель и тот с цепи удрал, даже кота украли. Когда она с работы приходит, а я еще в школе, даже выругать некого.
Гошка от души рассмеялся.
- У тебя, наверное, дружбаны имеются?
- Ага, одна мамка! Побегу, а то я у Вас все пряники сожрал! - глянул на пустой кулек. Одевшись у порога, Степка напомнил, - значит, не забудете про зеленые окна?
- А ты про фонарики! - подал мальчишке те, которые понравились.
Когда пацан ушел, Гоша взялся разгружать сумку. В ней яйца и домашнее сало, драники, заботливо завернутые в фольгу, еще горячие. Теплые, вязаные носки, совсем новые, пушистый шарф на шею, тоже самовязка, и рукавички.
"Вот это баба! Сколько теплушек подарила. Я никогда сразу столько не имел! И в гости позвала. Вишь, как хитро придумала, через сына передать. Сама не насмелилась, не решилась. А со Степки какой спрос? Но про зеленые окна неспроста напомнил. А может, и он во мне человека признал? Но возник, не оробев, как к себе домой, - вспомнил Гоша и подумал, - что теряю? Схожу к ней, коль позвала. Оно хоть вечер веселей скоротаю. Веж ж с бабой, не один, как волк в логове. Ко мне кто возникнет? Хотя, Любка может! А если узнает, что я у Аньки гостевал? Хрен с нею? Она ж брезгует со мной, поселенцем, белым днем встречаться. Вот пусть знает, что я тут в спросе! Может, для другой бабы подарком стану! Хотя б и Анне! Чем она хуже Любки? Пацан мне - не помеха, скентуемся с ним. Анна вон не была со мной, зато сколько тепляка передала. Руки у ней на месте. И душа живая! Теплая. Не полезет как пекариха с кулаками к башке. Не попросит водки как Любка. Ведь пекариха пьет наравне со мной, хоть и баба. А каждому известно, коль баба пьяная - транда чужая. С Анкой такого не будет, смирная баба. А вот Любка пусть засохнет от злости. Проучу метелку, нехай себя за задницу грызет!" - повеселел поселенец.
Едва он убрал со стола остатки ужина, в дверях появился участковый.
- Как живешь, Гоша? - опросил, улыбаясь.
- Нормально. Когда Вас нет, еще лучше. С чего ко мне зачастили? Иль опять накапали фраера? Так я ни в зуб ногой. Никому даже слова матерного не прошептал.
- Гош, что у тебя стряслось? Кто задел?
- Никто. Я, если надо, сам сумею любому глаз на задницу натянуть.
- Ладно, не звени. Почему столько месяцев возил старикам воду бесплатно, а теперь деньги стал брать? Кто-то обидел? Скажи!
Поселенец молча сел рядом, закурил и, отвернувшись к окну, заговорил глухо:
- Старики, конечно, ни при чем, но ведь и я - человек! А когда в лицо плюют, разве не обидно?
- Это ты о ком? - насторожился участковый.
- Имя не скажу. И не дави! Но ведь получил я по самые помидоры! Оказалось, что я тут вроде недочеловека! Да, так вякнули! Мол, со мною по светлому дню говорить вблизи совестно, со мной никто не станет общаться, заводить семью, потому что поселенец. Мол, поселковые такое не поймут и презирать станут из-за меня. А я, дурак, жалел всех…
- Гош, уж и не знаю, кто тебе такое натрепал, но у нас в поселке есть люди, с которыми много лет никто не общается и не здоровается, хотя они никогда не были судимы и живут в Усть-Большерецке больше полувека. При чем тут твое положение поселенца? Главное, как сам относишься, и как тебя воспринимают. Вон на моем участке два соседа живут. Дома рядом, окна друг дружке в глаза сколько лет смотрят, а хозяева все годы на кулаках здороваются. Уж как друг к другу обращаются, повторять не хочу. Ни один зэк такого не передышал бы. А знаешь, почему? Один всю войну на своем танке прошел, второй у немцев старостой был. И теперь, посуди сам, как они примириться могут? Оба из одного села. Друг друга с пацанов знали. И хотя мужика в старосты вся деревня уговаривала, да и он никого за годы войны немцам не выдал, танкист как выпьет, выскакивает на соседа с кулаками, и когда достает, вламывает тому круто. Случалось, бывший староста прихватывал танкиста за шкирняк, но никогда никто из них не жаловался в милицию. Думали мы, что когда-нибудь их разборка станет последней. Часто видели мы результаты тех тусовок. То у одного галогены на обоих глазах, то у другого зубов во рту не достает. Знатно квасили друг другу рожи. Разнять, да что там, подойти к ним никто не решался. Земля гудела у них под ногами. Случалось, даже ночью махались два дурака. Уговоры ни на одного не действовали. Так вот чем больше их успокаивали, тем сильней они зверели. И люди устали от них, перестали обращать внимание. Мы тоже рукой махнули. Ну, сколько можно? Прошло так пару лет. И вдруг после сильнейшей пурги вижу, как танкист дом старосты от снега очищает, чтоб тот выйти смог. Я, увидев это, своим глазам не поверил. А танкист сказал мне: "Чего вылупился? Иди, помоги гада откопать! Иначе как жить стану? Надо ж иногда пар выпустить! А с кем, как не с соседом? В прошлый раз он меня откопал. И только я вышел на радостях на свежий воздух, он лопатой по башке огрел! Да так, что искры из глаз брызнули во все стороны. Теперь я его припутаю. Пусть у него в портках жарко станет!" И верно! До поноса довел! Зато радости сколько было! Хотя оба пожилые мужики, а тешатся как дети. Они не могут друг без друга. Наедине грызутся, как два пса, а когда предложили им разъехаться, чтоб не жить в опасном соседстве, оба отказались. Я это к чему? Человеческие отношения - штука тонкая. Тут смотря кто тебе сказал? По какому поводу? Может, в шутку, или кто-то хотел себе цену набить. Впрочем, время в любом случае прояснит ситуацию и покажет, кто есть кто? Но и эта обида не дает тебе права обижаться огульно на всех поселковых. Вон бабка Вера привыкла тебя оладками угощать, а нынче ты отказался. Даже не зашел к ней. Так и осталась средь двора в снегу с протянутыми к тебе руками. Без платка… Она упала возле калитки. Встать ей тяжело, да и помочь некому. Вокруг никого. Я случайно оказался рядом, поднял. Она, согнувшись, домой пошла. В тебе бабка своих внуков видит. Оба в Афгане погибли. Оба - твои ровесники. Ни один не вернется, а старая помнит, они любили оладьи, ее мальчишки. Пусть хоть кто-то поест и тихо помянет внуков вместе с нею или просто скажет ей, как когда-то они говорили: "Спасибо, бабулька! Как вкусно!" Ведь это так дорого для нее, что еще может сделать кому-то добро, а значит, еще нужна на земле! Разве это так трудно, Гоша? За этим даже не нужно ехать на реку, долбить прорубь и черпать ведрами холодную воду. Добрые, теплые слова мы берем от сердца. Чем их больше, тем ценнее человек. Неважно, свободный он или поселенец…
- И чего ты мне мозги сушишь, лейтенант? Я "пашу" даже в непогодь, когда поселковые носы
из хаз не высовывают. Сам знаешь, из-за меня нигде ни простоя, ни перебоя не случалось. Почему мою душу пинаешь? И не видишь, когда меня топчут ногами фраера?
- Ты не говоришь, кто именно сказал тебе гадости. Доверься, я сам с тем человеком поговорю, - пообещал участковый.
- Не стоит, сам разберусь. Говорить не буду, но и сказанного не забуду. Накажу по-своему, по-мужски. Пусть попробует передышать! - усмехался Гоша.
Участковый, глянув на поселенца, догадался, в чем дело. Вот только не знал, кто она, но то, что обиду нанесла женщина, был уверен. Он ушел от Корнеева, пожелав тому удачи. Гошка обдумывал свое.
На следующий день, закончив работу, переодевшись и заскочив в магазин, поспешил в гости к Анне. Он мигом нашел дом с зелеными окнами. Вошел во двор и стукнул в двери, но никто не поспешил открыть ему.
"Во, блин! Приходите в гости, когда нас дома нет! Так, что ли?" - осерчал поселенец и уже хотел уйти со двора, как вдруг услышал шевеление, чьи-то шаги за домом. Вскоре увидел Анну. Она шла с полным ведром молозива.
- А я уйти уже хотел, - признался мужик.
- Не обижайся, Гоша! С коровой заняты! Она отелилась, теперь каждые четыре часа дою ее.
- Как успеваешь? - спросил бабу.
Та платок на голове поправила. Улыбнулась кротко. Взялась за ведро, но Гоша опередил:
- Давай занесу. Скажи, куда определить?
- В избу. Телка поить надо. Курам налей, пусть вместо воды пьют. Яйца вкусные будут. Да кабанчику в кормушку плесни для аппетита. Во! Остальное - теленку, его нельзя перекармливать, поносить станет, - завела гостя в дом, где прямо в прихожей, в отгороженном углу скакал и резвился теленок. -
Пройди в зал, - предложила Анна, а сама прошла на кухню.
Вскоре Степка пришел:
- Мам, я почистил в сарае, а вот сена не смог достать много. Темно, не видно ни фига! Завтра утром с чердака скину.
- А как корова? Всю ночь будет голодная?
- На ночь ей хватит! - увидел пацан Гошу.
- Во, здорово! Нашли нас! Я же говорил мамке, что хорошо объяснил. Она не верила, - выдал сын Анну, та покраснела.
Поселенец понял, здесь ему рады и очень ждали.
Хозяйка возилась на кухне, ведь гость в доме. Нужно угостить. Накормить досыта. Гоша о своей сумке вспомнил, не зря в магазин заходил. Взял ее, отдал бабе. А вскоре сел к столу. Здесь чего только нет, хотя и не знала, что гость пожалует.
- Не хлопочи! Хватит, присядь сама. Отдохни. Вон как издергалась. Тут еще меня принесла нелегкая! - говорил Гоша.
- А мы Вас давно ждем! - выдал Степка.
- Я бы пришел и раньше, но ведь не приглашали. А незваный гость хуже татарина!
- Гош, ты в любое время прийти можешь. Помнишь, как я ввалилась к тебе в пургу? До сих пор не могу вспомнить, как дошла? Полуживая! Если б еще немного, хоть с десяток шагов, не осилила б их. Сил вовсе не стало.
- Теперь не дергай память. Все позади. И Бондарева нет… Видишь, как летит время.
- Помню твоего соседа, водку он пожалел. Не хотел, чтоб ты тратил ее на мои ноги.
- Прости Игоря. Он уже далеко, убили. Кто и за что, никто не знает.
- Здесь случайно не убивают. Выходит, был перед кем-то очень виноват. На северах всякие живут. Иные - до самой смерти, а других находят. Вон, лет пять назад увезли из поселка мужика, совсем старого.
Он в лесхозе работал, из тайги не вылезал, все время в зимовье жил. В Усть-Большерецке его почта не мидели, а потому и не знали. Тут же дед в магазин пришел за солью, сахаром и порохом. Его увидел какой-то приезжий проверяющий. Узнал в старике полицая, который в войну в их селе лютовал. Сам проверяющий в ту годину как мой Степушка был, а его отец в Красной Армии с немцами воевал. Командир! Полицай про то знал и выволок семью во двор на расстрел, всех до единого. Даже старую бабку не пощадили. Тот пацан вместе с младшей сестрой успел под крыльцо шмыгнуть. Остальных перестреляли. Этих двоих долго искали, но им удалось сбежать. Всю войну скитались по чужим углам, зато когда война закончилась, того полицая все село искать начало. Он как растворился. Думали, что в Германии прижился, а он на Камчатке оказался. До глубокой старости доскрипел изверг. Когда его отловили, он говорил, что за давностью лет его не имеют права судить, мол, все годы честно работал, искупил свою вину давным-давно. Да кто его слушал? Выскребли из зимовья и повезли судить в ту деревню. А кто там в живых остался? Некому было в рожу дать зверюге, кроме проверяющего. Так-то дали ему срок. А вскоре, говорили, издох он как собака. Но сам! Разве это наказание? И сколько таких еще по северам прячется? - посетовала женщина и, придвинув Гошкину тарелку, накладывала в нее пельмени.
- Спасибо, Ань! Мне хватит, - взял тарелку из рук бабы.
- Дядь Гош, а можно я на каникулах Вам помогать буду? - попросил Степка.
- Мне? Чем поможешь?
- Конем править! Я сумею!
- У меня коняга послушная. Слова понимает. Вот говорю ей, вези в больницу, туда идет. Попрошу в магазин или в школу, тоже привезет по адресу. Умная она. Мы с нею хорошо друг друга понимаем. Да и тебе
мамке помочь по дому нужно. Трудно ей самой всюду успеть, - невольно пожалел бабу и спросил, - вот и я некстати возник, помешал вам, от дел оторвал.
- Да ты что! - зарделась хозяйка и отлучилась ненадолго, напоила теленка.
Только хотела вернуться к столу, кто-то в окно забарабанил нахально.
- И кого нелегкая принесла? - открыла двери Анна.
В дом вошла соседская бабка и, протянув банку, попросила:
- Плесни молозива коту. Извел криком. Молока просит, - заглянула в зал и, увидев поселенца, руками всплеснула. - Анька, ты чего? Иль вовсе бесстыжая, что за одним столом с тюремщиком сидишь? Иль сына не стыдишься? Да разве можно поселенца в гости принимать? Вовсе стыда у тебя не стало! Как же людям в глаза смотреть станешь?