Пока Хаблак допрашивал шофера, Стефурак успел организовать понятых. В их присутствии составили акт - машину с алюминиевым листом отправили в Косов, и Хаблак предложил Волянюку:
- Хотите нам помочь?
- Рад стараться, но чем могу? - угодливо усмехнулся.
- Поедете с нами в Коломыю. Поговорим с Дуфанцом. Думаю, увидев вас, не станет запираться.
- Поеду. - Волянюк решительно надвинул на лоб скомканную кепку. - И скажу Николаю - чего уж отказываться?..
Манжула умел выбирать агентов по сбыту алюминиевого листа: дом Дуфанца стоял на самом выезде из города, отдельно от других, по соседству то ли база какая-то, то ли склад за высоким забором - к машинам тут привыкли и никто не обращал внимания на то, что во двор к Дуфанцу заворачивали груженые автомобили. Тем более Дуфанец работал на строительстве, ежедневно приезжал на грузовике обедать, да и вообще машина часто оставалась на ночь у него.
Обо всем этом рассказал Волянюк, пока добирались до Коломыи. Впереди Стефурак с Хаблаком, на заднем сиденье Волянюк с лейтенантом.
- А в Косове как? - поинтересовался Стефурак. - Листовой алюминий не иголка, а у вас была фактически перевалочная база.
- Соседи считали, что я сарай под склад сдаю. Лесоторговой базе. Я же тот слух и пустил.
- А участковый инспектор?
Волянюк презрительно хмыкнул.
- Он у меня поллитру пил. В первый раз я пригласил, потом сам повадился. Захочет выпить на дармовщинку - ко мне.
- Алюминий видел?
- Почему ж нет?
- И не поинтересовался?
- Спрашивал. Я ему то же самое: лесоскладовский, мол.
Хаблак почувствовал, как у него запылали от гнева щеки. Под носом у инспектора творились махинации, и не один месяц, а тот - за поллитра...
Засопел тяжело, Стефурак понял его и, желая успокоить, положил руку на плечо.
В Коломыю приехали, когда начало светать. Усадьба Дуфанца - за высоким, окрашенным зеленой масляной краской забором, а напротив действительно склад. Калитка заперта, но Волянюк подергал за какую-то хитрую проволоку, видно, звонок в доме разбудил хозяина - залаял пес, но сразу же умолк, калитка открылась и выглянул заспанный человек в майке, попятился, увидев Волянюка в сопровождении незнакомцев, небось хотел захлопнуть калитку перед носом, но Стефурак не дал. Оттер Дуфанца плечом и проскользнул во двор.
- Милиция! - сказал. - Спокойно, Дуфанец, без эксцессов, я же сказал: мы из милиции.
Хозяин глянул на Волянюка с укором:
- Поймался, дурачок? И ко мне привел?
- А к кому же? Машина твоя, никуда не денешься.
- Моя, - согласился Дуфанец как-то покорно. - Выходит, доигрались... Так прошу... - Отступил от калитки. - Делайте свое дело.
Хаблак быстро огляделся: усадьба сплошь обнесена забором, удирать некуда. Спросил, успокоившись:
- Кто-нибудь из посторонних есть?
- Нет, только сын и жена.
- А этот, - щелкнул пальцами Хаблак, - ну который теперь вместо Манжулы?
- Степан Викентьевич?
- Да.
- Так он же не у меня.
- А где?
- У меня ему неудобно.
- В гостинице?
- Нет, тут недалеко, у Коржа. Через три дома за углом.
- Быстрее, - не очень вежливо подтолкнул Дуфанца Хаблак, - быстрее к машине, покажете, где живет Корж.
Они оставили Волянюка с лейтенантом во дворе, приказав не выпускать никого из дома, и помчались к дому Коржа. У того калитка оказалась незапертой, Дуфанец поднялся на крыльцо, постучал громко и назвался. Из дома откликнулись, дверь открыла женщина.
- А Фома? - спросил Дуфанец. - Где он?
- Еще вечером уехал.
- Где Степан Викентьевич?
- Так вместе же и поехали.
- Куда? - вмешался Хаблак.
- Разве я знаю! Сели в "Москвич" и поехали.
- Когда?
- Я же говорю: вечером.
- Точнее?
- Около одиннадцати.
У Хаблака мелькнула догадка.
- Когда выехал Волянюк в Косов? - спросил у Дуфанца.
- Также около одиннадцати.
- Считаешь, Степан Викентьевич следил за Волянюком? - вмешался Стефурак.
- Наверняка. Телефон есть? - обернулся к хозяйке.
- Прошу, - уступила дорогу та.
Хаблак пропустил вперед Дуфанца со Стефураком, незаметно сжал старшему лейтенанту локоть, и тот лишь кивнул, подтвердив, что сигнал принят. Пока Хаблак связывался с дежурным по отделению милиции и вызывал оперативную группу, Стефурак как будто из простого любопытства заглянул в комнаты. В одной спал ребенок, в гостиной на диване было постелено, но, видно, никто не ложился: одеяло и подушка не смяты. Значит, хозяйка не солгала и Корж действительно отправился со своим постояльцем наблюдать за машиной с алюминием.
А если вот-вот возвратятся и увидят на улице возле дома автомобиль? Вероятно, этот Степан Викентьевич стреляный воробей, если уж не спускал глаз с Волянюка, и автомобиль возле ворот Коржа не останется без его внимания.
- Я останусь тут, - предложил Стефурак Хаблаку. - А вы давайте к Дуфанцу - он отгонит машину.
Хаблак кивнул соглашаясь, в конце концов, другого выхода не было. Стефурак проводил их до калитки, отдал ключ от машины, наблюдая, как Дуфанец усаживается за руль газика, и как раз в это время из-за угла вынырнул синий "Москвич". Стефурак сразу понял: машина Коржа. Увидел, как Дуфанец выпрыгнул из газика, как шагнул к "Москвичу", затормозившему рядом, и предостерегающе поднял руку. Боялся, что Дуфанец предупредит Коржа, но тот стоял молча, а из "Москвича" вышел человек в красной нейлоновой куртке.
- Товарищ Корж? - спросил Хаблак.
Человек в красной куртке подал ему руку и назвался:
- Корж Василий, а вы, вижу, меня ждете?
- Где Степан Викентьевич? - не утерпел Стефурак.
- В Ивано-Франковске.
- Как?
- Попросил отвезти, я и отвез.
Хаблак показал удостоверение и отвел Коржа в сторону, чтобы Дуфанец не слышал их разговора. Спросил:
- Когда выехали?
- Вчера, приблизительно в одиннадцать.
- Куда?
- В Косов. Ну немного дальше. Там есть село Соколивка, туда Степан Викентьевич приказал.
- И там стояли?
- Да, за церковью остановились, и он вышел.
- Долго стояли?
- С час. Он к какому-то знакомому ходил.
- Да, вероятно, к знакомому... - подтвердил Хаблак, представив, как все происходило в действительности. Зная, кому завезут алюминиевый лист, Степан Викентьевич решил проконтролировать ход операции, - конечно, он увидел, что Волянюка задержали, и дал деру.
Спросил у Коржа:
- А потом как?
- Степан Викентьевич возвратился и говорит: отвезешь в область. А мне что? Он платит - я везу.
- Сколько же?
- За четвертак договорились в Соколивку, а в область - он еще красненькую накинул.
- Но ведь у вас остались его вещи...
- Чемоданчик с бельем. Сказал, надо срочно в Ивано-Франковск, а за вещами потом приедет. Или сообщит, куда отослать.
- А вы хоть фамилию Степана Викентьевича знаете?
- Нет, только имя и отчество. Его ко мне Дуфанец привез: с гостиницей в Коломые трудно, вот и попросил... А я дом перестраивать собираюсь, деньги нужны. Почему и не заработать?
- Где в Ивано-Франковске оставили Степана Викентьевича?
- В центре. Думаю, в гостиницу подался.
- Думаете или видели?
- А чего мне глазеть: развернулся - и ходу. Мне сегодня на работу, так хоть час посплю.
- Спите, - отпустил его Хаблак и подал знак Стефураку, чтобы заводил машину.
В усадьбе Дуфанца уже действовала оперативная группа. Возле открытого сарая, где лежал еще не проданный алюминий, стояли понятые. Дуфанец, стараясь не смотреть на них, прошел к дому.
Хаблак придержал Стефурака.
- Степан Викентьевич, кажется, ту-ту... - сделал выразительный жест.
- Я так и догадался.
- Когда первый самолет на Киев?
Стефурак посмотрел на часы.
- Уже вылетел. Но ведь в аэропорту регистрируют фамилию. Впрочем, если он не назвался тут, мог и самолетом.
- Мог, - согласился Хаблак. - Напуган он: увидел, что Волянюка задержали, и решил как можно скорее удрать. Естественное стремление преступников.
- Но и мог догадаться, что мы проверим список пассажиров.
- Считаешь его чересчур умным, - усмехнулся Хаблак. - А я что-то очень умных в таких компаниях не встречал. Разумные предвидели бы свою участь, знали бы, что все равно поймаем. - Задумался на мгновение и продолжал: - Мне теперь его фамилия не очень и нужна. Если действительно Степаном Викентьевичем называется, я его в Киеве быстро найду. Владелец "Волги", имя и отчество, кличка Бублик, фоторобот... Что еще нужно?
- В Ивано-Франковск?
- Я только допрошу Дуфанца и вызову сюда Коренчука. Вагоны с алюминием приходили в Коломыю, значит, должен докопаться, откуда шли.
- Резонно.
Дуфанец сидел в углу, наблюдая за оперативниками, занятыми своей работой. Зажал руки между колен, взгляд его погас, может, и не видел, что делается вокруг.
- Скажите, Дуфанец, - спросил Хаблак, - как вы познакомились со Степаном Викентьевичем?
Поднял пустые и на удивление прозрачные глаза.
- А приехал... Говорит, привет от Манжулы, заболел Михаил Никитович, ну дело есть дело, и оно не терпит...
- Фамилию его знаете?
- Не назвался.
- Вы не спрашивали?
- Я так понимаю, - ответил Дуфанец рассудительно, - если человек не назвался, зачем расспрашивать?
- Но ведь Манжула назвался.
- Это его дело. Михаил Никитович в гостиницах жил, а этот не захотел. У каждого свой характер, выходит.
- И как вы работали со Степаном Викентьевичем?
- Как и раньше с Манжулой. Сотня за сарай, в сутки, значит. И по три сотни за каждого покупателя. Я скрывать не буду: что было, то было.
- По три сотни за рейс - ничего себе!..
- Что и говорить: рисковали недаром.
- А Степан Викентьевич?
- Считайте сами. Три тысячи кровля, ну иногда немного меньше...
- Солидно.
- Ведь не только же ему...
- Кому еще?
- Не знаю. Думаю, один не справится.
Хаблак показал Дуфанцу фоторобот Бублика:
- Узнаете?
- Похож.
- На кого?
- Как на кого? На Степана Викентьевича. Почти как в жизни.
- Почему почти?
Дуфанец пожал плечами:
- Будто рисовали его. Но какой-то неживой.
Что ж, глаз у него был наблюдательный, и Хаблак спросил на всякий случай, мало веря в удачу:
- Откуда Степан Викентьевич?
Дуфанец ответил сразу и без колебаний:
- Из Киева, откуда ж еще?
- Сам говорил?
- Нет, но я не сомневаюсь.
- Почему?
- А он как-то, ну, проговорился. В первый вечер выпили за приезд, он и похвалился, что с самим Президентом коньяк пил на днепровском берегу.
- Каким Президентом? - Это прозвище называлось сегодня дважды - значит, не могло быть случайным.
- Я так понял: главным их.
- На днепровском берегу... Это может быть и в Запорожье, и в Днепропетровске.
- Но ведь прилетел киевским самолетом.
- Неужели билет видели?
- Да нет, сам сказал. Вылетел из Киева вечером, чтобы вагон тут на следующий день встретить.
В дверях появился Стефурак. Сообщил, что прибыл начальник местной милиции. Это свидетельствовало, что делу об алюминиевом листе тут придают первостепенное значение. Значит, решил Хаблак, им со Стефураком в Коломые больше делать нечего (еще и Коренчук выехал из Косова), и нужно немедленно возвращаться в Ивано-Франковск.
В аэропорту получили справку: двумя утренними рейсами в Киев вылетели трое пассажиров с инициалами С. В.: Гарайда С. В., Галинский С. В., Викторов С. В.
Еще был Мирошниченко С. В. - он вылетел во Львов, а в Черновцы - Фостяк С. В.
Всех этих пассажиров, особенно первых трех, Хаблак взял на заметку и следующим рейсом вылетел в Киев.
14
Гудзий дождался, пока схлынула волна утренних посетителей и в кабинетах воцарилось предобеденное затишье. Проскользнул к Татарову, воспользовавшись отсутствием секретарши, хотя, собственно, это не имело никакого значения - мог заходить к начальству хоть десять раз на дню, не вызывая ни подозрений, ни всяческих предположений сотрудников. Просто сработала, вероятно, чрезмерная настороженность преступника, боящегося собственной тени.
Татаров что-то писал, поднял взгляд на Леонида Павловича, посмотрел как на пустое место, не обрадовался и не встревожился, так он всегда встречал Гудзия, без каких-либо эмоций, и это больше всего сердило и раздражало Леонида Павловича - как-никак, а связаны одной веревочкой, и мог хотя бы заставить себя быть приветливее.
Гаврила Климентиевич выпрямился на стуле, оторвавшись от бумаг, и сидел молча, наблюдая, как приближается к столу Гудзий. Думал о том, что этот всегда улыбчивый, розовощекий и приветливый молодой человек глубоко отвратителен ему - его бы воля, выгнал и еще бы дал коленом под зад так, чтоб вылетел не только из главка, но и из Киева, в провинцию: не видеть бы и не слышать!
И все же Татаров вынудил себя скривить губы в едва заметной то ли гримасе, то ли усмешке и кивнул, отвечая на приветствие.
А Гудзий, подходя все ближе, видел только седой ежик коротко подстриженных волос и удлиненное сморщенное лицо - точно старый сухарь и педант, ортодокс проклятый, выжатый лимон без сока и запаха. Ну и черт с тобой, знаем, как трудно было изобразить на лице жалкое подобие улыбки, однако оставь свою злость и ненависть при себе, я к тебе не просить пришел, а по делу, и хочешь не хочешь, а придется разговаривать.
- Прошу садиться, - молвил Татаров сухо и официально, будто зашел к нему обычный подчиненный и они сейчас займутся будничными текущими делами.
Но Гудзий никак не среагировал ни на сухость, ни на явную неприязнь, сел не так, как подобает подчиненному - сдержанно и деловито, а оперся локтями на стол заместителя начальника главка, фамильярно и нагло заглядывая ему в глаза.
Татаров едва сдержался, чтоб не одернуть нахала. Подумал не без горечи: вот дожил и до этого, вероятно, надо было улыбнуться в ответ так же фамильярно или пошутить как-то, чтоб разрядить обстановку, но не мог - сидел, нахохлившись, и смотрел отчужденно.
И ненавидел сам себя.
Вспомнил, как все началось. Тогда пришел к нему на прием заместитель начальника отдела снабжения одесского завода, он и фамилии его сначала не разобрал толком, какой-то Мажуга или Мужуга, потом фамилия Манжула преследовала его и во сне, а тогда посмотрел на пижонистого мужчину и сразу же решил отказать ему, чего бы ни попросил, ведь снабженцы всегда клянчат, а этот к тому же набрался нахальства и с первых же слов предложил ему, Татарову, выделить вагон дефицитного алюминиевого листа заводу, о котором он, заместитель начальника главка, даже и не слышал.
Татаров тогда изучающе глянул на одесского пижона, сообразив, что он предлагает ему сделку. Рука Татарова потянулась к кнопке, чтоб вызвать секретаршу, - он не разволновался и не разгневался, просто воспринял гнусного пройдоху как назойливое насекомое, которое должен немедленно раздавить, думал, тот испугается или хотя бы смутится, но снабженец смотрел на него спокойно, даже свысока и вдруг сказал такое, что он, Татаров, невольно отдернул руку от кнопки.
Гаврила Климентиевич и сейчас помнил те слова.
"Подождите, - остановил его Манжула. - Я не прошу вас сделать это бесплатно, вы, Гаврила Климентиевич, за одну только вашу подпись получите "Ладу". К тому же завтра. И никто и никогда не узнает об этом".
Он поднялся и, не сводя с Татарова глаз, попятился к дверям, остановился возле них и сказал приглушенным голосом:
"Я позвоню вам завтра утром. Понимаю, что именно думаете сейчас обо мне, но учтите: если даже сообщите куда следует о моем предложении, это вам ничего не даст. Никто не сможет доказать, что я просил вас выделить тому заводу алюминиевый лист. А "Ладу" получите хоть завтра, все в ваших руках".
Он знал, что делает, проклятый одесский пройдоха: "Ладой" разбил и так надтреснутое сердце Татарова. "Лада" была, как говорят, хрустальной и пока что неосуществимой мечтой Гаврилы Климентиевича, стоило снабженцу предложить деньги, даже большие деньги, на которые Татаров мог бы немедленно купить машину, и он выставил бы его из кабинета, позвал милицию или кого-то из общественности, поднял бы скандал, но само слово "Лада" ошеломило Татарова. Он, еще видя в дверях Манжулу, представил себе неимоверно роскошную, белую, блестящую, отполированную машину, его собственную машину, только снящуюся ему в розовых снах.
И вдруг она становилась реальностью!
Гаврила Климентиевич шел к своей должности в главке долго и трудно. Сначала ему повезло: возвратился с фронта и сразу без особых сложностей поступил в политехнический институт. Науку усваивал туго, брал напористостью, старательностью. После окончания института попал на огромный, наполовину восстановленный завод, жил в общежитии, мыкался, как и все холостяки, по столовым и забегаловкам, вскоре познакомился с дочерью главного инженера. Клара была не очень красивой, к тому же вышла из девичьего возраста и несколько утратила амбициозность, приметила начинающего инженера, посоветовалась с отцом, и спустя некоторое время Татаров стал ее мужем. Конечно, это повлияло на служебное положение Гаврилы Климентиевича. Через два года его выдвинули в начальники цеха, а еще через год открылась вакансия директора на одном из смежных предприятий, и Татаров получил эту должность.
Правда, вскоре тесть умер, оставив молодого выдвиженца на произвол судьбы, но Гаврила Климентиевич уже попал в номенклатуру и смог воспользоваться этим. Звезд с неба не хватал, но дело знал основательно, отличался рассудительностью, научился разными приемами умело маскировать свое тугомыслие, например, оттягивая принятие необходимого решения, ссылался на потребность еще раз посоветоваться, проконсультироваться, решал кардинальные вопросы уже после того, когда точно выяснил, какого мнения придерживаются наверху.
В общем, занял беспроигрышную позицию.
Клара родила двоих детей, они требовали постоянной заботы и внимания, потому и оставила свою малозаметную и неденежную работу, тем более что зарплаты Татарова хватало, а у Клары сбереглись отцовские знакомства, которые она использовала нечасто, но с умом. Так и дорос Гаврила Климентиевич в пятьдесят лет до заместителя начальника главка, думал, поднимется еще на ступеньку, но просчитался. Когда предыдущий его начальник ушел на пенсию, Гаврила Климентиевич не без приятности приготовился поменять кабинет, он уже пять лет ходил в заместителях и столько же оставалось до пенсии, к тому же был у него на эту тему мимолетный разговор с министром, правда, министр не сказал ничего определенного, но и не отказал. И вдруг!..
Татаров ничем не выказал своего раздражения и неудовольствия, даже возмущения, овладевшего им, когда узнал, кого назначили начальником. Но дома вечером дал выход эмоциям. Налил полный стакан водки и выпил не закусывая, под удивленным и взволнованным взглядом Клары.
"Вот так и служи, - заявил с горечью. - Знаешь, кого на главк поставили? Кононенко!.."
"Не может быть! - всплеснула руками. - Сашку Кононенко?"