Ребекка и Санна сидят за кухонным столом. Сара лежит в надувном кресле в гостиной и слушает Йоййе Вадениуса. Это ее утренний ритуал: тянуть из кружки жидкую овсянку, раскинувшись в кресле, под песни Йоййе. В кухне включено радио. В окне по-прежнему висит оранжевая бумажная звезда, хотя на дворе уже февраль. Однако так хочется сохранить хоть что-то из рождественских украшений, чтобы выдержать холод и темень и протянуть до весны. Санна стоит у плиты и намазывает бутерброды. Кофеварка всхлюпывает в последний раз и замолкает. Санна наливает кофе в две кружки и ставит их на стол.
Дурнота накатывает на Ребекку, как огромная волна. Она вскакивает из-за стола и убегает в туалет. Даже не успевает полностью поднять крышку унитаза, и большая часть рвоты попадает на крышку и на пол.
Санна приходит следом за ней. Она стоит в дверях туалета в своем потертом зеленом плюшевом халате и смотрит на Ребекку встревоженным взглядом. Тыльной стороной ладони Ребекка вытирает с лица слизь и остатки рвоты. Обернувшись к Санне, она видит, что та все поняла.
- Кто он? - спрашивает Санна. - Виктор?
- Он имеет право знать, - говорит Санна.
Они снова сидят за столом. Кофе вылит в раковину.
- Зачем? - мрачно спрашивает Ребекка.
Она чувствует себя как в капсуле из толстого стекла. Это началось уже давно. По утрам тело просыпается гораздо раньше ее: рот открывается навстречу зубной щетке, руки застилают кровать, ноги сами идут в сторону школы "Яльмар Лундбумсскулан". Иногда она застывает посреди улицы, пытаясь вспомнить, не суббота ли сегодня. Надо ли ей вообще в школу? Но вот что удивительно - ноги всегда правы. Они приносят ее в нужную аудиторию в нужный день и в нужное время. Тело прекрасно справляется без нее. В последнее время она избегала ходить в церковь - ссылалась на учебу, на грипп, уезжала к бабушке в Курраваару. А Томас Сёдерберг не спрашивал, где она, и ни разу не позвонил.
- Потому что это его ребенок, - говорит Санна. - Он ведь все равно догадается. В смысле - через несколько месяцев это в любом случае будет заметно.
- Не будет, - чуть слышно отвечает Ребекка.
Она видит, как смысл ее слов постепенно доходит до Санны.
- Нет, Ребекка, нет! - восклицает та и качает головой.
Слезы наворачиваются ей на глаза, и она тянется, чтобы взять Ребекку за руку, но та вскакивает, натягивает ботинки и пуховик.
- Я люблю тебя, Ребекка, - умоляющим голосом произносит Санна. - Как ты не понимаешь, что это - дар Божий? Я помогу тебе…
И умолкает, поймав на себе презрительный взгляд.
- Я знаю, - чуть слышно произносит она. - Ты считаешь, что я не в состоянии позаботиться даже о Саре и о себе самой.
Санна закрывает лицо руками и беззвучно плачет.
Ребекка выходит прочь из квартиры. Гнев клокочет внутри ее, руки сами собой сжимаются в кулаки. Кажется, она смогла бы кого-нибудь убить. Кого угодно.
Когда Ребекка уходит, Санна придвигает к себе телефон и набирает номер. Трубку снимает Майя, жена Томаса Сёдерберга.
* * *
Патрик Маттссон проснулся в двенадцатом часу от звука ключа, поворачиваемого в замке его квартиры. Затем послышался голос матери - ломкий, как осенний лед, встревоженный. Она окликнула его по имени, и он услышал, как она прошла через холл мимо туалета, где он лежал. Остановилась у двери гостиной и снова позвала его. Через некоторое время она постучала в дверь туалета.
- Патрик! Открой!
"Надо бы отозваться", - подумал он.
Пошевелился и ощутил лицом прохладу кафельных плит пола. Должно быть, в конце концов он все же заснул - на полу в ванной, скрючившись в позе зародыша, прямо в одежде.
Снова голос матери. Настойчивый стук в дверь.
- Патрик, ты слышишь меня? Открой, пожалуйста. С тобой все в порядке?
"Нет, со мной не все в порядке, - подумал он. - И никогда уже не будет в порядке".
Его губы сложились, чтобы произнести имя. Но он не позволил себе этого сделать.
Виктор. Виктор. Виктор.
Теперь она принялась трясти ручку двери.
- Патрик, немедленно открывай, иначе я позвоню в полицию, они приедут и выломают дверь!
О господи! Он приподнялся на колени. В голове как будто стучал отбойный молоток. Болело бедро, которое было прижато в твердому кафельному полу.
- Я сейчас! - проскрипел Патрик. - Я… мне немного плохо. Подожди минутку.
Она попятилась, когда он отпер дверь.
- Что у тебя за вид! - воскликнула она. - Ты заболел?
- Да.
- Хочешь, я позвоню и скажу, что ты сегодня останешься дома?
- Нет, я должен бежать.
Он посмотрел на часы.
Она пошла вслед за ним в гостиную. На полу лежали разбитые цветочные горшки, ковер оказался в углу, кресло было перевернуто.
- Что здесь произошло? - спросила она срывающимся голосом.
Он повернулся к ней и обнял ее за плечи.
- Это я сам наделал, мама. Но ты не волнуйся. Мне уже намного лучше.
Она кивнула, но он видел, что она в любой момент готова расплакаться. Он отвернулся от нее и сказал:
- Мне нужно ехать на грибную плантацию.
- Я останусь и приберусь тут, - проговорила мама у него за спиной и наклонилась, чтобы поднять с пола стакан.
Патрик Маттссон отмахнулся от ее навязчивых забот.
- Нет, мамочка, не надо, это совершенно лишнее.
- Ради меня, - прошептала она, пытаясь заглянуть ему в глаза. Закусила нижнюю губу, чтобы сдержать слезы. - Я знаю, ты не хочешь мне ничего рассказывать. Но если ты, по крайней мере, разрешишь мне прибраться, то… - Она проглотила ком в горле. - То мне будет приятно, что я могу хоть что-то для тебя сделать.
Он опустил плечи и заставил себя обнять ее на ходу.
- Хорошо. Спасибо, мамочка.
И выскочил за дверь.
Сев за руль своего "гольфа", он повернул ключ в зажигании. Вдавил педаль сцепления, чтобы рычание мотора отогнало тяжелые мысли.
"Не плакать", - приказал себе Патрик.
Потом повернул зеркало заднего вида и посмотрел на свое лицо. Глаза опухшие, волосы лежат слипшимися сосульками. Он издал короткий безрадостный смешок, скорее похожий на кашель, и резко отвернул от себя зеркало.
"Больше я не буду думать о нем, - сказал он сам себе. - Никогда больше".
Он выехал на Грюввеген и набрал полную скорость на склоне, ведущем в сторону Лаппгатан. Из-за снегопада ехать приходилось почти на ощупь, он едва ли видел хоть что-то. Утром дорогу расчистили, но с тех пор нападало еще, свежий снег предательски проскальзывал под колесами. Патрик сильнее нажал на педаль газа. Время от времени колеса пробуксовывали, его выносило на встречную. Это не имело никакого значения.
На перекрестке Лаппгатан у него и не было никаких шансов остановиться, неуправляемая машина скользнула дальше. Уголком глаза он заметил женщину с финскими санями, в которых сидел маленький ребенок. Она втащила сани обратно на гору счищенного с дороги снега и подняла руку ему вслед. Наверное, показывала средний палец. Когда он проехал часовню Лестадиуса, ситуация на дороге изменилась: здесь снег был утрамбован тяжестью проехавших машин, в нем образовалась колея, но "гольф" предпочитал не следовать ей. Задним числом Патрик не помнил, как миновал перекресток улиц Грюввеген и Яльмар-Лундбумсвеген. Останавливался ли он у светофора?
У шахты он проехал мимо охранника, помахав тому. Охранник сидел, уткнувшись в газету, и даже не поднял глаз. Патрик остановился у шлагбаума возле тоннеля, ведущего вниз, в глубь шахты. Его трясло. Пальцы не слушались, когда он рылся в кармане в поисках сигареты. Внутри он ощущал полную пустоту. Это хорошо. В последние пять минут он ни разу не подумал о Викторе Страндгорде.
"Спокойно, - сказал он себе. - Спокойно".
Наверное, лучше было бы остаться дома. Но каково сидеть весь день одному в квартире? Он бы просто выбросился с балкона.
"Да ладно, - насмешливо возразил себе Патрик. - На такое у тебя кишка тонка. Бить кофейные чашки и швырять на пол цветочные горшки - вот все, на что ты способен".
Он опустил стекло машины и потянулся, чтобы вставить карточку в считыватель.
Тут чья-то рука схватила его за запястье, и он вздрогнул так, что сигарета упала ему на колени. Сначала он не увидел, кто это, и внутри все сжалось от страха. Потом разглядел за стеклом машины знакомое лицо.
- Ребекка Мартинссон, - произнес он.
Снег падал на ее темные волосы, снежинки таяли на носу.
- Я хочу поговорить с тобой, - заявила она.
Он кивнул в сторону пассажирского сиденья:
- Тогда садись.
Ребекка помедлила. Подумала о сообщении, которое кто-то оставил на ее машине. "Смертью умрешь", "Ты предупреждена".
- It’s now or never, - сказал Патрик Маттссон, перегнулся через пассажирское сиденье и открыл дверь машины.
Ребекка взглянула на вход в шахту - черная дыра, ведущая в подземелье.
- Хорошо, но у меня в машине собака, так что я должна вернуться самое позднее через час.
Обойдя машину, она села на переднее сиденье и захлопнула дверь.
"Никто не знает, где я", - подумала она, когда Патрик Маттссон вставил карточку в считыватель, и шлагбаум, перекрывающий дорогу в шахту, медленно поднялся.
Он отпустил сцепление, и они въехали в шахту.
Впереди них блестели отражатели на стенах тоннеля, а позади, словно черная бархатная штора, висела непроницаемая темнота.
Ребекка попыталась завязать разговор. Это было все равно что тащить на поводке упирающуюся собаку.
- Уши закладывает. С чего бы это?
- Перепад давления.
- На какую глубину мы будем спускаться?
- Пятьсот сорок метров.
- Стало быть, ты теперь выращиваешь грибы?
Ответа не последовало.
- Честно говоря, никогда не пробовала грибы шиитаке. Ты один этим занимаешься?
- Нет.
- Так вас там много? Там есть кто-то еще?
Не отвечая, он быстро повел машину в глубь земли.
Патрик Маттссон припарковал машину возле подземной мастерской. Двери не было, лишь большое отверстие в каменной стене. Внутри Ребекка увидела несколько человек в комбинезонах и шлемах, с инструментами в руках. Огромные буровые машины марки "Atlas Copco" стояли в ряд, ожидая ремонта.
- Сюда, - Патрик Маттссон двинулся вперед.
Ребекка последовала за ним, внутренне желая, чтобы кто-нибудь из мужчин в мастерской обернулся и взглянул на нее.
С обеих сторон от них стояла стеной черная горная порода. Кое-где из горы выступала вода и окрашивала стену в зеленый цвет.
- Это медь окисляется от воды, - пояснил Патрик, когда она спросила.
Он бросил на пол сигарету, придавил ее подошвой и отпер тяжелую стальную дверь в стене.
- Я думала, здесь внизу курить запрещено, - заметила Ребекка.
- Почему? - удивился Патрик. - Здесь нет никаких взрывоопасных газов, ничего легковоспламеняющегося.
Она засмеялась.
- Отлично. Тогда ты можешь спрятаться здесь, в пятистах метрах под землей, и тайком покурить.
Он придержал тяжелую дверь и протянул руку ладонью вверх, показывая, чтобы она зашла впереди него.
- Никогда не понимала "учения о благочестии" свободных церквей, - сказала она и повернулась к нему, чтобы не оказаться спиной. - Курить нельзя. Употреблять алкоголь нельзя. На дискотеки ходить нельзя. Откуда все это? Обжорство и нежелание делиться со страждущими - грехи, о которых действительно говорится в Библии, - упоминаются очень редко.
Дверь за ними захлопнулась. Патрик зажег свет. Комната напоминала большой бункер. С потолка свисали металлические полки. На них располагалось нечто, напоминающее огромные колбасы в пластиковой упаковке или круглые дрова.
Когда Ребекка задала вопрос, Патрик Маттссон начал объяснять:
- Это ольховые опилки в полиэтилене. В них внесены споры. Когда они пролежали некоторое время, можно убрать полиэтилен и немного похлопать по ним руками. Тогда грибы начнут расти - и через пять дней можно собирать урожай.
Он исчез за большой полиэтиленовой занавеской в дальнем углу помещения и через некоторое время снова появился, неся кубы из прессованных опилок, поросшие грибами шиитаке. Положив кубы на стол, он начал привычными движениями собирать грибы и кидать в картонную коробку. По помещению распространился запах грибов и влажного дерева.
- Здесь для них идеальный климат. А лампы сами переключаются с ночного режима на дневной и обратно. Ну, хватит болтовни. Чего ты хотела от меня, Ребекка?
- Я хотела поговорить о Викторе.
Он смотрел на нее взглядом, лишенным всякого выражения. У Ребекки возникло чувство, что надо было одеться попроще. Сейчас они находились на разных планетах и пытались поговорить. Она - в своем проклятом пальто и тонких дорогих перчатках.
- Когда я жила здесь, вы с ним дружили.
- Да.
- Каким он был? Я имею в виду - после моего отъезда.
За занавеской с глухим шипением включилась система полива. Вода разбрызгивалась откуда-то с потолка, стекая по толстому прозрачному полиэтилену.
- Он был безупречен. Красивый. Самозабвенный. Великолепный оратор. Но Бог ему достался суровый. Живи он в Средние века, наверняка занимался бы самобичеванием и совершал паломничество на окровавленных ногах к святым местам.
Патрик собрал грибы с последнего куба и равномерно распределил их в коробке.
- Каким же образом он предавался самобичеванию? - спросила Ребекка.
Патрик Маттссон перебирал грибы - казалось, он обращается к ним, а не к ней.
- Не тронь меня! - выкрикнул он.
Она замерла на месте.
- Ты знаешь, чего ты добиваешься? Ты, которая взяла и сбежала, когда стало трудно.
- Да, - прошептала она.
Он вскинул руки.
- Ты понимаешь, что я могу разрушить весь этот храм? Так что от "Источника силы", и общины, и школы, и всего этого останется только пепел. Муниципалитету придется открыть в Хрустальной церкви хоккейный стадион.
- "… И познаете истину, и истина сделает вас свободными", как сказано в Евангелии.
Он замолк.
- Свободными? Ты считаешь, что ты свободна?
Он огляделся, словно ища что-то.
"Нож", - пронеслось в голове у Ребекки.
Он сделал ей жест рукой, повернув ее ладонью к ней - видимо, призывая подождать. И исчез за дверью в дальнем углу помещения. Раздался тяжелый щелчок, когда она захлопнулась за ним, и наступила тишина. Слышно было, как падают капли за полиэтиленовой занавеской и гудят лампы дневного света.
Прошла минута. Ребекка вспомнила о человеке, пропавшем в шахте в шестидесятые годы. Он спустился и больше не вернулся. Его машина осталась стоять на парковке, а сам он бесследно исчез. Никакого тела. Ничего. Его так и не нашли.
А Чаппи в машине на большой парковке? Сколько времени она продержится, если Ребекка не вернется? Начнет ли она лаять и привлечет чье-нибудь внимание? Или уляжется и тихо заснет в заснеженной машине?
Ребекка подошла к двери, ведущей обратно в тоннель, и толкнула. К ее большому облегчению, дверь оказалась не заперта. Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы не пуститься к мастерской бегом. Когда она увидела людей, услышала шум инструментов и звук сгибаемого железного листа, страх отпустил.
Какой-то мужчина вышел из мастерской. Он снял шлем и направился к одной из машин, припаркованных тут же.
- Вы наверх? - спросила Ребекка.
- Ну да, а что? - улыбнулся он. - Подвезти?
Он вывез ее из шахты на белый свет. Она чувствовала щекой те любопытные взгляды, которые он бросал на нее, хотя в темноте он вряд ли мог что-то разглядеть.
- Так вот оно что, - сказал он. - И часто ты здесь бываешь?
* * *
Когда Ребекка вернулась к машине, оставленной на парковке, Чаппи посмотрела на нее с упреком.
- Прости меня, солнышко, - покаялась Ребекка. - Сейчас мы поедем за Сарой и Ловой, а потом от души погуляем и поиграем, обещаю тебе. Но по дороге мы проедем мимо налогового управления и проверим одну штуку в их компьютере, хорошо?
И сквозь метель повела машину в местное управление налоговой службы.
- Надеюсь, что все это скоро закончится, - сказала она Чаппи. - Хотя сейчас ситуация выглядит не особенно радужной. Мне пока не удается свести все воедино.
Чаппи сидела рядом на переднем сиденье и внимательно слушала. Наклонив голову, она смотрела на Ребекку с самым серьезным видом, точно понимала каждое слово.
"Она как бабушкин пес Юсси, - подумала Ребекка. - Такой же смышленый взгляд".
Она вспомнила, как мужики в деревне имели обыкновении сидеть и беседовать с Юсси, который ходил, где ему вздумается. "Все понимает, только сказать не может", - вздыхали они.
- Твоя хозяйка была сегодня во время допроса немного не в себе, - продолжала Ребекка. - Когда на нее начинают давить, она словно съеживается и улетает в окно. Отвечает рассеянно и невпопад. Доводит прокурора до белого каления.
Налоговое управление находилось в том же кирпичном здании, что и полиция. Паркуя машину, Ребекка огляделась. Неприятное чувство, оставшееся с того момента, как она нашла записку на стекле машины, не проходило.
- Пять минут, - пообещала она Чаппи и заперла дверь машины снаружи.
Вернулась она десять минут спустя. Положила четыре распечатки в бардачок машины и почесала Чаппи между ушей.
- Ну, теперь они у меня попляшут, - победоносно заявила Ребекка. - Теперь им придется отвечать на мои вопросы. Мы успеем сделать еще одно небольшое дельце, а потом поедем за девочками.
Доехав до Хрустальной церкви на горе Сандстенсбергет, Ребекка выпустила Чаппи из машины.
"Мне может понадобиться кто-то, кто на моей стороне", - подумала она.
Когда она поднималась в гору в сторону кафе и книжного магазина, сердце билось чаще. Слишком велик был риск столкнуться с кем-то, кто узнает ее. Лишь бы только не с кем-нибудь из пасторов или старейшин общины.
"Да какая разница, - внушала себе Ребекка. - Если этому суждено произойти, так пусть уж сейчас, чем позднее".
Чаппи перебегала от одного фонарного столба к другому, считывая сообщения и отвечая на них. Здесь прошло немало собачьих мальчиков, с которыми она раньше не встречалась.
В книжном магазине было пусто, только девушка за стойкой. Ребекка никогда ее раньше не видела. У девушки были коротко подстриженные волосы, выкрашенные перьями, и огромный, отделанный стеклянными бусинами крест на шее. Она улыбнулась Ребекке.
- Обращайтесь, если вам нужно что-то подсказать, - пропела она.
Было похоже, что Ребекка кажется ей смутно знакомой, но она не может сообразить, где именно ее видела.
"По телевизору", - подумала Ребекка, кивнула девушке, посадила Чаппи у входа, стряхнула снег с пальто и направилась к ближайшей полке.