Катюша встрепенулась.
Кармин хотел что-то сказать, но Катюша замахала на него руками.
- Не бабье это дело - в мужские дела вмешиваться.
Как ни плохо чувствовал себя Юрий после воспаления легких - диагноз он установил себе сам, - он решительно кивнул:
- Что случилось? Рассказывай.
- Ты только лежи и не дергайся. Тебе сейчас покой да покой нужен. А дело дрянь, - безо всякого смягчающего перехода сказал Кармин, - ребята с лейтенантом далеко не ушли…
Юрий сделал попытку привстать, но Катюша, не обращая внимания на присутствие Кармина, прикрикнула:
- Поднимешься еще раз, выгоню Сашку!
- Хорошо, подчиняюсь насилию, - мрачно сказал Юрий и, обращаясь к Кармину: - А ты рассказывай.
- Известно пока мало. Как-то вечером на грузовике привезли семь трупов. Петр, готовивший лыжи, сразу же узнал лейтенанта, потом опознали Поливанова и остальных. Трупа Федора не оказалось. Да и по счету, действительно, кого-то не хватает. Немцы выгрузили трупы возле котельной и заставили кочегаров сжигать.
- Зачем?
- А черт их знает? Видно, лень копать могилы. Зима все-таки. Пока яму выдолбишь, сам богу душу отдашь.
- Как выглядели ребята?
- По-разному. Двое раздеты. Ну, валенки, конечно, со всех стащили. Остальные в одежде. Один даже в белом халате. Петр толком разобрать не успел. Ибо первые два трупа, которые сунули в топку, немцев перепугали - в карманах убитых рванули патроны. Фрицы начали ругаться, а потом перебросали оставшиеся трупы назад, в машину, и увезли. Но, как показалось Петру, часть ребят погибла в бою, а двое явно расстреляны. В лейтенанте, говорит он, по крайней мере, с десяток пуль сидит. В груди дырка. Наверно, гады, в упор добивали…
- Где же Федор? - тихо спросил Юрий, еще толком не воспринимая, что это провал операции, на которую возлагал много надежд. Во-первых, установление связи с частями Красной Армии. Лейтенант, как договорились, обещал рассказать нашим обо всем, что они сделали, что замышляют… Лейтенант являлся гарантией признания организации, ее самым главным свидетелем. И вот никаких гарантий… Нет и самого свидетеля…
Но Юрия больше всего сейчас волновала судьба Трушина.
- Я тоже о нем думаю, - с нескрываемой тревогой в голосе сказал Кармин. - Хорошо, если ушел, а если попался?
- Федор не из податливых. С характером парень.
- Судишь по терпению, с каким столько лет сидел а скамейке запасных? В руках гестапо не отсидишься.
- Хочется верить, что он ушел. Жалко парня.
- Парня жалко, но, наверно, стоит подумать и о других, - Кармин произнес вслух то, о чем каждый думал про себя.
- Предполагаешь худшее?
- А почему бы нет?! Если от Федора добьются признания, в Старом Гуже тоже загремят выстрелы.
- Логично. Может, всех выудить и не удастся, но зацепят многих. Нужно собирать штаб!
- Штаб я бы собирать не стал - не стоит поднимать паники. А кое с кем бы поговорил.
- Мне кажется, ребята должны знать об опасности. Я бы объявил готовность номер один, и при первой же тревоге все, кто знал, как готовилась группа перехода, должны исчезнуть.
- Если цепочка начнет разматываться с Федора, то он знал не только готовивших переход.
- Давай так и порешим. Связь друг с другом на время прервать, общаться только через Карно. К Бонифацию, как к богу, обращаются все, и проследить, чей веник по чьей спине пляшет, даже богу не удастся…
- А ведь мы, между прочим, на случай провала ничего не придумали, - растерянно сказал Кармин.
Они с час пытались разработать наиболее скрытные и быстрые способы связи друг с другом, от пятерки к пятерке. Схема не клеилась. Юрию опять стало хуже, и разговор решили перенести на вечер.
Когда остались одни, Катюша, гладя по волосам Юрия, спросила:
- Опасное что-нибудь?
- Как сказать… Если Федор не ушел, то может быть плохо.
- Что ребята погибли, я слышала. Правда, хорошо знала одного лейтенанта. Славный парень…
Она встала, подошла к окну, светившему слишком ярко - за ним разгорался солнечный зимний день, - и завесила его покрывалом. Сразу перестало мучительно резать глаза. Катюша отправилась на кухню готовить завтрак, а Юрий, только лежа в одиночестве, понял, сколь трудным будет ожидание опасности.
"Как долго протянется неизвестность? День, неделю, месяц? Вряд ли фрицы, выжав из Федора имена, повременят с арестами. Побоятся. Недельку последят и начнут хватать. Как первого возьмут, надо без промедления остальных спасать. А если игру затеют? Как котят водить за нос начнут? Мы что-то делать будем, а они все время рядом, все знать, все видеть! А потом…" Воображение нагнетало страсти.
Но сколько Юрий ни думал, лежа в темной тиши комнаты, ничего нового придумать не мог. Наконец, он заснул. И увидел во сне широкое, широкое поле. До самого горизонта ни кустика, ни лесочка. И не понять - то ли зимнее поле, то ли летнее. Если судить по тому, что он совершенно голый и ему не холодно, скорее летнее. Со всех сторон двигаются на него маленькие, маленькие точки. Кольцо сжимается бесконечно долго, как может сжиматься только в кошмарном сне. И он, голый, мечется по ровному, как стол, полю. И некуда спрятаться. А точки растут. И вот он уже видит, что это солдаты в фашистской форме. Идут с одинаково закатанными рукавами, сунув пилотки под левый погон. И автоматы в руках одинаковые, и, что самое страшное, одинаковые лица - того рыжего немца, которого он последний раз видел перед яркой вспышкой связки гранат…
Неделя прошла тихо. Город будто вымер. Юрий поправлялся быстро. Катюша совсем переселилась к нему. Спала в морозовской комнате, считая, что спать вместе на узкой кровати неудобно, а Юрию надо высыпаться как следует. Как-то заглянул старший Архаров, заявив, что пришел с совершенно официальным визитом, проверить, почему не является на работу Юрий Токин.
- Никак опять саботаж учуяли? - спросил Юрий.
- Саботаж не саботаж, а Черноморцев зверствует страшно. И так деньги, что рабочему платят, не деньги. Отец же родной, чтоб ему сдохнуть, приказал каждому, кто день по неуважительной причине прогуляет, весь месяц паек не давать. Повторится прогул - отправлять в лагерь, как злостного врага нового режима, - Архаров-старший скорчил гримасу, показывая, как Черноморцев его напугал. - И теперь все ходят на работу, зато делают вдвое меньше…
Юрий улыбнулся.
- Как наши быстрые края живут?
- Ничего. Трудятся во славу рейха и спокойствия господина Черноморцева! Эх, был бы помоложе, удавил бы этого Иуду! Да, не перевелись на земле русской радетели народные! - Он хитро посмотрел на Токина.
- Насчет арестов не слышно? - спросил Юрий.
- Только приказами лютуют. Взялись за организацию летучих трудовых отрядов. Специальные списки составляют. Моих уже приглашали и подписку взяли о невыезде из города.
- Катюша, ты знаешь об этом?
- Да. Мой хозяин сказал, что из Берлина пришло указание государственной важности…
- Что ж ты мне не сообщила? - укоризненно покачал головой Токин.
- Значения не придала. У Черноморцева все дела особой государственной важности. Ему, видно, попало - последние два дня на работу ходит мрачнее тучи. На всех косится, будто врага личного высматривает.
- Борис Фадеевич, вы обещали кое-что узнать о партийном руководстве… - Токин привстал с кровати и заглянул в глаза Архарову. Но тот взгляд отвел, будто что-то рассматривал за окном. - А то Бонифаций в последние дни такую таинственность напускает… Спросил его о слухах про партизанский отряд в районе Знаменки, он наговорил с три короба. Не поймешь, где правда, а где сказки…
- Была у меня тут одна встреча, - Архаров пропустил мимо ушей замечание о Карно. - Но, признаюсь честно, тоже туманным показался человек. Я его прежде не знал, а он уж больно много обо мне, как из хорошей анкеты, выкладывал. И ошибочку одну допустил… Случайно ли, еще как - проверить надлежит. А обещание свое выполню, ты не беспокойся… Вот поправишься только…
Когда Архаров ушел, Токин спросил Катюшу, будто спрашивал самого себя:
- А может, пока Гитлер к нам не заявился, пришить Черноморцева?
- Что его смерть даст? Нового, может быть, еще более лютого поставят.
- И того пришьем. Каждого, кто будет служить гадам, надо уничтожать. Чтобы неповадно было, чтобы и хозяева и прихвостни поняли - нет им жизни на нашей земле!
Чем больше он распалялся, тем больше крепло в его сознании решение казнить Черноморцева. И сделать это громко, чтобы по городу разнеслось.
"Судя по всему, - рассуждал Токин, - Федор ушел. Никаких признаков слежки. И Катюшку не трогают, хотя знают, что она со мной живет. Если бы Федор что-нибудь рассказал, наверняка ее бы убрали из управы. И еще эти списки… Что за трудовые отряды?"
- Кать, а Кать. Насчет этих отрядов ты поподробнее разузнай.
Вечером Катюша вернулась из управы зареванная - Черноморцев устроил ей нагоняй, хотя она была совершенно непричастна к пропаже документа.
Но в результате пропажи выяснилась любопытная деталь: документ, который в конце концов нашелся, служил предписанием о мобилизации всех трудоспособных и лояльно настроенных молодых людей на работы в Германию. "Это дело государственной важности, - опять повторил Черноморцев, - и если мы не выполним задание, с нас головы снимут".
Сообщение Кати насторожило Юрия.
"Лояльно настроенных, трудоспособных"? Можно так организовать учет, что почти не окажется пригодных. С другой стороны, если мы можем работать здесь, почему не можем работать там? Нет, надо пойти навстречу господину Черноморцеву и, не дожидаясь, пока снимут с него голову немцы, снять самим. И сделать это за пределами города. Чтобы и мысли не зародилось, будто это наших рук дело. Засада! Месть за погибших ребят! Кровь за кровь!"
Ценнейшую информацию опять-таки дала Катюша. Как-то в беседе с пришедшей Риткой Черняевой она обронила фразу, что Черноморцев каждую пятницу наведывается к своей любовнице, живущей за десять верст от города в селе Карпове. Чтобы не обидеть Катюшу, Юрий исподволь проверил слушок.
Любовницей Черноморцева оказалась дородная бабенка, торговавшая до оккупации в райсельмаге, а теперь державшая частную лавочку, которую, как выяснилось, снабжал с помощью полицейских поборов все тот же Черноморцев. Городской голова ездил к своей зазнобе на двух санях: сам на первых, и несколько полицейских в охране - на вторых.
Сначала родилась идея залечь у дороги. Потом прикинули, что удобнее засаду сделать в таких же санях и на встречном ходу расстрелять в упор из автоматов. Ночь следы заметет, и самим, случись неладное, под покровом темноты улизнуть сподручнее.
Решили, что для операции, названной "Возмездие", достаточно четырех человек. Токин выбрал себе в помощь трех, хотя Кармин опять возражал - дескать, ему, руководителю, негоже пользоваться властью и каждый раз пускаться на риск самому, не давая возможности поработать другим. Но Токин настоял на своем. Итак, группа сложилась: он, Кармин и оба брата Архаровы. Почти все нападение "Локомотива". Не хватало только Федора.
Лошадь, как и при вылазке в лагерь, легко раздобыл Караваев. Но Токин, сам не зная почему, решил до поры до времени ему не говорить, зачем понадобился транспорт.
Дабы не вызывать особых подозрений, в субботу отправились сразу же после обеда. Не доезжая километров трех до деревни, остановили сани на невысоком бугре, с которого, однако, далеко просматривалась дорога. К тому же санный путь шел вдоль Гужа, и всегда можно было вернуться в город с другой стороны.
- Ну, поработаем? - Юрий извлек из-под сена ломы и лопаты. - Долбим втроем. Не спеша. Четвертый глаза держит открытыми.
Наблюдать за дорогой взялся Кармин. Остальные принялись счищать с накатанного полотна дороги снеговые наносы, которые никому не мешали. Наверно, это была самая ленивая работа. Только однажды они начали работать как следует, когда внезапно из-за леса, со стороны деревни, показалась легковая машина и на большой скорости, обдав снежной пылью, пронеслась в сторону моста. Токину показалось, что он узнал немецкого офицера, сидевшего на переднем сиденье "опеля", - лично комендант города Шварцвальд. Но он бы не поручился. Пока обсуждали, стоило ли упускать коменданта, вдали наконец показались две точки, и Кармин, увидевший их первым, закричал:
- Едут! Точно едут!
- Быстро по местам! Приготовить оружие! Стрелять только по моей команде, когда окажемся между двумя санями. Я с Георгием - по первым. Вы - по вторым. Учти, Сашок, сначала вали лошадь.
- Жалко животных, ведь не фрицы же они, - протянул Георгий Архаров.
- Разве я говорю, что не жалко? А вдруг унесут кого живьем?! Тогда наши шкуры на барабаны натянут.
Как ни медленно ехали, но от волнения казалось, что сближаются транспорты быстро, гораздо быстрее, чем того хотелось Токину. Как-никак, это было практически первое выступление с применением оружия.
"Не хватает лейтенанта. С ним спокойнее".
Юрий оглядел свое войско. Кармин внешне выглядел невозмутимым. Может быть, чуть бледнее, чем следовало. Архаровы сжались, как бы готовые выпрыгнуть сами вслед за своими пулями.
- Побеспечнее сядьте, побеспечнее! А то так за версту их напугаем.
Но Черноморцева и компанию - а это ехал действительно он, что было видно по богатому ковру, устилавшему передние сани, - ничего не пугало на привычной дороге. Все, кроме возниц и самого Черноморцева, сидели спиной к встречному ветру, а голова, любивший быструю езду, дышал полной грудью и что-то покрикивал вознице. Лошади шли наметом. Когда поравнялись с первыми санями, Токин даже испугался, что промахнется. Он дернул из-под себя автомат и, не поднимая его, от пояса ударил короткой очередью по лошади. Она рухнула под сани, Кармин рванул вожжи, и их сани юзом стали поперек дороги. Токин не видел, что было с санями охраны, он смотрел на повернувшегося с удивлением Черноморцева, на поднятые его руки, как бы защищающие лицо. И в это время Георгий длинной очередью опрокинул поднимавшегося бургомистра в сугроб. Истово закричав, Токин выпустил почти полдиска по вознице и сидевшему на задке полицаю. Когда обернулся, за спиной все было кончено. Вторые сани подкатились в упор. Лошадь еще билась в постромках. Полицейские лежали темными кулями на дороге один от другого метрах в трех, и красная киноварь изукрашивала снег вокруг тел. Двое ничком лежали в санях, неестественно закинув кверху ноги.
- Здорово! - срывающимся голосом прокричал Кармин. - Даже выстрелить в ответ не успели!
Токин стоял, будто вкопанный, глядя на картину мгновенной смерти шести людей.
- Быстро проверить, чтобы ни один не дышал!
За пару минут они осмотрели всех ехавших. Живой была только лошадь, и ее пристрелили, чтобы не мучилась.
- А теперь ноги в руки и айда по боковой дороге!
Токин вскочил в сани и сам, с гиканьем погоняя ошалелую от выстрелов лошадь, погнал в сторону леса.
Там, где дорога шла по краю глубокого оврага, он приказал ребятам бросить оружие. Первым метнул свой автомат под обрыв. Черный жук, мелькнув в воздухе, юркнул и пропал под снегом.
- Только запоминай - через неделю собирать приедем! - весело крикнул Кармин.
Не доезжая с километр до места, свернули на целину, и лошадь, выкидывая передние ноги и ударяя задними в передок, пошла так тяжело, что пришлось соскочить с саней. Побежали рядом, проваливаясь в снег по колено и придерживаясь рукой за сани. Выскочили на новую обходную дорогу и въехали в Старый Гуж с противоположной стороны, с лихостью детской саночной ездки, когда всем городом катаются на высоком речном берегу.
Сразу же рассыпались, и Кармин в одиночку тихонько покатил на санях к конюшне городской управы.
Катюшка сидела дома. Юрий сделал вид, словно задержался у Карно. Но к полуночи, когда легли спать, он не выдержал и все рассказал охающей Катюшке.
- Ой, сумасшедшие! Что будет?! Что будет?! Завтра фрицы всех на ноги поднимут. А если кто выживет и расскажет? Ведь Черноморцев тебя в лицо знал!
- И пусть себе знает. Мертвые не говорят.
- Юрочка, всякое бывает! А почему ты мне ничего не сказал? Не верил?.. Не верил?
- Нет, Катюша, нет! Переволновалась еще бы до дела! А теперь страхи в прошлом. Завтра слушай во все уши. Очень важно знать, как в управе следствие пойдет! Но будь осторожной! Не исключено, что затеют проверку работавших с Черноморцевым.
Катюшка прижалась к Юрию и, ненасытно целуя его, словно только сейчас осознала, как могла легко его потерять, шепнула:
- Мне кажется, я не переживу, если с тобой беда случится!
- Не бойся, глупышка! Все сделано чисто - комар носа не подточит. Спи спокойно.
МАРТ. 1959 ГОД
Эти два документа лежали у меня в папке, как свидетельства творческой беспомощности. Один - авторский договор, просроченный настолько, что я боялся даже сунуться в издательство, чтобы не увидеть укоризненный взгляд директора, встретившего меня с таким радушием.
Я не написал книги. Черт с ним, с договором! Да простит мне издательство - желающих запустить в печатную машину бумагу хватит и без меня! Точил иной раз червь сомнения, заставляя ощущать угрызения совести каждый раз, как я вспоминал о Старогужском подполье, о суетности своей жизни, не позволявшей хоть как-то прояснить историю, казавшуюся все запутаннее и загадочнее. Концы многих следов моих редких поисков вдруг будто обрывались в прорубь. И что-то было, и чего-то не хватало. Я никак не мог поверить, что предала организацию отсидевшая свой срок Генриэтта Черняева. Чем больше разных линий сводил я в одну, тем явственнее вставала передо мной ее лишь косвенная причастность к предательству. Но тогда кто?
Второй документ был не менее интересен, но столь же бесполезен в разрешении моих сомнений. Я много раз вчитывался в строки и между строк, но ничего не мог выудить из двухстраничного текста. Время, будто невидимая, непроницаемая стена, отгородило правду…
"21 марта 1945 года.
Допрашивается Шварцвальд Вильгельм Фердинандович, бывший военный комендант, г. Старый Гуж.
В марте 1942 года ко мне в ортскомендатуру пришел начальник отделения 1-Ц штаба 83-й пехотной дивизии капитан Кнехт и сказал, что в одном русском доме слишком часто собираются по вечерам молодежь и другие гражданские лица. Сообщил ему об этом пожилой человек, фамилию которого не помню. Кнехт сказал, что должен окружить несколько домов и арестовать собравшихся там. Но для того, чтобы произвести сразу все аресты, жандармов 1-Ц отделения недостаточно, и он просит дать ему полевую жандармерию. В связи с этим я отдал все соответствующие распоряжения о выделении необходимого контингента жандармов. Знаю, что хотели сначала окружить несколько кварталов, но потом решение отменили, и аресты проводили по отдельным домам, но сразу во многих городских кварталах. О причинах арестов мне рассказывали начальник 1-Ц отделения Кнехт и оберштурмбаннфюрер Моль, лично проводивший допросы.