Руслан впервые подумал, что может никогда не найти пещеру. От этой простой мысли началась нервная паника – в кровь вспрыснулись лишние гормоны, сердце начало колотиться и трепетать, а подскочившее давление сдавило виски.
Впереди он заметил возвышение над обрывом. Забравшись на этот постамент можно осмотреть и недоступную часть террасы, и нижний уступ. Вдруг где-то появятся эти два заветных холмика…
Синюю папку он оставил внизу, боясь уронить ее в пропасть. Вскарабкался на скалу, встал покрепче, огляделся и обалдел. Красота одурманила… Он стоял на самом краю. Он парил над всем миром. Он расправил руки и ощутил себя горным орлом…
Душкин услышал шорох где-то за спиной, но сразу оборачиваться не стал. Он же не трусливый заяц, а гордая птица!.. Это могли быть девушки, которые заждались и решили найти его. А здесь на каменном постаменте он хорошо смотрится! Почти, как Медный всадник. Только что без коня… Руслан развернулся, принимая более красивую позу. Но эта стойка оказалась самой неустойчивой…
Девушки никуда с поляны не уходили. Пока салатик порубили, пока колбаску порезали… Только все закончили, как на площадку вбежала сумасшедшая баба престарелого возраста – лет пятьдесят, не меньше.
Таксист не довез Оксану до нужного поворота и ей пришлось самой тащиться вверх, как скалолазке из старой песни. За это время она накопила кучу злости и сразу выплеснула ее на милых девушек. Она злилась на них за то, что они непозволительно задорные, молодые и худые. Она орала им всякие гадости, которые попадались на язык. Она называла их всякими словами, из которых стервы и шлюхи были самыми милыми.
В первые минуты девушки замерли. Они хором приняли депутатскую жену за мамашу их кумира. А родителей надо уважать!
И только в самый разгар скандала фанатки поняли, что эта старая грымза – их соперница. Они приняли бойцовские позы, но не успели начать битву. В одну из редких пауз ворвался крик. Такой испуганный, такой жалобный…
Оксане нечего было терять и она первой бросилась на тропу… У девчонок была открытая машина и накрытый стол. Оставлять все это было жалко и боязно. Но их звал кумир, а это вообще – святое!
Сначала к тропинке побежала Наталья, потом Татьяна, а затем самая младшая – Ольга.
Крик больше не повторялся, хотя все вразнобой звали артиста. Оксана басом орала: "Русланчик. Где ты? Отзовись", а девушки окликали его более скромно и нейтрально: "Господин Душкин! Где вы?"
Вскоре от криков все перешли к делу. Выискивая удобные места, они подходили к краю обрыва и заглядывали вниз. Там были стволы или верхушки сосен, которые цеплялись за скалы и росли из каждой щели.
Увидев постамент, Оксана начала на коленках взбираться на него. Потом легла на пузо и поползла, беспомощно дергая бедрами.
На самом краю она раскинула руки, ноги и, прильнув к камню всем телом, заглянула вниз… Непонятно как, но она подскочила и отпрянула назад. И только после этого раздался ее вопль!
Камень был большой, и на него полезли все – и Наталья, и Татьяна, и Ольга, которой было почти шестнадцать лет.
Так получилось, что к краю подползли одновременно и все вместе заглянули в ущелье… Совсем близко, всего в десяти метрах был уступ. Артист лежал лицом вверх. Он был такой хорошенький, но совсем без признаков жизни.
Девушки отскочили от обрыва и завопили еще громче, чем Оксана Кулябко. Она, жена депутата, была немного постарше этих свистушек. Она многое пережила на своем веку… А они впервые так близко видели смерть.
* * *
Мэр привык на конец рабочего дня оставлять какие-нибудь приятные дела. Домой надо приходить в веселом расположении духа. Все болезни от нервов, а значит, нечего их напрягать… Федор Федорович вообще очень бережно относился к своему самочувствию. С самого раннего детства он свято помнил завет деда – плюй на все и береги свое здоровье!
На этот раз под конец дня предстояла неприятная процедура. Дурак Кулябко вылез на киевский экран и накатил бочку на ялтинских силовиков. А значит и на него, на мэра. Теперь Палий должен был как-то реагировать. Предстояло хорошенько взгреть старшего следователя Чуба. И не только словесно. Для отчета нужно зафиксированное наказание – понижение в должности или выговор с занесением куда-нибудь.
Старший следователь был вызван на ковер к шести… Мэру доложили, что Чуб очень неплохой парень – трудяга и башковитый сверх меры. Поэтому понижение в должности не проходило. Как и выговор…
Палий нашел мудрое решение. Он дал прокурору города указание лишить Чуба квартальной премии. А сам из своего фонда выписал ему сумму в два раза большую. И Киев будет доволен наказанием, и сыщик не в накладе…
Ровно в шесть дверь открылась и на ковер ступили двое… Такого мэр даже не мог представить – плечом к плечу на него шли Кулябко и Чуб. Времени на раздумья не было, и Федор Федорович решил улавливать ситуацию по ходу разговора.
– Очень рад, господин Кулябко, что вы нашли время и почтили присутствием. Очень благодарен за своевременную критику. Принимаем самые жесткие меры… Вы садитесь, Евгений Борисович, а вы, старший следователь, постойте и послушайте, что мы о вашей работе думаем.
– С удовольствием постою и послушаю.
– Не храбритесь, Чуб… Хвастать нам нечем. Преступность растет семимильными шагами. Недавно один был труп, а сегодня уже два. Это же стопроцентный прирост. Для махонькой Ливадии – вообще перебор… Я правильно говорю, Евгений Борисович?
– Пока все правильно. Преступность растет, а нам это не надо.
– Вы послушайте, Чуб, что вам депутат говорит. С преступностью бороться надо. А вы что делаете? Последнее убийство у вас под носом совершилось! Проворонили… Я правильно говорю, Евгений Борисович?
– Абсолютно не правильно! Чуб – следователь прозорливый и гениальный. Он удачно выбрал точку, и второе убийство расследовал по горячим следам… Вы садитесь, Виктор Петрович. Скажите мне, кто дал указание освободить Зуйко после первого убийства?
– Документов я не видел, но прокурор города сказал, что это распоряжение мэра…
В кабинете повисла пауза. Она была выгодна всем, кроме главы города. Только он не знал, что говорить дальше… Его спас телефонный звонок. То, что случилось, было подарком для мэра. Говорил он долго, но, положив трубку, Палий опять почувствовал себя хозяином в своем кабинете.
– Так! Доигрались! Сбежал ваш Зуйко. Как тот американский фокусник. Фамилию не помню, но его Гариком звали… Точно так – наручники оставил на скамейке и испарился.
– А скамейка где была?
– Скамейка в клетке, а клетка в автобусе, в автозаке… Подозреваемого загрузили туда в следственном изоляторе, а приехали в прокуратуру – его и нет! Точно, как тот Гарик… Вы, господин Чуб, подключитесь к следствию. Мы вам людей добавим, технику, машины и все такое. Только вы с вашей интуицией сможете распутать это дело… Я правильно говорю, Евгений Борисович?
– Правильно… Только прошу вас, дорогой мэр, отойдите от телефона, не гипнотизируйте его взглядом. Вы будто ждете очередного звонка с плохой новостью. Нам только третьего убийства не хватает… Не накликайте беду!
Кулябко тихо посмеялся над своей черной шуткой, а Палий воспринял замечание более чем серьезно. Он отскочил от письменного стола, но оторвать взгляд от столика с телефонами было сложнее. Федор Федорович сделал над собой усилие и отвернулся. Все притихли, как будто ждали чего-то… И дождались! Трель телефонного звонка была такой громкой, что трое мужиков вздрогнули.
Мэр подкрался к трубке, осторожно приподнял ее и начал разговор. Он слушал, вставляя междометия и вопросительные слова. Но по его мэрской физиономии было понятно, что новость похуже, чем "Зуйко сбежал".
Закончив разговор, Палий повернулся ко всем задом и поспешил к стенному шкафу. Первым делом он налил себе треть стакана коньяка. Налил и выпил!
Еще одну порцию мэр предложил Кулябко. А Чубу даже не налил! И вообще – инсценировка была такая, будто весь разговор предназначался для депутата.
– Докладываю, Евгений Борисович… Там опять труп. Вашего знакомого, артиста Душкина со скалы столкнули.
– У моря?
– Нет, высоко в горах… Если это убийство, то есть уже свидетели и подозреваемый.
– Кто они?
– Свидетели, они местные. Три девушки самого раннего возраста. Они – любовницы Душкина. В том смысле, что они любительницы его творчества…
– А кто подозреваемый? Тоже местный?
– Нет, приезжий из Киева… Вообще-то это женщина. Передали, что при задержании она вела себя неадекватно – кого-то поцарапала, а кого и покусала.
– Что-то ты темнишь, мэр! Установили фамилию этой бабы?
– Установили… Это ваша жена, Евгений Борисович. Так мне и передали – задержана гражданка Кулябко, которая вело себя непристойно.
* * *
Бывают люди, которых очень много. Один такой человек может одновременно привлекать внимание сотен персон. Он как тот Фигаро – и здесь, и там… Часто – это погремушки, тусклые личности, пустозвоны, играющие всезнаек.
Хозяин домика над Гурзуфом – полная противоположность. Илья Ильич Ашурков был яркой личностью, но старался не светиться. Он всю жизнь избегал лишних встреч, задушевных бесед и даже телефонных разговоров.
Понятно, что за всю его жизнь, за эти несчастные пятьдесят лет ему поневоле приходилось общаться. И в школе, и в армии, и в бараке на лесоповале. Но это была крайняя необходимость.
Последние десять лет он жил на отшибе. Поселок Краснокаменка где-то рядом, но не близко. А раз нет прямых соседей, то и нет бесполезного трепа обо всем и не о чем.
Летом Ашурков вообще старался устроиться сторожем на виноградники и жить в горах, в шалаше над верхней лозой. Его дом, хоть он и был далеко от моря, многих привлекал тем, что сливался с природой, врастал в нее. Не на весь сезон, но на два-три месяца в году хату удавалось сдать приезжим дачникам.
Вот и сейчас счастье подвалило. Странная пара не скупилась, а на эти деньги Илья Ильич планировал накупить книг и весело прожить с ними мертвый сезон – с ноября по март.
Странная пара… Женщина явно старше и вся такая настороженная. А парень очень неумело загримирован. За версту видны крашеные брови и косо приклеенные усы. Если их оторвать, то этот Савченко из Харькова – вылитый портрет того парня со стенда у местного отдела внутренних дел. Там куча таких фотографий под общим заголовком, что их шукают местные менты.
В чужие дела Ашурков не лез, но нормальная любознательность у него была. И через день он знал наверняка, что у него на хате живет москвич Зуйко с женой. Добрые люди сказали, что парня зря обвинили в двойном убийстве. А еще с восторгом рассказали, как он ловко бежал прямо на людной рыночной площади… Илья в свое время тоже пытался бежать. И не один раз.
Ашурков отлично помнил свои ощущения в тот период… Первый раз его искали три месяца. Он не был загнанным зайцем, но постоянно нюхом чуял колпак над собой. Даже, когда за ним никто не следил. Очень неприятное чувство – врагу не пожелаешь!
Люди опасных профессий через многие годы встречаются как родные. Десантники, подводники, афганцы… Слава Зуйко был беглецом – вполне достаточно для Ашуркова, чтоб назвать этого парня братом. И не только назвать, а и помочь, когда нужно.
Уже на второй день Ванда начала ныть… С милым рай в шалаше, но только в комфортабельном. И магазины должны быть рядом, и пляж, где можно на других посмотреть и себя показать.
За двое суток она видела только мужа и вот теперь хозяина дома, который пришел за вещами и сразу полез на чердак… Пани Горбовска очень не любила неразговорчивых мужчин. При их появлении у нее возникал азарт, хотелось их разговорить, рассмешить и влюбить в себя. И все это у нее неплохо получалось. За годы тренировок накопился опыт и персональная тактика завлечения.
Подобные спектакли Ванда любила проделывать при зрителях или, в крайнем случае, при муже… Слава сидел в комнате, но недалеко от открытого окна, перед которым стояла лестница на чердак.
Вначале хозяин сбрасывал сверху что-то большое и пыльное. Потом начал осторожно спускаться, держа в руке сумку с предметами гремящими и звенящими. Возможно, это были кастрюльки и банки, но Ванда бросилась к стремянке и снизу подхватила баул.
– Давайте, Илья Ильич, я вам помогу… Вот так, за две ручки возьмем и вместе понесем… Тяжелая сумка. Как будто в ней книги.
Со стороны пани Ванды, имевшей высшее юридическое образование, это была тонкая ирония. Вроде бы наивная девушка решила, что сторож с виноградников – человек мыслящий и даже читающий. Хотя всем понятно, что в сумке кухонная утварь и пустые бутылки от дешевого вина типа Херес.
В ответе Ашуркова не было обиды или каких других эмоций. Даже не было удивления от того, что Ванда угадала.
– Там не только книги. Сверху две керосиновых лампы… Очень люблю ночами читать.
Молчаливый хозяин отвернулся и начал собирать тюки, сброшенные ранее. Все это хозяйство грузилось на тележку, где уже были привязаны две канистры. Возможно, в них был керосин для ламп, которые для ночного чтения.
Ванда стояла рядом и никак не могла придумать повод для продолжения разговора.
– Какой-то вы молчаливый, Илья Ильич. Жизнь в Крыму такая веселая, а у вас вид печальный.
– Не печальный, а встревоженный. Волнуюсь я очень.
– О ком?
– О вас.
– Обо мне?
– О вас с мужем… Поймают вас скоро. Никакого опыта у вас нет. Никакой конспирации… Вот зачем вы со мной заговорили? Я для вас малознакомая личность. Я часто бываю в центре города, а там у каждой ментовки розыскные плакаты на вашего мужа. Да и о вас говорят, как о соучастнице… Зовите Зуйко сюда. Посидим под абрикосом, побазарим.
Все это было сказано, как приказ, который не обсуждается… Ванда повернулась и в первый раз в жизни поняла, что значит, когда трясутся поджилки.
Она шла в дом, а ноги не слушались. Походка получалась вихляющей, а оттого вульгарной.
Поскольку Слава слышал весь разговор, он успел выскочить из дома и встретить Ванду у крыльца. Оба были взволнованы и на минуту замерли, обнявшись… Когда беглецы подошли к столу пол абрикосовым деревом, то хозяин уже успел нырнуть в погреб и выставить графин холодного вина… Это в центральной России сложный вопрос без бутылки водки не разобрать. Здесь в Крыму все решалось за кувшином вина. Или за трехлитровой банкой…
Уже после первого стакана стало ясно, что Ашурков – друг, и опасаться его не надо… После второго стакана все друг друга зауважали.
Потом Зуйко с Вандой решили, что они полные лопухи и лохи…
А в самом конце Илья Ильич сказал что-то очень важное… Они только не сразу смогли вспомнить об этом на следующий день.
Ашурков говорил, что с гостиницей Стручер связана какая-то тайна. Об этом он узнал от приятеля, который принимал участие в ремонте этого отеля.
– Деталей я не знаю. Равиль о деталях не распространялся. Он, Слава, темнил и говорил намеками…
– А почему твой приятель – Равиль?
– Потому, что он татарин. Но он нормальный татарин, не крымский… Он из Казани приехал.
– Понятно… И о чем твой Равиль темнил?
– Он говорил, что теперь любого второго постояльца в этом отеле можно сажать… Вот тебя, Слава, посадили, а Вандочку нет. Так и есть – каждый второй.
– Надо бы узнать детали… Хорошо бы поговорить с этим Равилем из Казани. Найди его, Илья! Будь другом.
– Буду другом. Найду.
– Точно найдешь?
– Честное пионерское!
– Ты старше меня, Илья… А я не успел в пионерах побывать…
* * *
Вещи были собраны. Они готовы были бежать в любую минуту, но всего боялись. Им казалось, что при выходе из гостиницы их могут схватить, украсть, увезти.
Галина Шустрова уже три дня как окончательно переселилась в номер к Баторину. И это не от большой любви, а только из голого расчета и соображений безопасности.
Их, жителей отеля Стручер, становилось все меньше и меньше. Сначала был убит Артем Комар, потом медсестра. А вчера – сбросили со скалы артиста Душкина… Молодого мужа Ванды арестовали, а недавно исчезла и она сама… Кто остался в теремке? Их двое, пара молодоженов из Москвы, да супруги Кулябко… Половина личного состава выбыла из строя.
Но не это заставляло Шустрову и Баторина бежать из райской Ливадии. Бедные киевские маклеры поняли, что вчера произошло страшное.
А что собственно случилось? На первый взгляд – пустяк… Они были вчера в горах. Были в горах и видели, как некто спихнул актера в пропасть… Они видели его, а этот некто мог видеть их…
Дело было так… Баторин с Шустровой собирались в Ялту. Просто так – прошвырнуться по набережной и выпить чешского пива с норвежской семгой в кабачке Босфор, хозяин которого еврей из Баку.
Когда выкатили из внутреннего дворика красную девятку, то заметили трех девиц у старого Жигуля. Их просто невозможно было не заметить. Они галдели, как птенцы в скворечнике в ожидании мамаши с червяком в клюве… Понятно, что они ждали кумира Душкина.
И вот он вышел… Чириканье девиц сразу превратилось в визг, а потом и в вой!
Актер побежал к машине и, уже садясь, чуть не выронил из сумки знакомую синюю папку с тряпичными шнурками. Сомнений не было! И Галина это видела, и Алексей.
Они размышляли секунды, но за это время из гостиницы вылетела плохо причесанная жена Кулябко. Она поймала такси и рванула за артистом, который умчался с тремя девицами.
Маклеры сразу же пристроились к такси, а еще какая-то машина пристроилась за ними. Но в пылу погони они этого не заметили.
Подняться в горы было не самым сложным. Труднее ехать так, чтоб тебя не заметили… Баторину пришлось свернуть в лес чуть раньше, чем веселая компания.
Они карабкались наверх, когда послышался грозный крик мадам Кулябко… Они обогнули еще одну скалу и вдруг прямо перед глазами увидели синюю папку.
Она мирно лежала под утесом, на котором гордо стоял Руслан Душкин. Он даже принял удачную позу, выпятив вперед руку на манер Ильича.
Но киевские маклеры мало интересовались самим артистом. Каму он нужен, если папка лежит под скалой?
Баторин быстренько подкрался поближе и схватил синее сокровище. И точно в этот момент некто взлетел на утес и пихнул Душкина в спину… Когда раздался крик падающего артиста, Алексей с папкой уже бежал вниз к машине.