Даже тот незначительный шум, что произвела я, занимаясь телефоном, насторожил его – не пытаясь ничего выяснять, вор сразу бросился вон из квартиры. По пути он вырубил свет, и с Виктором они сцепились уже в полной темноте. Я ничего не видела – слышала только тяжкий звук падающего тела и сдавленные ругательства, несущиеся из прихожей.
Я стремительно пробежала через комнату, больно саданувшись бедром о край невидимого стола, и поспешно включила люстру. Попутно я надавила на телефоне кнопку повторного вызова. Так что, когда стало опять светло, я сумела связаться с Чудиным.
Голос его, несмотря на поздний час, звучал удивительно бодро. "Чудин слушает!" – сказал он.
Я с ужасом посмотрела на сцепившихся на полу в прихожей мужчин и выпалила:
– Приезжайте! Он здесь! – совершенно забыв, что не дала оперу адреса.
– Можете открыть дверь в квартиру? – деловито спросил Чудин.
Я не успела ответить, не успела даже сообразить, что он имеет в виду, – в этот миг проклятый Панкрат ухитрился подмять под себя Виктора и, схватив за горло, пытался душить его. Я отшвырнула мобильник, безотчетным движением схватила со стола стеклянную вазу с цветами и, подскочив к борющимся, шарахнула что есть силы Панкрату по голове.
Ваза раскололась, из-под редких волос на голове вора брызнула кровь, он зарычал, и тотчас, изловчившись, Виктор швырнул его через себя. Плотное тело Панкрата пролетело по воздуху, врезалось в стол и опрокинуло его набок. В общем, безобразие было полное.
Виктор мгновенно вскочил на ноги – судя по всему, с ним было все в порядке. Только тут до меня дошел смысл вопроса, прозвучавшего по телефону. Еще не до конца поняв, что к чему, я метнулась к двери и отперла замки.
Тут же, отшвырнув меня в сторону, в квартиру ворвались трое здоровенных потных мужиков с пистолетами в руках. Грохоча каблуками, они промчались мимо, грозно выкрикивая на бегу сакраментальное: "Все на пол!"
Когда я опомнилась, они уже надевали на Панкрата наручники. Все они были в таком азарте, что едва не заковали и Виктора. Пришлось вмешаться.
– Вы не слишком увлеклись, Алексей Алексеевич? – возмущенно спросила я. – Это наш человек.
Чудин подал знак, и Виктора отпустили. Он встал и невозмутимо принялся отряхивать брюки. Панкрат, который лежал, уткнувшись носом в линолеум, пошевелился, повернулся набок и попытался сесть. Скованные за спиной руки мешали ему, лицо побагровело от натуги.
– Помогите! – распорядился Чудин, и один из его товарищей, подхватив грабителя под локоть, привел его в вертикальное положение.
Трое мужчин с пистолетами с интересом разглядывали его. Панкрат отвечал им тем же – в глазах его я не заметила ничего, даже отдаленно похожего на страх. Наконец взгляд вора остановился на мне.
– Зря ты, дамочка, со мной связалась, – сказал Панкрат с сожалением. – Я ведь ничего не прощаю, теперь жди – скоро я выйду, и тебе будет очень плохо.
В сочетании с обыкновенным лицом и негромким голосом эти слова создавали страшноватый эффект. В них верилось – так бы я сказала.
– Не морочь людям голову, Панкрат! – строго произнес Чудин. – Выйдешь ты теперь нескоро – годков эдак через пятнадцать, об этом я позабочусь! Не забывай – на тебе еще убийство. Или ты думаешь, доктор будет молчать?
– Убийство? – удивился Панкрат. – Ничего не знаю, начальник!
– Ну, еще узнаешь! – пообещал Чудин. – Теперь мы никуда не торопимся, все раскрутим – и чего ты знаешь, и даже о чем не догадываешься!
– Грозилась синица море поджечь, – насмешливо сказал Панкрат.
– А ты начитанный, – похвалил его Чудин. – Вместе с гражданкой Гуськовой книжки читаете?
Панкрат насупился и ничего не ответил. Кажется, фамилию своей подруги он не ожидал здесь услышать. Наверное, он считал, что взяли его, не выходя на Гуськову. Теперь, услышав о ней, Панкрат испытал заметное разочарование. Он притих, соображая про себя, чем это может ему грозить.
– Сдаст она тебя с потрохами, Панкрат! – безжалостно заметил Чудин. – И доктор сдаст. И похищенное мы у тебя найдем, не сомневайся! Это как карточный домик: одну карту потянешь, и все рушится. Так что готовься на долгую отсидку! Как раз к пенсии освободишься. Но не расстраивайся, теперь для таких, как ты, дома престарелых будут строить – каждому отдельная камера, отдельный унитаз…
– Не гони фуфло, начальник! – грубо оборвал его Панкрат. – Чердак раскалывается! Мне помощь медицинская требуется – у меня, может, сотрясение мозга.
– У тебя сотрясение мозга? – удивился невысокий чернявый опер. – Не смеши!
Панкрат хмуро посмотрел на него и ничего не сказал. Я отвела Чудина в сторону.
– Послушайте, ничего не понимаю! – сказала я. – Как вы здесь оказались? Я думала, вы дома десятый сон досматриваете…
– А вы не рады, что ли? – усмехнулся опер. – Зачем же тогда звонили?
– Обещание сдержала, – ответила я. – И все-таки, почему вы здесь?
– Ольга Юрьевна, дорогая! – с досадой сказал Чудин. – Вы нам, кажется, окончательно отказываете в профпригодности! Это же элементарно: сразу после встречи с вами я ознакомился с вашим штатным расписанием и выяснил адреса сотрудников. Определить, по какому адресу вы готовите свою западню, не составляло большого труда. Мы установили за квартирой наблюдение – нельзя же было допустить, чтобы вы наломали здесь дров. Мы поднялись сюда следом за Панкратом, предоставив ему возможность проникнуть в квартиру. Если бы вы не позвонили, пришлось бы взломать дверь. Но, к счастью, все сошло гладко.
– Понятно! – сказала я, несколько разочарованная. – Откровенно говоря, не ожидала от вас такой активности. Думала, вы будете ждать, пока мы преподнесем вам Панкрата на блюдечке…
– Спасибо за доверие! – иронически поклонился Чудин.
– А теперь вы куда? – поинтересовалась я. – Поедете брать Гуськову и Трофимова? Может, возьмете по знакомству представителя прессы? Обещаю без согласования с вами ничего не публиковать…
– Дело вот в чем, – серьезно ответил Чудин. – Гуськову нужно брать с обыском. Завтра мне должны подписать постановление, и с утра мы ею займемся. Все равно она никуда от нас не убежит.
– А доктор? – спросила я.
– Насчет доктора я тоже узнавал, – нахмурился Чудин. – Доктор сегодня дежурит. Его тоже не стоит трогать до утра – не оставлять же больницу без врача! Он также не из той породы, что ударяется в бега… Между нами говоря, до сих пор не верю, чтобы интеллигентный человек мог пойти на поводу у этого… – он с отвращением кивнул в сторону сидящего на полу Панкрата. – Может быть, вы преувеличиваете и доктор здесь ни при чем?
– Вот и спросите у него, – сказала я.
– Придется спросить, – согласился Чудин, неодобрительно покачивая головой. – Ох уж эта мне интеллигенция!..
Мне не совсем было понятно, что он имеет в виду, но в тоне его явно слышалось сожаление.
Глава 15
Небо на востоке начинало светлеть. Город еще спал, и на улицах царила тишина, только прохладный ветерок шелестел листвой темных деревьев. Мы с Виктором стояли на тротуаре возле дома Кряжимского и смотрели вслед милицейскому автомобилю, увозившему Панкрата и оперативников. Когда красные огоньки растаяли вдали, Виктор обернулся ко мне и сказал:
– Ну что – по домам?
Мне совершенно не хотелось спать, и в душе оставалось чувство какой-то незавершенности. Дело, начавшееся с анекдота, обернулось поимкой опасного преступника. Казалось, можно было этим удовлетвориться, предоставив дальнейшее раскручивать следователю. Но одна вещь не давала мне покоя: хотелось заглянуть в глаза доктору Трофимову.
В глубине души я, как и Чудин, все еще не могла до конца поверить, что Александр Михайлович мог, нарушив все писаные и неписаные законы, пойти на убийство. И тем не менее все подтверждало эту ужасную догадку: подозрительное поведение Трофимова, нарушение инструкции, поспешные похороны. Не знаю, на что я надеялась – на то, что все недоразумения объяснятся чудесным и благополучным образом? Или мне просто хотелось предоставить Трофимову последний шанс, хотя бы символически протянуть руку помощи? Наверное, он все-таки заслуживал если не снисхождения, то хотя бы сочувствия.
– Послушай, Виктор! – сказала я. – Тебе не хочется прогуляться? А заодно проводить меня?
– До дому? – спросил он. – Само собой.
– Сначала до больницы, – ответила я. – Ты же слышал – наш доктор сегодня дежурит. Мне хочется подготовить его к неприятностям, которые с утра обрушатся на его голову.
– Не возражаю, – сказал Виктор.
Мы пошли в сторону железнодорожного вокзала по необычно пустынным улицам. Наверное, мы и сами смотрелись в тот момент довольно странноватой парочкой, не похожей ни на влюбленных, ни на рабочих из ночной смены.
– Вот интересно, – заметила я после долгого молчания. – Второй раз мы встречаемся с этим Панкратом, и оба раза тебе не удается завалить его одной левой. В чем причина? Он что, настолько силен?
– Очень, – абсолютно серьезно ответил Виктор. – Крепкий орешек.
– Да, крепкий, – со вздохом сказала я. – Видел, как разлетелась ваза? Завтра Сергей Иванович предъявит мне кругленький счет. Как ты думаешь, он будет заявлять, что ваза из венецианского стекла?
Виктор не поддержал шутку – должно быть, настроение у него было не самое подходящее. Мне и самой было не до веселья, я просто старалась скрыть нервозность, которая все больше охватывала меня. Я догадывалась, откуда она взялась: все-таки одно дело отправить за решетку матерого преступника, и совсем другое – разрушить образ человека, который до сих пор считался образцовым членом общества.
Дальнейший путь мы проделали в молчании, что вполне соответствовало привычкам нашего фотографа и на меня действовало достаточно угнетающе – любой со мной согласится, если попытается вспомнить, много ли он встречал в своей жизни молчаливых женщин.
Одним словом, когда мы добрались до больницы, я находилась в самом дурном расположении духа и мечтала только об одном: как бы побыстрее развязаться с этим неприятным делом.
Здание медсанчасти утопало в предрассветных сумерках. Большинство окон были темны, дверь приемного покоя была заперта изнутри. Мы позвонили и стали ждать. Через минуту загремел засов, и наружу выглянула молодая медсестра в аккуратном белом халатике. Поеживаясь от прохладного ветерка, она озабоченно спросила, что случилось.
– Да ничего не случилось, – сказала я. – Cегодня дежурит Трофимов Александр Михайлович?
– Вообще-то, дежурит, – ответила девушка. – Вам он нужен? Вообще-то, подождите, я сначала посмотрю… Вообще-то, Александр Михайлович сейчас, наверное, отдыхает…
Мне надоели эти бесконечные "вообще-то", и я решительно отодвинула медсестру в сторону, сказав при этом:
– Вообще-то, если он дежурит, то о каком отдыхе может идти речь?
Девушка изумленно открыла рот и позволила мне войти. Виктор шагнул за мной следом, смущенно пробормотав: "Пардон!" Медсестра пришла в себя и поспешила за нами, оправдываясь на ходу:
– Вообще-то, у нас дежурство с правом сна! Так что вы зря думаете…
Если бы она могла знать, о чем я думаю!
Отчаявшись удержать нас, девушка вырвалась вперед и первой открыла дверь кабинета, где находился дежурный врач. Взволнованным голосом она прямо с порога объявила кому-то о нашем вторжении, но тут же следом мы сами подтвердили факт своего присутствия, и медсестра умолкла, с тревогой глядя на нас.
В кабинете находился один Трофимов. Несмотря на поздний час, он выглядел подтянутым и безупречно чистым, как врач с плаката. Белый халат, шапочка – все было как положено. Но вот лицо его мне не понравилось – постаревшее, осунувшееся, с темными кругами под глазами. Сейчас он сам был похож на тяжелого больного.
Увидев нас, Александр Михайлович на мгновение оцепенел, и в глазах его мелькнуло отчаяние. Несколько секунд он молча разглядывал нас, а потом махнул рукой медсестре.
– Ладно, Ольга, ты можешь идти! – глухо сказал он.
Девушка слегка замешкалась, и тотчас все напряжение, копившееся в душе Трофимова, выплеснулось наружу в раздраженном крике:
– Я сказал тебе, выйди!
Ни в чем не повинная Ольга обиженно шмыгнула носом и опрометью выбежала за дверь.
– Нервничаете, Александр Михайлович! – укоризненно заметила я.
Трофимов ничего не сказал и лишь враждебно посмотрел на меня. Да, с тех пор как мы с ним познакомились, он резко изменился. Просто доктор Джекил и мистер Хайд какой-то! От былого взаимопонимания не осталось и следа.
– Может, предложите нам сесть? – спросила я.
Трофимов кивнул, опять не рискнув открыть рот. Наверное, он был сейчас в таком состоянии, что не мог разговаривать. "Ну что ж, выслушать-то он нас сможет", – подумала я, усаживаясь на скрипящий стул напротив доктора.
– Начну без предисловий, – сказала я. – Сегодня ночью арестован Панкратов. Вряд ли вам знакома эта фамилия, Александр Михайлович, поэтому поясняю: это тот самый обыкновенный мужчина, который приходил навещать Самойлову. Догадываетесь, к чему я клоню?
Трофимов, казалось, никак не отреагировал на мое сообщение. Только на лбу у него выступили крупные капли пота. Он, не мигая, смотрел на меня и будто ждал продолжения. Однако я молчала, и немного погодя Александр Михайлович заставил себя заговорить.
– Зачем вы мне это рассказываете? – надломленным голосом произнес он. – Я не понимаю.
– Завтра за вами придут, – объяснила я. – Вас будут допрашивать. У вас будет очная ставка с Панкратовым. Вы уверены, что все это выдержите?
На Александра Михайловича было больно смотреть. Он опустил глаза, слишком резким движением выдвинул ящик стола, трясущимися руками вытряхнул из пачки сигарету и попытался закурить. Пальцы его прыгали, и он никак не мог зажечь спичку.
– И что же вы мне предлагаете? – почти умоляюще выкрикнул он, не прерывая своего занятия.
– Если совесть у вас нечиста, вам лучше оформить явку с повинной, – твердо заявила я. – Тогда вы можете рассчитывать на снисхождение суда.
Спичка наконец вспыхнула у Трофимова в пальцах и беспомощно прогорела почти целиком. Александр Михайлович сидел, будто окаменев, и даже не почувствовал боли, когда огонь добрался до его ногтей. Он только с недоумением посмотрел на свои пальцы, испачканные сажей, и вдруг вскочил. Незажженная сигарета полетела на пол.
Трофимов метнулся к окну, несколько секунд бессмысленно вглядывался в темноту двора, затем вернулся к столу и опять рухнул на стул. Он был бледен.
– Хорошо, я сделаю это, – неожиданно произнес он бесцветным голосом. – Я должен это сделать прямо сейчас?
– Вы еще успеете сдать дежурство, – успокоила я его. – Только потом сразу отправляйтесь в прокуратуру. Времени у вас совсем немного.
Доктор посмотрел на меня жалким измученным взглядом.
– Нет, я не стану дожидаться, – упрямо сказал он. – Там наверняка должны быть дежурные. Я отправлюсь прямо сейчас. В конце концов, зайду в любое отделение милиции…
– А как же ваши больные, доктор? – напомнила я. – Вдруг здесь без вас что-то случится?
– Вы полагаете, в таком состоянии я могу думать о больных? – воскликнул Трофимов. – Я позвоню коллеге. Он живет рядом и закончит дежурство.
– Это другое дело, – заметила я. – Между прочим, вас не стали брать сегодня ночью именно поэтому – чтобы не отвлекать от работы.
– От работы! – с отчаянием повторил Трофимов и, застонав, сжал голову руками. – Господи, они не хотели отвлекать меня от работы!
Через некоторое время он опять посмотрел на меня и спросил с болезненной гримасой:
– Вы, наверное, меня презираете, да? Конечно, презираете! Ну что ж, я это вполне заслужил, но… Понимаете, у каждого, видимо, есть свой предел прочности. Это как рост и цвет глаз. Природа дает их вам, и вы не в силах ничего изменить… Я всегда считал себя достаточно самостоятельным человеком. Я могу принимать решения. Я был уверен, что обладаю твердым характером… И все это, понимаете, оказалось пшиком, лопнуло как мыльный пузырь! Я оказался слабаком, вот и все! Теперь я знаю совершенно определенно – я слабак! С этим и буду жить дальше…
– Может быть, вам стоит поберечь свою исповедь для официальных лиц? – спросила я, потому что смотреть на расклеившегося доктора было почти невыносимо.
– Я хочу объяснить это именно вам! – ответил Трофимов. – Чтобы вы поняли: я никакое не чудовище, я именно и есть обыкновенный слабый человек! А тот, кого вы называете все время обыкновенным, – вот он и есть чудовище! Я просто не мог противостоять этому зверю. Он словно вышел из ада, понимаете? В эту ночь он пробрался сюда, как призрак, никто его не видел! Он приставил мне к горлу бритву и пообещал зарезать, если я пикну хоть слово. Я понял, что для него это проще, чем убить муху! Что я мог поделать? А потом – вы не поверите – он назвал мой домашний адрес и предупредил, что зарежет моих родителей, если я не сделаю так, как он захочет…
– И чего же он захотел? – спросила я.
Александр Михайлович отер вспотевшее лицо.
– Сначала он спрашивал, что за женщина крутится возле Самойловой, – то есть о вас… Я не знал, чем это может вам навредить, но я все ему рассказал…
– Что именно – все?
– Ну, что вы искали какую-то записку, что хотите переснять фотографию… И что вы работаете в газете "Криминальный город" тоже…
Честно говоря, у меня после этих слов глаза полезли на лоб.
– В какой газете? – изумленно переспросила я. – Вы сказали, что я из "Криминального города"?
– Ну да, – покаянно признался Трофимов. – А разве это не так?
Мы с Виктором переглянулись. "Криминальный город" был старинным и главным конкурентом "Свидетеля". Александр Михайлович нас просто перепутал. Но за это мы могли быть ему только благодарны: возможно, эта ошибка сбила с толку Панкрата и в конце концов привела его в западню.
– Вообще-то мы из газеты "Свидетель", – мягко пояснила я. – Но, в сущности, какая разница? Рассказывайте дальше!
– Дальше началось самое страшное, – с рыданием в голосе проговорил Трофимов. – Он потребовал, чтобы я убрал Самойлову. Сказал, что у нее никого нет, кроме племянницы, а та не станет поднимать шум, согласится обойтись без вскрытия… Не знаю, что со мной случилось, – я был словно в бреду. Но он ясно сказал, что расправится с моими родителями и мне всю жизнь придется жить с чувством вины. Я предпочел смерть чужого человека… – Он замолчал, опустив голову и уронив руки.
– Каким образом вы убили Самойлову? – спросила я.
Александр Михайлович вздрогнул и поднял глаза.
– Утром ей поставили капельницу, – сказал он. – Вы знаете, что она находилась одна в палате. Мне не составило никакого труда зайти туда, когда меня никто не видел, и ввести ей в вену лошадиную дозу сердечного гликозида. Это заняло не более минуты. Наверное, она даже не успела ничего понять… Я спрятал шприц в карман и ушел в ординаторскую. О ее смерти мне доложили минут через десять… Мы, естественно, что-то делали, пытаясь вернуть ее к жизни, но я-то знал, что все уже кончено… А буквально через полчаса нагрянула племянница Самойловой, которая выразила желание похоронить свою тетку… Но дальше я плохо помню – все было будто в тумане…
Александр Михайлович обвел нас измученными глазами и признался: