Прихватили как-то лягавые нашу Олесю в селе. Она за мылом туда навострилась. Ну, это, когда ты к Медведю уломался. заперли в лягашке. Чтоб своему мусоряжному начальству показать., кого они попутали. Хотели премию и ордена за Олесю отхватить, забулдыги проклятые! Но мы им тот кайф поломали. вспомнили партизанщину. И как вломились в ментовку! Устроили салют! Ничему не обрадовалась лягашня! В окна выскакивать шипи. Но мы их припутали намертво! За все разом врубили. Забрали Олесю в лес, обратно. А уж менты бесились! Вякали, что всех повыловят. Да хрен чего им обломилось! Дальше опушки сунуться зассали, мандражировали, гады! Мы - тоже не без Мигелей. Приготовились к встрече гостей. У нас мин и снарядов от войны осталось столько, что на десять армий хватит. Все в болотах до поры держим. Даже танки! Пальнули по лягавым один раз. Доперло до них. Зеленых в подмогу сфаловали. Да те не пальцем деланы. Стоило двоим на мину напороться, остальные застыли. Отказались в лес идти, мол, мы ничего там не посеили. Ну, тогда нас блокадой заморить вздумали. Посты насовали повсюду. Но супротив кого? Мы эти леса, как свою избу, с закрытыми шарами… Что их часовые? Липа! Вот так-то с год. Ну. а мы дышим. И повелели снять кольцо. Вздумали стремачить на тропинках да в селе. А нас отличи от деревенских? У половины мужиков - семьи там. Днем, как все - в огородах, на покосах, А ночами - в лесу, рога ломаем власти, какая нам судьбы изувечила!
Олеся! Ты тоже замужем? - удивился Мишка.
Конечно! Уже мальчонки имеются в селе. Со свекрухой живут. Старшему седьмой, а меньшому - пять лет. Мужик из нищих. Спой! За батьку мстит. Ты его не помнишь, он у панов до войны в конюхах был. А при нонешних - замели. За то, что портрет своего пана берег. На столе держал. Кто-то вякнул. Чекисты увели из хаты. Возле плетня убили. Ну, Андрей это запомнил. И когда война грянула - не мобилизовался. В лесу перебыл При немцах стукача изловил. Председателя райпо. И вздернул за ноги па елке. С ним еще троих полицаев. Очистил деревню от гавна. Но и немцу подмогой не стал. Хотя предлагали ему в Германию. Сказал им, что тут родился, здесь и помрет. До конца войны в селе жил. А потом ушел в лес насовсем. В деревню ночами приходим. Как бандиты. На детей глянуть. Хоть бы они той беды не ведали! - вытерла нежданную слезу.
- А как Платон? Живой?
- Чего ему сделается?
- Новых у вас много. Свежаков! Меня старики узнали. А молодые не пустили б. Откуда их столько набралось? - поинтересовался Паленый.
- Не с добра! Иные от армии, не захотели служить. Теперь там такое, хуже чем в тюрьме творится! Слушать гадко! Гробят мальчишек ни за что! Другие от властей! Эти никому проходу не дают. Вон, Алеха, бабу с соседом застукал на сеновале. Отмудохал обоих. Так заместо того, чтобы суку из деревни выкинуть, самого в тюрьму сунуть хотели. Он сказался - по малой нужде, а сам - в лес. И в дом нос не совал. Допер, что там его ждут с наручниками. А когда год прошел, подпалил он избу этой курвы! Живьем сгорела с каким-то хахалем. И власти не помогли! Зато Алешка зарекся на баб смотреть. Ни единой нынче не поверит. А Костю отчим с дома согнал. Мать хлопца на кобеля променяла. Его отец в войну погиб: Недолго горевала. Утешилась скоро. А мальчишка бездомным стал. Некуда идти. Власти принять отказались, мол, без тебя забот полон рот. Ну, мы его взяли. Теперь уж совсем мужик.
- С матерью свиделся? - спросил Мишка.
- Свиделся, как же иначе? Она по дрова приехала на кобыле. Зимой.
- Одна?
- Не-ет, вместе с шелудивым. Костя как увидел, подмочь решился. Подпилил елку здоровенную. И завалил ее… На башку тому козлу! Она у него отродясь гнилой была. Тут и вовсе не выдержала. Костя услышал, как та сука запричитала. Жалела шибко. По нем, мальчонке, слезы не уронила. Не искала, нигде о нем не спросила. По кобелю выла. Про дитя память потеряла. Так-то и ушел он, не показался ей на глаза. Померла она в прошлом году, так он хоронить не стал. На кладбище ни разу не явился. Только недавно в село ходить стал. В дом свой, какой его отец и дед построили. Все ее тряпки сжег, чтобы памяти не осталось от змеюки подколодной.
Мишка вздохнул тяжело:
- Все еще ходит горе по земле. От того не пустеет лесная деревня. Как я гляжу, наоборот - в силу входит?
- Конечно! - закончила стирку Олеся. И присев напротив, продолжила:
- С год прошло, как к нам враз два десятка ребят попросились. С соседних деревень. Их больных - в армию забрить хотели заместо здоровенных бугаев - сынков начальства. У Гришки - с детства чахотка. Его на - Камчатку совали служить. Федька - тот вовсе слепой. Толик - сухорукий от рождения. У Витьки - язва желудка. У Кешки - ноги опухают. Подагра с малечку.
Другие - того хуже. Их лечить надо было. Куда таких в армию? Они у нас, хотя год прошел, еще не выправились целиком. А там - пропали бы вовсе. Там здоровых убивают. Этим - совсем не на что надеяться. Конечно, взяли, лечим. Вот поправятся, гам видно будет, как жить станут.
- Ну, а ты, как? Расскажи про себя. А то мы завалили тебя своими бедами по старой памяти. А про тебя и не спросили? - поинтересовался мужик.
- Фартую! Меня уже в закон взяли.
- Значит, настоящим вором стал?
- Выходит так! С Медведем долго фартовал. Цимес - не пахан? С ним я корефанил кайфово!
- А лягавые часто ловили?
- Хотите вякну, как первый раз в их лапы влип?
- Давай! Интересно!
- Это было вскоре, как Медведь забрал меня отсюда. Я "хвостом" линял, отвлекал лягавых от кентов. Но мусора про то до- дули и меня вот-вот накроют. Туг же, как на грех, пуговка на штанах - оборвалась. Они и упали на колени. Я запутался в них и мордой в асфальт. Менты подхватили и в мусориловку. Я визжу, как резаный. Тут сердобольные лягавых тормозят. Мол, отпустите пацана! Те меня вором называют и волокут. А фраера - следом.
- Отпустите пацана, чего вам от ребенка надо?
- Мне тогда не больше шести лет было. Вот так и ввалились толпой в лягашку. Меня на скамейку посадили и спрашивают:
- Где дядьки живут, за какими ты бежал?
- Дядьки? - Я вылупился так, что все расхохотались. И спрашивают снова:
- А что ты возле магазина делал?
- Ссал! - ответил я лягавым и показал мокрые штаны.
- Зачем за дядьками побежал?
- Вас увидел! Меня бабка пугает, когда обоссусь, лягавого позвать, чтоб в тюрьму забрал. Вот и убегал. Но портки сломались. Помешали. Не то бы удрал. А если б не те дядьки, посрать успел, - рассмеялся Мишка и закончил:
- Испугались они, что я у них все остальное сделаю. Схватили меня за лямки и вышвырнули на улицу. Я как дернул оттуда, пятки в задницу влипали! - сознался Паленый.
Проснувшийся от хохота Глыба оглядел говоривших. Прислушался:
- У нас тут девчонка прикипелась. Навроде вашей. Такая же остромордая, страшненькая, как лешачка. Она приноровилась стремачить лесную деревню от лягавых. С утра зацепит корзинку - и поперлась в чащу, навроде в ягоды иль грибы. А то с "сидором" по хворост, коли зима на дворе. Вот так-то моталась по лесу. Сама, никто не гонял туда. И как-то раз, видим, нет ее. А уже темень наступила. Пошли шукать. Все тропки облазили, нет нигде. В ту пору менты нас в блокаду взяли. Подумалось, что выследили нашего заморыша и замели в лягашку. Да только наш Васек не поверил. И насмелился мусоровские посты прошмонать. Шмыгнул в ночь. Вернулся вместе с Ганусей. Хохочут оба, аж уссываются. Ну а потом поведали про все. Ганка налетела на засаду лягашей. Те ее схватили. Ну и давай выжимать с девчушки, чья да откуда будешь? Она внучкой лесника прикинулась. Менты велели показать зимовье. Она повела их. По болотам. Поглубже в чащу, где ей все тропки и стежки наскрозь ведомы. Ну где дитя, а где боров лягавый? Ганка, как пушинка, с кочки на кочку прыгает, а лягавый ступил - и по яйцы в трясину. Гануська опять скок. Второй мент - по пояс. Так-то и завела в непролазную трясину. Последний лягавый поздно спохватился и допер. Давай с нагана по девчухе палить. А она за кочку легла. И ждет, когда он утопится. До темна тот выползти пытался. Звал на помощь, кричал. Да кто откликнется, кто спасет лягавого? Хотя второй раз он чуть не вылез. Немного оставалось. Но тьма помешала. Немного в сторону взял. Там и загинул. А Ганка выскочила и уже верталась к нам. Васек ее на полпути встретил. И вот тут- то слышут, как лягавые чащу обыскивают, пропавших ментов кличут. Да только поздно хватились. А Ганке понравилось. После того многих она в топь увела.
- А где же она теперь канает? - не выдержала Задрыга.
- С кентами фартует. Как пронюхали законники, сколько лягавых она угробила, аж зашлись от радости. Уломали девчуху. Увели с собой. С год тому прошел. Сказывали, знатной воровкой стала! Да и то сказать правду, если привыкнешь к ней, то ништяк. Но коли нежданно на нее глянет кто, не то обсерется, сдохнет в раз. И стрелять не надо, - закашлялся рассказчик.
- Чего же те лягавые не сдохли? Пришлось ей их в болото тащить? - напомнила Капка зло.
- Они в харю ей не глянули. Иначе, все околели бы!
- Но ведь изрослась наша Ганка! Так все фартовые говорят. На хороших харчах выправилась. Рожица стала круглой. И все другое. Сказывали, кралей становится. Из лягушонка - в королевы израстает. Только ни к чему ей краса при такой судьбине. Чем страшней, тем дольше живет. Ведомо, что недолог век у красивых, - вздохнула Олеся.
- Что-то я ничего о такой не слышал, - удивился Мишка.
- Ее под мальчишку одевают, чтоб никто не пронюхал. Как слыхали, в опасные дела - не берут девчонку.
- А разве неопасные бывают? - изумился Глыба и недоверчиво покачал круглой таловой.
- То нам неведомо! - сознался мужик и встал кряхтя, заметив паханов, выходивших из боковой двери.
Шакал только подсел к своим, как в землянку вошли трое лесных братьев. Оглядев гостей, обратились к Деду:
- Не все успели сделать, как ты велел. Лягавые возникли. Целая дрезина. С овчарками. В лес погнали. Но болото застопорило. Не сунулись. Четверых закопали в чаще. Охранников не взяли. Пусть менты для них пашут. Кентов не всех собрали. Троих еще, сами видели, лягавые на дрезине увезли. Но один охранник - живой остался. Все руками махал, показывал на полотно, матерился. Кулаками тряс перед лесом, обещался наизнанку вывернуть, сыскать бандитов. Ну лягавые, как мы слыхали, хотят поенных охомутать. Чтоб те с вертолетами помогли прочесать лес. Там не только менты были. А и чекисты. Эти молчали. Все оглядывали лес и болото. Сдается, что эти не без головы в чащу полезут.
- У них рации были. С кем-то переговаривались. Мы слыхали.
- Надо наших предупредить, чтоб сторожко держались, костров не жгли, на поляны, в открытые места не лезли. И в село чтоб не совались.
- Мы уже вякнули. Стремачам. Те всем передадут. Подходы к ним укрепить надо. Но это, ты, пахан, вели. Нас не послушают…
Шакал внимательно слушал рассказ лесных братьев. Думал о споем. И оглядев Глыбу и Мишку, сказал тихо, словно самому себе:
- Тянуть не будем. Линять надо. С ментами можно помахаться. С чекистами - опасно! Они, если не нас, то всех мужиков здесь переловят. А уж какую разборку проведут, ни одной малине и не снилось… Слыхал я о них. В зонах. Вся Колыма их клешни помнит и стонет до сих пор. Нам на такое лучше не нарываться…
Глыба с Мишкой молча перетянулись.
- Теперь уж тормози! Куда смоешься? Обложат засадами, как волков. Они уже в кольцо взяли. Проческу утворят, это верняк. Но отобьемся. Не впервой! Пока навар свой притырьте понадежнее. На случай шухера. И коли закрутятся "вертушки" над нами, приморимся в землянках не дыша. Подходы сюда заминируем. Просто так нас не сгребут. Кровями зальются! Мне хоть лягавые, хоть чекисты или солдаты, едино кого гробить! - говорил Дед. И, помолчав, продолжил:
- Одно худо, кент! Фартовать тебе стало не с кем! Малина твоя малая. Свежаки нужны. Если кого из моих присмотришь, потрехаем. Имеются у нас фартовые. Те, кто из зон слиняли, в бега. К нам приклеились. Совсем дохляками возникли. Да теперь выходились. Поглянешь, авось, сгодятся тебе. У меня они маются, тоскуют по фарту. Им дела надобны. Другие - не наши. Погляди, авось подойдут…
- Теперь не до жиру, не до выбора! Файно, что не жмешься, сам предложил кентов. Дай потрехать с ними. Коли сфалую кого, с тобой уладим, - пообещал Шакал Деду. И вскоре в землянку вошли трое кентов. Они много слышали о Черной сове. О ее пахане и кентах по всем зонам легенды ходили. Потому их уговаривать не стоило. А о них Шакал решил узнать все и спрашивал каждого - с кем фартовал, законник ли, давно ли фартует, сколько ходок отмотал, где и с кем? У кого из паханов морились в малинах, какие имели доли в общаках, получали ль грев? За что тянули ходки? На чем попухли? Сколько раз линяли в бега, в каких местах фартовали?
Паленый, Глыба и Задрыга внимательно слушали кентов.
Ведь с ними вместе фартовать придется. Много или мало, но от каждого зависит жизнь всех. И не только жизнь…
- Кликух у меня много было, - говорил один из фартовых.
Белобрысый, с потными косицами волос на лбу. Лицо серое, землистое, губы узкие, синие. Рот запавший. Сразу было видно - болел цингой. Глаза сидели глубоко, будто из затылка смотрели на собеседников. И голос глухой, словно из могилы доносился:
- Последнюю ходку тянул под Мурманском. В номерной зоне. На особняк влетел. Там чахотку схлопотал. Теперь оклемался. Ну, а судился пять раз. На дальняках был - на Колыме, в Сибири, Воркуте, первая - в Челябинске. Тогда на червонец сунули. Потом не ниже четвертных. Сидел не больше червонца - всего! Остальные - фартовал. В гастролях мотался. Вместе с кентами. Один откинулся по стари. А со Змеем - до конца кентовался.
- Чего ж не возник к нему? - встрял Глыба.
- Кому я сдался нынче? Расклеился. Таких в нашей малине дышать не оставляли. Ожмурили б. На холяву не держат. А мне на что сдыхать под пером кентов? Одыбаться хотел. А уж потом прихилять.
- Жевалки целы? - спросил Мишка.
- На месте! Не все, понятно! Но требухой не маюсь! Было бы что хавать!
- В деле давно не был? - спросила Задрыга.
- Четыре зимы. Я тут долго канителил. Выхаживался, как падла. Чуть не откинулся много раз. Теперь прочно на катушках держусь…
- Чем промышлял? За кого в малине держали? - интересовался Шакал.
- Медвежатник я! И кликуха у меня последняя - Фомка. Я ее родимую и во сне не выпускаю из клешни.
- На чем подзалетел в последний раз? Где попутали?
- В Киеве. На сейфе! Я его колонул, как по маслу. Змею отдать успел. А когда линяли, не прикрыл стремач - падла! Лягавый влепил "маслину" в ходулю. Я и шваркнулся. Смываться больше не мог.
- Грев присылали в зону?
- Подбрасывали. Да своих - фартовых - в зоне было мало. Барак не клевый. Стопоряги. Шмонали часто.
- Что ж себя не отстоял?
- Я не мокрушник! Мое - фомка.
- Годишься! - прервал пахан вопросы и, указав новому кенту на своих, добавил коротко:
- Кентуйся…
Второй фартовый подошел тихо, совсем неслышно. Стал напротив. Смотрел на Шакала желтыми, немигающими глазами. Ждал вопросов.
- Кто будешь? Ботай сам! - предложил ему Шакал.
- Амба - моя кликуха!
- Вот это ферт! За что такое схлопотал? - удивились все.
- Я с Уссурийска. На тигров ходил.
- Каких? - не поняла Задрыга.
- На настоящих. А тигров в наших местах зовут - амба! Я на них с отцом и дедом ходил смалу. Потом - сам. Сгребли за браконьерство! В зоне корефанил с ворами. Вышел на волю, на другую охоту… С малиной.
- Мокрушник, что ли?
- Так и есть! Расписывал лягавых и сучню. Вахтеров и охрану - под корень потрошил.
- А как засыпался?
- На шмаре. Бухнули малость. Я и пролямзил, когда лягавые возникли. На меня сеть накинули, как. на зверя, подойти струхнули. И с бабы содрали! За самую задницу! вздохнул тяжко.
- Сколько в ходках был?
- Один раз. Меня к вышке приговорили. И повезли на Украину. В Донецк. Я ночью по дороге слинял. Сюда попал подстреленным. Клешню просадила погоня. А за год следствия в тюряге - язва открылась. Я ее не враз почуял. Перед отправкой, когда меня лесные корефаны взяли, я уже откидывался.
- А погоня?
- Мне ж не ходули, клешню подбили. Хорош бы я был, если бы от ментов не слинял? Что ж за охотник? К своим не смог, потому что скрутило требуху. Тут меня выходили.
- В какой малине канал?
- У Цыгана.
- Собираешься к нему?
- Кенты ботали, попух пахан вместе с кентами. Теперь на Диксоне. Двое остались. Но с ними мне не по кайфу. Плесень дохлая! Не фартит мне их харчить. Самому надо было оклематься. Хотел к какой-нибудь другой малине приклеиться, да все не то было.
- А кроме мокроты, что умеешь?
- Все! Как и кенты! Я ж в законе Дышу! А только за мокроту туда не берут.
- С кентами своей малины часто махался?
- Я не махаюсь! Я мокрю! Трамбовать не уважаю. Это мне западло.
- Бухаешь?
- Как все так и я! Но кентель не сеял. Забулдыгой не считали.
- Годишься. Отваливай к кентам, - указал Шакал.
Третий стоял возле печки молча. Черный, худой, как тень, смотрел на кентов исподлобья. Словно примеряя себя к каждому. Думал.
Он не сразу вышел из своего угла, будто не решился до конца, стоит ли ему вступать в разговор с малиной Шакала.
- Ну, а ты чего, как целка, жмешься, тыришься по углам? Иль не подходим мы тебе? Не хевра? Иль цену себе набиваешь?
- Не грех и подумать, пахан. У тебя в последнее время много кентов полегло. В одном деле всю малину просрал! Мне такое не по кайфу было слышать, - переступил с ноги на ногу.
- А ты в белых перчатках на дело ходишь? Иль под охраной? Все рискуем! И жизнями, и тыквами! Случается, иные до стари дышат, другие - откидываются. Это от фортуны! Кого чем погладит - не угадать никому! - вздохнул Шакал. Задрыгу слова третьего задели за живое. Решила отомстить и подала голос:
- Видать, слабак в яйцах. Не фартовый - мудило! Такому в барухах гнить! Он в деле, видать, никогда не был! Фарт не нюхал и наваров не имел! Вон как прикипелся в углу! Как баба, какая всегда плывет…
Мужик при этих словах вмиг наружу выскочил. Весь перекошенный от злости:
- Ты это про меня трандишь, мандавошка лысая?! - вскипел мужик, уставившись на Капку горящими яростью глазами. Бледное, обросшее щетиной лицо взялось багровыми пятнами
- Захлопнись, гнида! - подскочила к нему Задрыга и только хотела садануть мужика в солнышко, Шакал успел перехватит! Капку, отдернул. Успокоил обоих:
- Обнюхайтесь! Ведь вы - кенты! Чего взъелись, как фраера? А ну всем заглохнуть! Я ботаю!
Пахан начал разговор совсем в другом тоне, словно на ощупь, бережно искал нить к сердцу фартового:
- Долго в ходке был?
- Червонец оттянул на Камчатке.
- А в законе сколько дышишь?
- Третий червонец разменял.
- Кто паханил тобой?
- Сам пахан!
Вот как? А почему не в малине?
Пока на дальняке был, все к другим приклеились. Ни одного кента не осталось. Иные в ходках. Двоих ожмурили мусора, когда меня достать хотели из тюряги.
- Кайфовый пахан долго не канает без кентов. Почему твои к тебе не вернулись?