- Кто намертво закрыл все зажимы на двери полуюта? - тихо спросил Файндхорн. - Даю вам пять секунд. - Он еще сильнее надавил на пистолет, и щелчок снятого предохранителя в тишине прозвучал неестественно громко. - Один, два…
- Я, я! - быстро проговорил косоглазый, заикаясь от страха. - Я запер дверь.
- По чьему приказу?
- Капитана. Он сказал, что…
- Кто закрыл дверь полубака?
- Юсиф. Но Юсиф умер…
- По чьему приказу? - безжалостно продолжал Файндхорн.
- По приказу капитана Сайрена. - Человек теперь со страхом смотрел на Сайрена. - Меня за это убьют.
- Возможно, - безразлично сказал Файндхорн. Он сунул "кольт" в карман и подошел к Сайрену.
- Интересная информация, не так ли, капитан Сайрен?
- Этот человек дурак, - презрительно сказал Сайрен. - Любой, если к лицу его приставить пистолет, скажет все что угодно.
- В баковой надстройке находились британские солдаты, - возможно, ваши соотечественники. Два десятка, может быть, две дюжины - я не знаю. В любом случае вы не имели права оставлять их взаперти и бежать с тонущего и объятого пламенем судна на единственной шлюпке.
- Я не понимаю, о чем вы говорите. - Выражение загорелого лица Сайрена никак не изменилось, однако голос стал более осторожным.
- Кроме того, более двадцати человек находилось на юте. - Сайрен явно не рассчитывал на столь сильное внимание капитана Файндхорна к своей персоне. - Раненые, умирающие, женщины и один маленький ребенок.
На этот раз Сайрен промолчал. Его лицо оставалось бесстрастным, лишь глаза едва заметно сузились. Но когда он заговорил, голос звучал с тем же высокомерным безразличием.
- Чего вы надеетесь добиться этой болтовней, капитан Файндхорн?
- А я не надеюсь. - Морщинистое лицо Файндхорна приобрело зловещее выражение. - Это не вопрос надежды, Сайрен, это вопрос уверенности - уверенности, что вам предъявят обвинение в убийстве. Утром мы допросим в отдельности каждого члена вашей команды и закрепим их показания их же собственными подписями в присутствии нейтральных свидетелей из моей команды. Я лично прослежу за тем, чтобы вы прибыли в Австралию в целости, сохранности и добром здравии. Суд над вами будет справедливым, капитан Сайрен, но он не продлится долго. Приговор за убийство, конечно же, всем хорошо известен.
Впервые с лица Сайрена спала маска безразличия, и его темные глаза подернулись пленкой страха. Однако Файндхорн этого не видел: он уже покинул салон и поднимался по сходням на стонущий мостик "Виромы".
VI
Безветренный и безоблачный рассвет, озаривший утреннее восточное небо переливчатым перламутром, "Вирома" встретила почти на полпути к проливу Каримата. Большой танкер шел на полной скорости, выпуская из трубы стелившийся по корме голубовато-прозрачный дым и сотрясаясь крупной дрожью всеми задними палубами, когда Каррадейл, старший механик, запустил двигатель на предельную мощность.
Бушевавший ночью тайфун закончился, неистовый ветер утих, как будто его и не было. Но покрытые пятнами соли палубы и верхние надстройки и сильная зыбь, которая не утихнет еще много часов, напоминали о прошедшей ночи как о кошмарном сне. Когда же она безраздельно господствовала над морем, то отнюдь не казалась сном. Особенно - капитану Файндхорну, вынужденному вести кренившийся, болтавшийся из стороны в сторону танкер сквозь огромные волны и циклонический ветер час за часом, думая лишь о том, чтобы пройти как можно большее число миль, отдаляющих танкер от Сингапура, дабы, когда наступит новый день и они станут видимы неприятелю, судно оказалось на максимально возможном удалении от острова.
Как это всегда бывает в открытом море, на этой широте, солнце, казалось, взмывало прямо в небо. К половине восьмого уже было достаточно жарко, чтобы на палубах и верхних надстройках высохли лужицы воды, а Файндхорн снял с себя плащ и направился к переднему крылу мостика - насладиться теплом и полной грудью вдохнуть свежий утренний воздух, которому недолго еще оставалось быть таковым. Сам Файндхорн чувствовал себя достаточно бодро, несмотря на немного нывшие кости: во время ночной вахты, когда тайфун утратил первоначальную ярость, Николсон убедил его спуститься в каюту, где он и проспал как убитый свыше трех часов.
- Доброе утро, сэр. Вот это перемена, а? - Раздавшийся за его спиной тихий голос Николсона вывел Файндхорна из задумчивости.
- Доброе, мистер Николсон. Что вы здесь делаете ни свет ни заря? - Файндхорн знал, что Николсон спал не более двух часов, однако у старшего помощника был вид хорошо отдохнувшего человека.
- Ни свет ни заря? Уже почти восемь часов. – Николсон взглянул на часы и усмехнулся. - Позывы сознательности и чувства долга, сэр. Я только что совершил короткий обход наших постояльцев.
- Никаких жалоб? - с иронией в голосе спросил Файндхорн.
- Я так понимаю, что большинство из них неважно перенесло ночную качку. В остальном - никаких жалоб.
- А у кого они есть, тем хватает ума молчать, - кивнул Файндхорн. - Как санитарки?
- Две китаянки и пожилая чувствуют себя намного лучше. Еще две находились в лазарете и курительной, меняли повязки. Все пятеро солдат пребывают в прекрасной форме и умирают от голода.
- Хороший признак, - сухо проговорил Файндхорн. - Как насчет двоих ребят в лазарете?
- Держатся, по словам санитарок. Думаю, им нелегко, в отличие от нашего достопочтенного генерала и его приятеля, - их храп разносится на двадцать футов вокруг, а каюта пропахла, как винокуренный завод.
- И наконец мисс Плендерлейт?
- Совершает свой моцион, конечно. Из одного конца переходного мостика - в другой, из одного - в другой. Англичане еще тешат себя иллюзией, что они морская нация: мисс Плендерлейт, во всяком случае, полностью довольна собой и окружающим. Да, еще трое солдат находятся в салоне - капрал Фрейзер и двое его людей. Они взяли себе по стулу и чувствуют себя весьма комфортно со своими "триста третьими" в руках. Полагаю, они просто молятся, чтобы Сайрен или кто-нибудь из его приятелей сделал слишком глубокий вдох или резкое телодвижение и дал им отличный повод превратить всю эту банду в крупнокалиберное решето. Сайрен и компания прекрасно это знают и дышат одними ртами, боясь моргнуть глазом.
- Ван Эффен? Его светлость бригадный генерал?
- И они в том числе. Файндхорн едва заметно улыбнулся.
- Вы по-прежнему считаете, что Фарнхольм, - тот, за кого себя выдает?
- Нет, не считаю - равно как и вы, сэр. Изображая из себя шишку, он в то же время выкидывает совершенно непостижимые вещи, никак не вяжущиеся с этим образом. Неосмотрительно с его стороны.
- Весьма и весьма, - сухо пробормотал Файндхорн. - Теперь перейдем к его другу Ван Эффену. Какого черта Сайрен должен выказывать столь трогательную заботу о его здоровье?
- Понять это сложно, - признал Николсон. - Особенно принимая во внимание не слишком-то дружелюбное обхождение с ним самого Ван Эффена. Однако я склонен верить ему. Он мне нравится.
- Я тоже ему верю. А вот Фарнхольм, не просто верит ему - он знает, что Ван Эффен не лжет, и когда я спросил генерала, откуда, он засыпал меня какими-то беспомощными отговорками, не удовлетворившими бы и пятилетнего ребенка. - Файндхорн тяжело вздохнул. - Примерно такую же околесицу несла и мисс Плендерлейт - в ответ на вопрос о причинах, побудивших ее меня увидеть. Я отправился к ней в каюту, как раз когда вы с Сайреном заканчивали… м-м… дискутировать.
- Значит, вы все-таки заглянули к ней? - улыбнулся Николсон. - Жаль, я пропустил это.
- Вы были в курсе?
- Вэньер рассказал мне. Мне почти силком пришлось тащить его в салон, чтобы передать вам просьбу мисс Плендерлейт. Так что она вам поведала?
- Прежде всего она полностью отмела тот факт, что вообще посылала за мной, а затем, явно заполняя паузу, разразилась какой-то чепухой насчет того, сможет ли она, по прибытии в порт, отбить телеграмму своей сестре в Англию. Думаю, ее что-то беспокоило, она собиралась рассказать мне об этом, но потом передумала.
- Подкинуть вам для размышления кое-что, чего вы еще не знаете? Прошедшей ночью мисс Плендерлейт приняла в своей каюте посетителя.
- Что?! Это она вам рассказала?
- Господи, конечно, нет. Уолтерс. Он только растянулся на диване после вахты, когда услышал стук в дверь мисс Плендерлейт. Стук был очень тихим, и Уолтерсу, по его словам, стало настолько любопытно, что он приложил ухо к смежной двери, но так толком ничего и не расслышал: разговор велся очень тихо. Однако один голос был низким и, несомненно, принадлежал мужчине. Он пробыл в каюте мисс Плендерлейт почти десять минут, затем удалился.
- Уолтерс не догадывается, что это был за человек?
- Не имеет ни малейшего представления. Говорит лишь, что мужчина и что его самого слишком клонило от усталости в сон, чтобы долго задаваться этим вопросом.
- Н-да. Возможно, он и прав, что не стал ничего предпринимать. - Файндхорн снял фуражку и промокнул лоб носовым платком. - Как бы то ни было, нам, видимо, придется решиться на кое-какие шаги в отношении них. Ну никак не могу я их понять. Странная все-таки компания, и каждый, с кем я разговариваю, кажется подозрительнее предыдущего.
- Это относится и к мисс Драхман? - предположил Николсон.
- Бог ты мой, конечно, нет! Эта девушка стоит всех их вместе взятых. - Файндхорн снова надел фуражку и медленно покачал головой. - Просто кошмар, мистер Николсон, что эти маленькие кровожадные мясники сделали с ее лицом. - Он быстро посмотрел на Николсона. - Много ли из того, что вы рассказали ей прошлой ночью, было правдой?
- Касательно возможностей пластических хирургов?
- Да.
- Немного. Исходя из моих скудных познаний в этой области, шрам прилично растянется еще до того, как кто-нибудь сможет его разгладить. Хирурги, конечно, могут помочь, но они не волшебники - на это они не претендуют.
- Тогда, черт побери, мистер, вы не имели никакого права убеждать ее в обратном. - Файндхорн распалился почти настолько, насколько позволяла его флегматичная натура. - Господи, подумайте о разочаровании, которое она испытает!
- "Ешь, пей и будь счастлив", - тихо процитировал Николсон. - Вы полагаете, нам доведется снова увидеть Англию, сэр?
Файндхорн долго смотрел на него, сдвинув брови, затем понимающе кивнул и отвернулся.
- Забавно, что мы продолжаем мыслить обыденными категориями мира и спокойствия, - пробормотал он. - Не знаю, почему, но все мои мысли вертятся главным образом вокруг мисс Драхман и ребенка. - Несколько мгновений он молчал, скользя глазами по безоблачному горизонту, потом внезапно проговорил:
- Чудесный сегодня день, Джонни.
- Чудесный для того, чтобы умереть, - мрачно изрек Николсон. - Он коротко улыбнулся, поймав взгляд капитана. - Ждать всегда тяжело, но японцы - воспитанные джентльмены, - спросите у мисс Драхман, - и я не думаю, что они заставят нас томиться долгим ожиданием.
Николсон ошибся. Они заставили их томиться еще очень, очень долго. Прошел час, другой, наступил полдень, палящее солнце стояло практически вертикально в небесном горниле. Впервые капитан Файндхорн позволил себе роскошь робкой надежды: если с наступлением темноты им удастся миновать пролив Каримата и войти в Яванское море, то можно будет снова думать о доме. Солнце перекатилось через зенит, увлекая за собой горячий полдень, и снова поползли минуты: пять, десять, пятнадцать, двадцать - и каждая следующая с возрастанием надежды казалась длиннее предыдущей. Но в двадцать пять минут первого от надежды не осталось и следа: долгое мучительное ожидание закончилось.
Первым это заметил стоявший на баковой надстройке комендор: крошечное темное пятнышко материализовалось из знойной дымки на северо-востоке и отчетливо проявилось высоко над горизонтом. Несколько секунд пятнышко казалось неподвижной, бессмысленной зависшей в воздухе черной точкой. Затем почти внезапно начало набухать и увеличиваться в размерах с каждым вздохом наблюдавших, обретая форму и четкие очертания в подернутой легкой дымкой ярко-синем небе. Вскоре силуэт фюзеляжа и крыльев стал настолько различим, что можно было с уверенностью судить о классе самолета. Японский истребитель на бреющем полете - возможно, оснащенный дополнительными подвесными топливными баками. В момент, когда на "Вироме" опознали его, над морем стал слышен приглушенный гул пневмодвигателя.
Мерно рокочущий истребитель стремительно терял высоту, направляясь носом на танкер, однако менее чем в миле от "Виромы" самолет резко накренился на левый борт и на высоте около пятисот футов стал заходить на круг. Атаковать он пока не пытался, молчали и орудия "Виромы". Отданный капитаном Файндхорном приказ был вполне определенным: никакого огня по самолету, не считая оборонительного. Боеприпасы на танкере были в ограниченном количестве, и их следовало беречь до неизбежного появления бомбардировщиков.
Вскоре еще два самолета - также истребители - появились на юго-западе и быстро присоединились к первому. Дважды группа облетела судно, затем первый пилот разорвал строй и совершил два рейда вдоль всего танкера на высоте менее ста ярдов. Досконально изучив судно, пилот вошел в резкий вираж и вновь подлетел к остальным, группа в считанные секунды выровняла строй и, покачивая крыльями в насмешливом салюте, двинулась на северо-запад, стремительно набирая высоту.
Николсон испустил протяжный беззвучный выдох и повернулся к Файндхорну.
- Этот парень не представляет, как ему повезло. - Он ткнул большим пальцем в сторону расположения "хотчкиссов". - Даже наши хлопушки разнесли бы его в клочья.
- Знаю, знаю. - Файндхорн угрюмо наблюдал за исчезавшими истребителями. - И что бы это нам дало? Только расход бесценных боеприпасов, вот и все. Он не собирался причинять нам физического вреда, достаточно и того, что он передал по рации - задолго до непосредственного приближения к "Вироме" - наши координаты, курс, скорость и подробнейшее описание. - Файндхорн опустил бинокль и повернулся к старшему помощнику. - С описанием и местоположением - тут уж ничего не поделаешь, а вот курс мы изменить можем. Двести, мистер Николсон, будьте добры. Попробуем пробиться к Мэклсфилдскому проливу.
- Есть, сэр, - с колебанием в голосе сказал Николсон. - Думаете, это что-нибудь изменит?
- Абсолютно ничего. - Тон Файндхорна был немного усталым.
- Тогда зачем менять курс?
- Затем, что надо предпринимать хоть что-нибудь. Это даст нам, возможно, лишние десять минут. Действие, мой мальчик, бессмысленное, я знаю, но все же действие. Даже баран поворачивается и бежит до тех пор, пока его не разорвет волчья стая. - Файндхорн немного помолчал, затем улыбнулся. - Кстати, к вопросу о наших баранах. Почему бы вам не спуститься вниз и не отвести все стадо в загон?
- Десятью минутами позднее Николсон снова стоял на мостике. Файндхорн выжидательно взглянул на него.
- Все благополучно загнаны, мистер Николсон?
- Боюсь, что нет, сэр. - Николсон дотронулся до трех золотых полосок на своем эполете. - Сегодняшних солдат абсолютно не волнует субординация. Вы что-нибудь слышите, сэр?
Файндхорн посмотрел на него в недоумении, прислушался и кивнул головой.
- Шаги. Кажется, сюда поднимается целый полк.
Николсон кивнул:
- Капрал Фрейзер и двое его славных товарищей. Когда я велел им отправляться в продовольственную кладовую, капрал посоветовал мне самому отсиживаться и полагаться на Бога. Думаю, я оскорбил его в лучших чувствах. У них три винтовки и автомат, и я подозреваю, что от них будет в десять раз больше толку, чем от этих двух ребят с "хотчкиссами".
- А что остальные?
- Та же история: поднимаются на корму со своим оружием. Однако никакой дешевой героики - все четверо кажутся мрачными и задумчивыми. Просто дети. Раненые по-прежнему в лазарете - они слишком плохи, чтобы передвигаться. Там им безопаснее всего, я полагаю. Около них постоянно дежурят две санитарки.
- Четверо солдат? - Файндхорн нахмурился. - Но я думал…
- Всего их пятеро, - согласился Николсон. - Пятый, насколько я понимаю, контужен. Он совершенно беспомощен: здорово поистрепались нервы. Мне пришлось силой волочить его в кладовую. С остальными же проблем не было. Старина Фарнхольм не горел желанием покидать помещение механиков, но, когда я сообщил ему, что кладовая - единственный отсек, не имеющий выхода наружу, и перегородки там не деревянные, как везде, а стальные, он пулей полетел туда.
Рот Файндхорна искривился.
- Наша доблестная армия. Горько это сознавать, Джонни, и совершенно непривычно. Таких вот фарнхольмов спасает только то, что они и понятия не имеют, что такое страх.
- Это уж точно, - уверенно проговорил Николсон. - Я думаю, генерал чем-то обеспокоен, и серьезно. Странный он человек, сэр, и, мне кажется, у него есть особая причина искать убежище. Однако дело не в стремлении спасти собственную шкуру.
- Возможно, вы и правы, - пожал плечами Файндхорн. - Не думаю, что сейчас это имеет какое-то значение. Ван Эффен с генералом?
- Нет, он в салоне. Он решил, что Сайрен и его приятели могут выбрать неподходящее время для бучи, и держит их под прицелом.
- Значит, вы оставили Сайрена и его людей в салоне? - Файндхорн сжал губы. - В этой западне, открытой со всех сторон для атак с бреющего полета и не оснащенной ни единым оконным ставнем…
Однако Николсон только пожал плечами и отвернулся, изучая своими безразличными голубыми глазами сверкавший в солнечных лучах северный горизонт.
Японцы вернулись в двенадцать минут третьего, значительно усилив свои ряды. В принципе, хватило бы трех или четырех самолетов - они же прислали пятьдесят. Появившись на юго-западе длинным клином, они обрушились на танкер в стремительной, детально продуманной и выверенной атаке истребителей, торпедных и пикирующих бомбардировщиков, в которой искусство экзекуции сочеталось с целенаправленными неистовостью и беспощадностью. С момента, когда первый истребитель зашел на уровень верхней палубы "Виромы" и расстрелял из спаренной установки капитанский мостик, до момента ухода последнего бомбардировщика, сделавшего крутой вертикальный вираж во избежание попадания во взрывную волну собственной сдетонировавшей торпеды, прошло всего три минуты. И за эти три минуты "Вирома" из лучшего и современнейшего танкера, сделанного из двадцати тысяч тонн высококачественной стали, превратилась в искромсанные, полыхающие, окутанные дымом руины с полностью уничтоженными механизмами и умирающей или уже умершей большей частью команды. Это была безжалостная, бесчеловечная бойня, единственный плюс которой заключался в ее скоротечности.
Бойня, в первую очередь направленная не на само судно, а на его людей. Японцы, очевидно, получили четкий приказ и с блеском его выполнили. Они сконцентрировали свои атаки на машинном отделении, капитанском мостике, баке с полубаком и огневых позициях танкера: две торпеды и, по крайней мере, двенадцать бомб попали в машинное отделение и верхние палубы; полкормы "Виромы" просто снесло, и никого из находившихся у кормовой части судна не осталось в живых: из всех комендоров были живы только двое - Дженкинс - матрос, стоявший у бакового орудия, - и капрал Фрейзер, могущий умереть с минуты на минуту, ибо половину его, уже раненной, руки оторвало осколком снаряда, а стойкий шотландец был в шоке от боли, чтобы предпринять хотя бы символическую попытку остановить хлеставшую артериальную кровь.