На мостике, распластавшись на полу под прикрытием бронированных стен рулевой рубки, наполовину оглушенные разрывами авиационных снарядов, Файндхорн и Николсон смутно понимали, почему капитанский мостик оказался столь чудесно неуязвимым для бомб и почему ни одна торпеда не попала ни в одну из нефтяных цистерн танкера, в которые невозможно промахнуться, - и не вырвала у "Виромы" сердце. Японцы не старались уничтожить судно: они пытались его сохранить, истребив при этом команду. И пусть даже они разнесли корму и форштевень танкера, - девять по-прежнему неповрежденных цистерн "Виромы" и бак обладали достаточной подъемной силой для удержания судна на плаву, несмотря на то, что оно было залито водой. И знай японцы наверняка, что ни один человек из команды "Виромы" не уцелел, чтобы взорвать или затопить танкер, десять тысяч тонн великолепной нефти тут же попали бы к ним в руки, и миллионы галлонов высокооктанового топлива пошли бы на заправку их кораблей, танков и самолетов.
Вскоре несмолкающий грохот и судорожные сотрясения от разрывов бомб и торпед внезапно и одновременно прекратились, сменившись удаляющимся гулом тяжелых бомбардировщиков и относительной тишиной, почти столь же болезненной для уха, как и закончившаяся шумовая вакханалия. Николсон с усилием помотал головой, пытаясь прийти в себя среди дыма и удушливой пыли. Затем, покачиваясь, с трудом поднялся на четвереньки, ухватился за дверную ручку, рывком встал на ноги и тут же снова бросился на палубу - над его головой пронзительно просвистел снаряд, влетевший в окно и врезавшийся в перегородку штурманской рубки, наполнив капитанский мостик оглушительным крещендо взрыва и дождем расщепившейся стали.
Несколько секунд Николсон ничком лежал на палубе, закрывая руками уши и голову и тихо проклиная себя за столь поспешное и опрометчивое решение. Ему следовало догадаться, что вся японская штурмовая эскадрилья, конечно же, не улетит и оставит несколько истребителей, пока позволяет уровень горючего, позаботиться о любом выжившем, посмевшим выйти на палубу и лишить их вожделенного приза.
Медленно, на сей раз с бесконечной осторожностью, Николсон снова поднялся на ноги и посмотрел на судно сквозь зубцы выступавших из оконной рамы осколков стекла. На миг сбитый с толку, он попытался сориентироваться и наконец понял, что произошло, по черной полосе тени от фок-мачты. Торпеда, скорее всего, или начисто снесла, или защемила руль, так как "Вирома" потеряла ход до полной остановки и повернулась на сто восемьдесят градусов, в направлении, откуда приплыла. И затем, почти одновременно, Николсон заметил еще нечто, лишавшее всякого значения какое бы там ни было положение танкера и дежурство в воздухе японских самолетов.
Это не было просчетом со стороны пилотов бомбардировщиков - дело заключалось в тривиальном неведении. Когда они атаковали бак, уничтожая орудия и комендоров и используя при этом бронебойные снаряды, чтобы пробить баковую палубу и устранить прячущихся под ней людей, то руководствовались вполне разумными мотивами. Они просто не могли знать, что хранилище под палубой, межпалубный грузовой трюм под ним и располагавшийся в самом низу еще больший трюм не были пустыми. Они были заполнены бочками с десятками тысяч галлонов высокооктанового авиационного бензина, предназначавшегося для обугленных обломков, бывших когда-то самолетами и громоздившихся теперь на селенгарском аэродроме.
Огромные столбы пламени, доходившие до двухсотфутовой высоты, неподвижно стояли в безветренном воздухе. Они были лишены гари, и потому столь прозрачны, что казались практически невидимыми в ярком сиянии дневного солнца, разве как поблескивающая широкая полоса перегретого воздуха, заканчивавшаяся высоко над фок-мачтой колышущимся, извивающимся венцом с перистой струйкой бледно-голубого дыма. Время от времени глубоко в трюме взрывалась каждая следующая бочка, на несколько мгновений окутывая густым черным облаком едва заметную колонну огня. Николсон понимал, что пожар только начинался и, когда пламя действительно наберет силу, когда бочки начнут детонировать дюжинами, авиационный бензин в передней цистерне номер девять взорвется, как склад боеприпасов. Исходивший из пламени жар уже начал припекать лоб старшего помощника, и он задумчиво смотрел на бак, пытаясь прикинуть, сколько еще осталось времени. Возможно, всего две минуты, а может, и все двадцать. Но больше чем на двадцать минут рассчитывать не приходилось.
Внезапно внимание Николсона привлекло какое-то движение в лабиринте трубопровода, сразу за фок-мачтой. Это был человек, одетый лишь в изодранные голубые хлопчатобумажные брюки, спотыкавшийся и падавший на пути к трапу на переходной мостик. Он казался ошеломленным и постоянно проводил предплечьем по глазам, будто плохо видел. Однако вскоре ему удалось пробраться к подножию трапа и подняться наверх, откуда он заплетавшейся походкой двинулся к капитанскому мостику. Это был матрос Дженкинс, наводчик баковой малокалиберной зенитной установки. Кроме старшего помощника, за Дженкинсом явно наблюдал и японец, так как Николсон успел только предупреждающе крикнуть и кинуться на палубу, когда истребитель зашел в короткое пике и прочесал переднюю палубу от бака до мостика уханьем разрывающихся снарядов.
На этот раз Николсон не пытался вставать. Подняться на ноги внутри рулевой рубки было равносильно самоубийству. Единственным мотивом для такого риска могло быть только стремление выяснить, как обстоят дела у Дженкинса. Но Николсону не было нужды делать это: Дженкинс, должно быть, выждал время и решился на рывок к капитанскому мостику, находясь при этом в слишком сильной прострации, чтобы выбор между перебежкой и смертью закончился в его пользу.
Николсон встряхнул головой, отгоняя дым и запах карбида, сел и оглядел изрешеченную рубку. Кроме него, в ней находилось четверо, тогда как мгновениями ранее было всего трое. С разрывами последних снарядов в рубку вполз боцман Маккиннон и стоял теперь на коленях поперек порога между рулевым и штурманским помещениями, опираясь на один локоть и осторожно осматриваясь вокруг. Боцман не пострадал и тщательно просчитывал каждое следующее движение.
- Опустите голову! - настойчиво посоветовал ему Николсон. - И не вставайте, если не хотите ее лишиться. - В ушах старшего помощника его собственный голос прозвучал неестественным хриплым шепотом.
Рулевой Ивэнс сидел на дощатой вентиляционной решетке, прислонившись спиной к штурвалу, и беспрерывно многословно ругался, тихо произнося слова с валлийским акцентом. Из длинного пореза на лбу на колени ему капала кровь, но он не обращал на это никакого внимания, сосредоточившись на перевязывании своего левого предплечья. Насколько сильно оно было ранено, Николсон судить не мог, однако каждая новая полоса белого полотна, оторванная Ивэнсом от рубашки, моментально становилась ярко-багровой при соприкосновении с кожей.
Вэньер лежал на палубе в дальнем углу рубки. Николсон подполз к нему и осторожно приподнял его голову. Висок четвертого помощника был порезан и покрыт кровоподтеками, но Вэньер, тем не менее, казался невредимым. Несмотря на то, что он был без сознания, он дышал спокойно и размеренно. Николсон бережно опустил его голову на палубу и повернулся взглянуть на Файндхорна. Капитан сидел на палубе с другой стороны мостика, и наблюдал за ним, откинувшись на перегородку и разбросав руки в сторону, ладонями вверх. Старик выглядит бледнее обычного, - подумал Николсон, - он уже далеко не молод, и все эти передряги не для него. Старший помощник показал на Вэньера.
- Просто небольшой нокаут, сэр. Он такой же счастливчик, как и остальные, - все живы, хотя, наверное, и не совсем здоровы. - Николсон, вопреки собственным ощущениям, придал голосу веселости.
Файндхорн подался вперед, пытаясь встать, упираясь в палубу пальцами с побелевшими ногтями.
- Осторожно, сэр! - резко выкрикнул Николсон. - Оставайтесь на месте. Вокруг снуют еще несколько самолетов!
Файндхорн кивнул и, расслабившись, вновь откинулся на перегородку. Он промолчал. Николсон внимательно посмотрел на него.
- С вами все в порядке, сэр?
Файндхорн опять кивнул и попробовал заговорить. Но вместо слов раздался странный сиплый кашель, и внезапно губы капитана усеяли яркие пузырьки крови, начавшей стекать по подбородку и лениво капать на белую крахмальную рубашку. Николсон в ту же секунду вскочил, неуверенной трусцой пересек рубку и упал на колени перед капитаном.
Старший помощник быстро обследовал капитана в поисках раны. Сначала он не смог ничего обнаружить, однако вскоре заметил то, что по ошибке принял за впитавшуюся в рубашку каплю крови: маленькое, выглядевшее незначительным отверстие, совершенно круглое и покрасневшее по краям. Николсон изумился, насколько крошечным и безобидным оно казалось. Отверстие находилось почти в центре груди, пуля вошла примерно в дюйме слева от грудной кости и в двух дюймах над сердцем.
VII
Николсон бережно взял капитана под мышки, отклонил от перегородки и поискал глазами боцмана. Но Маккиннон уже сидел на корточках рядом, и по одному взгляду, брошенному на его напряженно-бесстрастное лицо, Николсон понял, что пятно крови на рубашке Файндхорна увеличивается. Не дожидаясь указания со стороны Николсона, Маккиннон быстро вытащил нож и одним четким движением разрезал рубашку на спине капитана. Затем обеими руками взялся за края разреза и разорвал рубашку по всей длине. Несколько секунд он изучал спину Файндхорна, затем сомкнул края разреза и, посмотрев на Николсона, покачал головой. Старший помощник с прежней осторожностью вновь прислонил капитана к перегородке.
- Безрезультатно, да, джентльмены? - Голос Файндхорна прозвучал хриплым, вымученным бульканьем - было видно, что капитан борется с подступающей к горлу кровью.
- Ранение достаточно серьезное, но не слишком. - Николсон тщательно подбирал слова. - Вам очень больно, сэр?
- Нет. - Файндхорн ненадолго прикрыл глаза, потом взглянул на Николсона. - Пожалуйста, ответьте на мой вопрос. Ранение сквозное?
- Нет, сэр. Вероятно, задето легкое. Думаю, пуля застряла где-то в ребрах. Придется извлечь ее, сэр. - Голос Николсона был бесстрастным.
- Благодарю вас. - "Задето" было сильным преуменьшением в данном случае, к тому же извлечь пулю можно только в условиях полностью оснащенного госпиталя; однако, если Файндхорн и сознавал все это, то ничем себя не выдал. Болезненно кашлянув, он попытался улыбнуться. - Со всякими операциями подождем. Как судно, мистер Николсон?
- Агонизирует, - прямо ответил Николсон. Он ткнул большим пальцем через плечо. - Видите пламя, сэр? В нашем распоряжении в лучшем случае пятнадцать минут. Разрешите спуститься вниз, сэр?
- Конечно, конечно! И о чем я только думаю? - Файндхорн попытался подняться, но Маккиннон удержал его, и в ту же секунду раздался нарастающий рев авиационного двигателя, а затем громоподобный залп и визг влетевшего сквозь разбитое стекло в рулевую рубку снаряда, снесшего с петель верхнюю часть двери в штурманское помещение. Николсон тут же вышел через качавшуюся на разбитых петлях дверь штурманской рубки, сбежал по центральному трапу и, повернув к носу, со стороны правого борта вошел в обеденный салон. Ван Эффен сидел на палубе рядом с дверью с пистолетом в руке и выглядел невредимым. Голландец проговорил:
- Ну и грохот, мистер Николсон. Все закончилось?
- Более или менее, и боюсь, для судна - тоже. Снаружи по-прежнему кружат два или три самолета, высматривая последние признаки жизни. У вас никаких проблем?
- Это с ними-то? - Ван Эффен презрительно махнул стволом пистолета в сторону команды "Кэрри Дэнсера". - Пятеро ее членов боязливо жалось к подножиям диванов, еще двое распростерлось под столами. - Слишком обеспокоены сохранением своих драгоценных жизней.
- Кто-нибудь пострадал?
Ван Эффен с сожалением покачал головой:
- Дьявол благоволит к своим соплеменникам, мистер Николсон.
- Жаль. - Николсон уже подходил к левой двери салона. - Судно погибает. Времени у нас в обрез. Выводите потихоньку всю эту компанию на верхнюю палубу, попридержав пока что в коридоре. Только не открывайте… - Николсон внезапно прервался и остановился на полном ходу. Деревянный эксплуатационный люк продовольственной кладовой был буквально изрешечен пулями. Из-за него доносились судорожные детские всхлипывания.
Николсон стремглав выскочил в коридор и дернул за ручку дверь кладовой. Ручка поворачивалась, но дверь упорно не открывалась. Вероятно, была заперта, хотя, скорее всего, ее заклинило. По счастью, рядом оказался пожарный топорик. С третьего удара дверь с треском открылась, неистово крутанувшись на петлях.
Первое, что бросилось в глаза и ноздри Николсона, - это дым, запах гари, море разбитой посуды и витавшие пары виски. Затем поток свежего воздуха стремительно развеял спертую атмосферу кладовой, и Николсон разглядел двух санитарок, сидевших на палубе почти у его ног: молодую малайку Лину, с темно-коричневыми глазами, широко раскрытыми от ужаса, и мисс Драхман, поднявшую к старшему помощнику свое бледное, напряженно-спокойное лицо. Николсон рухнул на колени сбоку от последней.
- Ребенок? - хрипло спросил он.
- Не беспокойтесь. Маленький Питер в безопасности. - Она мрачно улыбнулась Николсону и толкнула тяжелую металлическую дверь гладильной, уже к тому времени приоткрытую. Уютно закутанный в плотное одеяло, мальчик испуганно смотрел на Николсона. Протянув руку, старший помощник ласково взъерошил светлые волосы ребенка, затем резко встал, облегченно переведя дыхание.
- Спасибо Господу хоть за это. - Он улыбнулся девушке. - И спасибо вам, мисс Драхман. Чертовски правильная идея. Вы не выведете его в коридор? Очень уж здесь душно. - Развернувшись, Николсон недоверчиво воззрился на раскинувшихся у его ног бок о бок молодого солдата Алекса и муллу; оба были явно без сознания. Фарнхольм осматривал голову муллы, но исходивший от генерала запах виски был столь силен, что, вероятно, пропитал даже его одежду.
- Что, черт побери, здесь происходит? - ледяным тоном спросил Николсон. - Вы что, не можете оставить бутылку даже на пять минут, Фарнхольм?
- Вы слишком прямолинейны, молодой человек, - донесся голос из дальнего угла кладовой. - Не стоит делать поспешных заключений, особенно неправильных.
Николсон всмотрелся в мрак лишенной окон кладовой. Он едва различал неясные очертания мисс Плендерлейт, сидевшей опершись прямой спиной на холодильник. Ее голова склонилась над вязальными спицами, издававшими настойчивое клацанье. Николсон не верил своим глазам.
- Что вы делаете, мисс Плендерлейт? - удивленно спросил он.
- Вяжу, конечно. Вы разве никогда не видели человека за вязанием?
- Вяжете? - с ужасом пробормотал Николсон. - Конечно, вяжете! - Он оторопело покачал головой. - Узнай об этом японцы, они бы завтра же потребовали перемирия.
- Интересно, о чем это вы? - сухо вопросила мисс Плендерлейт. - Только не говорите мне, что вы тоже лишились рассудка.
- Тоже?
- Как и этот несчастный молодой человек. - Она указала на Алекса.
Николсон быстро обернулся и, посмотрев на Фарнхольма, кивнул на мусульманина:
- Прошу меня извинить, генерал. Он мертв?
- Нет, слава Богу. - Фарнхольм выпрямился, стоя на коленях, и проговорил совершенно трезвым голосом. - Контужен и оглушен - вот и все. - И бросил на молодого солдата гневный взгляд. - Сущий молодой идиот! Пришлось выключить его бутылкой виски, - пояснил Фарнхольм. - Она разбилась. Должно быть, была треснутой. Невосполнимая потеря, просто невосполнимая.
- Прошу вас, вынесите его отсюда. Остальные выходите тоже. - Николсон обернулся на звук открывшейся за ним двери. - Уолтерс! Я совсем про вас забыл. С вами все в порядке?
- Все в порядке, сэр. Боюсь только, от радиорубки ничего не осталось. - Уолтерс выглядел бледным, но был энергичен, как всегда.
- Это уже не имеет значения. - Николсон был благодарен Уолтерсу за его присутствие, выдержку и расторопность. Готовьте этих людей к подъему на шлюпочную палубу - в коридоре, хотя лучше - в вашем отсеке или каюте. На саму палубу их пока не выпускайте. И если им понадобится что-либо забрать из кают, дайте им на это пару минут.
Уолтерс криво улыбнулся.
- Отправляемся на небольшую прогулку, сэр?
- На очень короткую. Только чтобы перебраться на безопасную сторону. - Вряд ли, подумал Николсон, моральный дух пассажиров поднимется, если сказать им то, в курсе чего был Уолтерс: единственной альтернативой сгоранию заживо была возможность взлететь на воздух вместе с судном.
Старший помощник миновал дверь и едва удержался на ногах, когда на корме раздался чудовищный взрыв, конвульсивно сотрясший всю "Вирому" и почти взметнувший ее заднюю часть из воды. Николсон инстинктивно ухватился за косяк двери, поймал упавших на него мисс Драхман и Питера и быстро повернулся к Уолтерсу.
- Последний приказ отставить. Никаких посещений кают. Выводите их прямиком наверх и проследите, чтоб они оставались там. - В четыре прыжка преодолев расстояние до кормовой двери и осторожно открыв ее, Николсон оказался снаружи. Взобравшись через мгновение на верхнюю ступень железного трапа на главную палубу, Николсон посмотрел на корму.
Жар ударил ему в глаза, тут же вышибив слезы. Огромное клубящееся облако маслянистого черного дыма на сотни футов вздымалось в небо, все выше и выше, расстилаясь над судном, подобно грибу, гигантской непроницаемой шляпой. В основании же этого гриба, на уровне главной палубы, дыма не было совсем, лишь огненная стена футов шестидесяти в диаметре, взмывавшая вертикально и распадавшаяся далеко наверху на множество извивающихся языков, жадно тянувшихся ввысь и тонувших в клубящейся дымовой завесе. Несмотря на сильный жар, первой реакцией Николсона было закрыть не лицо, а уши: даже с расстояния ста пятидесяти футов рык огня казался громовым.
Еще один просчет со стороны японцев, пронеслось в голове у Николсона. Бомба, предназначавшаяся для машинного отделения, разорвалась в бункерах с дизельным топливом, пробив двойную водонепроницаемую стену цистерны номер один. Полыхала, скорее всего, именно она всеми своими двумястами пятьюдесятью тысячами галлонов нефти за счет образовавшейся от снесенной стены неимоверной воздушной тяги. И все же сквозь рев огня Николсон расслышал пронзительный, рокочущий вой авиационного двигателя. Ухватив в ту же секунду глазом ослепительный отблеск фюзеляжа истребителя, стрелой заходившего со стороны правого борта, старший помощник судорожно бросился назад сквозь открытую дверь, и в ту же секунду раздался грохот снарядов, разорвавшихся там, где он только что стоял.