- Самый младшой, стало быть? - Егор Кузьмич задумался. - Дак это очень даже простая для меня дата. Степка Прони Тодырева родился семнадцатого апреля и аккурат в тот год, когда забросили культстановский колодец. Стало быть, в одна тысяча девятьсот шестьдесят шестом. Арифметика тут совсем несложная, потому как этого числа апреля, только в одна тысяча девятьсот восемнадцатом году, была создана в молодом советском государстве пожарная охрана, и мне собственнолично было доверено организовать таковую охрану в Ярском, хотя я молоденьким совсем тогда был. Вот такая тут арифметика. Потому, как дата совпадает, вполне может стать Пронин Степка пожарным, когда вырастет. А сам Проня Тодырев родился, если хочешь знать, девятого сентября одна тысяча девятьсот двадцать восьмого года, аккурат через сто лет после знаменитого писателя Льва Толстого, какой написал очень большую книгу про войну и мир. - Егор Кузьмич снял картуз, погладил макушку. - Антересная штука получается: в одинаковые числа люди родятся, а ума дается каждому по-разному. Возьми того же Проню…
Бирюков уже знал, что Стрельникова можно остановить только вопросом.
- Егор Кузьмич, вы помните, в сентябре шестьдесят шестого года Зорькиной была телеграмма от жениха?
- Марине? - уточнил старик. - Дак, слышь-ка, я за свою почтальонскую жизнь столько телеграмм доставил в Ярское, что все и не упомнишь.
- Эта телеграмма была за несколько дней до того, как вы ушли на пенсию, и написана была она вашей рукой.
Старик опять погладил макушку.
- Кажись, припоминаю. Доставлял такую телеграмму.
- Почему она была написана вашим почерком?
- Потому что сам ее писал. История, слышь-ка, такая вышла. Телеграмму эту я точно получил в узле связи в райцентре. Положил вместе с прочей корреспонденцией - так по-ученому называется почта. Потом оказалось, что телеграммы нет. Или обронил где, или спер кто, не скажу. А дело серьезное, я понимаю. Взял телеграммную бланку и собственноручно написал, как было в настоящей телеграмме. Имя жениха помню. Георгий - так по-грузинскому Егорий называется, стало быть, тезка мой. - Егор Кузьмич вздохнул. - Только жених не приехал. Для обману прислал сообщение или для испугу, потому что Марина в то время с Витькой Столбовым любовью увлеклась. За двумя зайцами стрельнула и ни одного не поймала.
- И еще, Егор Кузьмич, меня интересует… Почему вы ушли на пенсию, как раз в тот день, когда забросили культстановский колодец? Совпадение это или какая-то причина была?
Старик опустил глаза. Подумавши, вздохнул:
- Гляжу, у тебя вылитый мой характер. Страсть любопытный. И хорошо это, и опять же плохо. Сколько я неприятностей из-за своего любопытства поимел - не перечесть! А с пенсией у меня, слышь-ка, неантересная история. Но поскольку с любопытством ты, как и я… К тому же полюбился мне. Опять же, за что полюбился? За правильность характера, за уважение ко мне. Так вот, стало быть, из уважения к тебе расскажу историю про пенсию, - Стрельников передохнул, виновато поморщился. - Я, слышь-ка, раньше уже сказывал, что старуха оконфузила. Показалось ей по глупому уму, что я любовные письма чужие читаю. Баба, ежели она даже самая умная, все одно остается бабой. А моя Андреевна и умом не отличается, стало быть, вдвойне баба. Раззвонила по всей деревне об моем любопытстве. Слух до начальства дошел… Как сейчас помню, тринадцатого сентября шестьдесят шестого года последний раз газеты на культстан привез… Не прояснилось еще, кто в колодце оказался?
- В деревне больше меня знают, - уклонился от ответа Антон.
- Дак, вишь-ка, деревенским сильно верить нельзя. В деревне кто на кого злость имеет, тот на того и бочку катит. К примеру, послушай того же Проню Тодырева. У него самый, плохой человек - Витька Столбов. Опять же, почему Витька? Потому что сопатку Проне начистил принародно. Так вот Проня до сей поры не может обиды забыть, хотя сам виноватый был - с кинжалом на Витьку набросился.
- С каким кинжалом?
Егор Кузьмиич опустил глаза.
- Ну, могет быть, и не с кинжалом, с ножиком. Сам я не присутствовал при той истории, только скажу тебе: по пьянке Проня жуковатый мужик - так на рожон и лезет. Вот Витька и дал ему мялку для памяти.
Бирюков заметил, что даже говорун Слышка и тот не хочет передать слух, который распространился по деревне, - это разжигало любопытство. "Кого и почему они скрывают? Боятся или, как говорил Столбов, не хотят попасть в свидетели?"
На следующий день в Ярском, наконец, появился Резкин. Бабка Агриппина прямо-таки помолодела от радости. Выставила на стол допотопную бутылку с малиновой настойкой, накрошила большую миску красных помидоров, вытащила на свет божий из погреба маринованные грибочки, огурчики и, повязав праздничный цветастый передник, лихо принялась разбивать яйца о край вместительной шкворчащей салом сковороды. Суетясь, то и дело всплескивала руками и благодарила Антона:
- Уж и не знаю, какое тебе говорить спасибо за унучека! И как ты только, милок, его отыскал! Последний разок хочь погляжу на Юрку. Когда он теперь ко мне снова соберется? Ай, Юрка! Ай, барсук этакий! Сколь годов ни слуху ни духу не подавал…
Юрка - коренастый парень, в белой импортной рубахе нараспашку, по-модному длинногривый - поблескивал вставным зубом и хохотал:
- Бабуся, чтобы наполнить этот ноев ковчег яичницей, колхозной птицефермы не хватит!
- Хватит, унучек, хватит. Они у меня непокупные. Куда их девать? На базар в районный центр я не езжу, а здесь продавать некому, - приканчивая второй десяток, отвечала старушка.
Вспоминая телефонный разговор с Бирюковым, Резкин покатывался:
- Ну, разыграл ты меня, елки с палками! Чес-слово, разыграл: "Из собеса говорят…" Перепугался насмерть. Думаю, или долго жить бабуся приказала, или на алименты подала, - и тут же начинал ругать себя: - Пижон самый последний. Думаю, хозяйство бабуся имеет, пенсию получает, деньжонок в чулке хватит. В нем, если покопать, керенки, наверное, еще припрятаны. Что старухе еще надо? Приеду, только чулок растрясу, - он посмотрел на бутылку настойки. - Ну, за знакомство примем грех на душу? Я, елки с палками, давно не пробовал бабусиной малиновки, работа замотала.
Антон отрицательно повел головой:
- Мне нельзя, Юра. Я и сейчас на работе.
- Какая у тебя здесь работа! Сельский магазин обчистили, что ли?
Узнав, что интересует Бирюкова, Резкин задумался и скороговоркой стал припоминать, как ехал из Владивостока. Его рассказ почти слово в слово подтверждал показания Гаврилова на допросе у подполковника. Подтвердил он и предположение, что Георгий и Юрий - одно лицо.
- Здесь вот как получилось, елки с палками. Рыжего, как и меня, звали Юрой. Когда мы все трое знакомились, Зорькин сказал: "Я в некотором роде тоже Юрка, так что давайте будем называться одинаково".
- Рыжий на самом деле геологом был? - спросил Антон.
- Каким геологом? - Резкин махнул рукой. - Шарамыга какой-то. Из Владивостока мы окрыленные выехали - друзья, проводы и все такое, елки с палками. Деньжонки имелись, а он без копейки оказался, стал заискивать перед нами, обещал рассчитаться. Настроение наше после увольнения на высоте было, готовы весь мир одарить, ну и увезли его с собой. Подумаешь там, сотнягу-другую на него потратить! Все равно в дороге на разные пустяки промотали бы.
- В Ярское Зорькин не собирался заехать? У него, кажется, со здешней заведующей птицефермой роман был.
- Здесь так, это самое… Вначале, я думал, что он родня Марине Зорькиной. Оказалось, однофамильцы всего-то. Ну, он стал Мариной интересоваться. Плохого мне сказать было нечего - Марина мировецкая деваха. В Красноярске, только поезд остановился, Зорькин говорит: "Знаешь, я заеду к ней, кое-что уточнить надо. Побежим, подарок купим". Ну, выскочили у вокзала, в один магазин, в другой - хоть шаром покати - подходящего ничего нет. Поезд вот-вот отправится. Рыжий подскакивает: "Туфли дамские лотошница продает!". Мы - к ней. Зорькин размер спросил - примерно подходит. Деньги - на кон. У лотошницы сдачи нет. Подсказываю: "Бери, на сдачу косынку!". Голубенькая такая, с якорьками. Схватили и - к поезду. Только впрыгнули в вагон, поезд тронулся. А на следующей станции, название не помню, Зорькин бегал телеграмму Марине отбивать. Ну, а в Тайге я с Зорькиным и Рыжим расстался, - Резкин внимательно посмотрел на Бирюкова: - Слушай, елки с палками, почему тебя эта история интересует?
- Есть предположение, что через сутки, как вы расстались, Зорькин был убит.
- Не может быть… - почти шепотом проговорил Резкин.
Антон давно замечал, что самые серьезные догадки и решения к нему приходят как бы внезапно. Так случилось и на этот раз. "Конечно же, и Зорькина, и Чернышев, и разговорчивый Егор Кузьмич Стрельников отводили подозрение от Столбова… Столбов достал из колодца дохлого кота, Столбов засыпал, колодец землей, Столбов… подарил Зорькиной туфли-лакировки и голубую косынку с якорьками. А не в Красноярске ли эти лакировки и косынка куплены?.." Еще толком не веря мелькнувшей догадке, скорее ради уточнения Антон спросил:
- Юра, а какие туфли купили?
- Дорогие. Черные, кажется, лакированные.
Бирюкову стало не по себе. Он расстегнул ворот рубашки и, сам не ожидая того, произнес вслух:
- Нет, не может быть…
- Я ж и говорю, елки с палками! - подхватил Резкин. - За что Зорькина убивать? Добрейшей души парень. Если грабеж, так у него ничего, кроме матросского обмундирования, взять было нечего.
- А Рыжий? - как за спасительную соломинку ухватился Антон. - Рыжий-то без копейки ехал…
- Не. Мы всю дорогу как братья ехали. К тому же Рыжий знал, что Зорькин ему почти последние деньги отдал. Рыжему еще до Одессы пилить надо было.
- Тебе что-нибудь известно об отношениях Марины и Столбова?
- Присылал Витька какое-то письмишко в армию. Вроде дружили они в то время.
- Что за человек Столбов? Не вспыльчивый?
- Имеешь в виду по причине ревности?.. - мигом догадался Резкин и даже, как показалось Антону, побледнел: - Да ты что? Столбов!.. Ты выкинь из головы, не вздумай кому-нибудь сказать!
Бабка Агриппина давно уже взгромоздила на стол шкворчащую сковороду с яичницей, еще несколько раз сныряла в погреб, а Бирюков с Резкиным все заняты были своим разговором.
"Если туфли и косынка, подаренные Столбовым Зорькиной, действительно те, что куплены в Красноярске, то как они попали к Столбову? Не солгала ли Зорькина, что именно Столбов подарил эти вещи ей?" - с таким вопросом ушел Антон от Резкина. Шел задумавшись, низко опустив голову, обочиной пыльной улицы с палисадниками.
- Доброе здоровьице, дорогой товарищ!
Бирюков удивленно повернулся на голос. У невзрачной старенькой избушки, облокотившись на плетень, стоял щупленький мужичок. На вид ему можно было дать и сорок, и пятьдесят лет. Небритый, с взлохмаченными волосами. Длинная, чуть не до колен, застиранная матросская тельняшка с обрезанными на манер тенниски рукавами мешком свисала с худых узких плеч. Под крючковатым, облупившимся от загара носом дымила махорочная самокрутка. Заспанными глазами мужичок равнодушно смотрел на Бирюкова.
- Доброе здоровьице.
- Здравствуйте, - ответил Антон.
- В гостях у Резкиных находились или с колодцем все пурхаетесь?
Бирюков остановился - мужичок явно вызывал на разговор.
- Это ж надо, такую козу заделать, а? Испокон веков такого преступления в Ярском не случалось. Убийцу-то скоро арестовывать будете? Или ждете, когда он тягу даст?
- Как найдем, так и арестуем, - ответил Антон.
- Оно, конечно… - мужичок повертел в заскорузлых пальцах самокрутку. - Милиции видней. А народу глаза не закроешь, язык не привяжешь. Народ-то, он понимает, что зазря колодец засыпать не станут…
Из-за избы выбежал пятилетний карапуз в одной коротенькой, до пупка, майке-безрукавке. Подбежал к мужику, шмыгнул таким же, как у него, облупившимся носом, потерся об его ногу, выпятил живот и чуть не на штанину пустил струйку.
- П-пшел отсель! - шикнул на мальчишку мужичок и пригрозил: - Погашу об задницу цигарку, будешь знать, где мочиться.
Карапуз, вычерчивая струйкой зигзаги, отбежал в сторону, покружился по ограде и вприпрыжку исчез за избой.
Антон сделал вид, что не понял намека о колодце:
- Из деревенских на такое никто не решится.
- Не скажи, дорогой товарищ. Есть и в деревне ухорезы, только морду подставляй.
- Да?
- Да.
- Кто ж это такой?
- Хотя бы тот, кто колодец землей засыпал. Он быка одним ударом может ухайдакать. Сила бульдозерная…
- Пронька! Провались сквозь землю, и куда ты только глядишь?! Я ж тебя, лодырюгу непутевого, просила присмотреть за дитем. И что это за чуду-юду на мою голову бог послал! К своему кровному дитю и то никакого сочувствия у него нету!..
- Чо там опять стряслось?! - не оборачиваясь и не отрываясь от плетня, крикнул мужичок.
- Через плечо оглоблей тебя по макушке, Степка нагишом в крапиву сел! - одним духом выплеснула женщина.
- Пусть смотрит, поносник, куда садится, - огрызнулся мужичок и, как ни в чем не бывало, стал рассказывать Антону: - Во неугомонный пацан. Зачастил на двор, штаны не успеваешь на него одевать. А на днях и в штанах учудил. Только баба красные угли из утюга выкинула, и что ты думаешь? Он моментом на них и припаялся. Не веришь, штаны дымом взялись, насквозь прогорели, а заднице хоть бы хны. Так, малость волдырями взялась… - помолчал, прислушиваясь к хрипящему детскому крику, ухмыльнулся: - Во базлает! Должно быть, как скипидаром жгет…
- Пронька! - опять послышался из-за избы женский голос. - С кем ты там лясы точишь? Возьмешься ты сегодня глядеть за дитем или нет? У меня молоко на печке сбежало, пока я тут с непутевым отродьем вожусь!
Мужичок заплевал окурок, недовольно поморщился, будто сожалел, что его отрывают от разговора, сказал многозначительно:
- Свидетели понадобятся, можете рассчитывать. Тодырев моя фамилия, запомните. Кое-какими сведениями по колодцу располагаю, - и лениво поплелся за избу.
"Так вот ты какой, Проня Тодырев - ходячий анекдот… - Антон посмотрел ему вслед и вдруг мысленно спросил: - Откуда у тебя такая "безразмерная" тельняшка?"
16. Бутылка пива и тельняшка
Проня не дождался, когда Бирюков его пригласит. Пришел сам, без приглашения. Приоткрыл осторожно дверь председательского кабинета, сунул в образовавшуюся щель небритую, с припухшими покрасневшими глазами физиономию, заспанным голосом спросил:
- По следствию об колодце принимаете?
- Проходите, - сказал Антон.
Он прошел, поддернул сползающую с плеча тельняшку, неторопливо сел на указанный Антоном стул, кашлянул:
- Тодырев, говорю, моя фамилия. Прокопий Иванович… - помолчал. - Записывать мои сведения будете или как?
Антон вспомнил Пронину историю с котом, рассказанную в клубе заикающимся шофером Щелчковым, и с трудом сдержал улыбку:
- Давайте "или как".
- Правильно. - Проня удовлетворенно кивнул. - Чего бумагу зря портить. Все ясно, как ясный день. В обчем, вскорости, когда засыпали колодец, человек, возивший туда землю, требовал с меня разводной ключ. Навроде я тот ключ украл у него.
- Говорите ясней. Какой человек? Какой ключ?
Проня недоуменно пожал плечами:
- Не ясно?.. Землю в колодец возил Столбов. Ключ - каким гайки отвинчивают. Большой ключ, железный.
- Дальше что?
- Все как ясный день. Ключом ухайдакали человека, бросили в колодец и землей засыпали. Чтоб концы скрыть, ключ затырили, а для отвода глаз - Проня, мол, Тодырев стибрил. Бывало дело, иной раз брал у мужиков ключи взаймы, но когда хозяева спрашивали, всегда отдавал. А столбовский ключ где я отдам, когда в глаза его не видал.
- Еще что?
- А чо еще надо? - удивился Проня, поцарапал щетинистый подбородок. - Столбов специально ключ затырил, чтоб доказательств не было.
- Напишите все это подробно и оставьте мне, - сказал Антон.
Проня кашлянул:
- Самому, что ль, писать?
- Конечно.
- Подчерк у меня некрасивый.
- Какой есть, таким и пишите.
- Дома можно?
- Что?
- Написать. Пацан у меня, Степка, на улице без пригляду остался.
- Напишите дома, к вечеру принесете.
Проня замялся, вроде бы хотел еще что-то сказать, но не решился и, опять поправив на плече тельняшку, вышел из кабинета.
Бирюков задумчиво поглядел в окно. Против конторы в дорожной пыли дремали куры. Здоровенный серый гусак, высокомерно вытягивая шею, охранял щиплющий траву выводок. Мысли у Антона были невеселые. Сомнений почти не оставалось - в колодце обнаружены останки Зорькина, но… как он попал туда? Какие туфли и косынку подарил Марине Столбов?
Вот-вот должен был подойти Резкин. Антон вчера попросил его сходить в клуб и, если Марина будет там в черных лакировках и голубой косынке, обратить внимание: те или нет это вещи, которые покупал Зорькин в Красноярске.
Резкин пришел хмурый, поздоровался с Бирюковым за руку, сел у окна и задумчиво стал смотреть на улицу.
- Что молчишь? - спросил Антон.
- Не вовремя я приехал, - уклонился от ответа Резкин. - В деревне, кроме Прони Тодырева да деда Слышки, все на сенокосе. Стыдно без дела слоняться. Завтра попрошусь у Маркела Маркеловича в бригаду, вспомню молодость. Знаешь, как раньше мы сено метали?
- Знаю. Сам из Березовки.
- Серьезно? - лицо Резкина оживилось. - Так мы, оказывается, земляки, елки с палками!
Мимо конторы, разогнав с дороги кур, протарахтел трактор "Беларусь". Резкин выглянул в окно, посмотрел ему вслед и словно обрадовался.
- Витька Столбов в мастерскую поехал, - повернувшись к Антону, сообщил он. - Знаешь, какой это мировецкий парень? - и показал большой палец. - Я в детстве ногу ломал. Зимой ахнулся на твердый наст, кость пополам, в придачу - зуба как не бывало! У местного фельдшера для обезболивающего укола чего-то там не оказалось. Надо срочно ехать в райцентр. Мороз под сорок заворачивает. Витьке сказали, что я сознание потерял. Он записку от фельдшера в карман, на Рекордсмена - резвый у нас такой племенной жеребец был - и верхом туда почти тридцать километров, да обратно столько же. Обморозился, а нужное привез. Ему говорят: "Надо было в санях ехать, теплее…" А он: "Верхом быстрей. Юрке же без уколов больно". Понял? - Резкин посмотрел в окно, помолчал и опять повернулся к Антону: - И друзьями особыми мы с ним никогда не были. Учились в одном классе, и только. Он меня всегда шалопаем считал, а вот пожалел ведь…
- Столбов самому мне жизнь спас, - признался Бирюков.
- Выходит, это правда? - удивился Резкин. - А я вчера услышал от ребят, спрашиваю Витьку, он говорит: "Не верь, врут от скуки".
Антон догадался, что неспроста Резкин завел разговор о Столбове, и с недобрым предчувствием сказал:
- Говори, Юра, откровенно. Что еще вчера услышал?
Резкин какое-то время колебался, словно решал, стоит ли идти на откровенность, но все-таки решился и скороговоркой выпалил:
- Проня Витьке какой-то ключ примазывает. Ты, наверное, уже знаешь об этом. Только прошу тебя как человека: не верь Проне. Понимаешь, елки с палками, не может Витька такое сделать! Голову даю на отсечение.
- А Проня?.. - вдруг спросил Антон.
Резкин посмотрел так, будто услышал что-то необычайно интересное.