- Зорькин щелчком бы Проню перешиб. Да и трус Проня несусветный. Подопьет когда, духарится, а так - заяц, каких мир не видал. Вот злопамятный он, паскуда, это точно. Сколько времени прошло, как Витька его в клубе успокоил, а все еще помнит. Ребята мне об этом вчера рассказывали. Ты, елки с палками, если хочешь из Прони правду вытянуть, припугни его покрепче - сразу слезу пустит.
- Не люблю я, Юра, людей путать.
- Ну, придумай что-нибудь такое строгое. Только пьяного не трогай. Пьяный он духарной, будет куражиться и врать до посинения.
- Зорькину видел?
- Видел.
- Ну и что, насчет туфель и косынки?
- Косынка похожа, якорьки запомнил. Про туфли ничего не могу сказать. Шесть лет почти прошло. Может, те, что покупали, может, другие, не помню.
Бирюков поднялся из-за стола. Резкин тоже встал, посмотрел на Антона просящим взглядом:
- Не дави на Витьку, а? Он знает, что Проня на него грязь льет. Знаешь, как Витьке сейчас тошно? Разберись с ним по-человечески. Тут какая-то дикая случайность. Знаешь, как иногда по случайности можно влипнуть. На службе со мной был случай. Командир роты - потешная такая фамилия Ныркин - лишил меня на месяц увольнения. А я шалопаистый, как Витька говорит, был. Рванул в самоволку. Подружку, елки с палками, решил сыскать. На Сахалине, скажу тебе, не густо их, а тут, смотрю, на ловца и зверь бежит. Пупырышечка такая каблучками цокает. Мозги девицам туманить я умел. Пристраиваюсь к ней: куры-гуси, конфеты-пряники, печки-лавочки. Улыбается. Ходим-прогуливаемся. Время за полночь. На грех попадается телефон-автомат, квартирный номер командира роты помню, и двушка в кармане есть. Минут десять протяжные гудки в трубке басили. Поднял все-таки командира из теплой постели, слышу: "Алло. Ныркин". - "Привет. Дыркин", - говорю и спокойненько вешаю трубку. - "Вот так, милая: - улыбаюсь пупырышечке, - начальству надо мстить культурно и остроумно". В часть вернулся - как надо, опыт был. Все тики-так. А утром ни с того ни с сего командир требует к себе. Улыбается: "Как спалось, Дыркин?" Я - куры-гуси, конфеты-пряники, я не я, и лошадь не моя. Смотрю - взбеленился. Ох, и дал же он мне чертей! И не за то, что сон его нарушил, - мужик с юмором оказался, - а за то, что выкручиваться начал. Неделю на губе просидел. А случайность вот какая: пупырышечка оказалась родной дочерью командира. Когда я номерок набирал, она рядом стояла, смикитила - что к чему. Понял, какие шутки черт отмачивает, когда бог храповицкого задает? - Резкин улыбнулся. - После этой случайности зарок дал: поймали с поличным, не крути, Юра! Вот сегодня шел к тебе с намерением сказать, что косынка не та. А потом подумал-подумал: тебя запутаю, сам запутаюсь и Витьке, может, вместо добра в сто раз хуже натворю.
- Правильно сделал, что так решил.
- Ну вот… Так ты поможешь Витьке выкарабкаться из беды?
- Легкомысленных обещаний, Юра, я не даю, - Антон помолчал. - Но могу дать честное слово, что буду искать правду до конца. Заверяю тебя, никаких компромиссов не будет, только правда.
- И на том спасибо, - сказал Резкин.
Столбова Антон Бирюков разыскал у колхозной мастерской. Тот колдовал у своего трактора. Увидев Антона, он вроде и обрадовался и в то же время смутился. Протянув для рукопожатия ладонь, спохватился, что она испачкана маслом, и отвел в сторону. Антон пожал его локоть, как водится обычно, спросив, кивнув в сторону трактора:
- Ремонтируешь?
- Да нет. Мыслишка одна пришла, хочу под стогомет переоборудовать, - вытирая пучком сорванной травы промасленные ладони, ответил Столбов. - Маркел Маркелович разрешил до утра потехничить, надо управиться за ночь.
- Мне, Виктор, необходимо с тобой серьезно поговорить. Найдется у тебя с полчасика времени?
Столбов бросил под ноги измятую в руках траву и достал из кармана комбинезона пачку "Беломора". Закуривая, искоса взглянул на Бирюкова, видимо, догадавшись, о чем пойдет речь, проговорил:
- Какой разговор может быть о времени? Я думал, в контору вызовешь, а ты сам пришел. - И усмехнулся так, что Бирюков не понял, хорошо это, что сам к нему пришел, или плохо.
Взгляды их встретились. Спокойный, доброжелательный взгляд Антона и настороженный, серьезный Столбова.
- Ты дарил Зорькиной туфли и голубую косынку с якорьками? - спросил Антон.
На лице Столбова не появилось ни растерянности, ни удивления. Во всяком случае, Бирюков этого не заметил. Прежде чем ответить, Столбов огляделся, увидел неподалеку от трактора ящик из-под каких-то деталей, показал на него, предлагая сесть. Подошли, сели рядом. Столбов несколько раз медленно, будто выигрывая время, затянулся папиросой и только после этого ответил:
- Дарил.
- Где ты их взял?
- Можно сказать, купил.
Антон, досадуя, что вторично не может найти к Столбову подхода, спросил:
- У кого купил? Когда?
- Когда - помню. В шестьдесят шестом году, вскорости после засыпки колодца. А вот у кого? Если бы я знал - у кого… - невесело, но очень спокойно проговорил Столбов.
- Туфли и косынку, что ты подарил Зорькиной, вез ей знакомый моряк, который не доехал до Ярского.
Первый раз на лице Столбова появилась растерянность, будто его внезапно оглушили. Он раздавил каблуком сапога окурок, сразу закурил новую папиросу и тихо сказал:
- Всякие предположения в голове крутились, но такого не предполагал. Вот это влип…
Бирюков выжидательно молчал. Столбов курил, и трудно было понять, вспоминает он или о чем-то думает.
- Вот это влип, - повторил Столбов и посмотрел на Бирюкова. - Шесть лет почти прошло с тех пор. Через несколько дней, как колодец забросили, помог одному шоферу. Погода осенняя была, слякотная. Засадил он свой ЗИЛ в кювет по самую кабину. Если бы не я с груженым самосвалом - в жизнь бы ему самому не выбраться. Часа полтора с ним возился. Выволок из грязи. Он угощать начал, сам крепко выпивши был. Я за рулем никогда не пью, отказался. А он, как это по пьянке бывает, расчувствовался чуть не до слез, благодарить стал. Достает газетный сверток, сует: "Возьми, бабе отдашь, пусть носит. Своей купил, но не стоит она этого. Пока здесь в командировке вкалываю, сельскому хозяйству помогаю, она закрутилась в городе". Я отказываюсь, он силком толкает: "Бери!" Ну, думаю, черт с тобой, протрезвишься - назад попросишь. Правда, он тут же в долг червонец стал цыганить. У меня деньги были с собой. Набралась десятка, отдал. Вот и все. С тех пор шофера этого ни разу не видел.
- А до того не приходилось с ним встречаться?
- Нет.
- Номер машины или хотя бы буквенный индекс не запомнил?
- Номерные знаки были грязью забрызганы.
- Хоть что-то во внешности шофера запомнил?
- Мордастый такой дядька, лет под сорок. Помню, бутылку с пивом зубами открывал. Первый раз такое видел, удивился, как он зубы себе не выворотил.
- Теперь не удивляешься?
- Теперь у нас Сенька Щелчков, который Маркела Маркеловича на "газике" возит, таким манером с бутылками расправляется. - Столбов помолчал. - Наверное, из приезжих шофер был. К нам же каждую осень со всей страны на уборку съезжаются помощники. Кто от души помогает, а иной кантуется, абы время провести.
- Постарайся, Виктор, подробности вспомнить, - Антон почти умоляюще посмотрел на Столбова: - В таком деле иногда второстепенная деталь может все, как прожектором, осветить.
Столбов сплюнул на землю отжеванный кончик папиросного мундштука.
- Ты уговариваешь, как будто я враг себе. Еще тогда, как он всучил мне сверток, предчувствие было: не иначе - ворованное. Затем прошло. Сто лет бы эти туфли с косынкой у меня провалялись, если б Марина их не увидела. Понравились они ей, померила и говорит: "Витьк, ты как на меня купил. Продай". - "Бери так и носи на здоровье", - ответил, а рассказывать, откуда они ко мне попали, не стал. - Столбов вопросительно посмотрел на Антона. - Неужели Марининого моряка в колодце нашли?
- Трудно сейчас сказать.
- Я ведь знал, что он должен приехать…
- От кого?
- Сначала Слышка рассказал. Потом сама Марина говорила, что морячок к ней вот-вот приедет, вроде даже телеграмма от него была.
- О колодце нового ничего не вспомнил?
- Что о нем вспомнишь нового? Вот разве… бадья обычно у колодца на земле стояла, а в тот раз утром оказалась в колодце. Вода зачерпнута была, и кот в ней. То ли прыгнул и загремел с бадьей в колодец, то ли его туда кто швырнул. И голова у кота вроде разбита была, ну да я к нему особо и не приглядывался.
- Как ты бадью достал, если она в колодце была?
- От нее веревка к стояку была привязана, чтоб от колодца бадью не утаскивали никуда, - Столбов опять закурил. - И еще в ту ночь у меня из кабины самосвала утащили разводной ключ. Я грешил на Проню Тодырева. У него такая замашка есть - прибрать, что плохо лежит. Только, кажется, не брал он. До сих пор не знаю, куда ключ делся. А Проня сейчас по деревне вякает: Витька Столбов, мол, этим ключом ухайдакал человека.
- А сам Проня не мог этого сделать?
- Нет, - не задумываясь, ответил Столбов.
- Трусливый?
- Я не сказал бы, что трусливый. По пьяной лавочке Проня и за кирпич может схватиться, и за ножик. Но все это такое… петушиное.
- Что хоть за машина была у шофера? - спросил Антон.
Столбов подумал, пожевал папиросу.
- Я ж говорил, машина ЗИЛ, вроде новая, но побита изрядно. Видно, шофер был аховый. Это я приметил, когда вытаскивал: он все невпопад скорость включал. Кабина такого… бежевого цвета. - Столбов вдруг прямо посмотрел на Антона. - Да что это тебя так интересует? Наверное, слушаешь меня, а у самого на уме: "Выкручивается, видать, Столбов. Шофера какого-то придумал…"
- Как тебе сказать… Мелькнула такая мысль, - честно признался Антон. - Только ты, пожалуйста, не думай, что я за нее ухватился. Напротив, сделаю все, чтобы найти того шофера.
- Где ты его найдешь, - Столбов безнадежно махнул рукой. - Столько лет прошло.
- Человек не иголка, попробуем найти, - Бирюков вздохнул. - Жалко, примет у нас с тобой маловато.
- Да уж какие там приметы… Только и помню, как бутылку с пивом открывал.
Чем дальше разговаривал Бирюков со Столбовым, тем больше крепла уверенность в его невиновности, хотя факты, напротив, были не в его пользу. Будто умышленно кто-то подтасовывал эти факты. Кто? Мысли переключились на Проню Тодырева. Почему он сейчас, столько лет спустя, вспомнил о каком-то разводном ключе? Не слишком ли он злопамятен? Не отводит ли удар от себя? Думая о Проне, Антон вспомнил его "безразмерную" тельняшку.
- Вить, откуда у Прони такая старая тельняшка? - быстро спросил он у Столбова.
- Купил где-нибудь.
- Вроде с чужого плеча, великовата ему…
- На Проню размер не подберешь, он же малокалиберный.
- Давно она у него?
Столбов невесело улыбнулся:
- Не греши на Проню. Только время зря потеряешь.
Дело зашло в тупик. Где и как искать этого шофера, о котором всего-то и известно, что открывает зубами пивные бутылки да машина у него была с бежевой кабиной? На какое-то время опять появилось сомнение: "А если шофер - вымысел Столбова?" - но быстро исчезло. Непохоже, чтобы Столбов стал так наивно сочинять.
День догорал ясным, обещающим хорошую погоду закатом. Хотелось скорее увидеть Чернышева, посоветоваться с ним. Однако Маркел Маркелович был еще где-то на сенокосных лугах. Бирюков открыл его кабинет, сел за стол, задумался. Снова вспомнился Проня Тодырев. Навязчиво перед глазами встала его застиранная, сползающая с плеч тельняшка. "Откуда она все-таки у него? - в который уже раз задал себе вопрос Антон и решил: - Придет со своей писаниной, обязательно узнаю".
Но Проня не пришел вечером, как уговаривались. Пришла его жена Фроська - пожилая, с морщинистым лбом и длинными натруженными руками. Исподлобья посмотрела на Антона блеклыми уставшими глазами, спросила грубым голосом:
- Дурачок мой был у вас?
- Прокопий Иванович? - на всякий случай уточнил Антон и показал на стул: - Садитесь.
- Некогда рассиживаться, - на Фроськином лице появилась не то усмешка, не то брезгливость. - Угодил, видно, Проня вам, коль по имени-отчеству его называете. Только никакого объяснения про Витьку Столбова я писать не буду.
Бирюков удивленно поднял брови:
- Я вас и не просил.
- Он же, балбес, сам в жисть не напишет. Он же не все буквы знает.
- А как на бульдозериста выучился?
- Маркел Маркелович, добрейшая душа, помог, хотел дурака в люди вытянуть. Силком заставил две зимы на курсы ходить, каждую гайку, каждый болтик у бульдозера прощупать непутевыми руками. А как стали курсанты экзамены сдавать, уговорил экзаменовщиков, чтобы чуду-юду не по билетам, как всех, спрашивали, а прямо на бульдозере проверяли. Вот он и отчитался таким фертом, - Фроська посмотрела на стул и тяжело опустилась на него. - Прихожу сегодня домой с работы, ребенок в слезах. Гусак где-то здесь, возле конторы, ему всю спину исщипал, а Проне хоть бы что. Сидит, лыбится. "Пиши, - говорит, - следователю объяснение, что Витька Столбов в шестьдесят шестом году обвинял меня в краже ключа. Сидеть Витьке в тюрьме за убийство". - "Я, - говорю, - щас тебе напишу, оглоблей тебя…" - Фроська осеклась. - Простите, ради бога, с этим чудой-юдой не только оглоблю, а всех родителев и небесную канцелярию спомянешь…
- Не надо мне такого объяснения, - сказал Антон.
- Вот и я так думаю: какое от дурака может быть объяснение? Это ж только курям на смех. Хоть бы припугнули его покрепче. Ну совсем мужик балдеть стал, в какую ни есть, да оказию ввяжется. Вот взъелся на Столбова, ну хоть ты ему кол на башке теши!..
- Он не на флоте служил? В тельняшке ходит…
- Это полосатая-то матросская майка? - Фроська сердито махнула рукой. - На базаре купил. Лет семь, не то шесть назад вместе ездили в райцентр. Телку зарезали, продали мясо. Дала чуде-юде десятку, чтоб путнюю рубаху себе купил. На полчаса кудай-то крутанулся, является выпимши и, вместо рубахи, дурацкую майку приносит. Первое время только по праздникам ее таскал, а последний год и в будни не снимает. Рукава уж измочалились, обрезать пришлось. - Фроська хмыкнула: - На флоте… Скажете тоже! Его из-за малограмотности даже в армию не брали.
Под окном конторы фыркнул, как уставшая лошадь, председательский "газик". Лязгнула дверца. В коридоре послышались грузные шаги, дверь отворилась, и в кабинет вошел основательно запыленный, но веселый Чернышев. Антон, уступив ему место, пересел к окну. Маркел Маркелович устало потер спину, блаженно вытянул под столом натруженные за день ноги и возбужденно заговорил:
- Вот работнули сегодня! Не меньше двух планов сделали. Вся деревня на лугах была, даже дед Слышка с Юркой Резкиным не вытерпели к вечеру, помогать пришли, - передохнул и посмотрел на Фроську: - Ты ко мне, Ефросинья? Благоверный твой все спит? Выпрем мы его из колхоза, ей-богу, выпрем!
- А лучше б совсем его из Ярского выпереть, не только из колхоза, - Фроська решительно рубанула рукой. - Сегодня проспался, вот к следователю ходил. Щас я из-за чуды-юды здесь объясняюсь, оглоблей его… - опять осеклась и посмотрела на Бирюкова. - Можно домой идти? Дел у меня дома по горло.
Бирюков наклонил голову. Чернышев живо повернулся к нему, едва только захлопнулась за Фроськой дверь, участливо спросил:
- Твои как дела? Есть сдвиги?
- Незначительные, - признался Антон и стал рассказывать.
Чернышев слушал внимательно, не перебивая и не задавая вопросов. Изредка устало потирал виски, морщился, словно от головной боли.
- И как теперь искать этого шофера? - спросил он, когда Бирюков рассказал все, вплоть до Прониной "безразмерной" тельняшки.
- Куплю бутылку пива, стану на большой дороге. Как увижу ЗИЛ с бежевой кабиной, бутылку шоферу: "Открой, друг". Если к зубам поднесет, в кутузку его. Следующего буду караулить. И так, пока всех, кто зубами открывает, не переловлю. Затем опознание устрою, - невесело пошутил Антон.
- Да-а… - Чернышев устало провел ладонями по лицу. - Нерадостные дела, однако раньше времени не отчаивайся. Иголку и то в стогу сена при желании найти можно. Важно: как и сколько человек искать ее будут.
- Столбову я примерно так и сказал.
- Ты верь ему, Антон, не давай Витьку в обиду, - Чернышев оживился: - Знаешь, какую он замечательную штуку сегодня предложил?! Если к утру переоборудует свой трактор, мы уже завтра три суточных плана на скирдовке сена отгрохаем, - и улыбнулся. - Значит, голуба моя, к Проне тоже приглядывался? Шутки шутками, хоть Столбов и Резкин скидывают его со счетов, а человек он шкодливый. По пьянке и за кирпич, и за ножик схватиться может. Только в данном случае не… не подходящ Проня. Тельняшка отпадает, остается бутылка пива. Вот и надо этого шофера искать. Не иначе - приезжий кто-то. Из своего района Столбов сразу бы человека определил. А приезжих у нас по осени действительно бывает много: и краснодарские, и ростовские, и пермские, и новосибирские, - Чернышев поднялся, погладив поясницу, прошелся по кабинету. - Время позднее, пошли сейчас домой, а завтра с утра подниму на ноги всю бухгалтерию, и ты вместе с ними посмотри-ка внимательно архив за тот год: наряды, ведомости, справки разные, трудовые соглашения. Надо хотя бы ориентировочно составить картину, из каких областей в тот год работали у нас на уборке урожая приезжие шоферы.
17. Дядя Гриша
Поздно в этот вечер погас свет в доме Чернышева. Давно опустел почти ведерный старинной работы самовар, а Маркел Маркелович с Антоном все не вставали из-за стола. Неторопко, сумрачно шла беседа. Бирюков, будучи юристом понимал, насколько шаткие факты удалось ему собрать. Чернышев хотя и не знал тонкостей юриспруденции, но тоже отчетливо представлял себе, как трудно найти истину в столь запутанном давнем деле. В отличие от Антона, не исключавшего возможность участия в случившемся жителей Ярского, Маркел Маркелович был почти полностью убежден, что никто из его односельчан не мог пойти на убийство или соучастие в нем.
- Пойми, голуба моя, - рассудительно говорил он Антону, - утаить преступление от своих не так-то просто. Тут по глазам увидят неладное. Это ж деревня. Утром хозяин курицу зарубит, вечером все село знает. А ты говоришь об убийстве человека. Это тебе не пирог с малиной съесть и облизнуться.
Когда Антон намекнул на несколько странное поведение бригадира Ведерникова, Чернышев, немного подумав, заявил:
- Самое правильное решение бригадир принял. Сам пораскинь мозгами: бревна надо заготовить, привезти к колодцу. Они кому-либо приглянутся, вечерком погрузит - и домой. Колодец опять раскрыт. А земли - два-три самосвала ухнул и порядок… Другое дело, почему Ведерников тянул с засыпкой колодца? И опять же можно понять его: сколько лет колодец существовал и ничего не случалось…