- Как все. После армии устроился на завод, получил приличную квартиру, женился. Письмо как-то мне присылал. Приглашает тоже перебраться в город. Жизнь, дескать, там веселее. С работой и квартирой обещал утрясти - он на заводе в каких-то мастерах уже ходит. Умотал бы я к нему, мать вот только отсюда не хочет срываться. И оставить ее не на кого здесь. Меня ведь из-за матери и в армию не взяли, сердце у нее барахлит.
Бирюков слушал Столбова и не верил, что это тот самый неразговорчивый, мрачный парень, из которого он прошлый раз, в кабинете Чернышева, буквально вытягивал каждое слово. И Столбов, будто уловив его мысль, вдруг осекся:
- Ну да это к делу не относится. Растрепался, как дед Слышка.
- В каких войсках Резкин служил? Томский адрес его сохранился? - спросил Антон.
- Есть адресок. А служил Юрка в каком-то военно-морском стройбате, - ответил Столбов.
Он подошел к этажерке, которую Бирюков сразу приметил - такие были почти в каждой, крестьянской избе, долго перекладывал книги, наконец взял одну из них, достал из нее пустой распечатанный конверт и подал его Антону. "Томск, Набережная Томи, 27, квартира 7. Резкин Ю. М." - прочитал Антон обратный адрес, внимательно разглядел недавние почтовые штемпели и, все еще сомневаясь, спросил:
- Это Агриппины Резкиной внук?
- Ее. Чей больше… - Столбов положил книгу на стол. - Мы в одном классе учились.
- Почему он после армии ни одного письма бабке не прислал?
- Он и из армии столько же ей присылал. Когда деньжонки цыганил на мотоцикл, только и писал. Бабка не дала денег, писать перестал. Юрка еще тот писарь!
- Тебе же написал.
- Понадобился я ему, потому и написал. У него в бригаде толковых слесарей не хватает. А я в этом деле кое-что соображаю. Вот Юрка и вспомнил обо мне. Пишет, приезжай, мол, по триста рубликов каждый месяц зашибать будешь и квартирку с ванной и теплым туалетом заимеешь.
Бирюков слушал и в душе усмехался наивности, с которой ухватился у Агриппины Резкиной за матросское письмо. Думал: "Не заведи сейчас Столбов этот разговор, сколько бы пустой работы пришлось переделать!". На глаза попалась положенная на стол Столбовым книга. "Старый знакомый" - прочитал на обложке и вспомнил, с каким увлечением зачитывался в студенческие годы рассказами Льва Шейнина. И опять Столбов словно угадал его мысль.
- В райцентре как-то купил. Здорово пишет, - он взял книгу в руки. - Неужели все написанное правда?
- А что, не верится?
- Как тебе сказать…
Водка все-таки подействовала на Столбова. Он раскраснелся, потрогал ворот рубахи и, казалось, готов был вступить в спор:
- Вот есть тут, как преступники с повинной приходили. За это наказание им смягчали. А какая разница, с повинной преступник придет или следователь его вину докопает? Скажем, убили человека. Тут хоть как убийца винись, а человек-то не оживет. По-моему, это следователи, чтобы облегчить себе работу, пыль в глаза пускают: приходите, мол, преступнички, сами - помилуем. А клюнет на приманку какой чудак, его за хобот… и на всю катушку!
Глаза Столбова возбужденно блестели. Он придвинулся к Бирюкову и даже забыл о дымящейся в руке папиросе. Антон возразил:
- Если преступник с повинной явился, значит, в его сознании что-то произошло. Может, он понял всю глубину преступления и сам ужаснулся. Хитрецы с повинной не идут, а вот преступники, даже закоренелые, бывает иной раз, задумываются над смыслом жизни.
Столбов недоверчиво хмыкнул, несколько раз глубоко затянулся папиросным дымом.
- Это ж силу воли надо иметь, чтобы самому голову в петлю сунуть.
- Почему же в петлю?
- Если воровство или халатность, - продолжал Столбов, - тут еще куда ни шло. А убийство? За него ж высшую меру наказания приклепать могут! Нет, у меня бы силы воли не хватило. Я бы с повинной - дудки! Докажи, следователь, мою вину, тогда и петлю набрасывай.
- Видишь, как ты рассуждаешь: "Докажи мою вину". А у нас законом предусмотрено, что чистосердечное признание является основанием для смягчения наказания.
Столбов закурил другую папиросу, ухмыльнулся:
- В позапрошлом году я чистосердечно признался на свою шею. Есть у нас в Ярском один хмырь, Проня Тодырев. Лодырь несусветный, сутками спит. А как подопьет - откуда что берется. Ну точно бодливый бык на всех кидается. Особенно женщин да ребятню обижает. Не стерпел я однажды его куража, прицыкнул. Он - в пузырь. Вытаскивает из кармана складной ножичек и на меня. Я вроде и обижать, не хотел - всего один раз легонько дал ему по сопатке - а у Прони… юшка из носа. Дело было принародно, в клубе. Все видели, что Проня хоть и с детским, но все-таки с ножом на меня пер. Поддержали: "Правильно, Витька, давно рога обломать надо было". А через несколько дней приезжает из вашей милиции Кайров и спрашивает: "Бил Проню Тодырева?" - "Врезал, - отвечаю, - разок. Жалею, мало. Еще надо бы дураку поддать, чтобы людей не пугал". - "Значит, не отрицаешь? Так и запишем", - Кайров в момент настрочил протокол, показал, где мне расписаться, и говорит: "Если Тодырев не заберет свое заявление, будешь отвечать перед судом за мелкое хулиганство". Председатель колхоза Чернышев вступился за меня, а Кайров руками разводит: "Превышение обороны. У Прони хоть и дурная кровь, но отвечать за нее придется как за полноценную. Пусть договариваются мирным путем. Договорятся, дело прекратим". Вызвал Маркел Маркелович Проню, и так с ним, и сяк. А Проня ни в какую: "Полста рублей наличными, тогда заберу заявление. Мне сейчас много сладкого надо есть, чтобы восполнить кровь, утраченную из-за хулиганства Столбова. А в связи с малым дитем, средств на сладости у меня нет". Плюнул Маркел Маркелович и говорит мне: "Отдай дерьму полсотни, чтоб не вонял. Я тебе премию на эту сумму выпишу". От премии я, конечно, отказался, свои деньги отдал. А Проне того и надо было: закупил в сельмаге весь запас "Раковых шеек" и, недели две сорил по деревне конфетными обертками, хвалился каждому встречному: "Во, за счет Витьки Столбова кровь восстанавливаю!" - Столбов помолчал, будто думал, говорить ли дальше. - Прошлый раз, когда ты меня допрашивал, хотел кое-какие предположения высказать по колодцу, да вспомнил вот этот случай. Думаю, опять чистосердечно нарвусь на неприятность. А зачем мне это надо?
- И зря суда испугался, - сказал Антон. - Свидетели подтвердили бы твою невиновность, и схватил бы Проня по своему заявлению, как миленький.
- Зря! Это для милицейских суд не страшен. Вы все законы знаете, с судьями - по имени-отчеству. А мы в этом отношении люди темные. Только секретарь объявит: "Встать. Суд идет!" - у нас коленки затряслись. И свидетели дома храбрятся, а как за дачу ложных показаний распишутся, так в рот судье начинают заглядывать, чтоб ответом угодить. По себе знаю. Был один раз в свидетелях. Судья задает вопрос, а я глазами хлопаю, боюсь лишнее слово сказать. После сам над собою смеялся…
Непринужденно начавшийся разговор прервала мать Столбова. Заглянув со двора в избу, она тревожно сказала:
- Вить! А следователь-то, наверно, и впрямь утоп. Не зря Слышка суетился - милицейская машина у конторы остановилась.
- Чокнулись вы со Слышкой! - Столбов сердито указал на Бирюкова: - Вот он, следователь! А ты: "Утоп! Утоп!".
"Кто там из милиции приехал?" - удивился Антон и предложил:
- Идем со мной. Дорогой о колодце расскажешь.
- Что о нем рассказывать?.. - словно испугался Столбов, однако все-таки пошел с Антоном.
Шли молча. У конторы увидели Кайрова, милицейского шофера и старика Стрельникова.
- Я, слышь-ка, как увидал его на тракторе с Витькой, стал звонить в милицию сызнова. Дак опять же телефон отказал, - виновато оправдывался Егор Кузьмич.
- Ты, Слышка, как всегда! - вмешался в разговор Столбов. - Слышал звон, да не знаешь, где он.
Кайров, видимо, уловил запах водки и строго посмотрел на Столбова:
- А ты, дорогой, шел бы спать, пока на пятнадцать суток не напросился.
- Это за вами не заржавеет, - обронил Столбов и отошел к конторе, на дверях которой висела свежая киноафиша.
Кайрова вроде током передернуло:
- Что вы сказали?
Столбов оглянулся:
- Что слышали.
- А ну вернись!
- А иди ты…
Лицо Кайрова побагровело, глаза расширились. Он как будто поразился смелости Столбова - очень уж небрежно колхозный тракторист от него отмахнулся. Бирюков, молча наблюдавший эту сцену, с упреком проговорил:
- Нельзя же так, товарищ капитан.
- Что?.. - Кайров уставился на Антона. - Заступник?! В рабочее время купаешься, как на курорте. Водку с кем попало хлещешь, а я должен бросать свои дела и разбираться. Мальчишка!
- Не пил я, - нахмуренно сказал Антон.
- Что, по лицу твоему не видно? Стоишь, как рак вареный!
Бирюкова словно ударили. Ударили больно, неожиданно. В какой-то короткий миг он почувствовал на себе любопытный взгляд старика Слышки, увидел лукавую улыбку молоденького милицейского шофера, заметил, как Столбов удивленно оторвался от чтения афиши. И, не отдавая отчета своим словам, неожиданно ляпнул:
- Не говорите глупостей, товарищ капитан.
Кайров опешил:
- Оскорбление?..
- Нет, диагноз, - по инерции съязвил Антон и лишь теперь отчетливо представил, каких дров только что наломал. Кайров был обескуражен. Однако, как у боксера, случайно ударившего противника ниже пояса, у Бирюкова не было удовлетворения от победы. Виновато оглядевшись, он увидел растерянно открывшего рот Слышку, испуганное лицо шофера. Во взгляде Столбова прочитал удивление: "Зачем ты так?" - и, не зная, что ответить на этот немой вопрос, пожал плечами.
Кайров, как говорится, рвал и метал, но Антон не слышал угроз. С трудом сообразив, что ему приказывают садиться в машину, вспомнил о ключе от кабинета Чернышева. Подошел к Столбову, передал ключ, подумал, что мог бы отдать его Екатерине Григорьевне, к которой все равно надо заехать за оставленными вещами. В голову почему-то пришла фраза Столбова о свадьбе. Антон улыбнулся и с наигранной веселостью сказал:
- Кина не будет, Витя.
Уже из машины увидел, как к Столбову подошла Зорькина. Она была в белой кофточке и короткой черной юбке. Так же, как утром, блестели туфли-лакировки. Но вместо голубой косынки с якорьками на плечи небрежно накинут прозрачный желтый шарф.
12. Мутное дело
Подполковник Гладышев пришел на работу в хорошем настроении. Где-то около полуночи ему на квартиру звонил вернувшийся из Ярского Кайров и доложил, что Бирюков отделался легким испугом, жив и здоров. Правда, старший оперуполномоченный уголовного розыска не преминул заметить, что расследование случая с колодцем не продвинулось ни на йоту, но после хорошего сообщения о Бирюкове это ничуть не расстроило подполковника.
Неприятности начались на работе, когда из Ярского позвонил Чернышев. Слышимость, как и вчера, была отвратительной. Из всего разговора подполковник понял только, что Кайров, будучи в Ярском, на какого-то выпившего тракториста оформил какой-то материал, и Чернышеву уже звонили из милиции, требуя направить парня в райцентр не то для разбора, не то для отсиживания пятнадцати суток.
- Не хулиган Витька! Понимаешь, не хулиган! - рассерженно хрипел Чернышев в телефонную трубку. - У меня свидетель есть, который присутствовал…
- Я разберусь, Маркел Маркелович. Разберусь! - успокоил Чернышева подполковник и, положив трубку, вызвал к себе Кайрова.
Кайров спокойно выслушал подполковника:
- Узнаю Маркела Маркеловича. За каждого своего колхозника разъяренным тигром поднимается.
- Что там у вас произошло?
- Пустяки. Погорячился я. Сейчас скажу ребятам, чтобы не вызывали Столбова. Вот с Бирюковым серьезней… - Кайров достал из кармана сложенный вчетверо лист бумаги и подал его подполковнику: - Это мой рапорт.
Подполковник, нахмурясь, прочитал исписанную мелким почерком страницу, с недоумением поднял глаза на Кайрова:
- Все правда?
- К сожалению, да.
- Сейчас приглашу Бирюкова. От таких выходок надо отучать немедленно.
Кайров встретился с подполковником взглядом:
- Мое присутствие будет мешать Бирюкову оправдываться. Лучше, если вы переговорите с ним один на один.
Подполковник, отпустив Кайрова, стал перечитывать рапорт. Зная горячий характер старшего оперуполномоченного уголовного розыска, он не мог вот так сразу поверить в его безгрешность и хотел найти причину, из-за которой разгорелся сыр-бор. Но ничего не нашел - поведение Кайрова, судя по рапорту, было безупречным. Вызвал Бирюкова, подал ему рапорт, сердито сказал:
- Читай!
Антон внимательно изучил кайровскую писанину, сильно покраснел и еле слышным голосом проговорил:
- За исключением мелочей, все правильно.
- Каких мелочей?
- Я не был пьян.
- Ничего себе мелочь! Кайров обманывает?
- Нет. Он ошибся. Столбов, можно сказать, с того света меня вытащил. Естественно, вид мой в то время был не совсем нормальным.
Оттого, что Бирюков говорил, не выкручиваясь и не бравируя, раздражение подполковника стало проходить.
- У тебя понятие о дисциплине есть? Ты в уголовном розыске работаешь или в шарашкиной конторе? - все еще строго, но уже с отцовским упреком спросил он.
- Наказывайте. Вину свою понимаю.
"Ни черта ты не понимаешь, - подумал подполковник. - Видно, допек тебя чем-то Кайров, коль ты…"
Зазвонил телефон. Дежурный медвытрезвителя громко, так, что было слышно даже Бирюкову, отчеканил:
- Товарищ подполковник! До зарезу надоел нам этот пьяница Гаврилов. За последнее время уже третий раз ночует. Вчера драку в ресторане устроил, посуды чуть не на пятьдесят рублей перебил, официанток бранными словами обругал…
- Где он сейчас?
- Пока у нас находится.
- Давай его немедленно ко мне, давай!
- Через десять минут доставим.
Едва закончился телефонный разговор, Антон виновато попросил:
- Разрешите мне присутствовать.
Подполковник, словно раздумывая, помолчал и утвердительно кивнул.
Гаврилов явился в кабинет измятый, с опухшим похмельным лицом. Не глядя ни на кого, сел на предложенный ему стул, уставился в пол. Гладышев немного выждал и сказал:
- Часто к нам наведываться стали.
- Не добровольно иду, приводят, - насупленно проговорил Гаврилов и вдруг бурно стал возмущаться: - Я ж этих молокососов всего лишь к порядку призвать хотел! Кто им дал право в общественное место дурацкий ящик с музыкой тащить?! Может, я в ресторан не пьянствовать пришел, а отдохнуть после трудового дня. Может, у меня необходимость с товарищем душевно побеседовать, а они мне в самое ухо весь вечер магнитофонную муру наяривают! Кто такое право им дал: выводить людей из равновесия?! Разве это порядок?..
- С кем встречались в ресторане? - строго спросил подполковник.
- Как с кем? - удивился Гаврилов. - Петьку Ширямова встретил. Служили когда-то вместе. Пивка малость выпили. Только деловой разговор начался, а эти зануды своей музыкой все заглушают, аж барабанные перепонки в ушах лопаются.
- До Петьки с кем разговаривали?
- Ни с кем.
- Рыжего, кирюху, забыли?
- А-а-а… - Гаврилов поморщился. - Отказался, зараза, признать меня.
- Кто он?
Гаврилов насторожился, словно сообразил, что болтнул лишнее:
- Откуда я знаю? Показалось, будто встречал.
- Где? - быстро спросил подполковник.
- Во Владивостоке.
- При каких обстоятельствах?
- Это давно было. Наверно, я спутал.
- С кем опутали?
На лице Гаврилова появилась растерянность:
- Может, эта сволочь бандюга какой…
- Вы не философствуйте, рассказывайте.
- Я ж сказал, давно это было. Уволенных в запас ребят со своего корабля провожал. Дружок закадьганый среди них был, Гошка Зорькин…
Бирюков от неожиданности чуть не открыл рот. Позабыв, что допрос ведет подполковник, он быстро спросил:
- В Ярском у Зорькина родственники есть?
- Нет… Если имеете в виду Зорькиных из Ярского, то это фамилия моей старшей сестры по мужу.
- А Марина Зорькина кем вам доводится?
- Племянницей.
Гаврилов немного успокоился, достал из кармана портсигар и попросил разрешения закурить. Подполковник кивнул. Внимание Бирюкова привлек гавриловский портсигар - массивный, из потемневшего серебра, с рисунком крейсера "Аврора" на крышке. Заинтересовался портсигаром и Гладышев. Гаврилов заметил это.
- Гошкин подарок, - сказал он и протянул портсигар подполковнику. - Тут даже надпись есть. Перед увольнением он мне подарил, а я такой же ему. Обменялись, так сказать.
Бирюков заглянул через плечо подполковника и на внутренней стороне верхней крышки портсигара прочитал витиеватую вязь, сделанную гравером: "Иннокентию на память от Георгия. Сентябрь 1966 г".
- Тут такое дело, - заговорил Гаврилов. - Дружили мы с Гошкой с первого года службы. Парень он детдомовский, родных нет. Даже в отпуск ехать некуда было. А у меня родни - хоть отбавляй. Ну я и уговорил его однажды махнуть со мной. Тут у него любовный роман произошел. Втюрился Гошка в мою племянницу, Маришку. И она вроде к нему неравнодушна была. Переписку вели. Я уж рассчитывал на свадьбе гульнуть, только свадьба не состоялась. Прислал, кто-то из Ярского Гошке письмо, будто Марина с Витькой Столбовым любовь закрутила. Гошка ей упрек закатил по такому поводу, а она ему - отходную. Не веришь, мол, моей честности - катись на все четыре стороны! Пробовал я их мирить, но нашла коса на камень, - Гаврилов помолчал, разглядывая папиросу. - А рыжего, о котором спрашиваете, Гошка на вокзале встретил. Тот вроде геологом был. Деньжата то ли прокутил, то ли украли у него. Короче говоря, даже билет из Владивостока не на что было купить. Гошка - парень добрейший, предложил сброситься кирюхе на билет. Так рыжий с ними и уехал. В один вагон к ним еще Юрка Резкин подсел, знакомый парень из Ярского. Тоже уволился из армии…
- Как Резкин оказался во Владивостоке? - спросил Антон. - Он же на Сахалине служил.
Осведомленность, казалось, сбила с толку Гаврилова. Туго соображая, бывший мичман посмотрел на Антона, потом на подполковника.
- Отвечайте, - поторопил подполковник.
- Многие с Сахалина через Владивосток в то время ездили. На вокзале, можно сказать, случайно встретились. Я Гошку с Резкиным познакомил.
- Резкин в Ярское ехал? - опять спросил Антон.
- Нет. Проездные у него были до Томска. Решил после армии в город перемахнуть. В Томске у Резкина кореш какой-то жил, раньше вместе служили. Ну, они списались, тот ему вроде работу на каком-то крупном заводе подыскал.
- Когда это было? - теперь уже задал вопрос подполковник.
- В шестьдесят шестом, в начале сентября.
- Внешность Зорькина можете описать?
Гаврилов, пожав плечами, посмотрел на Бирюкова:
- Вроде на него похож. Даже лицом такой же, только немного потемнее.
- У него вставные зубы были?
- Были, - Гаврилов показал пальцем. - Эти вот. Помню, боезапас грузили. После шторма накат сильный шел. Ящик краном застропили, корабль накренился. Гошка хотел ящик удержать, да неудачно. Зубы выбило и ногу, кажется, правую помяло. С полгода в госпитале лежал, там и зубы вставил.
- Он прихрамывал после этого?