- Кого гонят? Чья банда? - выдирался из сна Ушахов, глаза не разлипались.
- Жуков не сказал. Там пятнадцать человек… бандитов.
Ушахов с усилием поднял веки, глянул на часы: половина четвертого, до темноты около трех часов - в обрез.
- Лошади готовы?
- Так точно, оседланы.
- Сейчас буду.
Они прибыли к излучине через полчаса бешеного намета. Шесть человек, весь состав опергруппы райотдела. Неяркое предзакатное солнце уже висело над самым хребтом. Ушахов осмотрелся. В полусотне метров от балки - густая щетка кустарника. Замаскировали в нем запаленных, роняющих пену лошадей.
Ушахов оглядел в бинокль местность. К изломанному рваному входу в балку спускались склоны двух стиснувших ее хребтов. На краях провала буйствовали дубняк, калина, терн. Балка извивалась каменной гадюкой меж хребтами, выползая на равнину километра через два. Сюда, ко входу в балку, москвич Жуков гнал банду. Она скатывалась к горловине каменной воронки, ей некуда было деться из этого мешка.
Банда появится из леса через десять-пятнадцать минут, пересечет малахитовый кругляш поляны и скатится вниз, чтобы рассосаться потом, на выходе, в предгорьях.
Давать бой здесь, на плоской, как бильярдный стол, поляне? Шесть ушаховцев и пятнадцать запаленных, остервенелых от погони конников. А бандиты идут напролом, с ходу прорвут редкую милицейскую цепь конным ядром. Успеют угробить трех-четырех, потеряют столько же. Остальные все равно уйдут. Шамиль ясно представил себе это. Всей кожей, простреленной печенкой почувствовал, что будет именно так, банде деваться некуда.
Приподнялся с земли, поманил пальцем Колесникова. Заместитель, пригибаясь, перебежал к командиру - бледный, хватая воздух пересохшим ртом. Ломало, припекало старшего лейтенанта ожидание боя, понял ситуацию не хуже командира.
- Закрой хлеборезку, - попросил вежливо Шамиль.
- Чего? - оторопел Колесников.
- Дыши, говорю, носом. А то через рот весь паникой изойдешь. Одни кубари останутся, - пояснил Шамиль. Не любил он зама.
- Есть, - закаменел скулами, сузил глаза Колесников.
- Вот так-то лучше, - одобрил Шамиль. - Передай группе приказ: банда попрет - не рыпаться, огня не открывать, из кустов не высовываться. Пропускаем в балку.
- Уйдут же! - не понял Колесников. Выпускать банду из капкана без огня? Предостерег через силу: - Жуков нас за это с потрохами… Учтите, я против!
- Ты не против, - лениво возразил Ушахов. - Ты кончиком против, а кишками и шкурой ты - за.
Некстати и неудержимо зевнул, опять навалился, стал ломать сон. Своих он под пули здесь не подставит, что бы там не приказывал Жуков. Намаялся Ушахов похоронами на долгой службе. С годами все горше и нестерпимее обжигали восковые предсмертные лица соратников, все свирепее глодала вина перед ними, отгоревшими на операциях, - не уберег, не перехитрил безносую, отпустил с ней парнишек.
Банда вылетела из леса спустя двадцать минут плотным тугим ядром. Пересекая наискось поляну, пятнала нежную зелень угольным многоточием следов. Надсадно хрипели в тяжелом скоке лошади, волоча за собой длинные тени, роняя на грудь ошметки пены.
Самый первый вздыбил серого, в темных пятнах пота жеребца на краю балки, из-под копыт круто падала вниз глинистая раскисшая тропа. Конная группа закручивалась вокруг вожака в лихорадочном хороводе, и Ушахов едва удержал себя, чтобы не всадить обойму в серобешметную массу.
Банда кончила совещаться. У нее не было выбора. Теперь только в горловину мешка, вниз. Первый, тот самый, на сером коне, послал его на спуск.
Ушахов приладил к глазам бинокль, всмотрелся. Холодом обдало сердце: навстречу скакнуло до жути знакомое лицо, хорошо изученное по фотографиям, - Исраилов! Вот где объявился зверь, увильнувший от засады, вот кого гнал Жуков! У ущелья всего один выход на равнину. Если его закупорить… Любой ценой закупорить. Шел в западню главный враг Чечни, а может, и всего Кавказа.
Серый жеребец нервно плясал на самом краю, не решаясь ступить на уползавшую вглубь глинистую слизь. Всадник рванул удила, жестко, с потягом вытянул лошадь плетью между ушей. Конь дико заржал, ступил на тропу, осев на задние ноги, - хвост распластался по земле, - и заскользил вниз. Исраилов откинулся назад, почти лег спиной на круп. Вслед за ним к спуску полезли остальные, началась давка: спины припекала погоня.
Неяркий кругляш солнца уже наполовину вплавился в хребет, когда из леса показались конники Жукова. Опергруппа гнала лошадей из последних сил, вписываясь в темную мешанину следов, оставленных бандой.
Из-под копыт летели комья порванного дерна. Преследователи растянулись лавой, она на глазах сбивалась в кучу. Через минуту группа окружила край балки, куда только что всосалась банда. Снизу хлестко, гулко треснули выстрелы: исраиловский заслон стерег спуск, давая своим уйти подальше.
Ушахов забрался в седло, скомандовал:
- За мной!
Продираясь сквозь голый перехлест веток, конники выбрались на чистое место. Придерживая на груди бинокль, Ушахов потянул рысью к оперативникам Жукова. Они ссыпались с коней, пригибаясь, оцепляли горловину спуска. Жуков, посеревший, облепленный грязью, жиганул Ушахова косящим взглядом:
- Ну?! Проели банду, мать вашу! Почему не встретил огнем, как приказано? Я спрашиваю!
В налитых кровью глазах дрожали злость и ненависть.
- Значит, были соображения, - Ушахов закаменел скулами, подобрал поводья.
- Какие к… соображения? - сорвался на крик Жуков. - Я тебя в трибунал! - И уже не владея собой, вздернул плетку.
Ушахов цепким движением перехватил, выдернул плеть из посиневшего кулака, сказал глухо, предостерегающе:
- Не рви пупок, майор.
Сбоку мелькнуло известково-белое, перепуганное лицо Колесникова: "Я же говорил!"
Жестко ломая бешеный взгляд Жукова, загоняя внутрь острую неприязнь, добавил Ушахов:
- Два часа у нас на Исраилова, большего ночь не даст.
- Исраилова?! Ты что… опознал, уверен?
- Как тебя видел, - похлопал по цейсу на груди.
- И пропустил?! Шкуру берег?
- Слушай, Жуков, - сморщился, вклинился в майорскую остервенелость Ушахов, - ты нам истерику не закатывай. Исраилов уходит. Не хочешь помочь - катись. Сам справлюсь, мой район - мой ответ. Ты свое дело сделал. - И, проламываясь дальше сквозь захлебнувшуюся ярость москвича, стал терпеливо втолковывать: - Пойми, его живым брать нужно. Поэтому и пропустил в балку без единого выстрела. Если по-умному сработаем - тепленькой всю компанию возьмем. А пока мы здесь лаемся, он уже полпути одолел.
- Что предлагаешь? - Жуков дернул ворот гимнастерки, воздух черкнули две пуговицы.
- Возьми моих ребят, они посвежее, из своих пяток отбери и гоните банду к выходу из балки. А я с остальными вниз полезу, банду придержу. За двадцать минут галопа успеваете выход перекрыть с запасом. И тогда Хасан в мышеловке. Некуда ему деться, понимаешь? Здесь скальный мешок, не раз сам ощупывал. У тебя рация в порядке?
- Ну.
- Оставь мне. Моя скисла, батареи сели. Свяжусь с Аврамовым, запрошу подкрепление с прожекторами. Только в темпе, шевелиться надо.
Ушахов с тревогой глянул вверх. Солнце ушло за хребет целиком. Розоватый разлив неба над ним быстро выцветал. Поляна затягивалась сизой, дымчатой пеленой.
- Возьми, пригодится. - Шамиль усмехнулся одной щекой, вернул плеть майору.
Жуков, придерживая плясавшего под ним коня, оглянулся на Ушахова:
- Говоришь, тепленькими можем взять? Ну-ну. По мне, все они в этих горах лучше холодненькие. То-то, я смотрю, тебя в последнее время к тепленькому потянуло. С чего бы? Разберемся.
И, еще раз оглянувшись через плечо на помертвевшего Ушахова, надсадно крикнул:
- Только мой отряд - вперед! Остальные - здесь!
Кренясь в седле, резанул жеребца плетью, пустил в намет по крутой дуге.
Глава 6
НКВД ЧИАССР - НКВД СССР
ДЖАВОТХАН МУРТАЗАЛИЕВ
Агентурные сведения
Д. Муртазалиев - председатель Духовного совета при Особой партии кавказских братьев, возглавляемой X. Исраиловым.
1880 г. рождения. Арабист, кулак. У него самого и у его 63 родственников было конфисковано после революции около 60000 голов скота.
В 1918 г. Д. Муртазалиев призывал верующих к убийству продкомиссаров, вел активную пропаганду в проповедях против Советской власти. Благословлял именем Аллаха бандитские формирования на сопротивление и террор.
С 1924 г. по настоящее время находится в глубоком подполье, непосредственно готовил восстания 30, 31, 32, 40, 41-го годов.
Поддерживал тесную связь с Т. Чермоевым, полковником турецкой разведки С.-б. Шамилевым, с руководителями подпольного меньшевистского комитета в Тифлисе Н. Жордания, имамами Гоцинским, Митаевым, эмиром Узуном-Хаджи.
По последним данным, Д. Муртазалиевым ведется активная переориентация Духовного совета ОПКБ на прогерманские настроения: Гитлер - современный Мехти, второй наместник Аллаха после пророка Магомета, призванный сокрушить неверных русских и большевиков. Проповедует всемерный саботаж среди населения, срывы госпоставок, призывы к дезертирству из армии, разгром колхозов, поддержку германских войск, если они появятся на Кавказе.
С лета сорок первого до весны сорок второго года Исраилов уговорами, пулей и кинжалом вдалбливал свою программу горцам. Врагом номер один для него стала правдивая информация с оккупированных территорий. Газетные страницы лили расплавленный свинец информации о зверствах фашистов на захваченных землях.
Исраилов приказывал главарям своих десятков истреблять Советскую власть в такой последовательности: почтальон, большевик, совработник. Председатель Духовного совета ОПКБ Муртазалиев собирал горцев верхних аулов и благословлял дела Исраилова именем Аллаха. Он молился за германскую победу, за прибытие германского воина в Кавказские горы.
Ошарашенный горец, в латаном бешмете, с урчащим от голода желудком, вдруг узнавал, что Гитлер - потомок пророка Магомета. Он несет в стволах своих пушек сытость, а в сердце - любовь к чеченцам и ингушам.
Горец глотал голодную слюну, надевал бешмет и карабкался через хребет - слушать хабар в соседнем ауле и спрашивать о непонятном: Муртазалиев не любил отвечать на вопросы. С каких пор какой-то там Китлер стал старшим братом вайнахов? Откуда он вынырнул, этот потомок пророка, если ни отцы, ни деды ни разу не называли его имени? И когда это воин, вломившийся в чужой двор, нес сытость этому двору? Сомнения грызлись в гулкой от голода крестьянской голове, как крысы в пустой бочке.
Так и не получив ответов, горец в конце концов усваивал главную истину для себя: подальше от всяких драк. Орси дерутся с германом где-то на равнине? Валла-билла, это их личное дело. А у него, запертого хребтами на века, своих забот хватает: распахать и засеять заплату земли, накормить голодных детей, наскрести продуктов для налога.
Налог требовала Советская власть, продукты - Исраилов со своими головорезами. Попробуй, не дай кому-нибудь.
"Чтоб вас всех, дармоеды, самый большой дэв унес!" - страстно молился горец каждую ночь.
Дно ущелья было загромождено валунами и корягами. Этот дикий хаос омывал всклоченный белопенный поток, еще мутный от высокогорного таяния снегов. Он гневно вскипал, натыкаясь на каменные глыбы, вгрызался в отмытые добела корни, ревел и закручивался в водовороты над ямами.
Лошади пугливо вздрагивали от грохочущего эха выстрелов, поводя впалыми боками, тянулись жадно к воде норовили выцедить хоть глоток из бурливой струи.
Коновод, совсем молодой парень, остервенело дергал поводьями, оттаскивая лошадей к стене ущелья, - поить было рано, не остыли, к тому же берег простреливался.
- Пить хотят, - хрипло сказал Иби Алхастов. Снял папаху, вытер смуглое горбоносое лицо. Синеватый бритый череп его был в свежих порезах: брили день назад в пещерной полутьме.
- Что? - спросил Исраилов, не оборачиваясь.
Запрокинув голову, он смотрел на приземистый витой ствол кизилового деревца, торчащий из расщелины. До него было метров пять по вертикали. Птица занесла кизиловую косточку в расщелину, оставила на толстом, вековом слое земли, забившей се. Косточка проросла, пустила корни в трещины. Они вклещились в скалу, послали вверх перекрученный, железной твердости ствол. Плоская каменная плита под скалой была усыпана прошлогодней листвой и почерневшими ягодами.
- Что ты сказал? - переспросил Исраилов, с усилием отрывая взгляд от деревца, посмотрел на Алхастова.
- Давно… - За поворотом грохнул взрыв гранаты, ударили подряд три выстрела. Алхастов переждал, надел папаху, закончил: - Давно коней не поили. - Глубоко запавшие глаза его тускло блеснули. - Уходить надо, чего ждем?
- Скоро узнаешь, - сказал Исраилов, вглядываясь в Алхастова.
"Хищник, - удовлетворенно отметил он. - Взгляд ястреба: круглый зрачок, нависшее надбровье, холодная зоркость. Интересно, он боялся когда-нибудь, жалел кого-либо? В сущности, это ни к чему. Главное - иметь набор рефлексов: свить гнездо в зрелости, защитить его от чужака, закогтить жертву… Здоровый, простой, надежный набор".
- Иди, скажи им, пусть попробуют отогнать милицейскую свору, - отослал Алхастова Исраилов, - а потом пусть догоняют нас. Мы разведаем выход из ущелья. И возвращайся скорее, ты мне нужен.
Иби Алхастов перебросил карабин из руки в руку, пошел к выступу скалы, за которым гремели выстрелы. Кривоватые ноги его, обутые в мачи из буйволиной кожи, легко несли сухощавое тело, будто не было до этого изнурительной, высосавшей все силы погони. Подойдя к выступу, он выглянул, стремительным прыжком вымахнул из-за скалы и нырнул за валун. Пополз, волоча карабин дулом вперед.
Исраилов проводил его взглядом. Посмотрел на часы: до темноты оставалось около часа.
Он улыбнулся коноводу. Парнишку корежил страх. Он подался навстречу Исраилову, бескровные губы его судорожно растянулись в попытке изобразить ответную улыбку, но глаза истекали страхом: что с нами будет?
"Этот не волчьей породы, не Алхастова, не моей. Щенок шакала, балласт в группе, - холодно, брезгливо подумал Исраилов. Продолжая улыбаться, пошел к коноводу, потрепал его по щеке. - Мне нужна легенда вокруг имени. И я ее сотворю. Сегодняшняя ночь породит легенду о моей неуловимости, когда я вырвусь из облавы".
Взял из рук парня длинный, туго натянутый повод. На другом конце его сгрудились, пугливо прядая ушами, кони. Обернул повод вокруг валуна, завязал. Коневод растерянно елозил руками по бешмету - не понимал. "Видит ли Джавотхан? Надо, чтобы видел". Исраилов обернулся. Привалившись спиной к скале, на него смотрел измученный недавней погоней старик.
"Надолго ли его хватит? Этот на сегодня важнее всех. Лечить, беречь, выходить любой ценой, - с острой тревогой решил Исраилов. - Хранилище бесценного яда, старая, мудрая гадюка, у которой Советы так и не сумели вырвать жало. Ты даже не представляешь, старик, сколько ты можешь сделать для моего триумфа. Европа поставит твое имя рядом с моим, только протяни подольше. Я возьму тебя с собой в легенду - теплую, сытную, покойную. Только переживи сегодняшнюю ночь".
За скалой рвали в клочья вечернюю тишь выстрелы, громыхали разрывы гранат. Эхо шарахалось от скалы к скале.
Исраилов еще раз посмотрел на часы: пора. Продолжая улыбаться, мягким скользящим движением вынул кинжал из ножен, в резком повороте вогнал его в грудь коновода. Держал рукоятку клинка, чувствуя биение, судороги оседавшего тела, и смотрел на Джавотхана. Глаза старика заполнял темный болотный ужас: главарь избавлялся от ненужных?! Опираясь о скалу, он пытался и никак не мог встать.
- Так нужно, Джавотхан, - властно сказал Исраилов. - Проводи его в последний путь. Мальчик был слабым вайнахом. Теперь он не осквернит себя и свой род предательством.
Все шло так, как он хотел: старик видел убийство и осознал свою роль при вожде. Исраилов выдернул кинжал из осевшего тела, нагнулся, дважды вонзил клинок в сырой песок, очищая от крови, со стуком опустил сталь в ножны. Подошел к скале, помог подняться Муртазалиеву. Тщедушное тело старика обвисло в его руках, и Исраилову пришлось почти нести муллу к убитому.
- Начинай, - попросил главарь, - а я займусь делом.
Прислушиваясь к дрожащему бормотанию за своей спиной, он вынул из хурджина моток веревки с остро заточенной кошкой на конце. Примерившись, бросил кошку вверх. Звякнув о скалу, якорек намертво впился в кизиловое деревце на скале. Натянул веревку, поджал ноги - якорек держал.
- Закончил?
- Зачем ты… его? - простонал мулла.
Не отвечая, Исраилов приподнял за пояс мертвое тело, напрягаясь, поволок к воде. Рывком толкнул в водоворот у самого берега. Мутный глинистый круг воды с плеском раздался, поглотил труп. Возвращаясь к скале, загребал ногами песок, засыпал кровяную дорожку.
Алхастов появился из-за выступа бесшумно и стремительно. Подошел, плечом отирая щеку - она была заляпана красным. Исраилов всмотрелся: с уха свисал надорванный клочок хряща.
- Перевяжи, - поморщившись, велел Исраилов.
Алхастов обнажил желтоватые зубы. Ощупал ухо, взялся за клочок. Едва уловимым движением дернул, оторвал. Отбросил к скале. Увидел лошадей без коновода, обмотанный вокруг валуна повод, ощерился:
- Где этот? Сбежал?
- Я послал по делу, - коротко ответил Исраилов. Подтолкнул главу боевиков к свисавшей веревке с якорем - лезь.
Алхастов понял. Оценив, усмехнулся, взялся за веревку, подпрыгнул, перебирая мачами по скале, споро полез вверх.