- Не может быть, - спокойно отреагировал Агеев и пожал плечами. - Такой милый человек, говорят, зачем же мне-то его было убивать? Я ведь даже и не знаком с ним. Что-то у вас не так, что-то вам, наверное, напутали нехорошие люди, господин полковник. Вы уж проанализируйте там, у себя, чего ж зря-то? Вон, и женщин напугали. Будто я монстр какой-то. А я - ни сном ни духом, уверяю вас. Так когда ж эта беда-то с ним случилась, о Господи?..
- Утром. Сегодня.
- Сегодня?! Ничего не понимаю… Катерина Ивановна, Вера Борисовна, подтвердите, пожалуйста, что я появился у вас совсем рано… А часть вчерашнего вечера и всю ночь напролет я, извините, господин полковник, но мне неудобно говорить такое при женщинах, право, неловко. Но, клянусь вам, а Ефросинья Дмитриевна может подтвердить… - Филя засмущался оттого, что вынужден говорить правду, которая должна скомпрометировать его любвеобильную хозяйку. - А мне надо было очень рано попасть на автобусную станцию, чтоб передать сумку с документами, коллега уезжал. Вот и все. Какие еще у вас вопросы ко мне? Я готов отвечать, вы видите, на любые ваши вопросы, если только они не касаются…. Ну, некоторых интимных сторон, извините…
- Кто, говорите, передал вам документы?
- Ну, вообще-то, корпоративная этика охранных агентств запрещает нам… вы понимаете… Но я скажу, раз такое суровое обвинение в мой адрес. В принципе я его не знаю, но он - оперативник, это - без сомнения. Здоровый такой мужичок. Крепенький. Но он приходил прошлой ночью, и я не стал ни разглядывать его, ни интересоваться. Очевидно, думаю, Москва знала о том, что я прибыл в Бобров, ну, и сообщили ему - для связи. А я передал своему коллеге, уже говорил. А больше ничего не могу сказать, не положено. Да и вам это ничего не даст, господин полковник милиции.
- А это мы решим, даст или нет. Я вас задерживаю до выяснения ряда интересующих следствие фактов, которые смогут пролить свет на зверское убийство гражданина Плюхина. А ваше удостоверение останется у меня, я хочу проверить, имеете ли вы отношение к этому частному охранному предприятию.
- Сделайте одолжение, господин пол… Я - человек законопослушный. Наверное, у вас и постановление судьей подписано? Или районным прокурором? Хотя, говорят, он вас боится, не правда ли?.. И куда вы меня?
- Узнаете, - ответил Крохалев, поднимаясь и кивая "операм": - Забирайте его. А что касается постановления, то прокурор подпишет то, что вы требуете, а я имею право задержать вас на сорок восемь часов без предъявления обвинения.
Оперативники шагнули навстречу Агееву, и он послушно протянул им руки, - для наручников, которые сразу и защелкнулись на его запястьях.
- А вам, - полковник обернулся к женщинам, - я запрещаю покидать этот дом, вы можете понадобиться следствию.
И, не прощаясь, Крохалев пошел к двери. А Филипп, обернувшись, ободряюще подмигнул обеим женщинам и сказал:
- Полковник ничего не имеет права вам запрещать, подписку о невыезде он у вас не отбирал. Это он так, страх нагоняет. Передадите адвокату.
И тут же Филипп получил чувствительный толчок в спину. Качнулся, но ни оборачиваться на конвоиров, ни спорить он не стал - глупо.
- Большую ошибку делаешь, полковник, - уже на улице негромко и только для Крохалева сказал Агеев. - Боюсь, сильно жалеть станешь.
- Посмотрим, кто больше пожалеет, - с ненавистью глядя на него, почти прошипел Крохалев.
- Ты, кто ж еще?
И снова - сильный толчок в плечо. По идее, подумал Филя, надо было расслабиться и упасть, чем привести их в изумление: вон, каким слабаком оказался этот телохранитель. Где уж такому ножичком-то размахивать! Ладно, в следующий раз - обязательно исполним номер…
Значит, зарезали-таки они своего, а ведь он предсказывал такой конец ростовщику. Не поверил. Крохалев, ясное дело, тоже ни одному слову не поверил. Но он хоть представляет себе, что того, о чем мог наговорить Плюхин на магнитофон, вполне хватит, чтобы взять их всех за причинные места… А признания трусливого Лешки отлично дополнят общую картину совершенного преступления. Но эти магнитофонные записи, сделанные, естественно, с применением угрозы, на что определенно укажут интонации исповедующихся, судом во внимание быть принятыми не могут. Так что пока это - одни слова, а нужна крепкая доказательная база. Что ж, значит, пока немного посидим, отдохнем, а вот Сан Борисыч сам пусть побегает. Уж ему-то Филипп предоставил отличную пищу для размышлений. Нечего выезжать на "мальчонках"! Ишь, благородные какие, ручки пачкать не желают. Пусть теперь собственные головы на этих "экономиках" поломают, там сам черт не разберется, кто у кого воровал и куда относил украденное. Прямо "общак" какой-то…
А интересно, где эти теперь будут искать человека в сером? Свои "пистолии" бравые менты, видимо, так и не нашли, а отвечать за утерю табельных "стволов" придется, выходит, совсем плохи их дела… Ну, а уж "очную ставку" с Захариковым Филипп просто обязан был выиграть. Они ж не преминут воспользоваться такой удобной возможностью для опознания преступника. Не знают только об артистических способностях своего противника, но узнают…
И последнее, на чем еще мысленно остановился Агеев, пока его не впихнули в тесный арестантский, зарешеченный отсек в "УАЗике": Крохалев только сейчас сдерживает себя, а уж в "ментовке" даст волю "чувствам", так что можно приготовиться к "серьезному разговору". И тогда придется, вопреки желанию, кончать с "приколами", или "разными штучками", по словам Турецкого, и держаться с полковником максимально тактично, отвечая на задаваемые вопросы с чувством глубокого уважения к чину и стулу.
Глава девятая
КЛИЕНТ
Турецкий был расстроен тем, что сбылось худшее из его предсказаний: Филя сел-таки… Полез на рожон, понятное дело, все никак смола у него в одном месте не перекипит, не успокоится. И вот что теперь делать в первую очередь? Его из "узилища" вытаскивать, да еще знать надо, где оно, или заниматься своим прямым делом: расследовать обстоятельства убийства Краснова по-новому?
Они появились в Боброве в середине дня, когда операция по "поимке террориста" уже завершилась и "преступник" вместе с полковником, задержавшим его, отбыли из города. Куда? Наверняка в Дорогобуж, в районный центр, куда же еще? Ведь именно там Крохалев очень большой начальник. Но догадку следовало проверить.
Посовещавшись с напуганными все-таки появлением полковника и арестом Агеева женщинами, Турецкий с Гордеевым решили не откладывать основного вопроса, ради которого и прибыли, а проблему Фили решать попутно. Не послушался, поступил по-своему, вот и посиди, дружок, подумай о своем поведении.
К чести обеих Красновых, они активно защищали перед москвичами их друга. И вел он себя вовсе не вызывающе, скорее шутил, пытался чуточку смягчить напряженную обстановку, вызванную, надо откровенно признаться, грубым приходом полковника вместе со звероподобными оперативниками, его хамским тоном, который он безуспешно пытался смягчить, но это у него плохо получалось.
Турецкий слушал и кивал, как бы соглашаясь с Верой. А она рассказывала, точнее, красочно и с определенным пиететом "живописала", сцену странного допроса без протокола, без понятых и так далее, вспоминая все, о чем говорил ей Агеев. Он же предлагал ей сообщить об этих процессуальных нарушениях адвокату, вот она теперь и старалась ничего не упустить. А Катя лишь кивала, похоже, ее нравственные силы были на исходе, так ее достали "доброжелатели".
Сам же Александр Борисович думал о том, что Филя, конечно же, не смог удержаться от своих бесконечных "приколов". В общем, что ж, было бы неплохо, если бы он теперь сам и почувствовал на собственной шкурке, каково оно - не слушаться старших. Хотя в вопросе с возрастом между ним и Турецким большой разницы не просматривалось. Но Агеевское упрямство иной раз неплохо и охладить, а временное содержание Фили в каком-нибудь изоляторе не сильно грозило его здоровью. Скорее, опасаться должны были те, кто захотел бы проявить к нему излишнее любопытство, сопряженное с неправомерным действием. Так что с этой стороны можно было о нем не особо беспокоиться.
Но, с другой стороны, находясь на свободе, Агеев мог бы с успехом оттягивать на себя внимание того же Крохалева, который теперь, обезопасив для себя одного оперативника, примется с удвоенным вниманием следить за вторым. Что ж он, глупый, что ли, чтобы не понимать или просто не попытаться узнать по своим каналам, чем занимается "Глория"? А узнав, "забьет" во все колокола, - непременно. И как теперь работать? Одна надежда, что помогут те документы, которые ценой собственной свободы добыл-таки Филипп Агеев. И Турецкий с Гордеевым, отложив на время все самые необходимые действия по немедленному вызволению "сидельца", принялись за изучение папок из вместительной сумки сыщика. А он, решили они, несмотря на бурный протест Веры и молчаливое согласие с ней Кати, сам виноват.
Москвичей и смешила, и радовала такая реакция Кати с Верой. На их лицах постепенно исчезали сумрачная грусть и даже страх перед неизвестными и обязательно неприятными событиями, которые еще грозили им, а вместо этого стали появляться улыбки - у Кати еще робкие, а у Веры - вполне бодрые, скopee указывающие на ее оптимистический и непреклонный характер. Да, вместе с такой женщиной можно и повоевать, и порадоваться победе, и - вообще. У Гордеева прямо-таки глаза светились, так она ему нравилась. Совсем другой оказалась, не той, что была в агентстве - неуверенная и будто измученная навалившейся бедой. Нет, мы еще повоюем, словно бы подбадривал ее уверенным взглядом Юрий Петрович. Вместе, рядом, - наверняка хотел бы добавить. А Турецкий наблюдал и ухмылялся, но не обидно, а поощрительно, как самый старший и мудрый в этом доме.
Кстати, оценив обстановку и понимая, что прослушивающие устройства теперь абсолютно никому не нужны, Александр Борисович, с первых же минут появления здесь, с "акулой" в руках, привезенной с собой в специальном чемоданчике, обошел все, без исключения, помещения большого и вполне комфортного дома. А после этого он просто выдрал с корнями, в смысле, с проводкой, и спустил в унитаз обоих найденных Филиппом "жучков", и тем снял проблему всеобщего "молчания", делавшего пребывание у Красновых очень неудобным, да и неприятным. Будто ты в купальне, а за тобой подглядывают - так резюмировала Вера, и Гордеев с ней немедленно согласился. Причем, как показалось Александру Борисовичу, с большим, чем следовало бы в его возрасте, знанием дела. Во всяком случае, Вера отреагировала на замечаний адвоката, что это вообще черт знает что такое, благосклонным и даже поощряющим взглядом. А Турецкий между тем подумал: "Эх, Филя, сидеть теперь тебе до скончания века, некогда будет Юрке заниматься еще и твоими проблемами… А ведь предупреждал! Сам виноват…". Но совесть тут же возражала, что своих бросать нельзя. Может, Филе там уже плохо. Хотя вряд ли… Наверняка, немедленно вернулся к прежней мысли Александр Борисович, если и плохо, то кому-то другому.
Но ведь вот - ирония судьбы! Только подумал, как его задела, буквально до глубина души, трогательная интонация в голосе Кати:
- А как же с Филей? Верочка, Юрий Петрович!.. Он же нас защитил, и его арестовали, а мы про всякое тут… а он же не виноват, я не верю тому полковнику, у него гадский вид… - И не договорила, будто боясь расплакаться.
Да, очень трогательно, ничего не скажешь, особенно впечатлял "гадский вид", и Турецкий сказал, что о Филе беспокоиться не стоит, он все сделал правильно, отвлек внимание, и этого достаточно. Главное, теперь самим не отвлекаться на постороннее. А чтоб не отвлекаться, надо в срочном порядке изучить документы. Это ведь из-за них примчался сюда со своими операми полковник Крохалев! Значит, и Филипп Кузьмич четко выполнил свою миссию, а теперь пришла очередь побеспокоиться и о нем самом. Никто его не бросит и не забудет. В агентстве "Глория" изначально был установлен жесткий порядок: своих никогда не бросать.
Катя успокоилась. Это было понятно: ведь какое-то время, пусть и очень недолго, Агеев был ее единственным защитникам, что придавало женщине уверенность. Уж это Филя умеет: внушить уверенность. Ладно, не пропадет…
К концу дня у москвичей уже сложилась, в основном, концепция дальнейших действий.
Как бы они ни шутили и ни подкалывали заочно, разумеется, Филю Агеева, а сделал-то он немало, фактически провел главную и обычно самую неприятную часть расследования: добыл подлинники документов. Внимательно изучив их, Турецкий с Гордеевым полностью прояснили для себя картину тех, закончившихся трагедией, событий, которые сотрясли совсем недавно этот заштатный городок. Тут и убийство, и поголовное ограбление доверчивых людей, и шантаж, и прочие преступления. И за всеми ними стояла, по всей видимости, одна достаточно сильная и влиятельная фигура. Причем сугубо местного значения. Ибо в совершенстве знал тот человек, о чем говорят, о чем думают и чем живут здесь люди. И фигура эта организовала и очень грамотно в профессиональном отношении провела длительную, растянувшуюся практически на целый год, кампанию, сорвав в конце концов огромный куш. И осталась в стороне, вне всяких подозрений. Почему? Вот и главный вопрос. Узнай, кому выгодно?
Но самое примечательное было в том, что даже самому искушенному экономисту вряд ли могла прийти в голову мысль о том, что в подобном городке, в котором все население составляет несколько десятков тысяч, а предприятие только одно, и люди трудятся, в основном, в собственных огородах да в соседнем Дорогобуже, где еще имеется какая-то работа, - что в этом городке под подушками жителей хранятся такие деньги, ради которых знающие об этом истинно российском феномене готовы пойти на любое преступление. Что, собственно, и произошло.
Женщины не имели представления, о каком утреннем убийстве шла речь у полковника, когда он предъявил голословное обвинение Филиппу, но после ознакомления с документами Турецкий сделал уверенный вывод, что господин полковник, либо кто-то из его подручных, сам и совершил это преступление. Среди аккуратно подшитых финансовых документов в досье ростовщика фигурировали выписки из счетов переводимых в Смоленское отделение Внешнеторгового банка крупных сумм. Необходимо было выяснить, кому эти банковские счета принадлежали, но, сидя в Боброве, такой задачи не решить. Это понимали и Турецкий, и Гордеев. Следовательно, в этом вопросе им необходима была помощь, как говорится, "старшего брата". Отметили для себя: позвонить Косте Меркулову и посоветоваться, как достичь взаимопонимания с банкирами…
Другие документы вскрывали "хитрую" механику одновременных действий инвестиционной фирмы и активизации деятельности ростовщика, щедро снабжавшего население средствами для дальнейшего увеличения их капитала путем вложения этих средств в ту же самую фирму. Казалось бы, непонятный заколдованный круг, где вместо цирковой лошади по кругу арены циркулируют большие денежные суммы, не приносящие вкладчикам никаких, в сущности, дивидендов, но постоянно увеличивающие их долги. Кому? Да все тому же "доброму" ростовщику!
Получается, что жители Боброва по собственной охоте, даже с удовольствием лезли в бесконечную кабалу, мечтая о скором выигрыше, о процентах, которые, после возвращения долгов господину Плюхину, станут наличным капиталом каждого вкладчика. Но почему?
И снова Филипп высказывал догадку, подкрепляющую истинный смысл прошлогодней акции инвестиционной фирмы, когда она объявила, что отдельные вкладчики, у которых подошел срок расчета с компанией, могут рассчитывать на выплату вложенного ими капитала вместе с набежавшими процентами по вкладу. Их было немного, этих вкладчиков, но они же были, - те, из первых, самых робких. А возможно, и подставных, для затравки. И получение ими денег превратилось в целую демонстрацию доверия к фирме. И немедленно началось нашествие вкладчиков, реально увидевших возможность разбогатеть. К этому времени, что было зафиксировано в документах Плюхина, резко увеличился и у него приток заемщиков, причем суммы ссужались большие. Краснов, кстати, тоже фигурировал среди них.
Не могли понять ни Турецкий, ни Гордеев, как умудрился он так бездарно "купиться" на халяву, умный ведь человек?! И - тем не менее.
Другими словами, тот, кто "вел" разработку этой операции, выбрал наиболее удачный момент, чтобы "подстегнуть" жажду удачи в массовом сознании вкладчиков, когда, очевидно, появились у них первые сомнения, уж не "пирамида" ли здесь активно "строится"? Ну какая ж "пирамида"! Срок подошел, - получи свои деньги с процентами, никто не спорит. И верно ведь, любой после этого заключит с инвесторами договор еще на такой же срок: капитал-то удваивается! Где устоять?!
Вот так оно все и вышло. Потому что следом разразился "дефолт" местного значения, неожиданно для всех вкладчиков "лопнула" такая надежная фирма, а ростовщик - он жив-здоров, он просит вернуть должок. И повела Фрося свою корову к честному человеку Игнату Савельевичу, который взял только свое, ничего лишнего, - только долг и проценты по нему, а остаток денег за проданное мясо вернул хозяйке. Но почему? Так вот же она - новая инвестиционная фирма! И снова обещает малообеспеченным, обманутым вкладчикам вернуть, пусть хоть и без процентов. А вот и он - старый, добрый ростовщик! Нет, это была, конечно, классная операция…
А вот и еще весьма интересная информация к размышлению.
Она - в отдельной папочке, которую трудолюбивый ростовщик сохранил. Для потомства, что ли? Так у него никого, кроме него самого, не было. Для собственной славы? Но какая тут слава, если из его же финансовых выкладок следовало, что собственный его капитал был очень невелик. Значит, оперировал чужими деньгами? Но чьими? Ведь суммы, отдаваемые им в долг, становились все солиднее. Надо же было их где-то брать. Поскольку проценты, набегавшие на не возвращаемые вовремя долги, росли, конечно, но большого дохода принести не могли. Очевидно, у ростовщика был надежный источник, из которого он и черпал средства, когда в них возникала острая необходимость. К тому же очень крупные суммы он в доме у себя вряд ли держал, иначе его давно бы ограбили. А свидетели Филиппа сообщали, что ростовщик специально за деньгами никуда не бегал, не отлучался, хотя суммы просителям и предлагал, и давал в долг большие. Да хоть и тот же миллион - для Бориса Краснова. Уж он-то определенно в чемоданчике под кроватью не хранится. Да и на легендарного Корейко господин Плюхин, бывший оперативник, подчинявшийся Крохалеву в свое время, был абсолютно не похож. Он вообще редко выходил из дома.
Но имелся один важный факт, касавшийся прежних служебных дел ростовщика. Он был уволен из органов, уличенный во взяточничестве показаниями многочисленных жертв своей жадности. Однако указанных в показаниях свидетелей крупных денежных сумм у Плюхина не нашли. Тем не менее, судьба его была решена.