Челль открыл в сети норвежский телефонный каталог и тут же нашел номер Эскиля Хальворсена. Он подвинул к себе аппарат и набрал номер. Прозвучал типичный "кривой" сигнал, и противный женский голос сообщил, что абонент с таким номером не зарегистрирован. Ничего удивительного - Челль забыл набрать код Норвегии. Ему было немного неудобно беспокоить серьезного человека утром в субботу, но он вспомнил, что профессия журналиста исключает подобную щепетильность. Скорее всего, поговорку "Нахальство - второе счастье" придумали журналисты.
Долгие звонки. Челль уже начал нетерпеливо барабанить пальцами по столу и хотел было со смутным облегчением повесить трубку, как на другом конце провода раздался голос:
- Эскиль Хальворсен.
Челль представился и изложил свою просьбу: он разыскивает человека по имени Ханс Улавсен, участника норвежского Сопротивления, который во время войны вынужден был скрываться в Швеции.
- То есть сразу вам это имя ничего не говорит? - Он начал разочарованно рисовать кружки на подвернувшемся конверте. Втайне он надеялся, что норвежский историк скажет нечто вроде: "А! Ханс Улавсен! Ну как же…" - Нет, я, конечно же, понимаю, что речь идет о тысячах имен… Но может быть, есть какая-то возможность…
И тут ему пришлось потрудиться. Эскиль Хальворсен начал читать длинную лекцию - как работало норвежское Сопротивление, как оно было организовано, кто кому отдавал приказы… Челль еле успевал записывать все эти сведения в блокнот. Ему это было особенно интересно еще и как специалисту по неонацизму, но он решил не упускать из виду и то, ради чего он затеял весь разговор.
- Существует ли какой-нибудь архив с именами участников Сопротивления?
- Конечно, определенные документальные свидетельства…
- А не могли бы вы мне помочь? - нетерпеливо перебил его Челль. - Вам, наверное, проще найти какие-то сведения о Хансе Улавсене, а если он еще жив, разузнать, где он находится сейчас.
- Должен вас поблагодарить. - Чего-чего, а уж благодарности Челль никак не ожидал. - Вы сказали, что Улавсен прибыл в Швецию, в Фьельбаку, в тысяча девятьсот сорок четвертом году. Это может нам помочь…
Поблагодарив в свою очередь Эскиля, Челль с довольной миной положил трубку. Конечно, он рассчитывал получить немедленный ответ, но если кто-то и может помочь, то именно человек, с которым он только что разговаривал.
Что он может в ожидании ответа сделать сам? Поразмыслив, Челль подумал, что стоит попробовать порыться в местной библиотеке в Фьельбаке. Чем черт не шутит. Он посмотрел на часы: если выехать прямо сейчас, успеет до закрытия.
Челль выключил компьютер и надел куртку. В нескольких сотнях километров отсюда Эскиль Хальворсен приступил к поиску данных о борце Сопротивления Хансе Улавсене.
Майя не выпускала куклу из рук. Эрика все еще была растрогана щедрым жестом старушки. К тому же ее почему-то очень радовала откровенная и молниеносная влюбленность Майи в старую потрепанную куклу.
- Какая милая старушка…
Патрик молча кивнул. Он сосредоточенно пытался сообразить, как проехать в запутанном Гётеборге, где любая указанная на карте улица внезапно может оказаться с односторонним движением, а из-за каждого угла угрожающе выкатывается трезвонящий трамвай.
- А где мы поставим машину? - Он вздохнул с облегчением, увидев нужное название.
- Вон там есть небольшой "карман", смотри.
Патрик последовал указаниям жены. Слегка толкнул заднюю машину, потом переднюю, и наконец ему удалось втиснуться в небольшой, по меткому определению Эрики, "карман". Он бы даже назвал его маленьким.
- Вам с Майей, наверное, лучше не ходить в магазин, - сказала Эрика, - к тому же антикварный. Представляешь, сколько там для нее соблазнов?
- Ты права, - согласился Патрик. - Мы со старушкой пока погуляем. Но ты потом расскажешь все в подробностях.
- Обещаю. - Эрика помахала Майе и пошла по Гульдхеден.
До антикварного магазина было совсем близко. Она открыла дверь. Мелодично звякнул колокольчик. Из-за занавески тут же появился небольшого роста худощавый человек с седой бородой веником.
- Чем могу служить? - вежливо спросил он.
- Я Эрика Фальк. Мы говорили с вами по телефону. - Она протянула руку.
- Enchanteur. - Хозяин неожиданно нагнулся и, к несказанному удивлению Эрики, поцеловал ей руку.
Она не могла вспомнить, когда в последний раз ей целовали руку. И целовали ли вообще.
- Да-да, вы хотели показать мне какую-то медаль. Проходите, посмотрим. - Он откинул занавеску и провел ее в магазин.
Ничего подобного Эрика никогда в жизни не видела. Стены в небольшой комнатке были увешаны русскими иконами так тесно, что между ними не осталось ни сантиметра свободного пространства. Кроме икон здесь умещался только маленький стол и два стула.
- Моя страсть, - с гордостью сказал хозяин. Накануне он представился как Оке Грунден. - Думаю, у меня лучшая в Швеции коллекция русских икон.
- Очень красивые. - Эрика с любопытством рассматривала иконы.
- Красивые? Не то слово, моя дорогая, совсем не то… - Грунден просто лучился гордостью. - Носители великой истории и великой традиции… Но знаете, давайте перейдем к вашему делу, а то мне трудно остановиться, когда разговор заходит об иконах… Ваша история наверняка не менее интересна.
- Если я правильно вас поняла, вы специализируетесь также на медалях Второй мировой? - осторожно спросила Эрика.
Он надел очки и посмотрел на нее поверх стекол.
- Знаете, если человек предпочитает общение со старыми вещами общению с людьми, он становится немного… отрезанным от окружающего мира. Как в деревне во время большого снегопада. Я не уверен, что мой выбор верен… но, как говорится, человек задним умом крепок…
Он улыбнулся, и Эрика ответила ему улыбкой - ей нравился этот пожилой донжуан с его спокойным ироничным юмором.
Пока она разворачивала медаль, Оке зажег яркую настольную лампу.
Эрика положила медаль ему на ладонь.
- О… - Он внимательно изучил лицевую сторону медали, потом обратную, потом опять лицевую. Потом опять глянул поверх очков. - Где вы это нашли?
Эрика поведала ему всю историю с материнским сундучком.
- И, насколько вам известно, в то время у вашей матери не было никаких связей с Германией?
- Нет. - Эрика покачала головой. - Во всяком случае, никогда ничего не слышала. Правда, в последнее время я прочитала довольно много о Фьельбаке, где выросла моя мать. Это же рядом с норвежской границей, и во время войны многие помогали норвежскому Сопротивлению. Мой дед, например, перевозил в Норвегию какие-то запрещенные грузы. А под конец он переправил в Фьельбаку бойца Сопротивления, за которым охотились немцы. Тот даже жил у нас некоторое время.
- Да-да… Несомненно, контакты были… Были контакты с оккупированной Норвегией… и не только на побережье, не только… - Похоже было, что Оке размышляет вслух. - Знаете, объяснить, как попала эта вещь к вашей матери, мне вряд ли удастся. Могу только сказать, что это не простая медаль. Это так называемый Железный крест - очень высокая награда в нацистской Германии. Ее вручали только за особые заслуги.
- Тогда, может быть, существуют какие-то списки награжденных? - с надеждой спросила Эрика. - Знаменитый "немецкий порядок", ведь он и во время войны никуда не делся, правда?
Оке покачал головой.
- К сожалению, таких списков нет. К тому же это награда высокая, но не редкая. Железный крест первой степени… Во время войны этим орденом были награждены, если не ошибаюсь, четыреста пятьдесят тысяч человек, так что узнать, кому принадлежал именно ваш, боюсь, невозможно…
Эрика огорчилась. Она-то надеялась… но нет. Еще один тупик.
- Что ж, ничего не поделаешь… - В голосе ее прозвучало разочарование.
- Мне очень жаль, - сказал Оке Грунден. Он опять поцеловал ей руку и проводил к выходу. - Хотелось бы вам помочь…
- Ну что вы. - Эрика открыла дверь. - Попробую поискать другие пути. Мне и в самом деле очень хочется узнать, как попал к матери этот орден.
Выйдя на улицу, она остановилась и несколько раз глубоко вдохнула. Наверное, ей никогда не удастся разгадать эту загадку.
~~~
Заксенхаузен, 1945 год
Он почти не запомнил переезда - все было как в тумане. Ухо болело и гноилось. Вместе с другими заключенными из Грини его затолкали в переполненный товарный вагон, но тогда он ни о чем не мог думать, кроме невыносимой головной боли. Ему казалось, что голову накачивают горячим воздухом и она вот-вот взорвется. Даже когда ему сказали, что их отправят в Германию, он принял это известие с тупым равнодушием. Пусть так. Он прекрасно понимал, что это значит - все знали, между словами "Германия" и "смерть" стоит знак равенства. Об этом никто не говорил в открытую, но слухи, намеки… Заключенные перешептывались по углам. В Германии их ждет смерть. Немцы назвали их NN-заключенные. Nacht und Nebel. Ночь и туман. Всем был ясен смысл выражения - они должны исчезнуть, как в тумане. Без суда, без следствия. Просто уйти - в ночь и туман. Они были подготовлены к тому, что ждет их на конечной станции.
Но к тому, что их ожидало в действительности, подготовиться было невозможно. Это оказался настоящий ад на земле. Единственное, чего не хватало, - обжигающего ступни адского пламени. Но ад есть ад. Прошло уже несколько недель. Все, чему он ежедневно был свидетелем, преследовало его в ночных кошмарах и наполняло смутным ужасом, когда их поднимали в три часа ночи и гнали на работу. Они вкалывали до девяти вечера каждый день, без отдыха и выходных.
NN-заключенные. На них смотрели как на уже мертвых. Ходячие трупы. В лагерной иерархии они стояли на низшей ступени. Если у тебя красная литера "N" на спине, никаких сомнений в твоей судьбе ни у кого нет. Красный цвет - политзаключенный. У уголовников были зеленые литеры, и в лагере шла постоянная борьба между красными и зелеными. Единственное, что спасало, - скандинавы упрямо держались вместе. Их раскидали по разным баракам, но каждый вечер они встречались и рассказывали друг другу, что произошло за день. Отщипывали кусочки хлеба от дневного рациона, чтобы передать больным соотечественникам. Принцип был один - "Мы должны вернуться". Если не все, то как можно больше. Но принцип принципом, а на практике они недосчитывались кого-то каждый день. Аксель знал многих погибших, но не всех. Далеко не всех.
Он посмотрел на свою руку с лопатой, и она напомнила ему когда-то виденный рентгеновский снимок кисти. Только у него кости были небрежно обтянуты желтой кожей. Он воспользовался тем, что охранник отвернулся, оперся на лопату и немного передохнул. Каждое движение вызывало одышку. Аксель заставлял себя не думать, что именно они роют. Он совершил эту ошибку сразу после прибытия в лагерь и не собирался ее повторять, но зрелище это мерещилось ему каждую ночь вновь и вновь. Груды людей… груды трупов. Изможденные, скелетоподобные тела. Их бросали в ямы как попало. Будто ненужный мусор.
Он старался набирать в лопату как можно больше земли, чтобы не навлечь на себя недовольство охранника.
Работавший рядом заключенный с тихим стоном бессильно опустился на землю. Было совершенно очевидно, что подняться самостоятельно он не сможет. В голове у Акселя промелькнула мысль - подойти и помочь ему встать, но такие мысли никогда не выливались в поступки. Задача была одна - выжить. Выжить, несмотря ни на что, и на это уходили все их силы. Человек выживает в одиночку. Он помнил совет, данный ему немецким политзаключенным. Nie auffallen. Не высовывайся. Не привлекай внимания. Держись в середине строя и опускай голову. Аксель равнодушно проследил, как охранник подошел к упавшему, стащил в яму и спокойно вернулся на место, отряхивая руки. Никаких выстрелов - пули надо экономить. Война идет не так, как планировалось. Зачем стрелять в того, кто уже мертв? Его потом засыплют трупами - и вопрос решен. Если еще жив, то после этого наверняка задохнется.
Аксель отвернулся и всадил лопату в землю. Он уже не думал о доме. Если собираешься выжить, такие мысли надо забыть.
~~~
Прошло два дня, а у Эрики все еще было плохое настроение. Она так надеялась узнать хоть что-то об этом проклятом ордене. Патрик тоже ходил мрачный - вопрос о таинственных денежных переводах повис в воздухе. Однако оба не теряли надежду - Патрик рассчитывал на обещание Йорана Фридена прислать отцовские бумаги, а Эрика твердо решила продолжать свои изыскания.
Она собралась поработать, но никак не могла сосредоточиться - слишком много всего крутилось в голове. Эрика потянулась к пакетику с ирисками, но ореховая сладость колы тут же вызвала угрызения совести. Надо с этим кончать. Но в последнее время было так много событий, что она просто не могла отказать себе в маленьком утешении, хотя бы в виде ирисок "Думле". Подумаешь, ей же удалось сбросить несколько килограммов перед свадьбой - благодаря усилию воли. Один раз удалось, значит, и второй удастся. Только надо начать. Но не сегодня.
- Эрика! - донесся снизу голос Патрика. Она поднялась и вышла на лестницу. - Звонила Карин. Они с Людде идут гулять, так что мы с Майей составим им компанию.
- Хорошо, - невнятно произнесла Эрика: ириска во рту растаяла еще не до конца.
Она вернулась в кабинет и уселась перед компьютером. Ей никак не удавалось определить своего отношения к этим совместным прогулкам. Ничего против Карин она не имела - довольно симпатичная женщина, к тому же Патрик расстался с ней много лет назад. Эрика была совершенно уверена, что романтические отношения с Карин для Патрика - законченная глава. И все же, все же… Наверняка многим покажется странным, что она не возражает против общения мужа с бывшей женой. Когда-то он все-таки с ней спал! Эрика против воли представила себе эту картину, тряхнула головой, чтобы отогнать непристойное видение, и вынула из пакета еще одну ириску. Надо взять себя в руки. Ревность - это не ее епархия.
Она открыла Интернет - просто чтобы отвлечься. И тут же вспомнила - написала в Google "Ignoto militi" и получила десятка три ссылок. Нажала на первую - и тут же сообразила, почему ей показались знакомыми эти слова. Школьная экскурсия в Париж черт знает сколько лет назад. Экскурсовод подвел группу умеренно заинтересованных школьников к Триумфальной арке и Могиле Неизвестного Солдата. "Ignoto militi" означает всего-навсего: "Неизвестному солдату".
Эрика нахмурилась. Неизвестному солдату… Она попыталась обдумать, что бы это могло значить, но мысли тут же обросли вопросительными знаками. Конечно, это могло быть случайностью - Эрик Франкель сидел у стола, задумался над чем-то, примерно как она сейчас, и машинально, раз за разом, чертил в блокноте два слова. "Ignoto militi". А может, он вложил в это латинское изречение какой-то тайный смысл? И если да, то какой? Она почитала другие ссылки и, не найдя ничего интересного, закрыла окно. Так… третья "Думле", ноги на стол… посмотрим, что придет в голову.
И мысль не заставила себя ждать. Она пришла, причем так быстро, что Эрика не стала дожевывать ириску, а просто-напросто ее проглотила. Конечно, натяжка, но…
Сбежав по лестнице, Эрика схватила ключи от машины и выскочила из дома. Через сорок пять минут она сидела в машине на больничной парковке и не знала, как действовать дальше - только сейчас она поняла, что у нее нет никакого плана. Конечно, ничего не стоило набрать номер уддевалльской больницы и узнать, в каком отделении лежит Герман Юханссон, что она и сделала. Ну а дальше? Как попасть к нему в палату? И пустят ли ее?
Что ж, придется импровизировать. В вестибюле больницы она купила большой букет, поднялась на лифте на нужный этаж и решительным шагом направилась в отделение. Никто не обратил на нее внимания. Тридцать пятая палата. Теперь оставалось надеяться, что у него нет посетителей.
Эрика глубоко вдохнула, выдохнула и открыла дверь. В палате было две кровати. Сосед спал глубоким сном, а сам Герман лежал, уставившись в потолок и симметрично вытянув руки вдоль тела.
- Здравствуйте, Герман, - мягко сказал Эрика и пододвинула стул к кровати. - Не знаю, помните ли вы меня. Я зашла навестить Бритту, и вы на меня рассердились.
Сначала ей показалось, что Герман ее не слышит. Или не хочет слышать.
Но через несколько мгновений он словно очнулся и медленно перевел на нее взгляд.
- Я знаю, кто вы. Дочь Эльси.
- Да, верно. Я дочь Эльси. - Эрика постаралась улыбнуться как можно приветливей.
- Вы и второй раз приходили… - Он смотрел на нее, не мигая. - Ну… когда это случилось.
Эрика вдруг почувствовала к нему острую жалость. Вспомнилось, как он лежал, судорожно обняв свою мертвую жену, а сейчас высокий Герман показался таким маленьким, хрупким и несчастным в этой огромной высокотехнологичной кровати… Это был совсем другой человек - не тот, который накричал на нее и выгнал из дома.
- Да… я была там. С Маргаретой. - Она ожидала, Герман что-то скажет, но он еле заметно кивнул и не произнес ни слова. - Поймите меня… Я пытаюсь узнать хоть что-то о моей маме. Наткнулась на имя Бритты, и мне показалось, она знает гораздо больше, чем рассказала… успела рассказать.
Герман улыбнулся странной улыбкой, но опять промолчал.
- Мне кажется очень странным совпадением, что погибают двое маминых друзей детства, один за другим, за короткое время… - Эрика остановилась и решила дождаться, пока он наконец что-то скажет.
У Германа по щеке скатилась слеза, он механически поднял руку и стер ее.
- Я убил ее, - сказал он, отвернулся от Эрики и опять уставился в потолок. - Я ее убил.
Эрика уже знала эту версию. Патрик к тому же дал юридическую формулировку: нет фактов, доказывающих обратное. Но она догадывалась, что Патрик сомневается. Мартин тоже сомневался, и она не верила, что Герман мог убить Бритту. К тому же в интонации Германа она уловила какую-то странную нотку, которую не могла истолковать.
- А вы знаете, что именно Бритта хотела… или не хотела мне рассказать? Что случилось тогда, в последние годы войны? Хоть что-нибудь вы знаете о моей матери? У меня есть право спрашивать, право дочери! - спокойно, но настойчиво произнесла Эрика.
Она пыталась себя убедить, что не подвергает этого разбитого горем человека непосильной психической нагрузке, хотя сознавала, что это может быть и не так. Эрика понимала - ее желание узнать побольше о прошлом своей родной матери начало приобретать настолько маниакальный характер, что чутье и такт могли и притупиться.
Он не ответил.
- Когда Бритта была не в себе… когда я приходила к вам впервые, она сказала что-то насчет неизвестного солдата, который шепчет. Вы знаете, что она имела в виду? Мне кажется, она приняла меня за Эльси. Я уже не была для нее дочерью, я была самой Эльси. И этот неизвестный солдат - что она имела в виду?
Сначала Эрика не могла понять, что за звук издал Герман. Потом сообразила: он начал смеяться. Это был даже не смех - скорее горькая пародия. Она не могла понять, что смешного нашел он в ее словах. А может быть, и ничего.
- Спроси Пауля Хеккеля! И Фридриха Хюка… Они тебе ответят… они тебе все расскажут…
Герман смеялся все громче и громче, так что кровать затряслась. Его смех испугал Эрику еще больше, чем апатичное безысходное горе.
- Кто они? Где я могу их найти? Какое они имеют к этому отношение? - Она схватила Германа за плечи, но тут открылась дверь.